Текст книги "Белая сорока"

Автор книги: Рудольф Лускач

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

– Коммунист, – сказал моряк и указал пальцем на себя.

Пограничник засмеялся, протянул ему руку и произнес:

– Их… хабе… комсомолец.

– Карашо, – удовлетворенно заметил немец, показал на свое судно – «Курфюрст», официр – фашист, – и погрозил кулаком. Потом вытащил из кармана конверт, на котором было написано: «Sehr eilig – an den Komandanten der Grenzpolizei»[2]2
  «Крайне срочно – в пограничную комендатуру» (нем.) (Здесь и далее прим. переводчика.)


[Закрыть] и добавил: – Schnell – gehen[3]3
  Быстро – идти (нем.)


[Закрыть] – шпион!

Пограничник понял, взял письмо и улыбнулся:

– Данке, товарищ, gut, deutsche komunist, gut![4]4
  Спасибо… Хорошо, немецкий коммунист, хорошо! (нем.)


[Закрыть]Он похлопал моряка-по плечу, сердечно пожал ему руку и быстро ушел.

Немецкий пароход «Курфюрст» постепенно заканчивал погрузку, и капитан уже занимался необходимыми формальностями, чтобы на следующее утро можно было выйти в море.

Огромные портальные краны штабель за штабелем поднимали доски и опускали их в трюмы. На пристань их привозили специальные автомашины.

Представитель Мурманского отделения «Экспорт-леса» записывал каждый погруженный штабель с быстротой, которая свидетельствовала о долголетней практике. Сегодня он был не один. Секретами быстрого и вместе с тем точного определения различных сортов пиломатериалов он делился с новым экспедитором, что, естественно, сдерживало темпы его работы. В руках он держал длинный стальной крюк, которым мог поворачивать поднятые краном пучки досок и таким образом еще раз проверять их номера. Казалось, что новый экспедитор уж слишком внимательно рассматривает каждый штабель. Это раздражало боцмана. Он ворчал из-под усов и в конце концов крикнул:

– Schneller, schneller[5]5
  Быстрее, быстрее (нем.)


[Закрыть], пора кончать.

– Все будет в порядке, боцман, только не подгоняй! Погрузка идет точно в установленные сроки, – ответил старший экспедитор, записывая номер очередного штабеля. Рабочие обвязали пучок досок тросом, и бригадир уже поднял руку, чтобы дать крановщику сигнал к подъему, но в этот момент старший экспедитор что-то сказал младшему, указывая на груз. Младший сразу же засвистел, захватил штабель своим стальным крюком и громко закричал:

– Стоп!

Затем он соскочил на землю, схватился за трос и взобрался на штабель.

– Что вы делаете! – кричал боцман с судна. – Не задерживайте погрузку, слышите, эй!

– Что случилось? – спросил высоким голосом человек, который только что появился на пристани. Это был судовой агент-бракер[6]6
  Приемщик, который проводит для покупающей фирмы технический контроль пиломатериалов.


[Закрыть]. В руках у него был такой же крюк, и он слегка ударил им по доскам:

– Номер этого пучка сходится с накладной…

– Номер-то сходится, а вот сам пучок не в порядке, – прервал его экспедитор.

– Что вам в нем не нравится? – рассерженно спросил агент и покраснел.

– Смотрите-ка, вот сбоку хорошо видно. Доски сложены так, что между ними пустота… Мы не хотим вас обманывать. В этом штабеле нет стандартного объема. И потом: откуда на нем появились знаки мелом? Наверно, этот штабель бракованный. Придется его заменить. Эй, грузчики, за дело!

Но прежде чем грузчики принялись за дело, раздался приказ немецкого боцмана, и крановщик быстро поднял штабель на судно. Младший экспедитор закачался, потому что под его весом штабель сильно наклонился, но все-таки удержался на ногах и вместе с грузом очутился на палубе. Крановщик снова поднял пучок досок, подвинул в сторону и опустил в трюм.

Экспедитор попал в очень неприятное положение. Штабеля досок здесь стояли так тесно прижатыми друг к другу, что он только случайно не был раздавлен. Рабочие в трюме быстро к нему подскочили и помогли вылезти на палубу.

Наверху раздался смех боцмана, как будто бы речь шла об остроумной шутке.

В этот момент на палубу неожиданно поднялись несколько таможенников и пограничники.

– Господин боцман, – строго сказал пограничник, – ваши шутки опасны и непозволительны, экспедитор мог серьезно пострадать.

– Ха-ха-ха-ха-ха! – как ни в чем не бывало заливался боцман, – подумаешь, просто поболтался над землей и водой да заглянул в утробу нашего корыта. На кой черт он лез на груз?

– Экспедитор отвечает за соответствие груза стандарту, – ответил пограничник. – Он имеет право задержать любой груз, о чем вы, господин, сами прекрасно знаете. Извольте этот штабель побыстрее поднять на палубу. Надо его перемерить!

– Это ни к чему, – сопротивлялся боцман, – подумаешь, не хватает нескольких досок. – Груз на судне – берем таким, какой есть.

– Настаиваю на своем решении, – коротко сказал пограничник.

– На нашем судне все решает капитан. Обратитесь к нему, – отрезал боцман.

Пограничник велел двум таможенникам следить за трюмом, чтобы там не было никаких манипуляций с последним штабелем, и вместе с инспектором отправился к капитану.

И хочешь не хочешь, пришлось удовлетворить требование представителей таможни и пограничной охраны. Штабель, к великому неудовольствию боцмана, как и присутствовавшего при этом первого помощника капитана, был поднят из трюма на палубу.

Его разобрали, и тут обнаружилось: наполовину он был сложен из коротких досок так, что образовалась пустота, заполненная двумя большими чемоданами.

– Смотрите-ка, – проговорил инспектор таможни, – любопытно, не правда ли? Что вы на это скажете, господин помощник?

– А при чем здесь я? Пиломатериалы поставляете вы. Никто из нашей команды их и пальцем не тронул. Это абсолютно ясно.

– У меня на этот счет другое мнение, – вмешался командир пограничников. – Штабель был помечен мелом, и ваш боцман, вопреки запрещению экспедитора, приказал поднять его на палубу и опустить в трюм. При этом мог серьезно пострадать наш представитель. Каким образом между досками оказались чемоданы, мы еще узнаем. Совершенно очевидно, что они предназначались для кого-то на вашем судне, и, следовательно, нет сомнения, что речь идет о контрабанде. Чемоданы конфискую. Если в течение последующих десяти минут никто из членов команды не признается, что это его чемоданы, они будут тут же, при свидетелях, вскрыты.

На палубе быстро собрались моряки и портовые рабочие. Десять минут прошло, хозяин чемоданов не объявился, и таможенники начали их открывать. Это удалось с трудом, потому что замки были сложные.

Перед глазами присутствующих возникла удивительная картина. Из первого чемодана из-под куска фланели выглянуло замусоленное лицо какого-то святого в окладе, сияющем всеми цветами спектра. И не удивительно: оклад был выложен алмазами и сапфирами. Это была роскошная икона из чистого золота. Такой иконе цены нет.

На палубе наступила тишина.

Одной иконой, однако, дело не ограничилось. Под ней лежала еще одна, не менее великолепная. Она тоже была завернута во фланель и, словно на смех, перевязана лыком. Затем таможенники вытащили из чемодана несколько кожаных мешочков с золотыми царскими монетами и другими драгоценностями. Под ними, в самом низу, лежали папки с бумагами. Даже с первого взгляда было ясно, что это чертежи, рисунки, фотографии, описания различных кораблей, портовых сооружений, верфей.

– Неплохая коллекция, – заметил командир пограничников, а инспектор таможни добавил: – И мед, и яд – все вместе.

Содержимое второго чемодана отличалось лишь тем, что, кроме трех икон, золотых монет, мешочков с различными драгоценностями, здесь оказались и другие предметы церковной утвари. Самым великолепным был золотой кубок, украшенный венком из сапфиров и других драгоценных камней, а также прекрасная корона.

Капитан судна, который присутствовал при вскрытии чемоданов, так сильно тянул свою трубку, что порой его лицо скрывалось в клубах дыма. Когда осмотр был закончен, он обратился к пограничнику и попросил вместе с инспектором таможни на минуту зайти в его каюту. Здесь он заявил, что история с чемоданами его очень огорчает, потому что он, как капитан судна всемирно известной компании, за свою многолетнюю практику никогда такого позора не переживал. И все-таки он не верит, что к этой истории причастен кто-то из его команды. Цена содержимого чемоданов столь высока, что ее трудно даже представить. Возможно, сказал он в заключение, все это подстроено какой-нибудь группой русских эмигрантов-белогвардейцев, живущих в Германии. Он же решительно снимает с себя ответственность за эту отвратительную историю, которая, по его мнению, вообще не могла бы произойти, если бы она не была подготовлена на советской территории.

Командир пограничников высказал предположение, что кто-то на судне все-таки должен быть замешан в это дело, и выразил удивление по поводу того, что боцман и агент-бракер пытались помешать осмотру подозрительного штабеля досок.

Капитан велел их позвать. Появился лишь боцман. Агента-бракера нигде на судне не нашли. Боцман категорически отрицал, что он или бракер умышленно препятствовали осмотру груза. Они лишь заботились о скорейшем окончании погрузки, за что им полагалась премия.

Капитан этим объяснением удовлетворился. Инспектор таможни и командир пограничников высказали обоснованные возражения, но боцман твердо стоял на своем, доказывая, что во всем виноваты работники портового склада пиломатериалов, никто с судна там не бывает.

Оба советских представителя составили протокол о случившемся. Боцман и первый помощник как свидетели отказались его подписать. Это, в конце концов, сделал сам капитан.

Таможенники уносили с судна чемоданы, в нескольких шагах от них шел командир пограничников. Неожиданно он услышал за собой тихий голос;

– Rot Front, Genosse![7]7
  Рот-фронт, товарищ! (нем.)


[Закрыть] Карашо делат.

Он обернулся и увидел уже знакомого матроса с машинистом. Матрос подмигнул ему, а машинист многозначительно улыбался. Пограничник все понял, тоже улыбнулся, слегка махнул рукой и тихо ответил:

– Sehr viel Dank ihnen, sehr gut, deutsche Genossen![8]8
  Очень вам большое спасибо, очень хорошо, немецкие товарищи! (нем.)


[Закрыть]– Затем пружинистым шагом прошел по трапу и присоединился к таможенникам, которые уже сложили чемоданы в электрокар и не спеша шли вслед по набережной.

– Я видел Лотнера, – говорил начальнику местного отделения госбезопасности, в кабинете которого он составлял опись содержимого чемоданов, один из ленинградских сотрудников, прибывших в Мурманск из Кондопоги. Это, конечно, он «работал» младшим экспедитором «Экспортлеса», отмечая номера штабелей, которые кран опускал в трюм судна (боцман при этом недовольно вертел головой: еще один контролер появился, но в общем-то его это не касалось – пусть «Экспортлес» ставит хоть десять бездельников, ему-то что!).

– И видели бы вы, – продолжал сотрудник, – как Лотнер выглядел, когда уносили чемоданы: все лицо покраснело, напряглось, шрам вздулся. Руки судорожно вцепились в поручни трапа, в бессильной злобе он раздавил сигарету. Я думал даже, он побежит за вами, так был взбешен… Долго ли еще мы будем за ним гоняться, не пора ли арестовать?

– Без приказа нельзя, товарищ, – ответил начальник. – А бракера вы не видали?

– Он сошел с судна еще до того, как открыли чемоданы.

– Вернее всего, он побежал сообщить Блохину, что чемоданы обнаружены. Где только этот тип скрывается? – задумался начальник и поинтересовался у «дяди Вани», не удалось ли ему напасть на след. Тот покачал головой и сказал:

– Не будь этого немецкого коммуниста, долго бы мы еще гонялись за Блохиным! Теперь точно знаем, что в двадцать два часа он должен появиться у судна. Чтобы не спугнуть, поиски прекратили. Это лишний раз доказывает, что и на немецких судах есть сознательные люди – коммунисты, которые не боятся гитлеровских шпиков и помогают Советскому Союзу. Нелегко им, этим ребятам…

– Какие молодцы! Видать, их и в нынешней Германии немало, – сказал начальник и тут же озабоченно добавил: – Только бы после истории с чемоданами Блохин снова не сбежал…

– Никуда не денется. У него нет иного выхода, как прийти на судно. Ведь он хорошо знает, что его ожидает на суше, – ответил «дядя Ваня».

К вечеру начальник получил разрешение на арест Лотнера. Материалы, найденные в чемоданах, неопровержимо свидетельствовали о том, что он занимался шпионской деятельностью. Согласно приказу, Лотнера следовало задержать немедленно. Но поскольку еще не был схвачен Блохин, который пока и не подозревал, что кольцо сжалось, решили арест Лотнера отложить на ночь.

К вечеру поднялся ветер, он усиливался с каждым часом. Огромные волны разбивались о набережную и возвращались в море, чтобы с новой силой наброситься на бетонную стену, отделявшую воду от земли. В порту все было приведено в готовность; метеостанция сообщила, что ожидается ураган. Большие электрические лампы раскачивались на столбах, ветер выл, стонал и затихал, врываясь в проходы между штабелями досок, расставленными вдоль грузовой эстакады. Суда у причала сильно качало.

Около двадцати двух часов моряки возвращались из города. Между ними оказалось и несколько матросов с «Курфюрста». Перед самым портом к ним присоединился агент-бракер. Он был не один. Рядом шел мужчина с большим кривым носом. Он был одет, как все остальные матросы, но его никто не знал.

При входе на причал, занятый иностранными судами, обычно строго проверяли документы, но в эту бурную ночь, когда ветер едва не сбивал с ног, охранники не были особенно внимательными. Прошли все, в том числе и мужчина, сопровождающий бракера. Оба были навеселе и горланили во всю. Один из охранников даже посоветовал им держаться подальше от воды – неровен час, ветер сдует в море, раз на ногах стоят нетвердо.

Они уже подошли к самому судну, как из темноты вдруг выдвинулись двое: пограничник и человек в штатском. У разбитных компаньонов песня застряла в горле, однако они быстро пришли в себя, намереваясь продолжить путь. Пограничник остановил их и потребовал пропуска.

– Что вам взбрело в голову? Пропуска проверяли там, где и положено. Ничего мы вам, парни, не покажем. Плюем мы на канцелярских крыс. Отчаливай, ребята! – захохотал носатый, который был на голову выше своего друга и еле стоял на ногах. Бракер поддакнул и в тон ему сказал – Нет и нет, ничего вы не получите.

Пограничник, однако, не был расположен шутить и снова потребовал документы. Это вывело подвыпивших друзей из себя, они начали отчаянно ругаться, причем носатый даже оттолкнул пограничника. Человек в штатском хотел его задержать, но получил такой удар в лицо, что не устоял на ногах, вскрикнул и упал. В следующее мгновение носатый с удивительной для пьяного быстротой и ловкостью прыгнул в сторону и исчез среди громады штабелей в темноте.

Раздался тревожный пограничный свисток, и из тьмы вынырнули сразу шесть фигур. Это были сотрудники госбезопасности и пограничники, которые, по заранее разработанному плану, ожидали Блохина. Между ними был и «дядя Ваня», однажды видевший Блохина еще в Лобанове. Он подбежал первым и помог встать сбитому с ног человеку в штатском, у которого из носа шла кровь.

– Так что, товарищ, это он? Похож на эту фотографию? – задыхаясь, допытывался «дядя Ваня», когда человек в штатском пришел в себя и вытер лицо.

– Нет, кажется, это не Блохин. Ведь тот не такой носатый.

– Нос, нос, – недовольно сказал «дядя Ваня». – Нос можно и изменить. А как вы думаете, господин агент?

Агент-бракер стоял сам не свой – куда и хмель пропал.

– Я… я, – заикаясь проговорил он, – я, собственно, даже не знаю этого типа. Он подсел к нам в пивной, а потом вместе пошли в порт…

– Это мы быстро узнаем. А пока вас задержим.

– На каком основании? – пискнул коротышка агент и всплеснул руками.

– На основании закона, который разрешает задержать человека, если он подозревается в сообщничестве с беглым преступником, – гневно сказал Потапов.

– Ошибка, чудовищная ошибка. Никакому преступнику я не помогал. Это же просто матрос.

– С вашего судна?

– Нет, не с нашего, с какого-то другого немецкого парохода. А на них преступники не плавают, господин… – крикнул агент так громко, что его было слышно сквозь вой ветра. Его крик привлек внимание моряков, которые показались на трапах соседних немецких судов.

– Братва, наших бьют, – снова завопил агент-бракер.

Толпа немецких моряков мгновенно обступила группу.

– Вот, смотрите, – срывающимся голосом кричал агент, – меня арестовывают, говорят, что на наших судах преступники. Слышите, вы – преступники!

Среди матросов начался ропот, раздались крики:

– Позор! Не дадим оскорблять честных немецких моряков… Отпустите его. Ребята, быстро сюда! Покажем этим сыщикам, что такое морской узел…

И тотчас же пятнадцать или двадцать моряков бросились на пограничников и сотрудников госбезопасности, оторвали от них агента, сомкнув кольцо, из которого нельзя было выбраться. Один из пограничников успел тем не менее дать тревожный свисток.

– Вы что тут натворили, ребята? – крикнул кто-то по-немецки. Это был уже наш знакомый моряк с «Курфюрста». – Обалдели, что ли? Марш на судно, черт бы вас всех взял, идиоты!

– Не лайся, – закричали наиболее упорные защитники бракера. – Не дадим в обиду своего…

Но большинство моряков уже опомнилось. Толпа рассыпалась. Пользуясь случаем, агент-бракер исчез одним из первых.

Подоспела помощь – патруль – по сигналу тревоги. «Дядя Ваня» поспешил к телефону сообщить начальнику, что произошло. Другие тем временем закрыли все выходы. Остальные начали осмотр склада пиломатериалов, где вернее всего мог спрятаться беглец.

На «Курфюрсте» все было спокойно. По палубе размеренными шагами ходил вахтенный, время от времени поглядывая на трап, у которого стояли два пограничника; у них был приказ – никого не пускать ни на судно, ни с судна.

Прочесывание склада продолжалось, но беглец как в воду канул. «Дядя Ваня» решил действовать по собственному усмотрению. Он кружил самыми темными углами, куда не проникал свет фонарей, пока не очутился перед диспетчерской будкой. Она стояла у узкоколейки, по которой пиломатериалы доставляли на причал, неподалеку виднелось несколько пустых вагонов. Здесь не было штабелей досок, между которыми легко спрятаться.

Вдруг «дядя Ваня» заметил слабый блеск, который через минуту исчез. «А что если, – мелькнула у него мысль, – это отблеск полированных металлических пуговиц, которые обычно бывают на морской форме? Значит, там кто-то стоит? Что делать?»

Расстояние было невелико – всего несколько метров, но мешали вагоны. Пока их обойдешь, беглец снова исчезнет. Потапов тихонько вернулся назад и велел пограничникам окружить подозрительное место.

Одновременно вспыхнули десять электрических фонариков, стало светлее.

– Стой, руки вверх!

Еще не прозвучали последние слова, как раздался выстрел, и один из фонариков разлетелся на куски, а пограничник, который держал его в руках, вскрикнул. Беглец, спрятавшись за вагон, выстрелил еще раз – теперь уже мимо цели – и пропал в темноте.

Все произошло так быстро, что пограничники, не ожидавшие стрельбы, не успели применить оружие; кроме того, им было приказано стрелять только в случае крайней необходимости.

Выстрелы привлекли внимание других патрулей, и скоро причал был полон пограничников. Казалось, беглецу некуда деться. Однако отчаянное положение, в которое он попал, придало ему силы. В темном проходе между вагонами он подполз к будке и вдруг ощутил под собой крышку люка. Изо всех сил, обдирая ногти, он пытался ее поднять, и когда ему это, наконец, удалось, не размышляя, нырнул в люк, где попал в сеть электрических кабелей. Закрыть за собой крышку он уже не сумел, и это решило его судьбу.

Луч света от фонарика одного пограничника пал на открытый люк. Приблизившись, он увидел на крышке пятна крови и позвал остальных. Дула винтовок уперлись в колодец люка, в котором, согнувшись, стоял беглец с пистолетом в руке. В ответ на предложение выбросить пистолет он приставил его к виску и, чуть поколебавшись, выстрелил. Но секундой раньше пограничник дулом своей винтовки ударил по руке, сжимавшей пистолет. Пуля оторвала у беглеца кусок уха и слегка ранила в голову. Он потерял сознание.

Когда его вытащили из люка и «дядя Ваня» осветил фонариком лицо, то в первую минуту он не был уверен, что перед ним лежит Блохин. Неузнаваемым его делали большой нос, усы и черные волосы. Но после того как раненого осмотрел врач, стало ясно, что его лицо подверглось пластической операции. Бесформенный большой нос был результатом неудачной парафиновой инъекции, сделанной не совсем профессионально.

Это был Блохин!

Обыск карманов не позволил обнаружить никаких удостоверений личности, но как только ранений пришел в себя, он и не пытался отрицать, что он Блохин – точнее, Крюгер.

В шесть утра «Курфюрст» должен был отойти от пристани. Часы показывали около трех, когда по трапу, который по-прежнему охранялся, поднялись двое морских пограничников и представитель администрации порта. Вахтенный осведомился, что им надо, и услышав, что они должны немедленно поговорить с капитаном, свистком вызвал боцмана.

– Вам капитана? – с трудом сдерживая зевоту, удивился боцман. – Не мог бы выслушать вас я сам или старпом? Капитан очень не любит, когда его будят среди ночи!

– Хорошо, пусть старший помощник, – решил командир пограничников, и все последовали за боцманом в салон. Через минуту там появился старпом.

– Что вам угодно, господа? – сухо спросил он, даже не поздоровавшись.

– Вашего пассажира, который сел здесь, в Мурманске.

– Вы, наверно, имеете в виду фон Лотнера? – спросил старпом и поднял брови, что должно было означать удивление…

– Да, именно его.

– Тогда не понимаю, почему разбудили меня. Обратитесь прямо к нему.

– Дело за формальностями, – спокойно сказал пограничник. – Мы должны обыскать каюту и его арестовать. Поэтому пришлось потревожить вас.

Старпом вздрогнул, потом глухо повторил:

– Арестовать?

– Да, вот и ордер на арест, – медленно и четко проговорил пограничник.

– Господа, – сказал старший помощник, быстро придя в себя, – вы находитесь на немецком торговом судне и не имеете права задерживать гражданина немецкого рейха!

– Ошибаетесь. Судно пока в советских водах, на которые распространяются советские законы.

– Какие у вас основания для ареста фон Лотнера?

– Шпионаж, соучастие в убийстве, кража, контрабанда и…

– Только и всего? – иронически сказал старший помощник.

– Обращаю ваше внимание на то, что ордер на арест выдан в Москве, прокуратурой СССР. Я требую, чтобы вы провели нас в каюту фон Лотнера, – решительно сказал пограничник и встал. Вместе с ним поднялись и другие.

Старший помощник капитана покраснел и не двигался с места. Казалось, он потерял дар речи. Тишину в салоне нарушил представитель администрации порта:

– Имейте в виду: ваше судно не отойдет от причала до тех пор, пока не будет выполнено распоряжение прокуратуры.

Старпом выпрямился, щелкнул каблуками и процедил сквозь зубы:

– Ваше заявление столь серьезно, что я должен поставить в известность капитана, извините… – и, не договорив, быстро удалился.

– Что нам тут ждать, пошли на палубу, – предложил представитель администрации порта. – Там вид получше.

В коридоре они встретили радиста, который, очевидно, спешил к капитану, на ходу застегивая пуговицы. Боцман давал какие-то указания матросам, а на капитанском мостике появился рулевой.

– Смотрите-ка, какой переполох, а ведь до отплытия судна еще три часа, – заметил один из пограничников.

– Рано пташечка запела… – усмехнулся другой.

Появился матрос и увел их к капитану. После взаимных официальных приветствий наступила минута тишины, затем капитан холодно проговорил:

– Господа пришли на судно, чтобы арестовать пассажира…

– Да, если хотите, можете познакомиться с ордером на арест. Вот он, пожалуйста…

– Присаживайтесь, господа, – предложил капитан. – Я слишком плохо знаю русский язык, чтобы прочесть столь серьезный документ. Придется позвать переводчика.

Вошел человек с равнодушным выражением лица, молча поклонился и громко перевел капитану содержание ордера на арест. Едва закончив, снова поклонился и удалился так же размеренно, как и пришел.

Капитан долго вертел в руках лист бумаги, потом положил его на стол. Встал. Прошелся по каюте. Сказал:

– Вы ставите меня в крайне неловкое положение. Когда появился на борту господин фон Лотнер, я дал слово, что в полном порядке доставлю его к месту назначения, то есть в Нарвик, а теперь я же должен дать согласие на то, чтобы его увели с судна… Почему вам было не арестовать его до того, как он появился на нашем, немецком судне? Во всяком случае, меньше было бы забот и неприятностей.

– Господин капитан, мы делаем то, что нам приказано. Почему он не был арестован раньше, не знаем, – сухо ответил старший из пограничников.

– Не знаете? Зато я знаю, что вы уже задержали в порту одного моряка, который возвращался на судно. Полагаю, что подобные действия не способствуют развитию взаимных торговых связей. Я лично попрошу у своей компании, чтобы со своим судном мне больше не приставать к советским берегам.

– Это ваше дело, но и вы хорошо знаете, что без причины у нас никого не задерживают, – сказал представитель администрации порта. – Сотни судов всех стран мира заходили и заходят в наши порты, и пока никому, за незначительными исключениями, никто ни в чем не мешал. Иное дело, если торговое судно берет на палубу пассажира, совершившего преступление на нашей земле. Разве вам не кажется странным, капитан, что фон Лотнер, который по договору работает в Москве, вдруг из Мурманска отправляется в Швецию?

– Он спешит к отцу, который имел несчастье попасть в…

– Блажен, кто верует… – отозвался один из пограничников, – только уж это, простите, не мы. Нам удалось установить, что господин Адалберт фон Лотнер находится сейчас в добром здравии не в Швеции, а в Германии. Да, да, в Берлине – Шарлоттенбург, Виттенбергплац, 24. Так что очень сомнительно, что его сыну – господину Курту фон Лотнеру нужно попасть в Нарвик, господин капитан!

Смутившись, капитан улыбнулся, развел руками и сказал:

– Об этом пассажире вы, очевидно, знаете больше, чем я. На моем судне он впервые…

– Напоминаю, что вы находитесь в советском порту, где действуют советские законы, – прервал пограничник. – Покажите нам каюту Лотнера и пошлите кого-нибудь присутствовать при обыске. В ваших интересах, чтобы мы могли спокойно выполнить свои обязанности. Вам, очевидно, известно, как провинились сегодня ночью ваши матросы при задержании преступника, который, между прочим, тоже должен был отплыть на вашем судне…

– На моем судне?! – с искренним удивлением повторил капитан.

– Если вы ничего об этом не слышали, спросите у своего старшего помощника – он в курсе дела.

– Господа… Это оскорбление… Сейчас же его вызову!

Приглашенный по телефону старпом с возмущением все отрицал, но заметно утих после того, как ему почти дословно был воспроизведен разговор, который он утром вел с «уполномоченным». Представитель порта не без иронии посоветовал:

– В будущем доверительные разговоры не ведите на палубе – ветер заносит в чужие уши. – Затем он повернулся к капитану – Как видите, господин капитан, ваши опасения насчет того, что мы кого-то оскорбляем, не основательны. Нам хорошо известна незавидная роль вашего старшего помощника во всей этой грязной истории, и нам бы не хотелось впредь его повстречать в каком-либо советском порту, как, впрочем, и вашего боцмана, не говоря уже о бракере, который пытался укрыть чемоданы между досок, да еще помочь преступнику пробраться на ваше судно. За это его следовало бы привлечь к ответственности, но в порядке исключения мы решили этого не делать… А теперь, пожалуйста, выделите нам своего представителя для ареста фон Лотнера. Мы знаем, что он вооружен, так что в случае необходимости и нам придется прибегнуть к оружию.

Капитан вызвал рулевого и велел ему представлять его при обыске каюты и аресте Лотнера.

В ответ на стук в дверь Лотнер выразил неудовольствие, почему его будят так рано, и открыл ее лишь после того, как рулевой сказал, что он действует по распоряжению капитана. Пограничники вошли в каюту, держа револьверы наготове, и заверили Лотнера, что в случае сопротивления или попытки к бегству будут стрелять. Представитель администрации порта остался в коридоре.

Лотнер побледнел, как воск, затрясся всем телом, зубы у него стучали, как в лихорадке. Он опомнился лишь после того, как начался осмотр его чемоданов.

– Кто вам это разрешил? Ваш ордер на немецком судне недействителен. Рулевой, что вы стоите, как изваяние? Я протестую! Творится беззаконие, эй, моряки, эй! Защитите гражданина немецкого рейха! Красные хотят его насильно увести… На помощь!

Отчаянные крики Лотнера, естественно, вызвали на судне смятение. Перед каютой столпилась часть экипажа, и было видно, что некоторые моряки не прочь помешать пограничникам исполнить их обязанности. Две самые горячие головы подскочили к дверям каюты и, прежде чем им смог помешать представитель администрации порта, распахнули их и ворвались внутрь.

– Немедленно освободить помещение! – напустился на них рулевой. – Хотите неприятностей?

– Неприятностей? – крикнул один из них, скорее всего кок. – Какие могут быть неприятности? Не потерпим, чтобы с немецкого судна увели невинного человека.

– Перестаньте, вы же не знаете, что у этого человека на совести, – резко сказал старший пограничник.

– Ничего не знаешь, а суешься, защитник! – продолжал рулевой. – Марш отсюда! – И обратился к пограничникам – Продолжайте свое дело!

Обыск скоро был закончен, ждали только, когда Лотнер оденется.

– Извините, господин доктор, – сказал рулевой. – Я верю, что все еще обойдется.

– Черт бы вас взял вместе с вашими утешениями, – зло сказал Лотнер и заломил руки. – А все потому, что вы вовремя не отплыли от этого проклятого берега. Я бы желал, чтобы кого-нибудь из тех идиотов, которые вами командуют, взяли бы вслед за мной.

– Я… Я тут ни при чем. Приказ капитана, – извинился рулевой.

– Никто из вас ни черта не может… Только я… я! – шипел Лотнер.

– Вот именно, – отозвался старший из пограничников. – Именно от вас идет все зло, потому мы за вами и пришли.

– Зло? То, что служит немецкому рейху, не может быть злом! – крикнул Лотнер.

– Законы существуют при любом общественном строе. Даже в волчьей стае есть свои законы… Только для вас их нет… – заметил пограничник. – Готовы?. Идемте. И никаких провокаций!

Лотнер надвинул шапку на лоб, глубоко засунул руки в карманы пальто и медленно пошел по палубе. Перед трапом он оглянулся и увидел в застекленной кабине радиста, который что-то ему кричал, но слов не было слышно.

Лотнер помахал рукой, горько усмехнулся и, съежившись, сошел с палубы.

Неподалеку его ожидала машина. Лотнер еще раз оглянулся на судно, на котором должен был отплыть, потом согнулся, влез по приглашению пограничника внутрь, двери закрылись, и машина отъехала.

7

Прокурора люди нередко представляют строгим, беспощадным, хмурым человеком, который только и подкарауливает момент, чтобы разоблачить грешного несчастливца, попавшего ему в руки.

Сергей Борисович Лавров был прокурором, но ни в малейшей мере не отвечал подобным представлениям. Всегда добрый, раздумчивый, неизменно остроумный, он с удовольствием смеялся, шутил, к каждому относился корректно и с участием. Одним словом, это был человек, о котором по-русски хорошо говорят: «молодец».