Текст книги "Токийский декаданс"

Автор книги: Рю Мураками

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

– Господин Аояма?

Услыхав мужской голос, Аояма рухнул без сил.

– Алло-алло, господин Аояма?

Аояма был почти уверен, что звонит Асами Ямасаки. Он надеялся услышать в трубке привычный голос:

Алло, это я. Ах, как хорошо, что ты на месте. Я так испугалась, что могла не застать тебя…

– Алло, господин Аояма, это вы? Вас беспокоит портье.

– Да, – наконец смог вымолвить Аояма. В горле все слиплось, и голос был ужасен. Говорю, как будто у меня кляп во рту, подумал он. – Да, это Аояма.

– Простите, пожалуйста. Вы, наверное, спали? Дело в том, что я несколько раз звонил вам, но никто не отвечал. Понимаю, что звоню в неподходящее время, и прошу извинить за допущенную вольность. Ваша супруга уехала, и нам необходимо было удостовериться, что вы еще остаетесь. Еще раз примите мои извинения за беспокойство.

– Время не уточните?

– Сейчас чуть больше половины четвертого ночи.

– Нет. Время, когда уехала жена.

– Вот как?!

– Я себя неважно чувствовал и выпил лекарство от простуды. Прилег и, видимо, заснул.

– Припоминаю, что ваша супруга поужинала одна и около восьми часов вечера заказала машину из проката. Сказала, что у нее какое-то срочное дело в Токио.

– Верно, – ответил Аояма, превозмогая учащенное сердцебиение и чувство тошноты, – у жены возникло срочное дело.

– Если вам нужен отельный доктор, я все организую.

– Нет, все нормально.

– Вы будете выезжать, как и запланировали, завтра?

– Да. Думаю, что отлежусь, и мне станет лучше.

– Приношу самые искренние извинения за причиненное беспокойство. Спокойной вам ночи.

Когда телефонный разговор закончился, Аояма почувствовал, как на лбу и под мышками выступил холодный пот. Ему стало очень плохо. Пот со лба и висков стекал по щекам и с подбородка капал на покрывало и подушку, но Аояма не ощущал, что эти капли выделяет его собственное тело. Казалось, просто откуда-то льется вода, попадая ему на лицо. Он приложил ладони к вискам, стряхнул пот и попытался проверить пульс. Пульс был прерывистым, ужасно слабым и медленным. Из желудка к горлу продвинулось что-то кислое, и, стараясь удержать эту массу, Аояма с силой сдавил себе глотку. Снотворное, подумал Аояма. Я выпил довольно большую дозу снотворного и отрубился, а проснулся потому, что взбунтовались нервы. Он поразмыслил над тем, чтобы вызвать рвоту, но решил, что это бессмысленно. По времени все уже переварилось и с кровью разнеслось по всему организму.

Она напоила меня снотворным…

Во время секса Асами Ямасаки несколько раз вставала в туалет. Если долго продолжать стимулировать клитор, то женщина может захотеть в туалет, так что в этом нет ничего странного. Я неоднократно большими глотками выпивал пиво, виски и колу из холодильника в комнате. Иногда Асами поила меня. Набрав в рот жидкость, она садилась на меня верхом и, двигая бедрами, изо рта в рот поила меня виски и пивом. Будь там даже не снотворное, а серная кислота, я бы, наверное, не обращая внимания, продолжал массировать ее белоснежные, круглые, безупречные ягодицы.

На прикроватной тумбочке напротив телефона лежала бумага для заметок. Аояма заметил, что на самом верхнем листе было что-то написано.

НЕ ПРОЩАЮ ЛЖИ

Женщина, потерявшая имя

Это был незрелый женский почерк. Лжи? Аояма немного успокоился. Он решил, что Асами что-то неправильно поняла из того, что он ей рассказывал. Аояма тут же набрал ее номер. Трубку никто не брал. Он звонил снова и снова десятки раз, после чего прекратил. И все же ему стало гораздо легче. Она чистая и темпераментная девочка и потому наверняка сделала какие-то ошибочные выводы, рассердилась и решила вернуться домой. Чтобы избежать ссоры и выяснения отношений, дала мне выпить приготовленное для себя снотворное. А снотворное она захватила с собой, так как, наверное, переживала, что в нашем первом совместном путешествии будет сильно напрягаться, волноваться и не сможет уснуть, так рассудил Аояма. Позвоню ей завтра во второй половине дня, и все разрешится. Думаю, она простит. Проснусь перед самой выпиской из отеля, а пока мне нужно как следует выспаться этой ночью… Он дотянулся до прикроватной тумбочки, выключил комнатный свет и как был, голый, залез под покрывало. Когда в номере стало темно, волна сна накрыла его с головой, словно со страшной силой куда-то утаскивая за собой. Перед тем как окончательно провалиться в сон, иными словами, на границе между сознательным и бессознательным Аояме привиделась странная картина. В ужасно убогой, тесной комнатенке в японском стиле пожилой мужчина в нижнем белье сидит лицом к летнему негреющему источнику тепла котацу и пьет дешевый алкоголь. Поставив на колени большую бутылку низкосортного виски, он наливает его в залапанный жирными пальцами стакан и, покуривая сигарету, неспешно пьет. На обеих ногах мужчины нет ступней. Торчащие из-под семейных трусов конечности закруглены, подобно краям сосиски. Мужчина что-то орет громким голосом, словно сильно пьян. Но он никого не зовет. Это комната в старом многоквартирном доме, из маленького окна которой видна только стена соседнего здания. Вокруг люминесцентной лампы роем кружат насекомые, одно из которых падает в стакан с виски. По этому поводу мужчина выкрикивает что-то непонятное. Из-за того, что у него нет ступней, он не может встать и разогнать насекомых. Рядом с той комнатой, где он находится, есть еще одна, совсем крошечная, без окон. Ее отделяет разорванная перегородка фусума. Там одна девочка пытается натянуть балетные туфли на свои босые ножки. Это сильно поношенные туфли, кожаный верх которых в нескольких местах облупился и протерся. Изначально они были розовыми, но теперь их цвет превратился в закопченный телесный. Девочка натягивает эти туфли и в конце концов встает. Если хоть немного не отодвинуть перегородку, то становится невыносимо жарко. На ее лице уже выступил пот. Когда же перегородка открыта, то неприятно пахнет табаком. Это запах мужчины. Кроме того, откуда-то воняет гнилыми овощами. Когда приотодвигается фусума, пожилой мужчина слегка меняется в лице. Прежде это лицо было перекошено злостью, и вдруг на нем возникают признаки стыда. С лицом преступника, молящего о спасении, мужчина выпускает из рук стакан и, лишившись покоя, суетливо переводит взгляд с одного угла комнаты на другой и вскоре через щель в перегородке пытается заглянуть в соседнюю комнатенку. Темный просвет пересекает тень девочки. Маленькие тонкие ручки, пока еще плоские груди и ягодицы, покрытые потом гибкие ножки. Девочка знает о том, что пожилой мужчина смотрит на нее, но отнюдь не старается выставить себя напоказ. Она всего лишь мелькает в просвете перегородки, сквозь который едва виднеются ее руки и ноги. Пристально взглянув на свои обрезанные конечности, напоминающие края сосиски, пожилой мужчина засовывает правую руку себе в трусы. Выразительно, как тому ее учат в балетной школе, то есть с наклоном головы под нужным углом, что делает образ наиболее красивым, девочка упражняется в шагах. Ей известно, что делает мужчина своей правой рукой. Сотни раз он орал, что не желает видеть ее лица. Сотни раз приказывал сидеть в своей комнате. Однако на протяжении нескольких последних месяцев в это самое время мужчина стал меняться в лице. Он не пытается заговорить с девочкой, но когда, выпивший, он смотрит, как она репетирует, его поведение и мимика меняются. Он выглядит так, словно вот-вот заплачет. Девочка несколько раз видела и то, что сжимает пожилой мужчина своей правой рукой. Когда она почувствовала, что он двигает правой рукой с таким лицом, словно молит о прощении перед чем-то невидимым, из тела девочки что-то вышло и что-то вошло взамен. Это что-то она никогда и ни за что не забудет. В темной комнате девочка продолжает репетировать до тех пор, пока пожилой мужчина не остановит свою правую руку…

– Я сдаюсь! Наша телефонная связь прервалась, и, если подумать, я даже не знаю ее адреса.

Единственным человеком, с кем можно было посоветоваться, был Ёсикава. Аояма кое-как продолжал работать, кое-как проводил время с Сигэ. Прошло две недели, как он вернулся из Идзу. Из телефона-автомата он позвонил Ёсикаве.

– Она не подходит к телефону?

– Нет, на том конце провода говорят, что этот номер больше не обслуживается. В первое время, когда я только приехал из Идзу, в трубке еще раздавались гудки, но через два дня связь оборвалась.

– Что произошло в Идзу?

– Я тебе уже все рассказывал!

– Обычно из-за такого не исчезают внезапно.

– Я думаю, это просто какое-то недоразумение. Хочу поскорее все прояснить! Но мне никак с ней не связаться.

Есикава некоторое время помолчал, а потом тихо произнес:

– С этой девушкой тебе лучше уже покончить.

Аояме тут же захотелось долбануть трубкой по стеклу телефонной будки. От злости на Ёсикаву и от отчаяния он задрожал. И без того, с тех пор как исчезла Асами Ямасаки, он потерял аппетит и нервы его ослабли. Теперь он раскаивался, что решил обратиться за советом к Ёсикаве.

– Пожалуй, тебе сейчас бесполезно что-либо говорить. Я тоже чувствую свою ответственность, но считаю, что ты должен забыть эту девушку!

– Это не так. Она неправильно меня поняла! Как мне ее найти, я тебя спрашиваю. Она говорила, что живет в Накамэгуро. Может, ты знаешь ее адрес?

– Разве я тебе не говорил, что в своей анкете в колонке с адресом она указала Сугинами, но сейчас там проживают совершенно посторонние люди. По-моему, я когда-то говорил тебе об этом. Про Накамэгуро мне ничего не известно! И вообще, эти самые анкеты уже все уничтожены. Эй, ты меня слушаешь?!

– Я еще позвоню, – с этими словами Аояма повесил трубку.

11

Начался новый год. Связи с Асами Ямасаки по-прежнему не было. Аояма кое-как продолжал работать и с Сигэ старался вести себя как обычно, но ему не удавалось скрыть свою полную опустошенность.

За два месяца, прошедших с его возвращения из Идзу, Аояма похудел на шесть килограммов. Еда не лезла в горло. Такого с ним не было даже после утраты Рёко. Это вовсе не значило, что смерть жены не была жестоким ударом. Пожалуй, для больных раком характерно, что, умирая в мучениях, они сражаются с болью и страхом, чтобы как-то подготовить тех, кого они оставляют, к философскому восприятию их ухода. Храня светлую память о Рёко, Аояма восхищался ее мужеством и был очень благодарен ей за это.

Что же касается Асами Ямасаки, то ее исчезновение произошло неожиданно. Без каких-либо предупреждений и видимых причин она внезапно пропала из номера, в котором они остановились, а потом и связь между ними начисто оборвалась. Аояма все еще продолжал думать, что ничего особенного не случилось и она попросту что-то не так поняла. Мысль об этом служила одним из поводов, оттягивающих его возвращение к нормальной жизни. В течение этих двух месяцев Аояма неоднократно ездил в Накамэгуро. Наведывался туда, где Асами вышла из такси после их второго свидания, и бесцельно прочесывал окрестности. Нельзя сказать, что таким образом он надеялся ее отыскать. Но Аояма совершенно не представлял, что еще может предпринять. С Асами его связывало только название квартала Накамэгуро.

"Этот номер в настоящее время не обслуживается". Сколько сотен раз он набирал эти цифры даже после того, как в трубке появилось сообщение. Он звонил каждый раз, когда проходил мимо телефонной будки. С наступлением нового года исчезло и сообщение в трубке, и тем не менее Аояма продолжал названивать.

Не прощаю лжи…

Он по-прежнему не понимал смысла слов в записке, оставленной Асами. Воспоминания о времени, проведенном с ней, включая их секс в номере отеля в Идзу, были исключительно приятными. Аояма до мельчайших подробностей помнил каждую деталь свиданий, начиная с самой первой встречи. Он постиг, насколько беспощадным бывает чувство утраты, связанное с приятными воспоминаниями.

Есикаве он звонил десятки раз, и, встречаясь, они вместе ужинали или выпивали в баре. Своим подчиненным в офисе во главе с Такамацу он тоже откровенно рассказал, что случилось. Однако Аояма не обращался к ним за советом, а бесконечно изливал на собеседника свои признания и жалобы. В конце концов даже Ёсикава перестал всерьез обращать на это внимание.

Ну разве это не странно?.. Я не сделал ничего особенного, и до того момента у нас все шло очень хорошо, без каких-либо проблем! У нее имелась несколько необычная травма, но она оказалась настолько сильной, что преодолела ее благодаря увлечению балетом. Произошло какое-то дурацкое недоразумение. Я должен ей это объяснить. Нет ничего глупее, чем вот такой внезапный конец.

Один Сигэ вел себя по-другому. Откуда в шестнадцатилетнем подростке такое понимание? – удивлялся Аояма. Настолько обыденно Сигэ вел себя с изнуренным отцом. Даже тогда, когда домработница Риэ-сан, переживая, назойливо интересовалась самочувствием Аоямы, сын заступался за него. "Все нормально! – уверял Сигэ. – Бывают и такие моменты, когда не до еды". Он ни разу не спросил Аояму об Асами Ямасаки. Тот, в свою очередь, тоже ничего не рассказывал Сигэ. Этот парень со смертью матери узнал, что такое чувство утраты, думал Аояма о сыне. Сигэ понимал, что, даже если кому-нибудь открыться и поведать о своих страданиях, легче все равно не станет, и в итоге ничего не остается, как продолжать жить обычной жизнью и смириться с тем, что будет очень тяжело до тех пор, пока не свыкнешься с чувством утраты.

Надо же, ему ведь только шестнадцать, а такой молодец…

Так, размышляя о Сигэ, Аояма в одиночестве сидел на диване в гостиной.

Дело было во второй половине воскресенья в конце января. Сигэ со школьными приятелями с самого утра уехал кататься на лыжах.

– Возможно, из-за путаницы с поездами я вернусь поздно. Так что ты ложись пораньше.

Несмотря на мучения худеющего на глазах отца, Сигэ, как и прежде, частенько выбирался отдохнуть вместе с друзьями. Он знал, что не стоит особенно опекать упавшего духом.

Аояма пешком прогулялся до ближайшего супермаркета, купил тофу, йогурт, мед, а также свежую красную икру, заправленную соевым соусом, и готовые капустные роллы. У него совсем не было аппетита, и любая еда все еще казалась безвкусной. Однако Аояма стал задумываться над тем, что должен держать себя в форме хотя бы для того, чтобы восстановиться ради Сигэ. Для этого нужны работа, как источник мотивации, и хорошее питание, решил он. Недопустимо демонстрировать Сигэ свою слабость.

Сидя на диване в гостиной, Аояма ел йогурт, политый медом. Даже такую нежную пищу, как йогурт, глотать было мучительно больно. Это как саднящая рана, подумал Аояма. Нельзя сказать, что организм отказывался от еды. Он хранил воспоминания об Асами Ямасаки и жаждал возобновления волнующих свиданий и секса с ней. Но ему попросту не хватало сил на то, чтобы посылать сигнал о необходимости поесть. Обнаженная грудь Асами Ямасаки, ее вагина, ягодицы, кончики пальцев и лицо держали его мозг под беспрерывным контролем, так что подчас хотелось закричать: "Ведь это был всего только раз. Прошу, умоляю, прости уже!" Когда Аояма листал журнал с фотографиями обнаженных топ-моделей, его мозг придирчиво заявлял, что она совсем не такая. Как наркотик, думал Аояма. Схожесть с наркотиком была отнюдь не метафорой. Асами Ямасаки дала Аояме абсолютно то же самое, что представляет наркотик с его неотъемлемыми составляющими – возбуждение и успокоение. Нет ничего, что могло бы ее заменить, и она в принципе незаменима, это познал скорее не Аояма, а его либидо. Оно правдиво и подчинено физиологии. Уговоры на него не действуют.

Где-то снаружи лаял Гэнгу. Гэнгу – бигль, который по природе своей является охотничьей собакой и потому часто лает. Поднимает вой, когда слышит сирену патрульной машины или "скорой помощи". Разумеется, гавкает на воробьев и ворон, а случается, и на ползущих по земле насекомых. "Что, если тебе прогуляться с Гэнгу?" С подачи Сигэ Аояма неоднократно выходил на прогулку, но стоило неугомонному псу заинтересоваться каким-либо запахом, как он начинал насильно тащить хозяина по следу. Аояма то и дело был вынужден бежать за ним, что не являлось приятным времяпрепровождением.

Аояма ел йогурт и слушал музыку. Он на себе испытал, что, когда нервы ни к черту, телевизор сильнее раздражает. Телевизор вопил: "Даже когда тебе ужасно скверно, мир отлично функционирует!" Поэтому никому особо не отдавая предпочтения, Аояма просто начал слушать классику. От тяжелых минорных симфоний до легких фортепианных мелодий, охватывая временной отрезок от Баха до Дебюсси. Классическая музыка помогала убивать время. На то, чтобы прослушать один только концерт Моцарта для фортепиано с оркестром, уходило почти тридцать минут. А если слушать концерты с двадцатого по двадцать седьмой, это занимало четыре часа. Разумеется, сладостный и невыносимо возбуждающий образ Асами Ямасаки не покидал Аояму и во время игры пианиста Баренбойма. Он мучил, причинял боль, унять которую было не под силу даже Моцарту. Однако и мелодия, и исполнение впечатляли, благодаря чему нервная система не раздражалась еще больше. Аояма следил за ходом стрелок на часах. Так приходил вечер, и можно было браться за коньяк или виски.

Аояма воздерживался от алкоголя в дневное время. По прошествии двух недель после исчезновения Асами он заметил, что спиртное не спасает от чувства утраты: когда силы покидают, к беспокойству и раздражению прибавляется ненависть к самому себе. Невыспавшийся Аояма до обеда несколько раз испытал гнетущее чувство отвращения к себе как к полному неудачнику по жизни.

Потому теперь, в два часа дня в воскресенье, вместе с йогуртом Аояма пил яблочный чай "Фортнум энд Мейсон". На этот раз он выбрал музыку увертюр к операм Верди. Звучала "Сила судьбы" в исполнении Венского филармонического оркестра под руководством Караяна. Через сорок с небольшим минут Верди закончится, и следующим он собирался слушать Вагнера. Потом поставит концерты Моцарта для квартетов. А после наступит вечер. Он примет ванну и, попивая пиво, будет есть горячий юдофу под фортепианную музыку, потому что, перед тем как отправиться спать, Аояма непременно выбирал ноктюрн.

Пожалуй, сегодня вечером подойдет "Ноктюрн" Дебюсси в исполнении Микеланджели, который еще ни разу не слушал, решил было Аояма, как вдруг его посетило смутное ощущение того, что что-то не так. Словно он почувствовал запах, который никак не мог забыть, словно в ушах возник еле уловимый шум, которого он обычно не замечал, словно в поле его зрения на мгновение кто-то мелькнул, или случилось все это разом. Аояма первым делом поднялся с дивана и окинул взглядом всю комнату.

– Риэ-сан? – произнес он вслух.

Вообще-то Риэ-сан взяла выходной, но, возможно, пришла, чтобы приготовить ужин. Это было вполне вероятно, так как она не на шутку волновалась по поводу здоровья Аоямы.

– Риэ-сан? – еще раз окликнул ее Аояма. Ответа не последовало. Принюхиваясь, он развернулся в сторону кухни.

Может, что-то подгорело? Наверное, я собирался подогреть капустные роллы и включил плиту, когда ходил в туалет.

В последнее время Аояма стал очень рассеянным, и нельзя сказать, что он никогда не оставлял включенным газ. Если немного передвинуться, то из гостиной видно газовую плиту на кухне. На плите ничего не стояло. Разумеется, и включена она тоже не была. Что же случилось? Аояма с помощью пульта сделал музыку потише. Звучала "Сицилийская вечерня" Верди. Он обратил внимание на одно существенное изменение. Гэнгу не лаял и ничем не выдавал своего присутствия. За исключением сна Гэнгу почти всегда лаял, а если не лаял, то без устали производил какой-либо шум. То его цепь со звоном терлась об основание будки, то он вилял хвостом, то чесал себя задней лапой или же просто бегал. Ничего подобного абсолютно не было слышно.

Собираясь позвать собаку по имени, Аояма почувствовал что-то необычное в голосовых связках. Он пытался выдавить из себя хоть какой-то звук, но ничего не получилось. Осознав, что дело тут вовсе не в голосовых связках, а в проблеме с дыханием, он тут же испытал сильное беспокойство. Успокаивая себя, Аояма потянулся за чашкой с яблочным чаем. Сделав глоток, он страшно удивился. Чтобы добавить чаю питательных свойств, он определенно положил в него пару ложек сахара, однако тот был абсолютно безвкусным.

Что-то с моим языком? Или кто-то тайком подменил чай на что-то другое? Может, это Сигэ вернулся пораньше и решил подшутить надо мной? Возможно, в районе лыжной базы поднялась метель, и, возвратившись, он украдкой пробрался в дом и разыгрывает меня.

Неожиданно на мгновение в глазах у него потемнело и ему послышался странный звук. Звук этот настораживал и пугал. Будто где-то в доме находилась потайная дверь, о которой не знали даже живущие в нем люди, и она вдруг открылась и снова закрылась. В глазах опять потемнело. Казалось, словно упало напряжение в сети. Из темного угла гостиной с декоративным стеллажом, из-за складок занавесок раздался отчетливый голос. От удивления и ужаса Аояма начал терять сознание.

– Ты больше не сможешь двигаться!

Когда занавески зашевелились и оттуда появилась Асами Ямасаки, Аояма решил, что это галлюцинация. "Сколько лет, сколько зим", – попытался сказать он, но во рту все онемело, и он не смог вымолвить ни слова. Все его тело было парализовано.

– Поспи немного. Скоро я тебя разбужу. Приблизившись, Асами с силой надавила большим и указательным пальцами левой руки на обе щеки Аоямы. На ее руках были надеты резиновые перчатки, какими пользуются хирурги. Рот Аоямы безвольно открылся, и спустя некоторое время слюна переполнила его и закапала через губу. Пальцы, вонзаясь в щеки, насильно открывали рот, но боли не чувствовалось. Силы покинули Аояму. Казалось, убери она свои пальцы, и он тотчас же рухнет на диван. Асами поднесла к лицу Аоямы инсулиновый одноразовый шприц.

– Тело умрет, и только нервы проснутся. Чтобы боль и страдание были сильнее в десятки раз. Поэтому немного поспи.

Асами Ямасаки воткнула иглу в корень языка Аоямы.

На несколько мгновений, пока жидкость, наполнявшая шприц, разносилась по всему его телу, Аояма провалился в сон, но вскоре проснулся от боли. Притом нестерпимой боли откуда-то из самой глубины глаз. Хрящи век были проткнуты тонкими длинными иглами, заостренные концы которых торчали снаружи. Казалось, что глаза невозможно закрыть. Аояма не мог сдержать слез. От слез пахло каким-то лекарством. С закинутыми на стол ногами Аояма полулежал на диване. Тело его было неподвижно. Он не мог пошевелить ни одним пальцем руки, в то время как часть ощущений стала необычайно отчетливой. Губы едва шевелились. Постепенно возвращались вкус и обоняние. Из-за непрекращающихся слез все было как в тумане, но предметы он видел хорошо. Они даже казались увеличенными, словно он смотрел на них через лупу. После каждой попытки моргнуть на сетчатке отпечатывался образ, напоминающий огромное засохшее дерево. Наверное, это сосуды, подумал Аояма. Звуки тоже стали громче и отчетливее. Голос Асами звучал подобно колоколу в большом храме. При каждом моргании в ушах раздавался похожий на щелчок фотокамеры звук. Первым делом Аояма, осознав, что Асами Ямасаки, по-видимому, собирается его убить, испытал, как ни удивительно, не чувство страха, а странное удовлетворение, близкое к тому, что переживаешь, когда наконец-то удается разгадать сложную головоломку. Дело не в том, что она что-то неправильно поняла. Она не смогла простить Аояме того, что в его жизни существует Сигэ. Асами выросла в презрении своего отчима, который издевался над ней и заявлял: "Не смей показываться

мне на глаза!" И от этой травмы она так и не оправилась. Она жила вместе с ней.

Мужчина, который меня предал или солгал мне, он такой же, как отчим, и потому, как и отчим, должен лишиться обеих ступней.

Такой была ее логика. Все свое время, кроме подработки, дающей ей средства к существованию, Асами использовала для того, чтобы готовиться к мести. Сближалась с каким-либо мужчиной. И, как только ей это удавалось, тут же начинала приготовления к тому, чтобы отрезать ступни этому мужчине, дабы в любой момент изменить его жизнь, сделав ее похожей на жалкое прозябание отчима. Будучи подростком, она могла только представлять себе это. Не имея возможности приобрести нужные инструменты для своей мести, она не могла ее реализовать. В кулинарной программе по телевизору она увидела проволочную пилу. Стальной режущий инструмент в виде тонкой витой проволоки с прикрепленными с обоих концов кольцами, куда вставляют пальцы. Тот повар запросто разрезал этой пилой кусок свиного мяса на кости. "Если вам нужно разделать мясо на кости, лучшего приспособления не существует, – заверял он. – Разумеется, с лососем или тунцом будет еще проще!" Изучив лекарственные препараты, Асами узнала, как и где их можно раздобыть. Хлорпромазин, бензодиазе-пин, мепробамат, диазепам, медазепам, хлор-диазепоксид, оксид азота, мусцимол, производное амфетаминов тримекс, псилоцин, ЛСД, аминазин. Асами сказала, что неоднократно проникала в дом Аоямы и предварительно осмотрела его. Выбрав день, когда не будет домработницы, она дождалась, пока уедет Сигэ, и в отсутствие Аоямы пробралась в дом. Когда Аояма выходил в туалет, она подмешала в его йогурт с медом раствор, расслабляющий мускулатуру. Если бы он не пошел в туалет, она украдкой подошла бы к нему со словами "Ну, здравствуй" и первым делом пшикнула в него специальным газом, от которого тот упал бы в обморок. Этого было бы вполне достаточно, но если бы он рухнул на пол, уложить его на диван было бы непросто. Взрослый мужчина довольно тяжелый.

Когда Асами возвратилась с улицы, держа в руках Гэнгу, и с силой сбросила неподвижного, едва живого пса на стол к вытянутым ногам Аоямы, тот впервые ощутил страх. Гэнгу был без сознания. Конечности его не закостенели, и потому было непохоже, чтобы он умер. Стряхнув собачью шерсть, прилипшую к черному свитеру, она притащила оставленный в прихожей кофр, какими пользуются профессиональные фотографы, и достала из него плоский квадратный мешочек из кожи. Он сильно напоминал чехол для струн бас-гитары. Раскрыв мешочек, она вынула из него сложенную кольцами металлическую проволоку серебристого цвета. К обоим концам проволоки были прикреплены кольца диаметром с пятисантимовую монету. В Одно из них она продела указательный палец, и проволочная пила, сверкая, повисла на нем, вытянувшись в струну.

Обернув проволокой одну из лап Гэнгу, Асами Ямасаки крепко схватилась за кольца и взглянула в глаза Аоямы. На ее лице не было макияжа, но это было все то же привычное лицо.

Правда можно? Я так рада. Ведь в моей жизни не было никого, с кем я могла бы поговорить по душам. Неужели я впредь могу рассчитывать на то, что вы мне позвоните? В самом деле?

С тем же самым выражением лица она говорила эти слова. И оно ничуть не изменилось. Не было обезумевших, вытаращенных глаз, в ярости взъерошенных волос и дикого смеха. Никаких внешних признаков того, что внутри Асами Ямасаки что-то коренным образом изменилось.

Потянув за кольца, она натянула металлическую проволоку, как натягивают эспандер, и отрезала собачью лапу. Послышался неприятный звук рвущихся связок и ломающейся кости, и белая шерсть на животе Гэнгу вмиг окрасилась в кровавый цвет. Асами собралась обвить проволочной пилой еще одну лапу. "Остановись" – попытался вымолвить Аояма, но не смог произнести ни звука. Собрание увертюр опер Верди еще не закончилось. Тихо звучала "Аида". "Остановись", – пошевелил он губами.

– А? Что? – безучастно спросила Асами.

"Не надо собаку. Лучше меня", – пытался прошептать Аояма, но тут же задумался о Сигэ.

Если она отрежет мне ноги, я, наверное, умру от потери крови. И тогда Сигэ останется совершенно один. Он славный ребенок. Таких хороших детей больше нет. Не хочу представлять, как он будет страдать. Нельзя допуститъ, чтобы его заставили страдать. Он ни в чем не виноват.

Аояма впервые подумал о том, что должен противостоять этой женщине.

– Ты следующий после собаки. Собаке я еще и голову отрежу.

Асами обернула пилой еще одну лапу Гэнгу и с силой потянула за серебристые кольца. Тот же отвратительный звук. Кровь сильнее прежнего забила из раны, брызнув на тыльную сторону левой руки Аоямы.

Должен же быть какой-нибудь способ? Хорошо бы, чтобы кто-либо пришел. Если внезапно заявится какой-то сборщик заказов из магазина, торгующего алкоголем, то толку мало. Нужно, чтобы кто-то примчался, подозревая, что в этом доме что-то происходит. Если бы удалось выкинуть отрезанную лапу Гэнгу в сад, возможно, кто-нибудь увидел бы ее, подумал, что здесь что-то не так и позвонил. Нет, не годится! Отрезанная собачья лапа напоминает какой-то другой предмет. Сейчас она совсем не похожа на одну из лап Гэнгу. Скорее на сломанный, выброшенный зонтик или женскую сумочку немного странной формы. В общем, вряд ли найдется хоть один человек, кому доводилось видеть отрезанную собачью лапу. Может, устроить поджог? Если поджечь этот дом, приедет пожарная машина. Смогу ли я двигаться? Возможно, мне удастся ползком выбраться из окна гостиной в сад, но под рукой нет ни зажигалки, ни спичек. А будь у меня даже спички и зажигалка, мне бы все равно никак не удалось зажечь огонь. Увертюра из "Аиды" вот-вот закончится. Следующей будет "Бал-маскарад", а за ней "Арольдо". Что, если попробовать прибавить звук?

Аояма подобрал лежавший на диване пульт управления от аудиосистемы. Асами, собравшаяся обернуть пилу вокруг шеи Гэнгу, бросила взгляд на Аояму. Он непрерывно жал на кнопку прибавления звука, а когда громкость достигла максимума, надавил на клавишу блокировки с надписью "LOCK" и засунул пульт в щель между диванной спинкой и матрацем. В гостиной стояла акустическая система Bose, и когда она заработала на полную громкость, задрожали оконные стекла и заколыхались занавески. Усилитель был тоже довольно мощным, и поэтому звук не искажался. Асами принялась рыскать по дивану в поисках пульта. Тот зацепился за пружину матраца, и, даже содрав с дивана все подушки, его невозможно было достать. Как-то раз Сигэ очень громко слушал популярную японскую группу "Мистер Чилдрен", так что пришлось выдергивать из розетки электрический провод усилителя.

12

Нож был маленьким, перочинным. Не боевым, не швейцарским армейским, не охотничьим. С розовой рукояткой и закругленным, неострым лезвием. Асами пыталась перерезать провод усилителя, но делала это без всякой спешки и паники. С тех пор как она появилась в этой комнате, выражение ее лица оставалось практически неизменным, даже когда она отпиливала собачьи лапы. Усилитель составлял моноблок вместе с CD-проигрывателем и кассетной декой и занимал специальную полку для аудиосистемы, дополнявшую большой декоративный стеллаж. Вытащить усилитель с этой полки было невозможно. На случай землетрясения полка была прикреплена к стене металлическими уголками, так что опрокинуть ее тоже было нельзя. Асами Ямасаки попробовала вытянуть провод через щель под днищем усилителя. Взяв со стола вилку, она пыталась подцепить ею шнур. Если она вытянет его и перережет, музыка прекратится и ничтожному сопротивлению Аоямы наступит конец. Девушка в черном свитере и окровавленная собака начисто лишили эту гостиную со звучащим в ней на полную громкость Верди ощущения реальности. Зимой солнце садится рано, и за окном уже стемнело. Аоямой овладело чувство покорности от осознания того, что по ходу развития ситуации он неизбежно умрет. Слишком быстро и неожиданно, но, возможно, смерть, как правило, такова, решил он. Может, это была психологическая защита от ужаса, что совсем скоро ему отрежут ступни. Ничего не остается, как принять все происходящее. Асами при помощи вилки вытягивала шнур. Уличное освещение было довольно слабым, и потому свет в гостиной все время оставался включенным. Однако щель под днищем усилителя была узкой, и, так как свет туда не проникал, Асами приходилось действовать на ощупь. Заметив, что Гэнгу умер, Аояма содрогнулся. С тех пор как Гэнгу внезапно открыл глаза, Аояма старался по возможности не смотреть на его морду и из-за включенного на полную громкость Верди не услышал, как тяжелое дыхание пса прекратилось. Едва пес умер, глаза его, подобно запотевшему стеклу, тут же потеряли свой блеск, а из открытой пасти свесился бледный язык. Аояма не представлял, что собачий язык настолько длинный. Словно огромный паразит, который жил внутри Гэнгу, выполз наружу в поисках другого хозяина, подумал он. Интересно, с человеком происходит то же самое? – размышлял Аояма. Он припомнил, что где-то читал о том, что сразу же после казни у смертника происходит самопроизвольное мочеиспускание и вываливается язык.