Текст книги "Тайны географических открытий (СИ)"

Автор книги: С. Синякович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

Впрочем, сначала путь проходил по хорошо изученным, освоенным местам. Лишь после города Куяба экспедиция должна была попасть в “затерянный мир”.

Осталось немало свидетельств о том, как проходило начало восьмого путешествия Фосетта, – многие подробности сохранили письма, адресованные Брайну Фосетту, младшему сыну или жене Перси Фосетта. Их писали и сам полковник, и Джек. Стоит привести некоторые из них, чтобы живо представить, что чувствовали путешественники в эти первые дни.

Джек Фосетт 5 марта 1925 года написал из Куябы: “Вчера мы с Рэли опробовали винтовки. Они бьют очень точно, но производят страшный шум…

Говорят, что покинув Куябу, мы войдем в местность, покрытую кустарником, и через день достигнем плато. Потом пойдет низкорослый кустарник и трава – и так всю дорогу, до поста Бакаири. Через два дня пути от поста нам попадется первая дичь”.

14 апреля полковник Фосетт не скрывает своей радости: “После обычных задержек, свойственных этой стране, мы наконец готовы отправиться через несколько дней. Мы выходим, глубоко веря в успех…”

Чувствуем себя прекрасно. С нами идут две собаки, две лошади и восемь мулов. Наняты помощники…

До нашего приезда тут стояла чудовищная жара и шли дожди, но теперь становится прохладнее – близится сухой сезон.

…Не так давно, когда я впервые привлек внимание к Мату-Гросу своей деятельностью, образованному бразильцу совместно с армейским офицером было поручено нанести на карту одну из рек. Работавшие у них индейцы рассказывали, что на севере существует какой-то город, и вызвались провести их туда, если они не боятся встречи с ужасными дикарями. Город, как рассказали индейцы, состоит из низких каменных зданий и имеет много улиц, пересекающихся под прямым углом; там будто бы есть даже несколько крупных зданий и огромный храм, в котором находится большой диск, высеченный из горного хрусталя.

На реке, которая протекает через лес, расположенный у самого города, есть большой водопад, и грохот его разносится на много лиг вокруг; ниже водопада река расширяется и образует огромное озеро, воды которого стекают неизвестно куда. Среди спокойных вод ниже водопада видна фигура человека, высеченная из белого камня (может быть, кварца или горного хрусталя), которая ходит взад-вперед под напором течения.

Это похоже на город 1753 года (т. е. на город, о котором шла речь в старинной португальской рукописи, найденной Фосеттом), но место, указываемое индейцами, совершенно не совпадает с моими расчетами…”

17 мая 1925 года Джек Фосетт написал: “Сегодня мы сфотографировали несколько индейцев племени механаку, разумеется, снимки будут отосланы Северо американскому газетному объединению. На одном из них четверо индейцев стоят с луками и стрелами у небольшого ручья, протекающего недалеко от джунглей. Я стою вместе с ними, чтобы показать разницу в росте. Они едва доходят до моего плеча. На другой фотографии индейцы нацеливают стрелы на рыбу в реке. Луки здесь больше, чем те, что были у нас дома в Ситоне, и имеют длину свыше семи футов, стрелы – шесть футов; но этот народ не отличается особой силой – я легко натягиваю тетиву вровень со своим ухом”.

20 мая 1925 года Перси Фосетт рассказывает в письме о первых трудностях, что подстерегали экспедицию: “Мы добрались сюда (до поста Бакаири) после нескольких необычных перипетий, которые дали Джеку и Рэли отличное представление о радостях путешествия… Мы трижды сбивались с пути, имели бесконечные хлопоты с мулами, которые падали в жидкую грязь на дне протоков, и были отданы на съедение клещам.

Как-то раз я далеко оторвался от своих и потерял их. Когда я повернул назад, чтобы их найти, меня застала ночь, и я был вынужден лечь спать под открытым небом, использовав седло вместо подушки; меня тотчас же обсыпали мельчайшие клещи…

Джеку путешествие идет впрок. Беспокоюсь за Рэли – выдержит ли он наиболее трудную часть путешествия. Пока мы шли по тропе, одна нога у него от укусов клещей вся опухла и изъязвилась…”

Наконец, 29 мая 1925 года Перси Фосетт отправляет вместе с одним из индейцев, возвращающимся в цивилизованные места, еще одно письмо: “Писать очень трудно из-за мириадов мух, которые не дают покоя с утра до вечера, а иногда и всю ночь. Особенно одолевают самые крошечные из них, меньше булавочной головки, почти невидимые, но кусающиеся, как комары. Их тучи почти не редеют. Мучения усугубляют миллионы пчел и тьма других насекомых. Жалящие чудовища облепляют руки и сводят с ума. Даже накомарники не помогают. Что касается противомоскитных сеток, эта чума свободно пролетает сквозь них!

Через несколько дней мы рассчитываем выйти из этого района, а пока расположились лагерем на день-другой, чтобы подготовить возвращение индейцам, которым больше невмоготу и не терпится выступить в обратный путь. Я на них не в обиде. Мы идем дальше с восемью животными – три мула под седлами, четыре вьючных и один вожак, заставляющий остальных держаться вместе. Джек в полном порядке, с каждым днем он крепнет, хотя и страдает от насекомых.

Сам я весь искусан клещами и этими проклятыми пиум, как называются самые мелкие из мушек. Рэли внушает мне тревогу. Одна нога у него все еще забинтована, но он и слышать не хочет о том, чтобы вернуться назад. Пока у нас достаточно пищи и нет необходимости идти пешком, но как долго это будет продолжаться – не знаю.

Может случиться так, что животным нечего будет есть. Едва ли я выдержу путешествие лучше, чем Джек и Рэли, но я должен выдержать. Годы берут свое, несмотря на все воодушевление.

Сейчас мы находимся в Лагере мертвой лошади, в пункте с координатами 1Г43’ южной широты и 54°35’ западной долготы, где в 1920 году у меня пала лошадь. Теперь от нее остались лишь белые кости. Здесь можно искупаться, только насекомые заставляют проделывать это с величайшей поспешностью. Несмотря ни на что, сейчас прекрасное время года. По ночам очень холодно, по утрам свежо; насекомые и жара начинают наседать с полудня, и с этого момента до шести часов вечера мы терпим настоящее бедствие.

…Нечего опасаться неудачи…”

И это письмо, полное оптимизма, несмотря на все описываемые невзгоды, оказалось последней вестью о восьмом путешествии мечтателя Перси Фосетта. Вместе со своими молодыми спутниками полковник Фосетт бесследно затерялся в непроходимых бразильских джунглях.

Ни одна из многочисленных экспедиций, правительственных или же снаряженных на свой страх и риск, не смогла добавить к этой истории ни одного достоверного факта. И по сей день в глухих бразильских лесах не найдено хоть какого-нибудь следа путешественника и мечтателя Перси Фосетта.

Время от времени, правда, появлялись сенсационные слухи о том, что кому-то случалось видеть самого Фосетта или его спутников в какой-либо глухой индейской деревушке, всплывали на свет и записанные кем-нибудь рассказы самого Фосетта о том, что помешало ему продолжить путешествие – чаще всего пленение индейскими племенами. Увы, проверка таких слухов каждый раз устанавливала, что они не имеют под собой достоверных источников.

Сам он накануне своего последнего путешествия говорил: “Если нам не удастся вернуться, я не хочу, чтобы из-за нас рисковали спасательные партии. Это слишком опасно. Если при всей своей опытности мы ничего не добьемся, едва ли другим посчастливится больше нас. Вот одна из причин, почему я не указываю точно, куда мы идем.

Пробьемся ли мы, возвратимся ли назад или ляжем там костьми, несомненно одно: ключ к древней тайне Южной Америки и, возможно, доисторического мира будет найден тогда, когда эти старые города будут разысканы и открыты для научного исследования. Что эти города существуют – я знаю…”

Пока же бесспорным остается только одно: древнейшую цивилизацию мира он не нашел, – современные исследования доказали, что ее и не могло быть в Бразилии, но зато навсегда оставил свое имя в истории изучения внутренних областей Южной Америки*.

ГЛАВА 18 ВЕЛИКИЙ ОХОТНИК ЗА РАСТЕНИЯМИ

 В поисках полезных растений, которые можно было бы переселить на наши земли, он путешествовал по всему земному шару. Однажды

 ‘ Глава публикуется по материалам книги: Малое В.И. Затерянные экспедиции. – М.: Просвещение, 1980. – 127 с. академик Прянишников приблизительно так выразился о нем: “Он гений и мы не осознаем этого только потому, что он наш современник”.

В биологии его считали своим Менделеевым. Он мог изъясняться на 22 языках и диалектах.

Старейшина отечественных географов, многолетний бессменный президент Географического общества, Ю. М. Шокальский так отозвался о нем, о своем преемнике: “Академик, путешественник, где он только не успел побывать: и на Памире, и в Эфиопии, и в Центральной Азии, и в Японии, о Европе я уже не говорю. Вот теперь он в Америке. Заграница его тоже хорошо знает, а это тоже важно. А главное, самое главное, я ему верю.

Это человек дела и долга”.

 Это было в 1931 году в Советской России.

Речь шла об академике Николае Ивановиче Вавилове. Действительно, прав был Прянишников, гений Вавилова можно будет сполна оценить лишь через многие десятилетия. Широта научных интересов Николая Ивановича Вавилова была поистине поразительна: крупный генетик, селекционер-теоретик, агроном, ботаник-растениевод, путешественник. Сегодня же можно сказать: Вавилов – самый выдающийся путешественник-охотник за растениями на протяжении всей истории человечества. Только в 1926 году он успел побывать и изучить растения в Сирии, Палестине, Алжире, Тунисе, Марокко, Египте, Франции, Италии, Греции, на Кипре, Сицилии и Сардинии.

 Зачем и для чего надо собирать бесчисленные гербарии и сотни тысяч пакетов с семенами растений и злаков?

 В начале прошлого века Александр Гумбольдт не без горечи говорил, что место происхождения тех растений, которые сопровождают человечество с его раннего детства, покрыто таким же мраком, как и родина большинства домашних животных. “Мы не знаем родины хлебных злаков – пшеницы, ячменя, овса, ржи…”, – отмечал ученый.

 Полвека спустя швейцарец Декандоль выдвинул казавшееся весьма разумным предположение: у всех культурных растений должны быть дикие предки. Значит, надо хорошенько поискать их.

Места находок сохранившихся “дикарей” и определяют прародину пшеницы, овса, кукурузы.

 Привлекательная простотой, гипотеза эта, однако, не получила крепких подпорок опыта: родословное дерево некоторых наших кормильцев осталось без корней, поиски их диких предков оказались безуспешными.

 А без правильного ответа на вопрос о происхождении культурных растений трудно было успешно решать многие важные практические задачи. Одной из них была так называемая интродукция – выращивание на полях какойлибо страны или области растений из других мест.

 Охоту за растениями для этой цели давно вели американцы. Новый свет при этом заимствовал весьма многое в России.

 “Богатство полей Канады и Соединенных Штатов в значительной мере обязано хлебным злакам нашей страны”, – говорил Вавилов.

 Ему приходилось бывать в Вашингтоне, в главном центре агрономической разведки, которой руководил департамент земледелия. Там еще хорошо помнили Марка Карльтона и его русские находки.

 Карльтон жил в штате Канзас. Он заметил, что твердые сорта пшеницы, семена которых привезли в Америку переселенцы-сектанты, бежавшие от преследования царских властей, куда лучше местных переносят капризный климат.Тогда Карльтон сам поехал в Россию, долго колесил по засушливым местам нашей страны и отовсюду отправлял посылки в Америку. Особенно много было в них “кубанки” и “Харьковской красной пшеницы”. У киргизских юрт в Тургайской степи американец покупал зерно, которое, по его выражению, могло бы прорасти и дать урожай хоть в пекле ада.

 Вернувшись в Соединенные Штаты, Карльтон принялся распространять новые сорта. Его крупную фигуру в привезенной из России войлочной мужицкой шляпе видели на тысячах ферм в засушливых степях.

 Вскоре Карльтону не было нужды убеждать кого-либо, кроме чиновников из департамента земледелия. Русские твердые сорта пшеницы сами постояли за себя. В 1919 г. потомки выходцев с полей России заняли треть всех посевов пшеницы в стране.

 Когда Вавилов был в Соединенных Штатах, Марк Карльтон, забытый всеми, уволенный из департамента земледелия, доживал последние горькие дни в одном из маленьких городков Перу.

 Кроме Карльтона, по земному шару путешествовало много других американцев – охотников за растениями. Они занимались сбором семян в долинах Янцзы и Лены, доходили до сибирской тундры и азиатских пустынь.

 Но исследованиям американцев недоставало направляющей, главенствующей идеи.

 Вавилов стремился установить первичные области распространения культурных растений.

Он считал весьма важным найти такие очаги, где они на заре земледелия были введены в культуру из местной флоры или занесенных из других стран видов и форм.

 Он считал, что для возникновения крупного очага изначальное богатство местной флоры должно сочетаться с развитием в этом месте древней цивилизации. Другими словами, там должны быть исходный растительный материал и прилежные человеческие руки.

 Но всегда ли совпадают эти условия? Нет. Например, древняя земледельческая культура Египта не смогла бы развиться, если бы ее основой были лишь растения песчаных отмелей или болот, появляющихся после разлива Нила. Еще в доисторические времена в Египет были завезены растения с соседних территорий, входящих, по определению Вавилова, в более обширные Средиземноморский и Переднеазиатский очаги.

 В Ленинграде, в возглавляемом Вавиловым Всесоюзном институте растениеводства, были созданы огромные коллекции культурных растений мира, поистине золотые россыпи для селекционеров. Эти коллекции непрерывно пополняли экспедиции, снаряжаемые с точно разработанной целью.

 Из хроники блокадной зимы в стенах Всесоюзного института растениеводства: “От голода умер хранитель риса Дмитрий Сергеевич Иванов. В его рабочем кабинете остались тысячи пакетиков с рисом.

 За своим письменным столом умер хранитель арахиса и масличных культур Александр Гаврилович Щукин. Разжали мертвые пальцы – на стол выпал пакет с миндалем. Щукин готовил дублет коллекции, надеясь самолетом переправить его из Ленинграда на Большую землю.

 Умерла от голода хранительница овса Лидия Михайловна Родина”.

 Люди не просто охраняли коллекцию. Они должны были поддерживать ее в “рабочем состоянии”. Боясь, что мороз повредит некоторые образцы, жгли в печах столы и стулья. Спасая уникальную коллекцию картофеля, высаживали по весне клубни на “ничейной земле”, простреливаемой фашистами. Воевали с крысами.

Из воспоминаний доктора сельскохозяйственных наук Вадима Степановича Лехновича: “На здание института началось нашествие крыс. Голодные грызуны ухитрялись сбрасывать с полок коробки с семенами. Ударяясь о пол, те раскрывались, и крысы набрасывались на драгоценное зерно. Пришлось принимать экстренные меры. Обессилевшие от голода люди снимали с высоких стеллажей коробки – жесть обжигала холодом, к ней нельзя было прикоснуться, перевязывали шпагатом, соединяли по девять штук (такая тяжесть крысам уже не под силу) и снова ставили по местам. Так было спасено 120 тысяч коробок”.

 Коллекция Всесоюзного института растениеводства была известна всему миру. Когда кончилась война, о ней вспомнили в Европе и Америке.

Вспомнили, как еще об одной невосполнимой потере. Судьба сокровищ, собранных Вавиловым и его сотрудниками, не вызывала сомнений.

 “…Обезумевшие от голода ленинградцы съели знаменитую коллекцию”, – писал английский профессор Дарлингтон.

 По его представлению, могло быть только так. Он просто счел излишним наводить какие-либо справки.

 Теперь возьмем книгу Н. И. Вавилова “Пять континентов” и почитаем отрывки из главы о его путешествии по Японии. Поверьте, что и сегодня, несмотря на наши обширные знания об этой стране, описания Вавилова читаются как свежая “ботаническая” информация. Итак: “После путешествия в Западный Китай, в ноябре 1929 г., мы направились в Японию…

 Самое поразительное в Токио, как и во всякой стране, – это бесконечное разнообразие растительных форм, служащих для тех или других целей.

С изумлением видит европейский посетитель множество видов и родов растений, которых он не встречал никогда в жизни, которых нет и в Юго-Западной Азии. Перед нами самые многочисленные виды бамбука, съедобного в разных формах, китайский ямс, огромное разнообразие редьки, репы, корнеплодов, горчицы, японский съедобный лопух, водяной каштан, лотос, стрелолист, водяной орех, съедобные луковицы лилий. Самые причудливые и разнообразные формы капусты, представленной множеством видов, оригинальные овощи, такие как “удо”, ревень, китайский многолетний лук, цзю-цзай, стеблевой салат “уйсун”, оригинальные мелкие баклажаны, крупные огурцы, съедобная люфа, съедобные хризантем “шисо”, клубеньковая спаржа и другие.

 Плодовые Японии представлены необычайными формами. Например, китайская груша, покрытая характерными чечевичками. Она разной величины, почти округлой формы и отличается от европейской груши более водянистой консистенцией. Во всяком случае, это совершенно особый вид, обособленный от европейской груши. Затем идут японская и китайская слива, китайская вишня, китайская айва, особые орехи, восточно-азиатские каштаны, множество эндемичных цитрусовых, в том числе канканы, а также японская хурма, локва.

 Наряду с этим на базаре всевозможные виды рыб разных цветов, множество моллюсков, асцидий, трепангов. Ясно, что здесь мы среди новой флоры и фауны, в особом мире, значительно отличающемся от мира Юго-Западной Азии. Японец любит разнообразие…

 В любой гостинице, в какой бы глубокой провинции ни остановился путешественник, он видит необычайную чистоту и опрятность, множество красивых своеобразных вещей, обязательно садик с карликовыми деревьями, с причудливыми пнями…

 Переправившись на пароходе на остров Хоккайдо, мы едем на север по железной дороге, а затем на автомобиле в город Саппоро…

 По свидетельству профессоров Саппоро, рис возделывается и на Южном Сахалине, доходя почти до 50–60°. Это самые скоро созревающие формы риса. Во что бы то ни стало надо их получить для наших северных районов рисовой культуры. Но, в отличие от американцев и европейцев, японцы проявляют большую скупость. Фактически мы получаем отказ. Указывают на необходимость получения специального разрешения от правительства. Словом, начинается обычная история – известная дипломатическая волынка. Впоследствии мы получили необходимый сахалинский рис в большом количестве на имперской японской выставке в Корее, где были представлены все части страны.

 Рис Японии представлен преимущественно бело-цветковыми формами. Как показали дальнейшие исследования, здесь можно видеть целую гамму переходов риса от поздних до скороспелых сортов, продвигающихся до самого крайнего севера Японии.

 На острове Хоккайдо возделывается хмель.

На базарах продают множество плодов актинидии, напоминающей по вкусу крыжовник. Мы не встречали ее здесь в культуре. По-видимому, она распространена только в диком виде…

 Своеобразные условия японского климата и интенсивность японской селекции привели к тому, что и завезенные сюда из Юго-Восточной Азии, Индии и даже Америки виды культурных растений приобрели большие изменения. Мускусная тыква, несомненно завезенная сюда из Америки, сделалась мелкой, скороспелой, покрытой характерными бородавками. Баклажан, по-видимому завезенный из Юго-Западной Индии, отличается исключительной мелкоплодностью. Трудно перечислить всевозможные пряные и лекарственные растения.

 Направляемся в Сидзуоку, главный чайный район Японии. Это лесной район. Хвойные леса из криптомерии, всхолмленная местность, красноземы. На хорошо разделанных участках бесконечно тянутся шаровидные, тщательно подстриженные чайные кусты. Сбор чая производится при помощи особых ножниц…

 Путешествуя около Киото, изучая земледелие, мы могли наблюдать своеобразную культуру стрелолиста, возделываемого ради поражаемых головней корневищ. Сами по себе не пораженные стебли мало съедобны. При поражении они становятся более сочными, приобретают особый вкус и являются одним из обычных видов питания как китайского, так и японского населения.

 Одной из задач нашего путешествия было обязательно видеть остров Сахурадзима – родину сахурадзимской редьки – этого шедевра мировой селекции…

 Нельзя было лучше выбрать время. Начиналась копка редьки, и мы увидели необычайную картину. Лучшие хэкземпляры сахурадзимской редьки достигали пуда* и более весом. На тачках, при помощи которых убирали урожай, умещалось по два, по три экземпляра редьки.

Издали можно было принять эти овощи за крупных поросят. Потом в Сеуле, Корее, на выставке мы видели редьку, достигшую 2 м длины, выросшую на легких прибрежных почвах.

Мы исходили остров, десятки деревень, пытаясь понять, каким образом возникло такое чудо. По-видимому, все дело в плодородных базальтовых рыхлых почвах, большом уходе и в упорной селекции…

 Так же как и китайский очаг земледелия, Япония характеризуется большим числом растений, включая как представителей умеренной субтропической, так отчасти на юге и тропической зоны. Растительная, как и животная пища японца и китайца, особенно последнего, чрезвычайно разнообразна по своему составу: побеги

* 1 пуд = 16 кг. различных бамбуков, множество культивируемых водяных растений, включительно до злака, возделываемого ради поражаемого головней листового влагалища, съедобный лопух, оригинальные виды капусты, редьки, множество блюд из сои, заменяющих мясо, до сыра “тофу” включительно, масса плодов во всех видах приготовления. Таков обычный состав растительной пищи китайцев и японцев.

 По богатству эндемических видов культурных растений Япония и Китай выделяются среди других древних земледельческих очагов мира.

Причем эти виды, как правило, представлены огромным числом разновидностей. Разнообразие сои, фасоли “адзуки”, хурмы, цитрусовых буквально определяется тысячами легко различимых форм. Если учесть, кроме культурных растений, огромное число используемых в Китае диких растений, можно до известной степени понять, как могут здесь существовать сотни миллионов населения”.

 Почти как и все истории о великих путешественниках, история о великом охотнике за растениями имеет трагический конец. Во время научной экспедиции по Западной Украине б августа 1940 г. “враг народа” Н. И. Вавилов был арестован. Все-таки как несправедлива судьба к людям такой величины! Или это их неизбежный удел? 26 января 1943 г. Николай Иванович скончался. О том, как ему в этом помогли, остается только догадываться.

Верно одно, что в этой книге имя Вавилова не могло быть пропущено. И то, что мы узнаем о нем, для многих оставалось тайной.