Текст книги "Тайные грехи (ЛП)"
Автор книги: С. Райс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)
Страстной недели, которая посвящена воспоминанию осуждения на смерть, крестных
страданий и смерти Иисуса Христа, а т акже снятию с креста Его тела и погребения.
4 – Сомельеd – работник ресторана, ответственный за приобретение, хранение
вин и представление их клиенту. Сомелье составляет винную карту, занимается
дегустацией в ин и даёт рекомендации по выбору напитков посетителям ресторана.
Глава 28
1982 год – ночь Куаалюд
За шесть часов до того, как я выползла из-под Инди, я была не принимающей
наркотики девственницей. Однако ранним утром после того самого вечера, когда Хоука
вышвырнули из дома, я осуществила свою фантазию, о которой я и представить не могла,
что она у меня была, с ноющей задницей и кислым послевкусием во рту. Я видела Линн,
после употребления люда, но я впервые ей сочувствовала.
Палихуд Хаус был тихим и мертвым, он освещался лишь светом луны через окна.
Смелая в своей эксцентричности – я потопала на кухню голой. Я не стану глотать то
синее дерьмо снова. Противоречивые чувства и прогорклое послевкусие не стоило
счастливого возбуждения. Я могла возбудиться сама, спасибо. А счастье – просто херня,
так или иначе.
По крайней мере, это закончилось. Во мне больше не было ни одной девственной
части тела. Я наполнила стакан водой и опустошила его целиком. Снова наполнила.
Выпила. Снова наполнила. Выпила более медленно.
Огни бассейна, в виде совершенно плоской формы боба, притягивали. Возможно
плавание взбодрит меня. Это было до того, как я добралась до экранной двери, там я
увидела оранжевую точку зажжённой сигареты, делающей дугу ото рта Стрэта в сторону
дивана.
– Я слышу тебя, Син.
– Как ты узнал, что это не Инди? – спросила я из-за экрана.
Он вытянул свою спину и шею, пока не смог увидеть меня.
– Он ходит как грёбаный слон, – он снова растянулся на диване. – Ты голая.
Я открыла дверь.
– Ага. Моя задница болит.
– Сильно? – он посмотрел над бассейном и затянулся сигаретой.
Я взяла его пачку со стола.
– Нет. Просто воспалена, – я села и прикурила.
– Это не произойдет снова.
77
– А я спрашивала твоего мнения? – со щелчком я бросила его зажигалку на стол.
– Этот парень мне как брат. Он заботится о тебе. Действительно заботится.
Полотенце было обернуто вокруг талии Стрэта, но остальная часть его тела была
обнажена. Музыкальные ноты на его груди слегка колебались. Я не попробовала их. Не
сделала и большей части всего, но я получила его. Я почувствовала себя обманутой.
– А что на счет тебя? – спросила я.
– У нас уговор.
– Ах так?
– Ты – его.
– Вы бросили монетку или что-то ещё? – я произнесла это, не дыша: на половину
шутя, на половину находясь слишком далеко, на неправильной стороне люда, чтобы
оставаться полностью в негативе. Я освободила свои легкие, позволяя натиску никотина
покалывать мои пальцы.
– Сыграли несколько рук1.
– Ты серьёзно?
– У него был стрит.
Я облокотилась о диван.
– Вы могли бы спросить меня.
Он протянул свою руку к пепельнице. Мускулы придавали резкости его татуировке.
Каким же великолепным он был.
– Нее, – Стрэт оторвал свою задницу с порханием оранжевых тлеющих угольков.
– Мы не хотели драться.
– Тогда как ты объяснишь свой член в моей заднице?
Он пожал плечами:
– Одна ночь.
Я наклонилась к руке на спинке дивана и зажала сигарету между зубами. Пошли на
хер. Я не бейсбольная карточка, которой можно торговать.
– Трахнитесь, парни.
– Мы это уже сделали, – он поднялся и навис надо мной. Полотенце упало, и его
член стоял между нами прямо и жестко.
– Одна ночь, – констатировала я. – Вы обговорили время? Ты согласился
заблаговременно?
– Если бы возникла ситуация, ну да. Это было частью соглашения.
– Трахни себя дважды, – мой голос источал мёд. Хотя я ещё не признавала этого,
однако воспаленное ощущение в моей заднице уменьшилось, а несчастное влагалище
оживало.
Мы рассматривали друг друга, сверху вниз, наполовину угашенные наркотой и такие
молодые, ища глупые оправдания, чтобы сделать глупые вещи.
– У тебя есть шанс. Сейчас всё ещё ночь.
– Ещё несколько часов. Затем, да-а-а, я – его.
Он прикоснулся к внутренней стороне моего колена. Никакого давления, только
прикосновение.
– Раздвинь свои ноги, Син.
Я медленно развела свои колени. Стрэт забрался коленями на диван и раскинул их,
наклонился вперед, чтобы поцеловать меня. Он целовался, как мужчина. Так как будто он
отмечал свою территорию языком. Я обернула свои руки вокруг него.
«Только один раз», – сказала я себе. – «Только один раз, я могла бы шантажировать
их тем же способом, каким они шантажировали меня».
Я позволила Стрэту взять меня. Не было никакого другого способа описать путь,
посредством которого он держал меня снизу, надавливая на клитор до тех пор, пока я
78
практически не кончила; затем он замедлился, чтобы держать меня на краю, целуя
правильно и нежно, прежде чем я кончила, а он взорвался у меня внутри.
Только тогда я была удовлетворена.
______________
Примечание:
1 — партии в покер.
Глава 29
1994 год
Вино ударило мне в голову. Казалось, будто Дрю с особым благоговением
вытаскивал на свет записи «Пули и Кровь». Я достала полотенце, чтобы оно впитало воду,
и Дрю спокойно поставил коробки на него.
Я оказалась перед необходимостью сообщить ему о том, что младенец, который нас
разъединил, собственно, мог быть и не его. Мы были небрежны с нашими телами в то
время.
Но когда я увидела, как он вытащил конверт из коробки, и осознала связь, которая
всегда была между ним и его другом, то ощутила реальную необходимость рассказать ему
всё, и ещё более сильную – просто похоронить всё навсегда. Зачем поднимать эту тему?
С какой целью мне рисковать ранить его предательством друга? Я не глупа – думать, что
значу для него больше, моё предательство такое же, как и Стрэта. Единственная вещь,
которой я рисковала, рассказав ему правду – разрушить воспоминания о его лучшем
друге. Я не хотела превращать эту связь в ложь.
Я была труслива. Я задолжала ему правду.
– Дрю. Инди… Я…
Голос молодого парня раздался с вершины лестницы, он кричал по-французски.
Орри кричал в ответ. Дверь хлопнула. Шаги раздались по деревянному покрытию, и
мальчишка вбежал в комнату, рубашка на половину заправлена, рыжие волосы уложены на
бок.
– Какого…?
– Джонатан, – сказала я, замечая, как он превратился в лёд, я была в ужасе от этой
его способности.
– Марджи. Когда ты сюда приехала?
– Это – Дрю. Он работает со мной.
Они кивнули друг другу. Маленький Джон был уже мужчиной – слишком жёсткий
– для его же блага.
– Что случилось? – спросила я. – Ты выглядишь так, будто только что увидел
приведение.
Он сглотнул. Дети приходили в винный погреб, когда им было необходимо вырваться
от всей хрени, происходившей в огромном доме. Иногда, чтобы спрятаться. Иногда из-за
плохого настроения. Я знала, где пряталась Фиона в течение недели, после выдачи табеля
успеваемости, а где Ленни – через каждые двадцать восемь дней, а также Кэрри —
всякий раз, когда папа был дома.
– Я в порядке, – и он стал подниматься наверх.
Дрю отвлекся на конверт.
– Подожди, – сказала я Джонатану. – Попробуй это.
79
Я вручила ему свой бокал вина. Он учился в пятом классе, но уже получил
разрешение дегустировать, и к тому же, я не была готова позволить ему уйти, пока
беспокоилась из-за него. Джонатан взял бокал. Относиться к нему как к взрослому —
всегда срабатывало, и он казался более спокойным, когда вернул мне его обратно.
– На вкус прекрасно, – сказал он.
– Пойдем со мной в комнату хранения на секундочку. Я хочу поговорить с тобой.
Дрю, ты не возражаешь?
– Всё в порядке, – на секунду он оторвался от влажной растекающейся записи и
взглянул на Джонатана. Я не обратила на это внимание. Ни на сильно напряженную
челюсть Инди, ни на его неестественно расширенные глаза. Я просто затащила своего
брата во внутреннее хранилище и посадила его на старинную винную бочку.
– Что случилось? – прошептала я.
– Ничего.
– Джон.
– Что?
– Давай тратить наше время эффективно. Ты собираешься мне всё рассказать. Всё
равно нам надо покончить с этим делом.
Он сжал свои губы, скрестил руки, выпятил челюсть. Я облокотилась на нижнюю
полку и ждала.
– Ты не сможешь рассказать об этом, – сказал он.
– Ты же знаешь, что я не стану.
– Ты должна действительно поклясться.
Иисус! Снова очутиться в начальной школе. Чтобы сделать маленькие вещи более
значимыми. Чтобы думать, что вы обладаете контролем, когда на самом деле нет, а
взрослая жизнь – только слой детства с манерами и привилегиями. Когда ложь походит
на легкие ответы на неудобные истины.
– Хорошо, – сказала я. – Давай сделаем это. Давай дадим обет. Мы поднимем
наши руки вверх и поклянемся, что всё, что мы скажем, останется тайной. Когда мы
опустим наши руки, мы расторгнем обет и вернемся к обычной жизни.
Джонатан подумал об этом секунду, затем с коротким кивком сказал:
– Договорились.
– Но есть другая вещь. Мы не можем лгать. Не тогда, когда обет открыт.
– Хорошо.
Я подняла свою руку, и он зеркально вторил мне.
– Обещание открыто, – сказала я. – Что случилось?
Джонатан глубоко вздохнул и посмотрел в угол комнаты.
– Керри и я были снаружи, когда начался дождь, и мы застряли в домике с
бассейном.
Керри была дочерью одного из папиных партнеров. Она была на год старше
Джонатана и довольно сообразительна.
– Продолжай.
– Мы начали заниматься всякими вещами.
«Иисус Христос, используй презерватив».
«Он не готов».
Джонатан взглянул на меня, на долю секунды отрывая своё внимание от угла, затем
возвращая его обратно. Я не ответила на быстрый взгляд и не сбросила на него гранату. Я
более или менее догадывалась о том, что произошло. Мама и папа были не слишком
откровенны с детьми относительно секса, думая о моём прошлом опыте, приведшим к
раннему краху.
Джонатан выстроил следующую фразу:
– Я думаю, что она сломала его.
80
– Сломала кого? – я знала ответ, но мой рот открылся прежде, чем я успела
подумать.
Он не сказал, но указывал обеими руками в направлении своей промежности.
«Только. Не. Смеяться. Только. Не. Заржать».
– Что заставило тебя думать, что она его сломала?
– Она прикоснулась к нему. Он стал… он стал слишком жестким – это было
сверхъестественно, а затем… – Джонатан посмотрел в потолок.
Мне стоило закончить за него. Поставить его на моё место – не сработает. Он был в
пятом классе, и, хотя он начал взрослеть, Джонатан всё ещё оставался ребенком.
– Он стал твёрдым, затем слишком чувствительным, после того как из него
брызнула белая жидкость?
Глаза Джонатана вылезли из орбит.
– Да.
– Он не сломан.
– Откуда ты знаешь?
– Вы с друзьями не обсуждаете это между собой? Девочек? Секс?
– У меня не было с ней секса.
Я махнула рукой.
– Я знаю. Хорошо. Я только собираюсь поручиться, что он не сломан. С тобой всё в
порядке. Но завтра, если ты позволишь мне взять тебя на ланч, я расскажу тебе почему.
Договорились?
Он глубоко вздохнул из-за необходимости отсрочки:
– Да.
– А до тех пор, держись подальше от Керри О’Нил.
– Хорошо.
– Заправь свою рубашку.
Он сделал это, заправляя полы рубашки за свой ремень так как будто папа находился
в другой комнате. Джонатан стал делать шаги в сторону дверного проёма.
– Джон. Остановись.
– Что?
Я подняла свою руку, затем опустила:
– Обещание закрыто.
– Обещание закрыто.
Мы возвратились в комнату дегустации. Дрю опирался на одну из скамеек: волосы
закрывали его лицо как у рок-звёзд, рубашка, сухая как у адвоката, конверт из манильской
бумаги в одной руке и белый прямоугольник в другой. Дрю взглянул на него, потом на
Джонатана.
– Что? – спросила я.
Дрю только покачал головой, пока Джонатан убегал вверх по лестнице, слегка
покачиваясь.
– Стрэт отправил материал в «Аудио Сити». Я не знаю почему, – Дрю опустил
конверт из манильской бумаги. Старые марки. Загаженный почерк. Он вытащил
содержимое. – Записка для меня и фотография, когда мы были детьми. Он был… Ему
было так больно. Он не мог показать это, поскольку ты была моей. Но… – его голос
дрейфовал в тишине.
– Дрю?
– Когда ты уехала, он вел себя так, как будто это ничего не значит, – Дрю
подтолкнул мокрое письмо ко мне.
Я не могла разобрать многое, кроме своего имени, моего настоящего имени и фразы:
«…она была твоей, но… никогда не хотела этого… ты, как брат мне…»
– Я знал о тебе и Стрэте. Он сказал мне из-за клятвы, – произнес Дрю.
81
– В Нэшвилле.
– Да, но я…
– Поэтому ты вел себя как хрен, когда вы вернулись.
– Я сожалею об этом.
– Я это заслужила.
Дрю посмотрел на фото, встряхнул его, сжал губы вместе и протянул мне
фотографию, как будто это была самая тяжелая вещь, которую он делал в своей жизни. Я
взяла фото, но продолжала смотреть на Дрю. Я понятия не имела, почему он выглядел
таким обеспокоенным.
– Что это? – спросила я.
– Просто скажи мне, что ты видишь.
Я посмотрела на фото.
Два мальчика примерно лет двенадцати, руки на плечах, пригородный тротуар
растянулся позади них. Я узнала молодого Дрю МакКаффри по начесу его волос и по
форме глаз.
А другой мальчик? Я узнала и его. Я знала, кем он был. Это был Стрэтфорд Гиллиам,
ребенок с ещё только несколькими годами жизни впереди, но это был не тот ребенок,
которого я узнала. Стрэт выглядел как модель трехмерного ребёнка из моего дома,
нанесенная на двухмерную поверхность фотографии.
Я сглотнула. Это не входило ни в какие рамки.
– Это – совпадение, – прошептала я.
«Только в том случае, если Стрэтфорд Гиллиам не трахал мою мать».
У меня в голове не укладывалось: двенадцатилетний Стрэт был клоном моего брата
– Джонатана.
«НЕТ! По-другому. Джонатан выглядел точно также, как и Стрэт».
Я оторвалась от фотографии. Дрю стоял надо мной, с таким лицом, как будто он знал
что-то, чего не знала я.
– Имя твоей семьи пришло из Дублинского офиса. Приемная семья твоего младенца
предъявила иск твоему отцу за нарушение контракта.
– Я не понимаю.
«Правда?»
– Они никогда не использовали твоё настоящее имя. Я предполагаю, чтобы
защитить тебя. Потребовалось так много времени, чтобы выяснить это.
– Там было два младенца.
– Мы проверили публичные записи. Восьмой ребенок твоей матери родился
мертвым.
Я отступила назад, закрывая свой рот, чтобы не закричать. Подсчеты внезапно стали
иметь смысл. Больной грёбаный смысл.
– Я не знал, что я найду здесь, – сказал Дрю. – Но я не думал, что это будет так.
Я думал, что это будет проще. Только пока я не увидел…
Я больше ничего не слышала. Просто мой младший брат…
«…мой сын»
…голос в моей голове раздавался по-французски с совершенным звучанием. Пока я
видела линии его тела, наложенные на Стрэта…
«…его отца»
…и лицо, которое явно было из того же генофонда.
Я просчитывала свои чувства. Слышала голос и видела лицо. Чувствовала новый
младенческий запах, который казался моим собственным, и знала, просто знала, что он
был моим.
– Я не могу, – мое дыхание стало прерывистым. Меня бросило в дрожь.
Дрю схватил мои запястья.
82
– Марджи.
– Я не смогу рассказать ему.
– Ты не можешь…
– О, боже.
– Ш-ш-ш. Всё будет хорошо.
Дрю попытался обнять меня, но я оттолкнула его и побежала. Я бросилась наверх по
узкой лестнице в хаос, творившийся на кухне.
«Сколько людей было в танцзале? Пятьдесят? Сотня?»
– Марджи? – спросил Орри, держа часть сырой рыбы в своих толстых руках.
Каждый на кухне посмотрел на меня, сотейник застыл посередине в смятении,
режущие ножи, дуршлаги, пропускающие утолщенную крахмалом воду через дырочки.
Я услышала неуклюжие слоновьи шаги Дрю, поднимающегося из погреба.
Загнанная в угол.
«Мой брат – это мой сын».
Я даже не знала от чего я бежала. Я была как паук в банке. Я не могла выбраться
наружу. Не выбраться, даже на восьми ногах, и вновь продолжала скользить по стеклу
обратно.
– Марджи? – позвал Дрю.
Прошла секунда, и ещё одна; каждое чувство, которое, как я предполагала, осталось
в прошлых нескольких десятилетиях, было сброшено на меня. Я чувствовала, как моё
ядро ломается под давлением, как внутренняя часть меня стала больше, чем моя внешняя
сторона, медленно уступавшая дорогу микротрещинам. Я не могла допустить этого здесь.
Не могла сломаться перед смотрящим на меня штатом кухонных работников и Дрю,
поднимающимся по лестнице.
Я выбежала из кухни, следуя карте из своего детства: через утреннюю комнату,
библиотеку, детскую игровую и комнату для завтрака в задней части дома. Я бросилась
вниз по деревянной лестнице к берегу, где я практически развалилась на холодном песке.
Я не чувствовала своих ног и продолжала бежать к стене из звука и воды. За горизонт. В
темноту в предместьях огней цивилизации, где вода сглаживала землю.
Я упала на колени в воду, и пик прилива застыл в моих ушах. Я осталась в воде и
плакала. Я оплакивала то, что я сделала со сладким Дрю. Все поступки, как если бы у
Стрэта не было чувств. Своего сына, которого у меня никогда не было, которому я никогда
не причиню боль, рассказав правду. Моих дезинформирующих родителей, которые
потеряли младенца и взяли моего в свои сердца.
Гребень следующей волны достиг меня, обрызгав с головы до ног. Я не была
достаточно подготовлена к этому. Никто не был. Но я не оплакивала себя. Я оплакивала
всех, кому причинила боль.
Возможно, вода становилась громче, чем я думала, задувая в мои уши так много, что
мои легкие чувствовали боль, а земля закружилась подо мной. Меня затягивало в космос,
в когтистый влажный песок, покрывая грубой солью и пеной. Море зажало в тиски,
выбивая из меня воздух там, где Дрю взял меня на руки.
Он опустил меня на песок, и его голос стал смыслом посреди хаоса океана.
– Марджи?
Он казался серым размытым пятном.
Мои глаза не могли сфокусироваться.
Моя грудь не могла удержать легкие, и я закашлялась.
Втянула воздух.
«Я тонула или кричала так сильно, что не могла дышать?»
Его руки на моих щеках.
– Поговори со мной, – попросил он.
– Мне хочется вырвать своё сердце из груди.
83
Я осознала, что схватила перед своей блузки, как будто я на самом деле хотела
вогнать когти в собственную плоть.
Дрю взял меня за руки, наклоняясь.
– Всё хорошо. Марджи. Ты слышишь меня?
– Да. Прости. Я была так юна. Я поставила тебя в ужасное положение.
– НЕТ. Не смей! Никогда не обвиняй себя. Никогда. Я был тем, кого надо было
обвинить. Я должен был сразу догадаться.
– Я никогда не признавалась, что люблю тебя.
– Как и я.
– Я была напугана.
– Я не хочу, чтобы ты боялась. Никогда больше.
Я потянулась к нему, и он сжал меня в объятьях на берегу. Я была холодной, но такой
не являлась. Мне было больно, но я исцелилась. Я думала, что осталась одна, но нет, не
осталась. Больше нет. Я уткнулась лицом ему в шею и позволила Дрю обнять меня так
сильно, что подумала, что он может раздавить меня.
– Мне так жаль, – сказал он.
В объятьях, я не могла видеть его лицо, но Дрю был так же подавлен, как и я.
– Я не скажу тебе, что знал в ту минуту, когда приеду в ЛА. Я не знал, зачем я
приехал. Я боялся, что ты закроешься. Я боялся, что у меня всё ещё есть чувства к тебе. А
они есть, Марджи. Есть.
Я кивнула.
– Я знаю, что тебя огорошили сегодня вечером.
Я задохнулась от смеха. Мы ослабили наше объятье, чтобы находиться лицом к лицу.
Я стала стряхивать песок с его щёк.
– Огорошена, – сказала я. – Хорошее слово.
– Я понятия не имел. Я хочу, чтобы ты знала. У меня были кусочки, но я не знал
всей загадки.
Я кивнула:
– Никто не поверит правде.
– Что мы должны сделать?
Я знала, что он задавал общий вопрос. Он говорил о нас, о мире, о фирме, о моей
семье, о нашем прошлом, о нашем будущем. Но я не могла думать сквозь поток чувств.
Они, возможно, ушли в море на мгновение, но они вернутся. Если бы я что-то знала об
эмоциях (а я не знала ни одной треклятой вещи, кроме того, что они обязательно
вернутся).
– Давай ускользнем отсюда и поедем ко мне, – предложила я.
– У тебя есть дурная привычка ускользать отсюда.
– Но в этот раз, у меня есть ты.
Дрю улыбнулся и отбросил волосы с моего лица.
– Да. У тебя есть я.
Он поцеловал меня со страстным обещанием. Мы встали и пошли от берега вместе.
Глава 30
1994 год – Кентукки. Более чем на полпути к Нью-Йорку
Я не закатывала сцен, когда копали могилы, и не уточняла у парней подробностей,
которые действительно имели место быть. Я не понимала подношение цветов мертвому
84
парню, который не казался таким же, каким он был при жизни. Молодая группи
ненавидела подобное дерьмо и утомленный юридический клерк тоже, а у адвоката не
было на это времени.
Кроме того, по-прежнему оставался нерешенным вопрос с чувствами.
Я сказала Дрю, когда он открыл для меня автомобильную дверь:
– Сделай что-нибудь для того, чтобы я могла почувствовать, что грусть – это
фальшивка. Фишка в том, что грусть – подделка, а само чувство – нереально.
– Адвокат в тебе сопротивляется слишком рьяно.
Дрю протянул мне свою руку, и я взяла её, позволяя ему вытащить меня из
автомобиля. Я не нуждалась в помощи, но он любил помогать. Не потребовалось слишком
много времени, чтобы выяснить это, и кем бы я была, лишая его этого удовольствия?
Дрю дал мне очень многое за последние шесть месяцев. Он поддерживает мое
решение в том, чтобы позволить Джонатану оставаться моим братом, а моим родителям
думать, что я ничего не знаю об их потере. Хотя мой отец санкционировал всю эту
сказочку – свою схему, чтобы оставить своего внука в семье, как предполагалось, для
защиты моей матери.
Я не могла отказаться от своего отца из-за этого, но главным образом, я молчала,
чтобы защитить моего сына, Джонатана. Я умру с этой тайной. Я самостоятельно зашью
свой рот, прежде чем позволю правде покинуть мои губы.
Единственный другой человек, который всё знал, был мужчиной с цветами на
автомобильной парковке кладбища в Кентукки.
Небольшая заметка обо всём, после моего ухода той ночью из дома.
– Я обещаю прикончить тебя, – прошептала я Дрю как-то ночью, запутавшись в
простынях и темноте, мой голос сел от того, сколько раз я выкрикивала его имя.
Он поцеловал меня. Я могла попробовать свою киску на вкус у него на лице.
– Ты всегда угрожаешь мне, прежде чем уснуть.
Это происходило в тот момент, когда я беспокоилась, что воспользовалась им.
Беспокоилась, что моя семья будет перевернута вверх тормашками. Что мой брат сойдет
сума. Что моя мать уйдет глубоко в себя. А мой отец, всегда непредсказуемый, уничтожит
гонца, а этим гонцом являлась я.
– Ты единственный, кто знает, – я коснулась лица Дрю в темноте. – Я доверяю
тебе. Но я прикончу тебя.
Он скрепил мои руки над головой:
– А я прикончу тебя.
Мы обсуждали это сотню раз. В кровати, на обеде, серьёзно и в шутку. «Я прикончу
тебя» – не было угрозой. В действительности нет. Это был мой способ сказать, как
глубоко я доверяла ему.
– Только если я первой не прикончу тебя, – сказала я, подталкивая свои бедра к
нему.
– Как ты собираешься это сделать, Синни-Син-Син?
– Испытай меня.
85
Дрю позволил моим рукам двигаться и обнял меня:
– Никогда.
– Смышленый парень.
Он не двигался и едва сделал паузу.
– Поехали в Нью-Йорк со мной. Я не могу жить без тебя. Город походит на могилу.
Я вздохнула. Между нами было очень большое расстояние в течение слишком долгих
месяцев.
– Говоря об испытании… я жду экзаменов в феврале.
Дрю приподнялся на локтях, глаза расширены: голубые, потрясенные и
восхищенные. Я ждала, чтобы рассказать ему эту новость, так что теперь я могла
насладиться его реакцией.
– Адвокатура в штате Нью-Йорк, в США? – спросил он.
– Нет, задница, адвокатура старика на Седьмой и Би. Конечно адвокатура в штате
Нью-Йорк.
Он быстро отскочил от меня, сел прямо, внезапно проснувшись.
– Ты должна заниматься. Ты занималась? Мы должны пройти через это.
– Расслабься. Это легко.
Он запрыгнул сверху на моё тело и полностью покрыл его счастливыми поцелуями.
Я не забыла, что свело нас вместе, но это ушло на дно благодаря чувству безопасности и
радости. Я должна была согласиться: как только вернулись чувства, они ощущались
довольно-таки хорошо.
Парковка автомобилей кладбища Кентукки была пустынной – стояло только
несколько грузовиков. Наш сверкающий черный Ауди был самым ярким объектом на
несколько миль. Дрю припарковал его посередине парковки, подальше от деревянных
столбов, выпирающих под странными углами из земли. Заржавевшие цепи между ними
принимали форму завернутых в улыбку кудзу1, один за другим по краям прямоугольника
– улыбка, улыбка, улыбка. Небо было цвета асфальта, и товарняк медленно пыхтел,
громыхая по краю реки, как будто выпендривался вечной длиной, подобно павлину,
демонстрирующему свой хвост.
Я сдала свой экзамен в адвокатуру штата Нью-Йорк через шесть месяцев после
сдачи в Калифорнийскую. Я угрожала сдать экзамен ещё в сорока восьми штатах, ради
забавы, а Дрю угрожал привязать меня к кровати за это.
И это отлично сработало.
Всё отлично сработало. Я уезжала. Возможно на несколько лет, возможно ради
хорошего, но я уезжала. Я никогда не представляла, что оставлю Лос-Анджелес, но
осознание предстоящей свободы заставило меня почувствовать себя легкомысленной и
беззаботной.
Меня. Маргарет Дразен.
Я стала чокнутой за недели, прежде чем мы наконец-то уехали. Папа не был
счастлив, когда мы сказали ему об этом, и он зыркнул на Дрю так, как если бы он
86
запомнил его двенадцать лет назад, когда молодой человек обивал пороги дома, спрашивая
о старшей дочери. Ну, вы знаете, а мне пофигу.
Дрю настоял, что мы поедем по 70-му шоссе, я же вообще не думала об этом. Но он
замахнулся за пределы штата и поехал на юг, в Кентукки.
– ШЕСТЬ-НОЛЬ-ШЕСТЬ-Б-Р-О-В-Ь, – сказала я с пассажирского сиденья.
Он скользнул взглядом:
– Я тоже в этом нуждаюсь.
– Я знаю.
Мы остановились на светофоре, и Дрю положил свою руку на мою.
– Я пошел на похороны, но я не посещал его… ты знаешь. Такая тема, – он
посмотрел вдаль.
– Впереди есть флорист. Ты не захочешь появиться с пустыми руками.
Он купил букет желтых цветов, поскольку они выглядели более свежими, чем
другие. Тишиной была окутана наша дорога на кладбище. Я сжала его руку, потирая
грубую кожу на кончике пальца, где гитарные струны оставили мозоли.
На парковке автомобилей я снова взяла его за руку, и мы пошли по дорожке из
гравия, считая переулки и проулки по своей напечатанной карте.
Мы нашли могилу точно там, где ей и предполагалось быть. Просто ещё один
стежок, в разновидностях образцов серых камней на травянистом холме. Всё говорило
само за себя. Его имя. Соответствующие даты. Там, где другие имели свои определенные
роли – Отец, Жена, Мать, Сын, Младенец – у Стрэтфорда Гиллиама был ключ, такой же,
как и на его шее: короткая нотная партитура из пяти линий и четверти нот, разбросанных
между самыми нижними линиями.
– Я чувствую себя глупо, – сказал Дрю. – Это только надгробье и грязь.
– Ага. Глупо.
Поэтому мы были здесь вместе. Мы разделили холод, подключая цинизм. Мы
обладали иммунитетом к чувствам.
– Мне нравятся музыкальные ноты, – заметила я. – Это мило.
– Я выбрал их. Я нарисовал их для его отца и отправил факсом.
– Правда?
– Да. Это… – Дрю тяжело сглотнул. – Это – Фа, – он заморгал. Улыбнувшись
губами, напряженными в тонкой линии. – Это так тупо, – его голос сломался.
– Держу пари.
Дрю посмотрел в сторону от могилы и закрыл глаза.
– Я выбрал Фа для… – он покачал головой, слегка хохотнул смешком,
наполненным липкой печалью. – Друга. Мне нужно было Фа для друга. Как в детском
саду.
Я дотронулась до его щеки, большой палец находился под его глазом, готовый
поймать слезы, которые, я знала, были на подходе.
– Я стесняюсь тебя.
Дрю открыл глаза. Такие голубые. Еще более голубые, чем замаскированное
облаками небо в этот день. Он не был мужчиной, которого я встретила так давно.
Музыкант на пороге славы. Так близко к мечте. Так близко, что он мог бы спасти этим
мир.
Но он был. Тот мужчина всё ещё был в нём. Иногда я забывала об этом
двадцатилетнем парне с безграничным потенциалом.
Дрю возложил цветы. Я тёрла его гитарные мозоли, пока мы возвращались к
машине.
– Ты должен начать играть музыку снова, – сказала я.
– Нет.
– Этим ты не делаешь ему одолжение.
87
– Это не для Стрэта.
Это была ложь, но я не могла это доказать.
– Ты прав. Мир стал гораздо лучше без твоей музыки.
Дрю слегка засмеялся и обернул свою руку вокруг моей шеи, притягивая меня ближе
и целуя в макушку.
– Я действительно имею это в виду, – сказала я. – Ты такой сексуальный с
гитарой. Цыпочки любили это.
– Ты уверена, что выдержишь конкуренцию?
– Ты встретил меня. Я не соревнуюсь, – я шла перед ним, спиной вперед, держа
его за руки. – Тебе не нужно становиться рок-звездой. Просто пиши песни. Смотри, как
это звучит. Тебе понравится, – я прикусила нижнюю губу. – Мне понравится. Я бы могла
быть твоей группи снова и снова. Я позволю тебе трахать меня, если ты будешь играть.
Он притянул меня к себе.
– Ты позволишь мне трахать себя, не важно: играю я или нет.
– Я слышала, что в Южной Дакоте самый легкий экзамен в адвокатуру в стране.
– Я не перееду в Южную Дакоту.
– Поэтому тебе лучше расчехлить свою гитару, Индиана МакКаффри.
– Ты угрожаешь мне, – прорычал он с улыбкой. – Ты же знаешь, что это делает со
мной.
– Что? – я потерлась между его ног, и мы засмеялись.
Я побежала в машину, а он, преследуя, прижал меня к водительской двери своим
поцелуем. Я запустила пальцы ему в волосы, притягивая его ближе. Мне хотелось
заползти внутрь него и остаться там навсегда.
Дрю оторвал свое лицо от моего достаточно, чтобы сказать:
– Я люблю тебя, Синнамон. Ты развита не по годам. И слишком умна. А ещё
огромная заноза в моей заднице, и я люблю тебя.
– Даже в Южной Дакоте?
– Я буду играть снова! – засмеялся он. – Я буду играть, если ты будешь любить
меня.
– Ты можешь поставить свою задницу – я люблю тебя.
– Дело закрыто, – Дрю поцеловал меня снова, жестко придавливая к автомобилю и
с силой прижимаясь ко мне своей эрекцией.
Я застонала в его рот.
– Там был отель за флористом, – проговорил он, задыхаясь. – Хочешь пойти туда
и заставить кровать скрипеть?
– Да…
Мы снова поцеловались с настойчивой необходимостью, которая бросала вызов
логике, как и должно было быть.
Товарняк наконец-то прогромыхал прочь, сигнал последнего автомобиля прозвучал в
честь победы. С другой стороны, грузовики и холмистая местность растворялись в
бесконечности, и мы направлялись прямо к ней…
______________
Примечание:
1 — Кудзу (пуэрария лопастная) была завезена в США из Японии в 1876 году в
качестве кормовых культур и растений декоративных плана.
Конец
88
89
