Текст книги "Токийский декаданс"

Автор книги: Рю Мураками

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

– А теперь вытри мне, – приказала она.

Я наклонилась, чтобы выполнить приказание, но она дала мне новое задание:

– Вылижи!

Когда я начала лизать, она сказала:

– У уродины и слюна уродская.

После того как я все облизала, она легонько промокнула там салфеткой. На заднице у нее виднелся след от укола.

После того как все закончилось, мне заплатили, и я вышла из номера. У лифта меня окликнули. Это был мой первый клиент. Он сказал, что спрятал немного денег в носке, и попросил меня еще немного поразвлечься с ним. Я позвонила в офис и, поскольку мне дали добро, пошла в его номер. Там я разделась, а он спросил:

– Это якудза был, да?

– Похоже на то.

– А что он делал с тобой в номере?

– Я просто смотрела на то, как они занимались сексом, а потом вылизала промежность женщине с коротко подстриженными волосами.

– Хм, понятно. – Он прекратил мастурбировать.

Он кончил мне в рот и отпустил. В офисе мне сказали, что работы на сегодня больше нет и что я могу не приходить. Я хотела позвонить кому-нибудь из своих знакомых, но все уже спали. В коридоре между старым и новым зданиями отеля меня кто-то легонько хлопнул по плечу. Оглянувшись, я увидела женщину с коротко подстриженными волосами.

Сев в такси, мы поехали в китайский ресторанчик на Мотоадзабу. Там подкрепились супчиком из акульих плавников, пельменями гёдза из креветок, роллами харумаки и острой лапшой якисоба. А потом поехали в Хироо, к ней домой, где она дала мне переодеться в ее нижнее белье и показала фотоальбом. В альбоме были ее фотографии со знаменитостями, она на Гавайях и в Париже. Она сидела в меховом манто поверх нижнего белья и рассказывала мне историю каждой фотографии.

– Хочешь спать?

– Нет, – я отрицательно покачала головой.

Она включила фильм об очень богатой женщине, которая на красивых просторах Аляски и Канады крутила любовь с молодым охотником.

– Ты чего-то весь вечер молчишь.

Я хотела ей рассказать свою историю об Ямагути, Нодзаки и о выключателе в музыкальном классе, но не смогла себя заставить. Фильм оказался довольно скучным, и она поделилась со мной, как ее два раза душили – один раз водитель такси на темной дороге в Синдзюку, а другой, когда она была пьяна.

– Страшно было?

– Конечно страшно! Но странно.

– Как это?

– Когда тебя душат, это не больно.

– Не больно?!

– Дышать, конечно, сложно, но не более.

– Так можно же и умереть.

– А тебя бьют плеткой иногда?

– Нет, это слишком жестоко, я считаю.

– Больно?

– Немного. Мне больше нравится воск.

– На что это похоже?

Я показала ей воск, оставшийся у меня на теле. Она отковырнула его своим длинным серебристым ногтем и сказала:

– Потом никаких следов не остается. Затем она заснула на диване, а я не знала,

что мне теперь делать. Сначала я пыталась смотреть фильм, любуясь красивыми пейзажами, но заметила упавшее на пол меховое манто. Его поверхность, сияющая мокрым блеском, была бесподобна. Мне очень захотелось иметь такое. Сначала я дотронулась до него. Потом подняла. Оно оказалось не таким тяжелым, как казалось на первый взгляд. Продев руки в рукава и натянув его на спину, я почувствовала себя превосходно. Я встала перед зеркалом в прихожей, подняла воротник и стала рассматривать свое отражение, нарочито шумя при этом и кашляя. Женщина не просыпалась. На меня накатил страх, но я надеялась, что она проснется. Пошла в туалет, специально громко писала и сливала воду, но она по-прежнему спала. Из ее лифчика выглядывал сосок. Фильм кончился, и все звуки смолкли. Я еще долго стояла посредине комнаты, смотря на свои ботинки в прихожей. Затем подошла к спящей женщине, потрясла ее легонько за плечо и спросила:

– А можно я заберу себе манто?

Рот у нее был слегка приоткрыт, и оттуда стекала слюна. А еще был виден ряд маленьких, как у ребенка, зубов. Я дотронулась до них. Внезапно раздался пикающий звук, крышка CD-плеера открылась, и оттуда выехал сверкающий в свете лампы диск. Я испугалась и, даже не надевая ботинок, прямо в манто выскочила из ее комнаты.

На следующий день мне позвонила мама-сан из офиса и сказала, чтобы я приехала к ней в Восточный Коэндзи. Причину вызова она не объяснила. Я надела черное белье, полученное вчера от женщины, и поехала. Вместе с мама-сан на встречу пришел тот якудза, я хотела убежать, но у меня ноги подкосились от ужаса. Они привели меня ко мне домой, и, зайдя в квартиру, он схватил меня за волосы и заорал:

– Ты что делаешь?! – И ударил меня по щеке. А затем сказал мама-сан: – Все, можешь идти.

Она забрала вчерашние деньги, сказала, чтобы я больше не смела появляться у них в офисе, и ушла. Я заплакала, а мужчина закурил и снова меня ударил. Затем он взял валяющийся рядом шарф, запихал мне его в рот, включил телевизор на полную громкость и стал смотреть, пока я не прекратила плакать. Потом он вынул обслюнявленный шарф у меня изо рта, задрал мне юбку, взял со стола помаду и подкрасил мое анальное отверстие. Затем с силой воткнул помаду прямо мне в задницу.

– Больно! – закричала я.

Он снова запихал мне в рот шарф, схватил меня за волосы и отрезал их ножом. Я попыталась выбежать из квартиры прямо с шарфом во рту, но в этот момент в комнату зашли еще двое мужчин. Слезы застилали мне глаза, и я не очень хорошо поняла, что случилось дальше, но, кажется, мужчина обтер руку с налипшими на нее моими волосами о пол, взял манто и ушел. Оставшиеся двое вынули помаду у меня из задницы, кто-то засунул туда палец, согнул его, поднял вверх мои бедра, как рыбу на крючке, и в таком положении они меня изнасиловали.

Они не уходили до вечера. Потом пришли еще двое и снимали на камеру, как меня насиловали во все места. Никто из них не сказал и слова.

Утром они наконец ушли. Лежа на ковре, я пыталась придумать что-нибудь, что могло подбодрить меня, но в голову ничего не приходило. Тогда мне стало страшно. Я намазала потрескавшиеся губы и истертую промежность ментоловым бальзамом и приложила к лицу мокрое полотенце.

Я не могла вспомнить, били ли меня по глазам, но все вокруг теперь виделось мне искривленным. В этом искривлении вдруг возникло нечто, похожее на измятое лицо.

Раньше, когда я в музыкальном классе переводила выключатель в положение "OFF", я всегда боялась в наступившей темноте увидеть страшную морду грязной обезьяны. Сейчас, включив свет и оглядевшись по сторонам, я поняла, что все вокруг видится искривленным, и среди этого искривления мне везде чудится измятая обезьянья морда. Она еще отвратительнее, чем мое собственное лицо, и она пялится на меня. С газовой колонки, с задней стенки холодильника, со стола, с кофейной чашки, с нижнего белья, полученного от женщины, со стен, с занавесок, с далекого здания за окном. Отовсюду на меня пристально смотрела измятая обезьянья морда.

С этой обезьяньей маской на лице теперь буду жить, подумала я.

Дельфины

Я впервые оказалась в новом здании отеля "Принс Акасака". В холле высоченные потолки, стены и пол выполнены из сияющего камня. Похож на ледяные или сказочные дворцы в комиксах манга. Кажется, будто это священный храм, в котором за прегрешение придется ответить по всей строгости закона. Мне стало страшно. Что произойдет, если все мои вибраторы и смазки выпадут из сумки на пол, и я несколько раз проверила, хорошо ли застегнута молния.

Клиент ждал меня в свите, который по размерам многократно превосходил мою собственную квартиру.

Он был намного моложе моих обычных клиентов, врачей с Кюсю и бизнес-консультантов из Уравы, предпочитающих садомазо игры в подобных отелях. Он был некрасив и толст, носил очки и немного странный дорогой костюм. По тому, как он напряженно осмотрел коридор, открыв мне дверь, я сделала предположение, что он какая-нибудь знаменитость.

– Проходи! – Он даже не взглянул на меня.

Я зашла, чувствуя себя обычной девушкой, которая пришла для того, чтобы встретиться с толстым очкариком на равных, а вовсе не ради секса за деньги. Это показалось мне странным, и я рассмеялась.

– Смеяться нельзя. – Он произнес это таким ровным тоном, каким может разговаривать только парень в очках с толстыми линзами.

Он ослабил галстук. Именно такой, итальянский галстук понравился Такэо в магазине "Сэйбу Сибуя".

– Можно я приму душ?

– Я продлю время, все в порядке. Иди сюда! – Очкарик показал мне на диван у окна.

Я села. Он открыл стеклянный шкаф с телевизором внутри, достал пару тонких бокалов и налил белого вина из бутылки, торчавшей из ведерка со сверкающим льдом. Он что, выпендривается? – подумала я.

– Ночной пейзаж красив, – сказал Очкарик. Я подумала, что раз уж он налил мне вина,

можно ему и ответить:

– А вы всегда в таком месте останавливаетесь? – Я отхлебнула прохладного вина.

– Да, мне нравится этот номер.

Я подумала о том, что будь я покрасивее, поумнее и богаче с рождения, я бы не стала в шестнадцать лет убегать из дома, чтобы потом продавать себя во всяких сомнительных отелях разным мужикам, а пила бы вино точно так же, как и сейчас, только с нормальным мужчиной, которого я заслуживаю. Однако передо мной по-прежнему сидел Очкарик, и это не усилило чувства реальности моих размышлений, у меня не появилось жалости к себе или комплекса по поводу моей несостоятельности.

– Была женщина раньше, я ее любил… ей нравилось пить вино и любоваться ночным пейзажем в таких дорогих отелях.

Толстый Очкарик смотрел на мои ноги в черных колготках. Я всегда гордилась своими ногами, поэтому закинула одну на другую, выставляя напоказ как можно больше, и подумала: да откуда у тебя женщине взяться, ты себя в зеркало-то видел? Однако отхлебнула еще вина и промолчала.

– Ты такая тихая. Давно ли и где этим занимаешься?

– Работаю в "Сатомимама".

– Да. Я часто пользуюсь ее услугами.

– Около полугода.

– А до этого?

– Ничем не занималась.

– Слушай, это не интервью. Я просто не люблю так сразу начинать. Пытаюсь о девушке узнать хотя бы немного, потом, во время секса, создается полная картина. Понимаешь?

Мне очень захотелось рассказать Такэо об этом чудике. Захотелось прямо сейчас встать и позвонить ему. Но ведь Такэо теперь, наверное, в клубе, обнимается там с загорелыми модными девочками. А почему я тогда должна сидеть здесь с этим Толстым Очкариком, который несет какой-то бред? Мне тут же захотелось разбить этот стакан с застывшими каплями воды и полоснуть осколком прямо по жирной шее. Как же мне тогда станет хорошо! Я буду смотреть, как он плачет, а Такэо возьмет меня сзади и будет трахать, пока я не кончу бессчетное количество раз. Пока я размышляла, желание сделать нечто подобное возросло во мне до неимоверных высот.

– Я заказывал себе мазохистку. У тебя как с этим?

Толстый Очкарик снял очки и начал протирать их поблескивающим платком. По-прежнему не смотря на меня моргающими, напоминающими нарисованные на лице карандашом тонкие линии глазами, он снова спросил:

– У тебя как с этим? Ты в личной жизни тоже мазохистка?

– Не знаю.

– Не выглядишь, конечно. Мазохистки они необщительные, если судить исходя из моего опыта. Я даже знаю девочку, которая поехала в Калифорнию учиться и сошла с ума. А что насчет тебя?

– Не знаю.

– Ты любишь, когда над тобой издеваются? Он сильно вспотел. Надел очки, но тут же

снял их, вытер пот. Затем взял бокал и, насладившись ароматом вина, немного отпил своими тонкими губами. Когда он сказал про "сошла с ума", мне стало не по себе, и я даже разозлилась из-за бреда, который нес этот ублюдок. Далеко за окном мигали красные и желтые огни, привнося в мою душу то самое неприятное, смутное чувство беспокойства. Чтобы не думать ни о чем, я глотнула побольше вина.

– Как обычно это делаешь? Всем известные игры с плеткой и связыванием?

Комната и огни за окном пошатнулись перед моими глазами, меняясь местами и наплывая друг на друга. Я испугалась. А вдруг будет еще хуже? Я подумала о том, что нельзя теряться, и, отпив еще вина, постаралась вспомнить слова врача и произнести их про себя.

Даже если испытываешь странные ощущения, все скоро прекратится.

Если потерпеть, все прекратится.

Нельзя стараться прекратить ощущения сразу.

Самое главное – не волноваться.

В старшей школе эти слова были всегда записаны у меня на ладони, и я твердила их каждый вечер, как мантру.

– А что самое постыдное ты делала? Например, когда ты приходишь к парочке, а они заставляют тебя делать это, и женщина смотрит? Это вызывает чувство стыда. А тебя когда-нибудь насиловала пара? Мне хотелось бы хоть разок попробовать. По правде говоря… если ты, конечно, согласишься, можно позвать Ёсико. Ты же знаешь Ёсико? Она достаточно известная личность. Хотелось бы, конечно, сегодня втроем попробовать… Есико известная мазохистка, она умница и хорошо в этих делах разбирается. А еще рассказы пишет. Она натуральная мазохистка и любит, чтобы ее плеткой отлупили, поэтому и управляется с ней сама на отлично. Поэтому и денег всегда больше получает. Если ты только согласишься, я ее позову, она сейчас ждет у себя. Хорошо?

Неприятное чувство не исчезло. Я почувствовала, как капля холодного пота стекла между моих грудей и остановилась только на резинке трусов. Тут же вспомнилось, как в самом начале учебы в старшей школе мама впервые отвела меня к врачу. Мне стало дико плохо, и голос Толстого Очкарика исчез сам собой. Лучше бы он меня домой отпустил. Или сразу позволил принять душ и отымел во все места. Так нет же, я вынуждена сидеть в свите с плохим освещением, пить потеплевшее вино и выслушивать весь этот бред. От всего этого моя старая болезнь начала возвращаться. Врач всегда говорил мне в таких случаях терпеть и думать о чем-нибудь веселом. Мне стало немного легче, когда я представила, как втыкаю нож для колки льда в верхнюю губу Толстого Очкарика.

– Раздумываешь? Я тебя понимаю. Делать подобное втроем – это странно. Но я джентльмен и ни в коем случае не буду принуждать, только по договоренности. Ёсико, думаю, со мной согласится. Она знает всех из "Эс-эм", и тебя тоже, конечно. Но ты не волнуйся! Она очень умелая, ни шрамов, ничего не останется. Это же всего лишь представление. Я-то вообще не люблю, когда бьют плеткой, мне нравится лишь видеть унижение. Да и вообще, все эти плетки и свечи с капающим воском, они уже устарели. Конечно, это редко проявляется во время всяких постельных забав, но садомазо – это прежде всего секс. Ты так не думаешь?

Я не слушала, но возненавидела его за ровный гнусавый голос. Только мне стало чуточку получше, как он тут же все испортил. Все вокруг опять начало смещаться в моих глазах. Врач говорил мне, чтобы этого избежать, надо не закрываться внутри, а сосредоточиться на разговоре с собеседником. Но я не могла воспринимать беседу с клиентом адекватно. Я попыталась подумать о Такэо, но вдруг осознала, что не помню ни его лица, ни члена, ни спины, как будто его никогда и не существовало вовсе. Я поняла, что не могу себе позволить забыть его, и изо всех сил попыталась отыскать в своем сознании хотя бы одну черточку, которую могла вспомнить. Ею оказались волоски на его спине. Несмотря на то что родом он был с севера, на спине у него росли густые жесткие волосы. И не сознание мое напомнило мне о его волосах, а руки, которые всегда обнимали его спину. Я и сейчас, мысленно обняв его, сказала ему про себя много одобряющих слов.

– Я работаю дизайнером и разбираюсь в ощущениях. И могу сказать, самое главное – это слова. Понимаешь? Это мое личное мнение, но слова, если как следует разобраться, выражают отношения. Сложно понять, да? Ну, смотри, ты хочешь от меня получить денег. Наши отношения выражаются в словах. Но нет, не пойми меня неправильно, я не просто так о деньгах, я на самом деле уважаю таких, как ты. Вы же словно щит, своим телом предотвращаете войну, понимаешь? Нет, скорее всего, ты не понимаешь, что я хочу сказать, но это все правда.

Что он хочет сказать, я перестала понимать уже давно. Я просто пыталась вспомнить, какие еще советы мне давал врач. Вспоминая, я утратила даже ощущение волос на спине Такэо, которое хранили мои ладони. Вместо них по ладоням потек липкий пот, который я пыталась вытереть о стеклянную поверхность столика, но так и не смогла. Этот пот, казалось, принадлежал лбу Толстого Очкарика, и мне от этого стало совсем плохо. Я снова попыталась вспомнить Такэо, но забыла все, даже пальцы на ногах, тыльные стороны ладоней, обвисший пенис и форму его ушей. Почему я забыла? Почему я не могу вспомнить? Я ведь могу его хотеть, только если помню его. Значит, надо скорее с ним встретиться. Как только я так подумала, зазвонил телефон, и Толстый Очкарик отвлекся на звонок. Он сказал мне что-то, я кивнула, а через некоторое время в дверь позвонили. Я почему-то подумала, что это Такэо, вскочила и побежала к двери вместе с Толстым Очкариком. К моему удивлению, в комнату зашла тетка с маленькими глазками и выступающими скулами. Мне показалось, что меня затягивает в глубокое болото, стало страшно, силы оставили меня, и я упала на пол на колени.

– Ой, какая она у тебя послушная! Твоя любовница?

– Нет, сегодня первый раз пришла.

– Такие послушные девочки сейчас редкость, может, что-нибудь и выйдет.

Она нависла надо мной, приподняла волосы, надела ошейник и приказала встать. Затем отвела меня, словно собаку, к столу, велела раздеться и сама начала скидывать с себя одежду. Когда она осталась в одних кожаных трусах и лифчике, я обратила внимание на темные пятна, рубцы и ожоги на ее коже. Кто эта тетка? Почему Такэо не пришел? Я не могла думать ни о чем другом. Глянув в сторону, увидела, что Толстый Очкарик тоже разделся. Когда он надевал халат, его живот вывалился наружу, и от увиденного меня чуть не стошнило. Я подавила в себе порыв тошноты, но в голову закралась странная мысль: а вдруг никакого Такэо у меня не было вовсе? Вдруг Такэо это та странная тетка?

Тетка начала царапать мое голое тело, издавая при этом странные звуки. У меня по коже пошли мурашки, а где-то внизу мои мышцы были готовы расслабиться и позволить мне описаться от отвращения. Тетка потянула меня за лобковые волосы, я оступилась и, оперевшись руками о стол, разбила стакан с вином.

– Что же ты делаешь? Ну-ка проси прощения у господина! Лижи ему пальцы ног! Иначе он отхлещет тебя плеткой. Вставай на четвереньки и проси прощения!

Она схватила меня за ягодицы, а Толстый Очкарик подбирал с пола осколки, одновременно протягивая к моему лицу свои ноги. Его пальцы напомнили мне дельфинов. Да, точно, дельфины. Пробормотав это про себя, я представила, как дельфины плавают в море, и мне стало немного лучше. Потом я подумала, как они играют с мячом, а Толстый Очкарик засунул свой палец мне под язык. Я терпела, пока тетка натирала мне грудь и пространство между ягодицами маслом, а потом включила вибратор. Мне помогали мысли о дельфинах. Пока я рисовала их у себя в голове, я почувствовала резкую боль рядом с глазом, там, куда меня когда-то ударил Такэо. Значит, он все-таки существовал! Наверное, это потому, что я стою на четвереньках. Я опустила голову, пытаясь получше прогнать кровь по голове, в этот момент тетка вставила мне вибратор, и я забыла дельфинов и боль от давнего удара Такэо в один момент.

– Да, смотри, в ней есть что-то от мазохистки, как она задницу сама подняла.

– Только почему-то молчит все время.

– Ну да, ты же любишь, когда при тебе всякие гадости говорят. Слушай, девочка, нечего молчать, начинай говорить. Классно ты задницу держишь, прямо дыркой в потолок. Вот так, спину выгни, голову опусти пониже. А теперь скажи что-нибудь. Скажи, что ты любишь, когда вибратор вставляют. Скажи, что твоей письке хорошо.

Почему у меня внизу так мокро? От движений вибратора внутри становилось горячо. Я понимала, что это не член Такэо, и каждое движение взад-вперед стирало во мне воспоминания о маме, враче, обо всем самом важном, чем я когда-либо дорожила в жизни. Все образы в моей голове исчезали, все стало ничем, словно выключили свет в комнате и стало темно. И наш с мамой первый волнительный поход к врачу на Готанда, в тот день, когда зацвела сакура, и календарь со швейцарскими Альпами у врача на стене, и его лицо, и мамино лицо, все осталось далеко позади.

Подняв голову, я увидела, как Толстый Очкарик, сняв очки, ссыпает осколки бокала в оставшийся от него остов. Тогда я сжала зубы на его пальце и изо всех сил потянула. Все, что я успела увидеть, так это как он дернулся и осколки бокала, издав тихий звон, вонзились ему под Щеку. Мне на спину брызнула кровь.

Тетка заголосила. Вибратор вышел из меня со звуком выстрела. Подняв глаза, я обнаружила, что тетка прижимает Толстому Очкарику салфетку за ухом, а она в считанные секунды пропитывается кровью. На столе расползалась лужица, похожая на след от красного вина.

– Развяжите меня!

Толстый Очкарик открыл рот, пытаясь что-то сказать, но смог издать только шипящий звук. Тетка позвонила куда-то, и тут же прибежала куча портье и охранников. Затем она снова позвонила, и приехали люди в белых колпаках, забрали наконец-то Толстого Очкарика, а я все это время пролежала связанная под шерстяным одеялом. Никто меня не развязал и не вытер масло. Потом тетка что-то громко сказала собравшимся охранникам и портье, ко мне наконец подошел парень, развязал меня и велел одеваться. Я начала перед всеми вытирать с себя масло, тогда один худой мужчина в черном пиджаке сказал, что это все очень странно выглядит, я ему улыбнулась в ответ. Я направилась в ванную, за мной последовал один из портье. Я попросила его застегнуть мне лифчик, он выполнил мою просьбу, но нечаянно коснулся моей задницы, и у него встал член. Он жутко застеснялся.

Когда оделась, я вернулась в комнату. На ковре везде были пятна крови и валялись отяжелевшие от нее салфетки. От воспоминаний, как они быстро впитывали кровь, я почувствовала себя лучше. В тот момент, когда в номере появился полицейский, я сразу же вспомнила лицо Такэо. А еще ощущение от прикосновений к волоскам на его спине. И номер его телефона.