Текст книги "Токийский декаданс"

Автор книги: Рю Мураками

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

– Она тебя не обманывает?

– Мы с ней только познакомились. Завтра вместе ужинаем, но это будет пока наша третья встреча.

– Нынешние девушки опасные. За некоторыми стоит якудза, например. С моими одноклассницами совершенно невозможно общаться. Сегодня молодые девчонки лет пятнадцати разбираются во всем. Они совсем не те, что были во времена твоей юности.

– Ты считаешь, я никому не могу понравиться?

– Нет, я так не считаю! Просто ты сейчас не в себе. Посмотришь на моих одноклассниц – какие-то хитрые и коварные. Может, дело в сумасшедшем объеме информации, но порой даже я их не понимаю. Тут одну девчонку, на год старше меня, выгнали из школы, так как узнали, что она работала в садомазо-клубе. Представляешь? Я даже, несмотря на языковую проблему, всерьез подумываю найти себе взрослую красивую девушку из какой-нибудь страны типа Казахстана.

– Казахстана?

– Почему нет? Там много красоток, и по складу характера они, кажется, очень хорошие.

– И ты тоже задумываешься о всех этих вещах?

– Я тебе как-то говорил, что у меня в классе практически нет симпатичных девчонок. И ты еще тогда сравнил красивых девушек с жуками-оленями, помнишь?

– Ну да.

– Так вот красотки с хорошим характером встречаются в природе в сотни раз реже, чем жуки-олени. Они скорее как ириомотская кошка, или японская исполинская саламандра, или красноногий ибис.

По телевизору начиналась ответная атака "Орландо Мэджик". Хардуэй принес своей команде три очка.

– В любом случае я хочу и тебя с ней познакомить, – сказал Аояма.

– Уж я-то ее проверю! – все с тем же серьезным видом заявил Сигэ. – Думаю, мне лучше удастся разглядеть истинную сущность этой девушки. И не только потому, что мы ближе друг к другу по возрасту. Просто ты сейчас совершенно потерял голову.

Местом встречи был тот же кафетерий в отеле, что и в прошлый раз. Условились на шесть часов вечера. Аояма прибыл на двадцать минут раньше, Асами Ямасаки пришла за пять минут. Волосы гладко зачесаны назад, мягкий свитер, кожаный жакет перекинут через левое предплечье, свободные расклешенные брюки. Продуманный и совершенно безупречный стиль для вечера, подумал Аояма. Как и прежде, Аояма был без ума от этой девушки, но он несколько раз прокрутил в голове то, что надумал после разговора с Сигэ. Ему необходимо понемногу разведать что-либо о личной жизни Асами Ямасаки. За ужином подадут алкоголь, и потому Аояма решил расспросить ее до этого. Он вовсе не считал, что за ней стоит якудза. А если и так, то у него имеется несколько влиятельных друзей, начиная с Ёсикавы. Просто Аояма осознал, что он, как верно заметил Сигэ, уже далеко не молод.

Это видят и другие, и понимаю я сам. Без сомнения, я влюблен в нее. Она так обрадовалась моему звонку, каждый раз наряжается для нашей встречи, с губ не сходит улыбка. Не думаю, чтобы она меня обманывала, но вполне возможно, что у нее совсем иные намерения. Ко-

роче говоря, что, если во мне она видит скорее не мужчину, а советчика, на которого можно положиться?

Так, немного успокоившись, размышлял Аояма накануне их встречи.

– Я выпью пива, а что будете вы, Ямасаки-сан?

Оказавшись за столом, Асами смущенно опускала глаза и застенчиво улыбалась. Ее мимика говорит о том, что она никак не может совладать со своей радостью и стыдится этого. Если это игра, то эта девушка – гениальная актриса, решил Аояма.

– Я тоже пиво.

Ответив, она вновь опустила глаза и, слегка покачав головой, рассмеялась.

– Что такое? Что вас рассмешило? – спросил Аояма, подумав при этом: надо же, какой приятный смех.

– Я и не думала, что мы снова вот так встретимся. Не могу скрыть свою радость. Простите, что я так развеселилась.

Принесли пиво, и в тот момент, когда они слегка чокнулись бокалами, Аояма решил озвучить то, что не давало ему покоя все это время.

– Для ужина сегодня я выбрал итальянский ресторан, но это очень популярное место и почти всегда забито посетителями. Я забронировал столик на половину восьмого. Как ваш желудок? Потерпит до этого времени?

– Да, конечно.

– Ямасаки-сан, с вашими родными все в порядке?

Когда Аояма спросил об этом, с лица Асами исчезла улыбка и губы ее напряглись. Аояма тут же вспомнил слова Ёсикавы: "…Кто знает, возможно, все так, как ты думаешь, и в смерти этого директора Сибаты и в таинственном переезде ее семьи нет ничего особенного. Наверняка так и есть. И все же я беспокоюсь. Знаешь, из-за чего? Прежде всего потому, что нет ни одного человека, кто бы знал девушку по имени Асами Ямасаки…"

Неужели ложь столь желанной мною женщины, которую я еще и не целовал, да что там, до которой еще даже не дотронулся, открылась на такой ранней стадии отношений? Если она так напряглась при одном лишь упоминании об ее родных, выходит, меня и впрямь водили за нос?

– Я не хочу иметь секретов от вас и потому расскажу все как есть.

Асами Ямасаки изменилась в лице, и Аояма сконцентрировал все свое внимание на ней. Его сердце так учащенно билось, что казалось, это заметно даже через костюм. Ничего вокруг он не видел.

– Своего детства я совсем не помню. После того как мои родители развелись, я жила в доме маминого старшего брата. Помню только, что надо мной там по-настоящему страшно издевались. Жена моего дяди была жестокой женщиной. Если я расскажу об этом, то боюсь, что наверняка испорчу вам настроение. Ужасно печальная и мрачная история. Но это правда, и я прошу вас терпеливо выслушать меня. Зимой меня заставляли принимать холодные ванны, и я заболела пневмонией. Однажды она ударила меня головой об оконное стекло, и я порезала шею. Еще как-то раз она столкнула меня с лестницы, и я сломала ключицу. В детстве у меня постоянно где-нибудь были раны или ушибы. А когда пошла в школу, доктор очень волновался, что я совсем погибну, и я переехала жить к матери. Мама повторно вышла замуж. Ее новый муж… Он вроде как стал мне отцом, но я и сейчас не считаю его отцом, только одно название.

Асами Ямасаки ненадолго замолчала. Она словно собиралась с силами, чтобы продолжить рассказ. Все, о чем она говорила, было столь неожиданно, что сердце Аоямы билось все сильнее.

– У меня больше не было ран и ушибов, но мамин новый муж откровенно заявил мне: "Я тебя ненавижу. Когда вижу твое лицо, мне кусок в горло не лезет. Когда смотрю на тебя, меня просто колотит и хочется тебя убить. От тебя исходит противный запах. Поэтому ты будешь сидеть в своей комнате. И есть будешь там же". Вернувшись из школы, я сразу же шла к себе в комнату. Там проводила весь день и спала тоже там. Мне не было все равно, однако я помню, о чем думала тогда. Мне казалось, что такова и есть жизнь. Мать не пыталась меня защитить и даже не извинялась за него. Это покажется странным, но, если подумать сейчас, тот факт, что мать не просила у меня прощения, был для меня спасением. Благодаря этому, как бы это сказать, я стала сильнее, что ли. Мне пришлось стать сильной. Я думаю, если бы мама повторяла мне "прости", наверное, я страдала бы еще больше. Даже не знаю почему, но это так. С мамой мы и сейчас иногда встречаемся за чашкой чая, но когда-то моя мать – а она у меня пьющая – предлагала мне выпить вместе с ней. Дело в том, что мамина мама, то есть моя бабушка, очень любила алкоголь. Она разводилась раз семь. Мама говорила, что мечтала прожить совсем иную жизнь, но не смогла.

Увидев, как глаза Асами Ямасаки наполняются слезами, Аояма почувствовал давящую боль в груди. Ему казалось, словно его сжимает невидимый корсет. Девушка с силой прикусила губу, смахнула слезы и возобновила рассказ:

– Как говорила мама, она представляла, что ее собственная жизнь будет отличаться от жизни ее матери, но ей не хватило сил. "Делать людям добро – в этом и есть сила. Поэтому, Асами, ты должна во что бы то ни стало обрести эту силу, – наказывала она мне. – Вот только, как обретают эту силу, я не знаю. Среди всех, кого я встречала за свою жизнь, по-настоящему сильными, способными приносить добро другим были те люди, у которых есть профессия, какое-нибудь занятие в жизни". У ее второго мужа были больные ноги, а я по какой-то причине всегда была очень шустрой. С самого детства. И мама как-то сказала мне: "Возможно, именно поэтому он тебя ненавидел".

Ее исповедь неожиданно прервалась. Аояма украдкой, так чтобы не заметила Асами, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов.

Так вот в чем дело…

Он заметил, что испытал некоторое облегчение.

В той квартире в Сугинами наверняка жила ее мать со своим вторым мужем, и в посемейной записи, наверное, они числились ее родителями. Но ведь она с ними совершенно не общалась. А посему, возможно, даже не знала об их переезде. Должно быть, ей было все равно, как и где живут эти люди…

– И еще во время нашей прошлой встречи я солгала вам. То, что мы с семьей бывали только в собая и семейных ресторанах, – это неправда. Мы вообще никогда и никуда не ходили, чтобы пообедать или поужинать вместе. У маминого нового мужа, как я уже говорила, были больные ноги, и он не мог так просто выходить из дома. Я же, как бы там ни было, никогда не ела вместе с ними. А… ну разве что несколько раз вместе с мамой. Вы так добры ко мне, а я солгала вам при первой же встрече. Это непростительно. Если мне лучше уйти, вы так и скажите.

Асами взглянула на Аояму глазами, полными слез, сдерживаемых силой воли. Аояма отчаянно искал подходящие слова.

– Если вы уйдете, мне будет очень плохо. – Он решил честно рассказать ей о своих чувствах, ничего не приукрашивая. – Я очень ждал сегодняшнего свидания. И то, что я услышал сейчас, ничего не изменит!

Когда Аояма произнес эти слова, девушка, низко опустив голову, тихонько заплакала.

– Я только одного не понимаю… – сказал Аояма, когда они ехали на такси в ресторан в Нисиадзабу, прежде дождавшись в кафетерии отеля, пока Асами успокоится.

– Спрашивайте о чем угодно. Умру, но вам больше никогда не солгу.

Видимо, испытав облегчение после признания, Асами сидела, немного подавшись телом к Аояме. Аояма тоже, как ни странно, освободился от прежнего напряжения. Наверное, это потому, что теперь у нас на двоих есть какое-то важное общее, решил он.

– Как бы это лучше сказать?.. Возможно, это безответственные слова, однако мне кажется, что ваш случай – это типичный пример того, что в народе называют насилием над детьми. Насколько мне известно, люди с таким ужасно несчастным прошлым испытывают некоторые сложности в общении с другими. Не знаю, как удачнее это выразить, но, видимо, у них развивается множество разных комплексов, в силу которых они становятся неприятными людьми. По-моему, подобных случаев очень много. В какой-то книге я читал, что один такой человек, с которым ужасно обращались в детстве, став взрослым, бессознательно вел себя так, что окружающие его ненавидели. И эта ненависть окружающих, напротив, успокаивает таких людей. Все это отчасти мне понятно. Однако в вас совершенно нет ничего подобного. Как бы это сказать?.. На вас нигде нет ни тени ужасного обращения!

После этих слов Аоямы Асами, слегка кивая, придвинулась к нему и еле слышным голосом вымолвила: "Я рада". У него перед глазами застыли опущенные длинные ресницы девушки, и Аояма почувствовал дрожь в позвоночнике.

– Думаю, это балет, – выпив глоток "Кам-пари" с апельсиновым соком, сказала Асами Ямасаки, когда они сидели за столом в ресторане.

На мгновение Аояма не понял, о чем идет речь. Это был известный ресторан тосканской кухни, расположенный на относительно тихой улочке недалеко от перекрестка Нисиадзабу в сторону Роппонги. Несмотря на свою популярность, он не значился в городских путеводителях и в специальных справочниках для молодежи. Внутреннее убранство и сервис были безупречными, нежелательных клиентов не было. Одни только гобелены с изображением Флоренции XVII века, являющиеся гордостью владельца заведения, а также великолепие орнамента на матовом стекле перегородок, разделяющих столики, наверняка вызывали чувство приятного волнения у тех, кто приходил сюда впервые. Кроме того, этот ресторан был не очень большим, и поэтому новые клиенты без рекомендации знакомых не могли бронировать места. Асами с нескрываемым блеском в глазах села за столик. На вопрос официанта: "Что желаете выпить?" – она посмотрела на Аояму с таким выражением лица, будто бы спрашивая: "Я должна заказать аперитив, верно же?", после чего милым голоском сделала заказ: ""Кам-пари" с апельсиновым соком, пожалуйста". Аояма попросил у официанта фирменное карпаччо, маленькие порции трех видов пасты, Т-бон стейк и сухое вино "Барбареско" урожая 1989 года. После этого Асами возобновила рассказ:

– Я была очень рада услышать от вас, что на мне нет тени того жестокого обращения, которому я подверглась в детстве. Я и сама всю дорогу в такси думала о том, как так случилось, и не находила ответа. А потом вошла в этот ресторан, и он оказался настолько прекрасным, что я в одно мгновение забыла об этом.

Тут девушка ненадолго замолчала и улыбнулась. Совершенная улыбка, берущая в плен своего очарования того, кто взглянет на нее, решил Аояма.

– Я думала о том, что помогло мне легко забыть обо всех кошмарах и не стать угрюмым человеком с ужасным характером. И тут я села за этот стол и увидела эту скатерть, подсвечники, салфетки и еще вот это. Этот милый орнамент на шлифованном стекле, этот виноград и птичек, изящный изгиб линий музыкальных инструментов… Все это, элемент за элементом, вырезано вручную. И на стеклах других перегородок уже совершенно другой орнамент…

– Что вам сказать?.. Возможно, это и впрямь ручная работа.

– Безусловно, так оно и есть! От всего этого исходит какое-то тепло. И тут меня осенило. Я нашла ответ на забытый вопрос. Я поняла, что это был балет.

– Вот как. Это то, что сбросило с вас тень ужасного детства.

– Именно. Я тогда училась в четвертом классе начальной школы, и мы жили в тесной квартирке в Сугинами, но рядом была маленькая-маленькая балетная студия, в которой преподавали очень пожилая женщина и ее дочь. Плата за занятия была довольно низкой, и тогда мама сказала: "Может, тебе попробовать поучиться?" Я не очень-то разбиралась в этом, но была сравнительно сильной для своего хрупкого телосложения, и через год пожилая преподавательница написала рекомендательное письмо, чтобы меня перевели в более профессиональную школу. Я стала кем-то вроде стипендиата и поступила в одну из самых больших балетных студий в Японии, расположенных в Минами-Аояма. Мне трудно это объяснить, но когда я обливалась потом, мне казалось, словно я своими глазами вижу, как вместе с этим потом выходят все проблемы и неприятные мысли. В студиях же есть зеркала, да? Когда, отражаясь в этих зеркалах, я делала какое-нибудь па… А, возможно, вы знаете, что па – это движение ног в балете. Так вот, когда ты видишь, что тебе удается действительно красиво выразить в танце движение, ты чувствуешь новый прилив бодрости. Возникает интересный образ, и ты вроде как сливаешься с ним, становишься единым целым, понимаете? Пожалуй, именно так я и избавлялась от всех дурных мыслей и переживаний.

Пробка, вынутая из бутылки "Барбареско", источала характерный аромат. Дегустируя вино по совету сомелье, Аояма изо всех сил старался сдерживать слезы. По окончании дегустации сомелье ушел. На столе появилась первая тарелка карпаччо. И когда они вновь остались одни, Аояма не знал, что сказать.

– Вот уж поистине, – наконец произнес он, – вы прекрасны!

С этими словами Аояма выпил, после чего положил свою ладонь, в которой не было бокала, поверх руки Асами.

– Простите, неужели вы смогли понять меня? Я по-настоящему счастлива. Я все свое время отдавала балету, но мне так и не встретился человек, кому я могла бы открыться. А потом я получила травму, и были люди, которые просто находились рядом, но никто и никогда не окружал меня теплом. Боюсь показаться навязчивой, но вы первый человек, кто так добр ко мне. И кому я смогла рассказать все это. О своей матери и ее втором муже. Аояма-сан, вы первый…

7

Аояма проводил Асами Ямасаки до такси. После вина они пили граппу и неторопливо добрались до десерта. Из ресторана они вышли в двенадцатом часу ночи. Наверняка Асами с радостью встретилась бы со мной, даже если бы я пригласил ее в какой-нибудь бар. Но такой вечер с ужином был совершенным, решил Аояма. Рядом с этой женщиной он пребывал в постоянном напряжении, и ему казалось, что если между ними появится нечто большее, то за это впоследствии ему придется поплатиться.

В такси во власти пьянящего действия вина и граппы он хотел было дотронуться до нее, но, терзаемый сомнениями, взял себя в руки и сдержался. Мужик сорока двух лет, который колеблется, дотронуться или нет. Как это противно, подумал он про себя.

– Давайте в ближайшее время снова пообедаем или поужинаем вместе, – предложил Аояма выходящей из такси Асами.

– Когда? – словно не раздумывая, спросила девушка, и на ее лице, столь откровенно выдававшем радость, тут же возникло выражение, какое бывает у ребенка, уличенного в шалости. Смущенное лицо, которое в одно мгновение продемонстрировало столь деликатную метаморфозу. Сразу же после этого удачно выбранный момент для потупленного взора. И, наконец, улыбка, говорящая о невозможности подавить прилив радости. Весь этот спектакль, исполненный Асами, вызвал приятное возбуждение во всем теле Аоямы.

– Я позвоню, – сказал он.

– Я буду ждать, – тихим голосом ответила она.

– Прости, что звоню в такое время.

По дороге домой Аояма из такси позвонил Есикаве. Чувство восторга от того, что молодая и невероятно красивая девушка открыто испытывает симпатию к нему, не покидало его даже после того, как он остался один в такси. Этот сладостный восторг, будто бы кровь, текущая в его теле, превратилась в мед, сделал Аояму удивительно сентиментальным. Он узнал оставшийся на сиденье запах духов Асами и вспомнил, как был неприятен сам себе, оттого что всерьез не решался дотронуться до нее. Сладостный восторг придал ему сил, чтобы признаться самому себе в том, что у сорокадвухлетнего мужчины бывают такие моменты. После этого у него возникло нечто вроде симпатии ко всем мужчинам среднего возраста. Аояма растаял, и ему вдруг захотелось кому-нибудь позвонить. Он достал из портфеля мобильный телефон, одолеваемый желанием поделиться своим настроением со всеми в мире мужчинами среднего возраста, но, разумеется, кроме Ёсикавы таких друзей у него не было.

– Ты спал?

– Что случилось? Ты так поздно звонишь… – раздался в трубке заспанный голос Ёсикавы.

Похоже, он был еще выпившим. Аояма неоднократно бывал в гостях у Ёсикавы, и он представил, что тот, должно быть, выпил коньяка "Мартель Кордон блю" или чего-нибудь в этом роде в своей маленькой гостиной размером не более восьми дзё.[2]2
  Единица измерения жилой площади, равная 1,6 кв. м.


[Закрыть] Дождавшись, пока жена и дети лягут спать, он достает бутылку и бокал с полки, где красуются призы с соревнований по гольфу, и, самостоятельно нарезав на кухне сыр или другую закуску, коротает время до сна за чтением какого-нибудь еженедельного издания или просмотром видео. Бедняга, подумал Аояма. Я должен объяснить ему, что если тебе за сорок, это еще не значит, что шансы потеряны. Нельзя отчаиваться и смаковать свое одиночество за стаканчиком спиртного на ночь. Мне нужно с ним поделиться…

– Дело в том, что у меня сегодня вечером было свидание, – сообщил Аояма, стараясь не выказывать кокетливых нот в голосе.

– Вот как. И что?

– Она великодушно рассказала о своем прошлом.

– И каким же оно было?

– Я не могу раскрывать детали, так как это чрезвычайно приватная тема. Могу лишь сказать, что у нее было ужасное детство, и она нашла в себе силы преодолеть это. Хотя тебе, наверное, не понять…

Ёсикава молчал.

– Эй, ты меня слушаешь?

– Слушаю!

В голосе Ёсикавы сквозило недовольство. Восторженное настроение Аоямы немного поугасло.

Почему, несмотря ни на что, Ёсикава не может искренне порадоваться за меня? Нечто подобное описала известная женщина-обозреватель в своей колонке в журнале. Вопить от радости, громко плакать, страдать до саморазрушения, испытывать бурный восторг – все эти функции изначально не свойственны человеческой природе. И если будничная жизнь человека нестерпимо скучна, то он легко их утрачивает. Богатое выражение чувств и эмоций – это своего рода привилегия.

– В общем, я под впечатлением.

– Это здорово.

Казалось, что Ёсикава не просто был не в духе. Похоже, произошло что-то неприятное.

– Что-то случилось?

Не отвечает. Наверное, мне лучше повесить трубку.

– Ладно, я перезвоню тебе в другой раз.

– Нет, все нормально! Просто тебе так хорошо сейчас, и я подумал, что не стоит говорить о грустном. У меня мама… Ты ведь знаешь мою маму?

– Конечно. Что с ней? – Аояма решил, что мать Ёсикавы умерла.

Как же так?! Позвонил, чтобы рассказать, что нахожусь на седьмом небе от счастья, в то время как мой друг на самом дне горя.

– Неужели она?..

– Нет-нет, что ты. Обычное дело. У нее прогрессирует слабоумие, упала с лестницы. Я вдруг подумал, что было бы лучше, если бы ее не стало. Не очень-то весело, да?

– Ох, прости, что позвонил в такой момент.

– Ничего, я хоть немного развеялся. И все же печально. Ведь даже я понимаю, что, если слабоумие будет прогрессировать и дальше, это будет уже другой человек. А внешне-то по-прежнему останется моей матерью. Все хлопоты и заботы лежат на плечах жены. Мне следовало сразу же поместить ее в какую-нибудь клинику, но я почему-то колебался. А когда спохватился, прошло уже семь лет. Это было жестоко с моей стороны. И прежде всего по отношению к жене! Она плачет и считает себя виноватой. Между женой и матерью возникла какая-то непонятная мне связь. У них нет кровного родства, но жена беспокоится о моей матери куда больше, чем я.

– Ну, я надеюсь, все обошлось?

– Да, сейчас жена отвезла ее в больницу. Вот только ноги… У нее болтаются обе ступни. Поломала лодыжки. Кости в этом возрасте уже слабые и не могут восстанавливаться как у молодых. Как сказал доктор, они превращаются в крошку, как древесный уголь от удара молотом, и уже никогда не примут изначальную форму. И теперь я думаю о том, что ее все-таки придется положить в клинику, а рука невольно потянулась за бутылкой. Я никчемное существо!

– Не говори так!

– Сейчас есть хорошие клиники с полным уходом. Ты знаешь?

– Ну, мне попадались на глаза рекламные буклеты.

– Немного дороговато, но это не та сумма, которую бы я не потянул. Прости, что тебе пришлось выслушать эту странную историю.

– Ну что ты!

– Я тебе завидую! Такой же мужик за сорок, как и я, а все по-другому. Ходишь на свидания с двадцатичетырехлетней.

Аояма не смог ничего ответить. Его друг, предоставивший возможность познакомиться ему с Асами Ямасаки, пребывал в мрачном настроении. Он хотел найти подходящие слова, но внутри него все еще бушевал восторг от свидания, и ему сложно было проявить сочувствие к подавленному человеку.

– А, кстати, – сказал Ёсикава уже совершенно другим голосом. – Хотя нет, забудь. Теперь это уже не важно.

После этих слов он снова умолк и глубоко вздохнул.

– Что? О чем ты хотел сказать?

– Нет-нет, ничего, проехали!

– Я буду беспокоиться.

– Да, это ерунда. К тому же всего лишь слухи. Нечаянно услышал от одной девицы в баре, так что вряд ли этому можно верить.

– Ну говори же! Я ведь волнуюсь.

– Это касается того самого директора по фамилии Сибата. Вспомнил об этом, когда говорил про ноги.

Ноги? При упоминании имени Сибаты у Аоямы пропало настроение. Известный представитель темной индустрии, падкий до женщин, который был косвенно связан по работе с Асами. Неужели этому типу по фамилии Сибата доводилось ужинать вместе с ней или выпивать в баре? При одной только мысли об этом готов его возненавидеть. Наверное, такие, как он, каждый вечер ужинают с девушками вроде Асами Ямасаки. И уж они-то не колеблются, дотронуться или нет до своих спутниц, а сразу же обнимают их за плечи. Кажется, так и убил бы этого Сибату, появись он только у меня перед глазами, подумал Аояма.

– Этот бедолага Сибата, похоже, был выходцем из знатного рода. И, видимо, случившееся с ним умело скрывалось, хотя ходят слухи, что ему кто-то отрезал ноги. Поговаривают, что ему отрезали ступни, и вследствие шока он умер от сердечной недостаточности. Иными словами, выходит, что его убили. Это рассказала девушка в баре, так что стоит ли верить? Да и проверять как-то не особенно хочется.

Так вот о чем речь, успокоился Аояма и решил: такие типы, как этот Сибата, и должны попадать в подобные переделки. Испытывающий смешанные чувства восторга и ревности и к тому же выпивший, Аояма больше не мог ни о чем думать. Он напрочь позабыл о том случае с юношей в инвалидной коляске, которого они встретили с Асами в кафетерии отеля. А следовало бы вспомнить.

– Как! Это ты, отец? Гэнгу лает, и я подумал, может, вор.

Когда Аояма открыл дверь, в прихожей стоял Сигэ в пижаме с боевым ножом в руке.

– А это зачем? Опасно ведь.

Это был огромный ноле с лезвием длиной в тридцать сантиметров.

– Что ты говоришь?! Это же ты его когда-то купил. Кажется, в Сингапуре. Или в Гонконге. Не помню.

– Вот как…

Аояма вспомнил. Лет десять назад он был в путешествии по Юго-Восточной Азии и купил его из интереса на рынке в Маниле. Рёко отругала его тогда за то, что он привез такую опасную вещь, и забрала нож, после чего Аояма и думать о нем забыл.

– И где он был?

Аояма достал из холодильника на кухне хорошо охлажденную бутылку "Эвиан" и пил, расположившись на диване в гостиной. Кухню и гостиную разделяла барная стойка. Гостиная в доме Аоямы была довольно просторной, около двадцати дзё. Здесь стояли большие диваны, сделанные в Испании, телевизор с экраном в двадцать семь дюймов, стойка с аудиосистемой и сервант с импортным алкоголем и бокалами.

– Да я и сам его недавно нашел, – ответил Сигэ, убирая боевой нож в чехол из прочного пластика.

– Ну так и где же он был?!

– На той полке с алкоголем, – Сигэ кивнул на темно-коричневый сервант из красного дерева.

– Что-то я его там не замечал.

– Там есть полка с дорогим вином. Так вот его засунули в самую глубь. Это похоже на маму.

В серванте из красного дерева был вместительный отдел за двупольными дверцами, закрывающимися на ключ. Там стояли бутылки "Шато д’Икем", "Романи-Конти", "Шато Марго", которые по одной-две привозил Аояма из Европы каждый раз, когда бывал там по работе.

– Что похоже на маму?

– То, что его не выбросили. Далее если сердится и заявляет, что выбросит, она ведь никогда не трогает чужих вещей, не так ли?

Не трогает, не так ли? Сигэ сказал о маме в настоящем времени.

– Да уж… – опустив глаза, с улыбкой кивнул Аояма.

Какое-то время они оба молчали. Аояма вспомнил профиль Рёко и подумал: у Сигэ точно такой же.

– Кстати, – сказал Сигэ, – это ведь место для хранения дорогого вина, и поэтому он совсем не заржавел. Взгляни. Потому что туда не попадает влага.

– Когда ты его нашел?

– Где-то полгода назад. Тогда еще мой друг ночевал у нас. Не помнишь?

Сигэ, по всей видимости, пользовался большой симпатией в классе, и к ним в гости часто приходили его друзья. Аояма предпочитал не обращать на это внимания, а Риэ-сан с превеликой радостью готовила большие порции карри, онигири и спагетти.

– Ну, есть у меня один такой, винами увлекается.

– Винами? Старшеклассник и уже увлекается винами?

– Да, он… как это называется? Ну, специалист по винам…

Сомелье?

– Да, точно. Похоже, он хочет им стать и уже сейчас учится. Вот и сказал, что хочет посмотреть нашу коллекцию вин.

– В пятнадцать лет он уже решил, кем хочет стать?

– Да. Таких ребят много.

– Но ведь есть еще масса всего. Стоит ли так рано определяться с выбором?

– Тебе не понять?

– Мне-то?

– Да. Сейчас уже не те безмятежные времена, в которые жил ты. Как бы это сказать? Этот мир окончательно испорчен. Так ведь?

– Так-то оно так, но…

– Преуспеть в этой стране – это еще ровным счетом ничего. И старшеклассники, у которых есть голова на плечах, это понимают. Я тоже считаю, что вино – это неплохо. А что, можно стать приличным человеком. Кроме того, у меня много знакомых, которые увлекаются разработкой программного обеспечения или графикой, например. Да, компьютерщиков немало, но тут если начинать, то лучше это делать как можно раньше.

– А ты что же?

– Я решил еще немного подождать. Мне и биология нравится, и химия, но я еще не определился между биохимией и молекулярной биологией, – с этими словами Сигэ снова убрал нож в винный отдел. Ключ спрятал под бутылку арманьяка, стоящую полкой выше.

– Ты только не вздумай использовать этот нож где-нибудь в драке! – сказал Аояма, на что Сигэ, закатив глаза, сделал такое лицо, словно его рассмешило беспокойство отца. – И еще, даже если полезет вор, если мы будем хвататься за нож, это, напротив, может быть еще опаснее.

– Да я понимаю, но это так редко бывает, чтобы Гэнгу лаял, когда я дома один. А в последнее время и в нашем районе участились случаи воровства.

На часах было уже около часа ночи. Аояма чувствовал себя немного виноватым, что оставил Сигэ одного и отдыхал вместе с Асами Ямасаки.

– Я постараюсь возвращаться домой пораньше, – осушив бутылку "Эвиан", сказал Аояма.

– А, кстати, как все прошло? – направляясь на второй этаж, спросил Сигэ.

– О чем ты г

О, свидании!

– Она была довольно несчастным ребенком. Она подробно рассказала о своем детстве. В общем, настрадалась. С ней жестоко обращались, но увлечение балетом помогло ей очиститься от всего этого. Она неизнеженная и поэтому, наверное, очень сильная.

Поднимаясь по лестнице, Сигэ слушал, о чем говорит отец, и думал о чем-то своем.

– Что такое? – спросил Аояма. Сигэ слегка пожал плечами.

– Хотя я не разбираюсь в балете, – сказал он, снова зашагав по лестнице, – но разве от этого можно так просто очиститься?

Парень с характером, решил Аояма. "Если бы ты с ней встретился, ты бы все понял", – пробормотал он про себя, после чего громко добавил:

– Спокойной ночи.

И Сигэ ответил, прежде чем зайти к себе в комнату. Ответил так, что, услыхав этот ровный, спокойный голос, можно было ошибочно решить, что говорит взрослый человек.

– Спокойной ночи, отец.

Приближалась зима, и радиопередача под названием "Завтрашняя кинозвезда" естественным образом должна была вот-вот прекратить свое существование.

– Когда рано или поздно передаче действительно придет конец, лучше прокомментировать это как-нибудь просто, мол, кинопроба откладывается в виду обстоятельств, связанных с написанием сценария, – сказал Ёсикава. – Таких провальных фильмов в год по нескольку десятков, так что я совершенно спокоен. К тому же, что вполне нормально, мы с тобой не профессиональные киношники и изначально не пользовались особым доверием в этом деле. В любом случае недели через две никто и не вспомнит об этом фильме.