Текст книги "Белая сорока"

Автор книги: Рудольф Лускач

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

– Хорошо, хорошо, минутку, – спокойно проговорил рыбак и не двинулся с места. Бушер немного подождал, а затем, видя, что старик по-прежнему разбирает рыбу, нагнулся и зашипел:

– Считаешь меня идиотом? Ты что, забыл наш уговор?

Старик встал, выпрямился, расправил плечи, помахал рыбой, которую держал в руке, и с усмешкой сказал:

– Ну, ты, парень, времена меняются. Что было, то сплыло… Скажу тебе по-дружески: оставь моего племянника! И не ищи его, он никуда тебя не поведет. Что он тебе наболтал, все выветрилось вместе с водкой, которой ты его спаивал. Кто знает, что у тебя на совести! Было дело, помогал я тебе, а теперь все. Иди своей дорогой, а нас забудь.

Бушер, казалось, не понимал, о чем говорил старик. Он стоял неподвижно, уставившись на рыбу, которой старик помахивал перед его носом. Но тут же его оцепенение прошло, широкое лицо и шея налились кровью, из горла вырвалось хриплое ругательство. Единым махом он очутился рядом со старым рыбаком, и прежде чем тот успел сообразить что к чему, его горло сжали сильные руки…

Все произошло так стремительно, что старик даже вскрикнуть не успел. Но Бушер, не рассчитав силы своего броска, поскользнулся, на мгновение оторвал руки от горла рыбака, забалансировал руками и, все-таки не удержавшись на ногах, упал. Вместе с ним свалился и старик. В ушах гудел пчелиный рой. Он поднялся на колени, схватил палку и хорошо рассчитанным движением ударил Бушера по голове.

– Тот вскрикнул и вытянулся на снегу. Увидев, что он не двигается, старый рыбак вытащил нож, отрезал от сетки кусок веревки и крепко связал ему руки и ноги.

– Вот мерзавец, хотел мне свернуть шею, как курчонку. Я тебе дам!

Больше ничего сказать не мог, слишком велико было потрясение. Он встал, сделал несколько шагов и уселся на перевернутую лодку. Тут к нему долетели голоса. Из дома бежали женщины, издалека раздавались крики мужчин. Рыбак только махнул рукой:

– Не хнычьте, бабы, видите, что я целый. Лучше помогите этого разбойника отнести в чулан.

Прибежал высокий молодой мужчина, племянник рыбака Ивар Рауминен:

– Что это за парень?

– Посмотри-ка, – предложил рыбак.

Ивар перевернул лежащего и, заглянув ему в лицо, отшатнулся:

– Перкеле… Да это тот немец, который вчера меня напоил.

– Он, он… Чудом меня не удушил, смотри… – На стариковском горле были видны красные полосы и царапины.

Ивар сплюнул:

– Негодяй! – Затем он повернулся к дяде: – Что с ним?

– Закроем его в чулан, ты бери лыжи и айда в сельсовет, пусть позвонят пограничникам. Там их и подожди, возвращайся вместе с ними.

Ивар пытался возражать, но старик предостерегающе поднял руку.

– Иди, говорю. Может, и меня уведут вместе с ним, но этот разбойник не должен пачкать нашу карельскую землю. Сначала помоги мне его отнести!

Бушера, который еще был без сознания, отнесли в чулан, положили на старые сети, и Ивар не мог отказать себе в удовольствии осмотреть его карманы. Из одного он вытащил автоматический пистолет, из другого – еще один, под пальто был пояс с патронами. Когда Ивар переворачивал Бушера, тот застонал, и молодой мужчина от него отскочил. Прежде чем уйти, он убедился, что заключенный крепко связан. На всякий случай крепче стянул веревку на руках и закрыл чулан. Затем он молча передал дяде найденное оружие и патроны, оделся, встал на лыжи и отправился в путь.

Старик подержал в руках пистолеты, осмотрел пояс с патронами и сел у окна. Тихо вошла жена, поставила на стол самовар и стаканы, положила руку на плечо мужа, сказала:

– Что поделаешь… И с таким волком ты хаживал! Ну, ну, не сердись, теперь ты его поймал, это главное!! Может, тебя еще похвалят…

Когда председатель сельсовета передал по телефону на погранзаставу сообщение Ивара, там не сразу поверили. Десятки людей уже два дня искали опасного убийцу и шпиона, не могли даже его малейшего следа обнаружить, а тут на тебе, пожалуйста, – его поймал в свою сеть старый рыбак Картонен!

Через минуту взревели аэросани, и пограничники направились в маленький поселок Корнаволок.

Тем временем Бушер пришел в себя и сразу понял, что его ждет. Он стал кататься по полу чулана, отчаянно стремясь разорвать веревки. Наконец ему удалось освободить ноги. Как сумасшедший, он бил в дверь, потом уперся в нее, вылетели филенки, но все напрасно. Тогда он разбежался, пытаясь высадить дверь плечом. Страх прибавлял ему силы, и, в конце концов, это ему удалось. Он очутился в коридоре, и когда, шатаясь, поднял глаза, то весь задрожал от злобы. Перед ним с ружьем в руках стоял старый Картонен. Курок был взведен, палец лежал на спусковом крючке. Стоило его только нажать.

– Собака! – зарычал Бушер. – Сейчас же выпусти меня, иначе тебе не жить… Наши тебя найдут…

Картонен даже не пошевелился. Он только сказал:

– Ни шагу, стреляю!

Бушер заскрипел зубами так, что, казалось, в комнатах было слышно, и сиплым голосом забормотал:

– Проклятый идиот! Думаешь выпутаться? Ха, ха, ха! Попадешься большевикам, они тебя за измену вздернут на сук. Меня, гражданина немецкого рейха, ни один красный палач пальцем тронуть не смеет… Да, да, меня – нет, а вот тебя – ха, ха, ха! Уж об этом я позабочусь, голодранец!

Картонен снова погрозил ружьем и сказал:

– Замолчи!

– Дедушка, дедушка, – раздался за спиной рыбака взволнованный детский голосок. – За озером что-то гудит, а самолета не видать…

Старик оглянулся на внука и успел только сказать:

– Иди отсюда…

В мгновение ока Бушер выбил ногой ружье из рук рыбака. Этим же ударом он попал ему в живот. Картонен упал, скорчившись на полу, и Бушер ворвался в избу. Он нагнулся над столом, схватил зубами один из своих пистолетов, затем снова выскочил в коридор, и, отшвырнув плачущего мальчугана, который упал возле дедушки, выбежал во двор. Огляделся. Увидел чурбан, в котором торчал топор, бросился туда, мгновенно перерезал веревки, которые связывали руки. Затем снова вбежал в дом, схватил свой второй пистолет и патронташ, несколькими прыжками снова очутился во дворе, перелез через низкий забор и бросился к лесу, подступавшему к самому поселку.

До молодых сосенок, заросших густой хвоей, оставалось совсем немного. Он упрямо бежал вперед, проваливаясь в снег по колено. И каждый раз, когда это задерживало бег, он дико ругался. Бушер вспотел, задыхался, то и дело оглядывался. Никого! Он облегченно вздохнул, на лице появилась злорадная усмешка. «С Картоненом я еще рассчитаюсь, – думал он, – этого еще не хватало, чтобы какой-то карельский рыбак не подчинился представителю немецкого рейха, да еще пытался его предать».

Размышляя так, он вошел в лес. Но едва Бушер оказался в густом молодняке, как с сосенок посыпался снег и откуда-то прозвучало:

– Стой, ни шагу!

От неожиданности он окаменел, затем, придя в себя, так резко упал, что чуть не весь ушел в снег. Стиснув зубы, достал пистолет, еще глубже зарылся в сугроб и внимательно осмотрел верхушки молодых сосен со снежными шапками; тот, кто попытается к нему приблизиться через молодняк, не сможет не затронуть густо растущих сосенок.

И, действительно, справа, на расстоянии примерно двадцати метров, вершинка закачалась, и ком снега упал с тонкой веточки. Бушер приподнялся, и когда закачались ближние деревца, прицелился и выстрелил.

Звук раздался такой, словно лопнул надутый свиной мочевой пузырь. Бушер осторожно пополз дальше, где сосновый подрост был старше и реже; встал и, согнувшись, побежал ложбиной в густой лес, надеясь там найти убежище.

Он, однако, плохо знал жителей поселка. Услышав крики очнувшегося Картонена, прибежали соседи и, узнав, что немецкий шпион хочет перебраться через советскую границу в Финляндию, решили его задержать. Для них, граждан Советской Карелии, это было прямым долгом.

Трое мужчин, вооруженных охотничьими ружьями, надели лыжи и заспешили вдоль соснового молодняка, чтобы опередить беглеца, который оставил в снегу следы, ведущие к лесу. Это им удалось, хотя у Бушера и было больше времени. Один из троих, Эйно, вошел в лес и, соблюдая осторожность, все-таки дотронулся до ветки, с которой посыпался снег. Этим себя и выдал.

Бушер стрелял метко. Пуля сорвала у Эйно шапку и царапнула кожу над ухом. Согнувшись, он схватился за голову; она горела, как будто кто-то коснулся раскаленным железом. Не раздумывая, он взял горсть снега и приложил к ране. Почувствовав приятный холодок, Эйно пришел в себя и отправился назад. Кровь узкой струйкой текла у него по лицу. Друзья быстро осмотрели рану и, убедившись, что она легкая, радостно пожали ему руку, уговаривая вернуться домой. Однако Эйно решительно возразил:

– Ни за что не пойду! Чтобы я из-за царапины не принял участия в погоне за этим негодяем… – И выплюнул кровь.

В этот момент раздались голоса, и через несколько минут в молодняке появилось еще трое лыжников из поселка. За ними бежали две лайки.

– Спешили за вами. Дорогой услышали выстрел из пистолета. Попали в тебя?

Эйно лишь махнул рукой.

После короткого совещания лыжники разъехались в разные стороны.

Опытный охотник Урхо тотчас же распознал на снегу свежие следы беглеца. Как и условились, он закаркал вороной, дав тем самым знать остальным, что след найден. Лыжники замкнули цепь и осторожно пошли вперед. Перед ними бежали лайки. Проворные псы, незаменимые помощники охотников, хорошо понимали свою роль. Они искали след Бушера и настороженно вслушивались в окружающую тишину. От всех остальных охотничьих собак лайки отличаются тем, что у них в дело идет все: и нюх, и слух, и зрение.

Слабого ветра, навстречу которому двигалась группа, было достаточно для того, чтобы собаки учуяли чужого. Одна из них замерла на месте и зарычала. Охотники мгновенно спрятались, держа ружья наготове.

В лесу было тихо. Почему беглец не стреляет? Ведь он должен их заметить. Может быть, ждет, когда они приблизятся, чтобы бить наверняка? Лыжники вновь сошлись, круг сужался, лайки рвались вперед. Вслед за ними двинулись и лыжники. Следы вели к скале, обрывавшейся у озера, и там исчезали. Казалось, беглец растворился, как дым.

Урхо снял лыжи и полез на скалу, с которой ветер согнал весь снег. Ползти пришлось на четвереньках – следов не было видно. Но то, что ушло из его поля зрения, учуяла лайка. Она навострила уши, вильнула хвостом и слегка заворчала. Урхо дал знать остальным следовать за ним, взял пса за ремень и двинулся вперед. Мешали острые камни, порой ноги скользили.

Наконец Урхо остановился перед трещиной, разрезавшей скалу. Лайка завертела головой, принюхалась и злобно залаяла.

Не было сомнения, что беглец где-то близко. Урхо лег, спрятавшись за камень как раз в тот момент, когда раздался выстрел. Пуля просвистела совсем рядом, ударилась о скалу и, зажужжав, как шмель, рикошетом влетела в ствол сосны.

Тогда Урхо насадил на палку свою шапку и поднял ее. В ту же минуту снова раздался выстрел. Пуля попала в шапку. Урхо громко вскрикнул и так застонал, что лайка навострила уши – ничего подобного от своего хозяина она еще не слышала. Его друзья сначала испугались, но самый близкий к нему понял, что Урхо лишь притворяется смертельно раненным, и тихо сообщил об этом остальным. Пусть беглец думает, что устранил одного из своих преследователей!

Бушер, который прятался за каменным выступом по другую сторону трещины, попался на эту удочку. Подумав, что преследователи теперь займутся раненым, он решил выиграть время и двинуться вперед. Путь был только один – вниз. Скала опускалась полого, но чем дальше, тем круче. Бушер слишком поздно понял, что неудержимо катится вниз. Он пытался задержаться или хотя бы замедлить скорость падения, перевернулся на живот, сжимал зубами холодную рукоятку пистолета, ломал ногти – напрасно! Вдруг Бушер почувствовал сильный удар, страшная боль охватила все тело, и наступила тьма.

Он лежал на льду озера. Его падение немного смягчили сугробы, наметенные ветром, который кружился, как волчок. Первыми подбежали лайки. Они не лаяли, но стояли взъерошенные, с оскаленными зубами. Скоро добрались и лыжники. Перед ними беспомощно лежал человек, который еще несколько минут назад угрожал их жизни.

Бушер казался мертвым, изо рта текла кровь. Однако он лишь потерял сознание. Возможно, у него было какое-нибудь внутреннее повреждение, ни руки, ни ноги серьезно не пострадали. Ногти были содраны – очевидно, он упорно стремился задержать падение; на рукоятке пистолета были следы крови – даже в минуту смертельной опасности он не расстался с оружием.

Урхо обыскал его карманы, нашел второй пистолет, много советских и немецких денег, бумажник, полный документов. Для верности Бушеру связали руки, отнесли его на берег и положили на хвою. Двое остались сторожить, остальные вернулись в поселок. Там уже были пограничники на аэросанях. Один из них отправился вместе с Урхо под скалу, чтобы забрать преступника.

Когда его привезли в поселок, все жители собрались возле саней посмотреть на человека, который хотел уйти от справедливого суда и едва не убил старого Картонена. Старший из пограничников коротко объяснил, кто такой Бушер, и поблагодарил Картонена за мужество, решительность и самоотверженность, которые он проявил в борьбе с матерым преступником.

Картонен, сгорбленный, стоял рядом в новом пальто, с узелком в руках – а вдруг и его заберут? Когда пограничник договорил, он поднял руку и дрожащим голосом произнес:

– Граждане, товарищи… Должен вам сказать: мне стыдно… Такой похвалы не заслужил. Этого мерзавца проклятого, который хотел, чтобы я помог ему перейти границу, вижу не первый раз. Раньше я с ним…

– Товарищ Картонен, – прервал пограничник старика, – о том, что было раньше, не рассказывайте. Об этом еще будет время поговорить. Но сейчас мы, пограничники, и не только мы, но и все здесь присутствующие видели, как вы действовали в решающий момент. Без вас этот убийца был бы еще на свободе.

Старший из пограничников подошел к рыбаку, пожал ему руку и отвел в сторону. Картонен перебирал узелок, как будто бы он ему жег руки; пограничник указал на него пальцем и спросил, что в нем такое.

– Белье и другое самое необходимое… – ответил рыбак.

Пограничник засмеялся, похлопал его по плечу и сказал:

– Отнесите свой узелок домой. Никто вас пальцем не тронет.

Картонен протер рукой глаза, покачал головой и заспешил со своим узелком к дому.

Бушера, все еще в беспамятстве, отвезли в сельсовет, где его осмотрел фельдшер, вызванный из соседней деревни. Он определил, что у него сотрясение мозга и вывихнуты ноги. Бушера положили в аэросани и отправили в Петрозаводскую больницу.

Все это я узнал от Курилова спустя две недели после того, как Бушер был доставлен в Ленинград. В его многочисленных материалах не хватало одного – признания Бушера. Поэтому Курилов нервничал.

– Это закоренелый преступник, – говорил он, – на вопросы отвечает лишь так: не знаю, не помню. Симулирует потерю памяти. Но опытные врачи, осмотрев его, в один голос утверждают, что у него было лишь слабое сотрясение мозга и сейчас он здоров. Правда, ходит на костылях, вывих еще не прошел. Ему повезло. Другой при падении с такой скалы сломал бы руки и ноги, да и голову разбил бы.

– Как он относится к обвинению в убийстве Хельми Карлсон? – спросил я.

– Делает вид, будто не интересуется, нагло заявляя, что ничего об этом не знает. Однако мы располагаем доказательствами, которые ему еще предъявим. Завтра я буду присутствовать при его допросе, увидим, что он запоет.

Однако на допросе Бушер снова повторил, что ничего о Хельми не знает, апатично смотрел в окно, молчал. Курилов подчеркнул, что своим поведением он лишь отягощает вину, а молчанием подтверждает справедливость обвинения, но и это не произвело на него никакого впечатления. Бушер пожал плечами и сказал, что не понимает, в чем его обвиняют.

Через два дня Курилов получил список вещей из чемоданов Бушера, спрятанных им в сарае. Очевидно, тот рассчитывал, что Рауминен поможет ему переправить их через границу.

Кроме домашних вещей, в большом чемодане оказались материалы, изобличающие Бушера в шпионской деятельности. Это были сведения о некоторых верфях, на которых строились военные корабли. В маленьком ручном чемоданчике находились драгоценности и золотые предметы. Именно их со «склада» Блохина украл Хельмиг, а затем передал Хельми Карлсон.

Курилов показал драгоценности Хельмигу. Тот подтвердил, что это часть тех, которые он поручил Хельми перевезти за границу.

– Вы признаёте предметы и в случае необходимости можете подтвердить это перед судом? – строго спросил Курилов.

– Признаю, – без колебания сказал Хельмиг.

– Не можете ли нам объяснить, каким образом эти предметы попали в чемодан Бушера?

– Эти вещи я передал Хельми, а она их отдать Бушеру не могла. Их можно было отнять у нее только силой, – хмуро ответил Хельмиг.

На другой день Бушера опять привели на допрос. На вопрос, где он оставил два своих чемодана, Бушер ответил, что не помнит. Курилов прочитал ему показания носильщика с Петрозаводского вокзала. Согласно его описаниям, сомнений быть не могло: речь идет о Бушере. Тот нервно кивнул, и на вопрос, что находилось в чемоданах, пожал плечами и буркнул:

– Домашние вещи.

– Это вы называете домашними вещами? – выразительно спросил Курилов и показал на чемоданчик с драгоценностями и золотом, который по его просьбе только что принесли. Бушер дернулся, его лицо стало восковым. Однако он быстро опомнился и лишь злобно прошипел: «Черти проклятые…»

Курилов прочитал протокол вчерашнего допроса Хельмига. Закончив, он снова посмотрел на Бушера. Казалось, что тому стало не по себе, он уперся своими костылями в стену. Курилов размеренно произносил слово за словом, словно вбивая их в память допрашиваемого:

– Бушер, показания вашего соотечественника Хельмига меняют вашу судьбу. В них дальнейшие и бесспорные доказательства, что именно вы убили и ограбили Хельми Карлсон.

– Хельмиг лжет. Этот кусок бумаги с его подписью подделка… Меня не проведете…

– Вы напрасно выходите из себя, это здесь неуместно, – заметил Курилов. – Лучше признайтесь, это облегчит ваше положение.

– Напрасно стараетесь, ничего вам не скажу, потому что… – Бушер замялся, подумал и добавил: – Потому что ничего не знаю, ничего не помню.

– Ваши друзья освежат вашу память во время суда.

– Никого не знаю.

– Вы только что утверждали, что Хельмиг лжет. Значит, его-то знаете…

– Презираю этих марионеток… Знать их не хочу!

– Почему же вы тогда следили за теми, кто навещает Хельмига в больнице, почему преследовали Хельми Карлсон?

Бушер открыл рот, но, ничего не сказав, снова его закрыл.

Курилов постучал ручкой по столу и строго спросил;

– Будете отвечать?

Бушер выпрямился.

– Не буду.

– Уведите арестованного, – приказал Курилов своему помощнику.

Через два дня на столе у Курилова лежал результат лабораторного анализа: волосы Бушера идентичны с теми, которые были зажаты в кулаке убитой Хельми Карлсон. Курилов велел привести Бушера и, показав ему копию анализа, сказал:

– Вот, можете прочесть. Надеюсь, настолько-то понимаете русский язык?!

Бушер молча кивнул, недоверчиво взял лист и стал читать. Делал он это с трудом, на последних словах споткнулся глазами, руки у него затряслись. Он разорвал бумагу, быстро вскочил, его злобный взгляд впился в Курилова, казалось, он готов был на него броситься.

– Не хотите признаться, но вот вам неопровержимое доказательство, что вы убили Карлсон. Еще раз советую: признайтесь во всем, только так вы можете облегчить свою судьбу…

– Ха, ха, ха! – истерически засмеялся Бушер. – У вас облегчишь… Разве что цветы на могилу получишь!

– Об этом можете попросить своих друзей, – сухо ответил Курилов.

Бушер выпрямился, открыл рот, словно собираясь что-то сказать, но тут же его голова поникла, и он глухо пробурчал:

– Ничего не знаю, ни о чем не помню!

Курилов велел увести арестованного. На этом для Бушера закончилась серия допросов.

5

В ресторане ленинградской гостиницы «Астория» сидело четверо: двое мужчин и две женщины. Обе женщины были молодые и красивые: высокая худощавая блондинка с самоуверенным выражением лица и, меньшая ростом, очевидно, более молодая, шатенка, с обворожительной улыбкой.

Они говорили по-немецки, донимали блондинку ее привязанностью к собакам и перетряхивали косточки ее любимца.

– Да разве это собака… – бросил первую стрелу мужчина со шрамом на лице.

– Оставь его, это чистая раса.

– Она теперь в моде, – с усмешкой сказал второй мужчина с плешью в прилизанных волосах.

Женщина с обворожительной улыбкой поджала губы. Видимо, ей не нравилось, что мужчины больше шутили с самоуверенной блондинкой, а она была вынуждена скучать перед своим бокалом. Чувствовалось, что она была или хорошо воспитана, или слишком горда для того, чтобы открыть свои чувства. Наконец к ней повернулся мужчина со шрамом:

– О чем вы задумались?

– Ни о чем, – спокойно ответила она.

– Ваш… друг знает о том, что вы в нашей компании?

Она беспокойно подняла брови, нервно повела плечами и ответила:

– Нет… не знает.

– Он ревнив?

– Мы же договорились, что никому не будем рассказывать о нашей прощальной встрече… – ответила за нее блондинка и заговорщически подмигнула. Шатенка повернулась, и на ее лице опять появилась обворожительная улыбка.

В течение всего этого времени официант обслуживал компанию с особым вниманием. Он почти не отлучался от стола, всегда был под рукой, чтобы исполнить любое желание.

– Какая разница между обслуживанием в Москве и Ленинграде, не правда ли? Там сиди и жди, а здесь все идет как по маслу, – заметил мужчина со шрамом.

– И вы, коллега, еще ничего не поняли? Да, здесь обслуживают прямо-таки как в берлинском «Адлоне», но язык надо держать за зубами. Видите, официант все время прислушивается? – тихо проговорил второй мужчина.

– Тогда он должен понимать по-немецки… Сейчас проверю.

Мужчина со шрамом позвал официанта и по-немецки попросил, чтобы он узнал у швейцара, не может ли тот достать билеты в какое-нибудь увеселительное заведение.

Официант вежливо наклонился к нему, пожал плечами и на очень ломаном немецком языке произнес:

– Простите, я вас не понимаю.

Человек со шрамом махнул рукой и повернулся к соседу:

– Видите, он понимает по-немецки ровно настолько, чтобы разобраться в меню. Остальное для большинства официантов – книга за семью печатями. Но и вы правы: надо быть осторожнее. Возможно, он нас хорошо понимает, только притворяется.

– Не мешало бы к нему присмотреться, – сказал мужчина с прилизанными волосами и бросил косой взгляд на официанта.

– Вам что-то показалось подозрительным? Вы такой недовольный, господин, господин… – запнулась младшая из женщин.

– Эгон, – помог ей мужчина со шрамом.

– Вы думаете, за вами следит чуть ли не каждый. И прячете голову, как страус, – усмехнулась стройная блондинка. – Кому вы интересны? Лучше на меня посмотрите, – с вызовом как бы обратилась она к окружающим в ресторане. – Только на меня, слышите, русачки! Нравлюсь я вам?

– Перестань, Адель, – процедил сквозь зубы мужчина со шрамом.

– Что же удивительного, если мужчины оглядываются на нас, верно, Грета? И почему мы должны этого не замечать?

– Конечно, вы красавицы, и будь я… – Эгон попытался сказать комплимент, одарив их нежным взглядом.

– Кокетничаешь… – мрачно произнес мужчина со шрамом.

– О-ля-ля-ля… ну и что? – напевая, спросила Адель.

– Не забудь, что стало с Шеллнером, – тихо напомнил он.

– А что? – спросила Грета.

– Его раздавила машина, – предупредил Эгон ответ другого мужчины, который только успел открыть рот.

– Насмерть?

– Насмерть.

– Да я его, собственно, даже не знала, только по имени, – пожала плечами Грета.

– А я сам чуть не попал под колеса, – наклонившись к Адели, проговорил мужчина со шрамом так тихо, что Грета не могла услышать.

– Нашел, о чем вспомнить, – так же тихо, с укоризной сказала Адель, придвинувшись к самому его лицу.

Грета, явно уязвленная тем, что ее избегают, взяла сумочку, встала и вышла из зала с оскорбленным видом.

– Оставь ребусы и переходи к делу. Когда поедешь? – спросил Адель ее собеседник.

– Хочешь от меня поскорее избавиться? Мне страшно… Почему бы тебе не послать курьера из консульства? – без прежней игривости сказала Адель.

– Ты наивна, как ребенок. Конечно, я мог бы договориться с консулом, но в Берлине посылку все равно обнюхают со всех сторон, и, если учуют золотишко, – поминай как звали! Придется со всем распроститься, да еще изволь объясняться, почему стал заниматься гешефтом. Понятно, нет? Двадцать процентов, если все доставишь на место! – строго сказал мужчина со шрамом, предварительно убедившись, что официант не подслушивает.

– И за двадцать процентов я должна идти на такой риск! – взорвалась она.

– Он не так велик, – возразил мужчина со шрамом. – Его почти и нет…

– Так поезжай сам! – оборвала она, но резкость слов никак не соответствовала тону, с которым она их произнесла.

– Но, но, зачем так круто? Вы же прекрасно знаете, что сам я не могу поехать по служебным причинам. Надо договориться…

– Согласна на пятьдесят.

– Еще чего! Этого никогда не будет, – разгорячился мужчина со шрамом.

Адель взглянула на него свысока:

– Я должна подставлять свою голову под нож, чтобы ты мог насладиться жизнью? Ну, нет, я еще не настолько глупа. Пополам – или прощай.

Оба мужчины повернулись к Адели, закрыв ее так, что через застекленные двери не стало видно ее лица…

За этими дверьми в ярко освещенной комнате сидела иная компания. Это были Филипп Филиппович Курилов, Иван Борисович Аркадин, стенографистка Лидия Петровна Сысоева и я.

Особого внимания среди нас, конечно, заслуживал Аркадин, – ведь от него зависело, как мы поймем разговор, который шел за дверями. Отличный логопед, Иван Борисович работал в Институте глухонемых, в совершенстве знал немецкий и английский языки. Когда Курилову стало известно, что небезынтересная компания в составе двух мужчин и двух женщин соберется в отеле «Астория», он попросил его быть переводчиком. Совсем особенным переводчиком, который, даже не слыша, понимает слова лишь по движению губ. Огромный опыт и исключительный талант Ивана Борисовича позволяли надеяться, что эксперимент удастся.

Еще до того, как тертая компания оказалась в ресторане, мы заняли место за стеклянными дверями. Гостей привели к свободному столику, который был заранее поставлен так, чтобы мы его видели.

Аркадин меня поразил. Это было настолько невероятно, что я, затаив дыхание, не пропускал ни одного слова из разговора, который он для нас мастерски «переводил». И Курилов не мог нахвалиться его способностями, благодаря которым Аркадин оказал государственной безопасности неоценимую услугу.

– Так. Значит, Адель должна стать курьером этих двух господ. Одного из них вы, надеюсь, узнали? – спросил меня Курилов.

– Конечно, – ответил я. – Это фон Лотнер.

К станции Негорелое на границе между Советским Союзом и Польшей подошел международный экспресс из Ленинграда. Он следовал в Варшаву, Берлин и Прагу. Пассажиры вышли на перрон и направились в просторную комнату для таможенного осмотра. Пока носильщики укладывали чемоданы на длинный стол, за которым их уже ожидали таможенники, пограничники проверяли паспорта. Все формальности не требовали ни много времени, ни лишних слов.

Настала очередь и высокой, стройной, элегантно одетой блондинки. Она держала на руках крохотного пуделя в теплой «жилетке». Ему явно пришлись не по душе таможенные и паспортные процедуры, и, не скрывая неудовольствия, он скулил, дергал ногами, просясь на землю.

– Госпожа Адель Дюрхаузен, – раздалось за перегородкой.

– Здесь, – отозвалась блондинка и сделала шаг вперед.

– У вас есть на собаку разрешение ветеринарного врача?

– Разумеется, – ответила она и показала справку.

– Спасибо. Вот ваш паспорт. Теперь, пожалуйста, пройдите таможенный досмотр.

Адель Дюрхаузен не спеша подошла к длинному столу и остановилась у четырех больших новых чемоданов. В таможенной декларации чемоданы были записаны как багаж до Берлина. Таможенник попросил, чтобы она их открыла, внимательно осмотрел содержимое, возбудив своей дотошностью нетерпеливость хозяйки вещей. Она дожала, плечами, повернула голову и выразительно откашлялась. Таможенник не обратил на это никакого внимания; выложив все вещи на стол, он приподнял один чемодан, перевернул его и постучал пальцем по дну.

– Зачем вы… так… делаете? – раздраженно спросила на ломаном русском языке Адель Дюрхаузен.

– Чемодан мне кажется слишком тяжелым, – спокойно ответил таможенник.

– Я покупаю только солидные вещи, – заметила блондинка.

Таможенник промолчал и стал складывать вещи в чемоданы. Затем он повернулся к своему коллеге и что-то ему тихо сказал. Другой таможенник предложил Адели Дюрхаузен пройти вместе с ним в канцелярию.

– Это еще зачем? – удивленно спросила элегантная госпожа.

– Не торопитесь, все узнаете. Пожалуйста, сюда, направо, – спокойно сказал таможенник.

В канцелярии ее ждала новая неожиданность. Вежливо пригласив сесть, начальник без всяких предисловий спросил, какие вещи она везет через границу.

– Те, что видел ваш сотрудник…

– А те, что он не видел?

– Не понимаю вопроса, – нервно поеживаясь, заявила молодая женщина и подняла к начальнику свое красивое лицо, как бы говоря: ты только на меня хорошо посмотри!

– Возможно, поймете лучше, если я напомню о вещах господина фон Лотнера.

Адель широко раскрыла глаза и была так поражена, что не могла вымолвить ни слова. Но чтобы скрыть свое невольное удивление, она вынула из сумочки платок, откашлялась и вынудила себя к улыбке:

– Бог мой, это же смешно! Он просил передать своей знакомой в Берлине две норковые шкурки.

– И ничего другого? – спросил начальник.

– Ну еще кое-какую мелочь, о которой и говорить не стоит, – небрежно бросила Адель.

– На мой взгляд, ваше утверждение расходится с правдой.

– Ваши взгляды меня не интересуют, – смело, почти дерзко сказала женщина и отвернула лицо, поняв, что ее игривый взгляд ни на кого не действует.

– Однако они имеют самое прямое отношение к моим служебным обязанностям. Если вы не намерены говорить правду, я буду вынужден вас обыскать.

– Это оскорбление для представительницы немецкого рейха. Я категорически протестую! – повысила голос дама с собачкой.

– Никто не запрещает жаловаться, однако придется подчиниться. Таможенные правила одинаковы всюду, не исключая даже Германии. Пригласите товарища Новикову, – приказал начальник.

Вошла сотрудница таможни. Адель нехотя встала и робко сказала:

– Может быть, передумаете? Ведь это же скандал!

– Идите, пожалуйста, – вежливо, но решительно сказал начальник.

Дюрхаузен покачала головой, взяла пуделя и вышла.

Обыск Адели ничего не дал. Вернувшись в канцелярию, она потребовала составить протокол: