Текст книги "Шепот Земли и молчание Неба. Этнографические этюды о традиционных народных верованиях"

Автор книги: Рудоль Итс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

И громогласно объявил Гаосин, что тому, кто одолеет Фаня, кто доставит его голову, Гаосин отдаст в жены свою дочь. Дочь-красавица стояла рядом с отцом и согласно кивала головой.

К сказанному Гаосином прислушалась бежавшая через двор необычная собака – шерсть ее была окрашена в пять цветов, и кличка у пса была самая простая – Паньху, что значило «пестрый».

Люди обсуждали сказанное вождем, а Паньху бегал вокруг них и заглядывал им в глаза, прислушивался к их речам. От взгляда пса некоторые боязливо отворачивались, им казалось, что вот-вот собака заговорит. Паньху побегал, побродил среди людей, понял, что никто не рискует совершить подвиг, и перемахнул через стену.

Исчезновение пса никто не заметил. Паньху не было весь день и всю ночь. На следующий день рано утром через стену перелетело пестрое, пятицветное существо с головой Фаня в зубах.

Бывшие во дворе испуганно шарахнулись от пса, крича: «Голова Фаня! Голова Фаня!» Гаосин и его дочь вышли во двор. Пес подбежал к вождю и положил у его ног голову Фаня, а сам отбежал к дочери Гаосина и стал тереться у ее ног. Гаосин, радостный, разглядывал голову врага и улыбался. Он был доволен: и враг побежден, и дочь не покинет отца – ведь нельзя же женить пса и девушку.

– Хорошо накормить Паньху! – приказал Гаосин и собрался уйти к себе. Пес отбежал от девушки и преградил вождю путь.

– Ты что, Паньху? – вождь собрался было погладить пса, но пес – о небо! – раскрыл пасть и произнес по-человечьи:

– Ты что же, вождь, не хочешь выполнить обещания?

Гаосин невольно оглянулся: кто, мол, это говорит?

– Это говорю я – Паньху! Ты обещал, так исполни свое обещание!

– Но это невозможно, – вскрикнул Гаосин и тут же замер с открытым ртом.

Пока разговор шел между отцом и Паньху, дочь вождя подошла к ним, положила руку на спину пса, и пес начал быстро расти. Когда Гаосин сказал, что «это невозможно», пес уже был ростом с теленка. Через мгновение он стал со слона.

Дочь Гаосина вскочила к нему на спину. Паньху присел, с силой оттолкнулся, перелетел через стену и унесся в небо.

Паньху с дочерью Гаосина опустился в горах Улинь. Здесь в большой пещере устроила жилище дочь Гаосина, став женой Паньху.

Пес оберегал молодую женщину, снабжал ее всем необходимым, ласкался к ней, и жили они двое в мире и согласии. Двенадцать детей родила дочь Гаосина – шесть мальчиков и шесть девочек.

Их дети поженились друг с другом, и пошел от них древний народ мань – общий предок мяо, яо и шэ.

Зазвучали людские голоса в горах Улинь, ожили леса, ущелья, пещеры. Дети Паньху схоронили пса-прародителя, а затем и дочь Гаосина, которая после смерти чудесного супруга все чаще поднималась на горы Улинь и смотрела в сторону страны холода – не идет ли посольство от ее отца, но так и не дождалась.

Дети Паньху в честь пса-предка приказали женщинам мань отныне и вовеки веков носить такую прическу или головной платок, чтобы их очертания напоминали собачью голову.

Прошло много лет и столетий, но и по сей день потомки древних мань чтят память Паньху и женщины, укладывают головной платок так, чтобы по бокам торчали «собачьи уши».

Женщины мань носят прически и головные уборы, похожие по очертанию на голову собаки

Паньху – не единственный пес, который стал тотемом народов. У киргизов почитают как тотем некую красную собаку, у некоторых австралийских племен тотем – дикая собака динго.

Животные-тотемы обычны и практически встречаются всюду, на разных континентах. Делятся животные-тотемы на животных полезных, домашних и животных диких, хищников. Отношение к ним одинаково в культовом смысле и различно в практическом, рациональном.

Хищника боялись, и, признав его тотемом, люди надеялись на помощь «сородича», тем более «родителя». Домашнее животное было с человеком, и от него нередко зависела жизнь людей. Неудивительно, что у многих древних кочевников тотемом был конь. Монголы даже рукава своих халатов в память тотема вырезают, как конское копыто. Лошадь помогала кочевнику преодолевать огромные расстояния и шла в пищу. Поедание тела тотема означало и приобщение к нему, и почитание предка-охранителя. Еще считалось, что тотем-животное как охотничья добыча способно плодить несметное число себе подобных.

Тотемами были не только животные, но и птицы, и растения. Особенно много было птиц-тотемов. Например, у половцев в поэме «Слово о полку Игореве» среди одиннадцати тотемов было много птиц. Половецкие тотемы таковы – Лебедь, Волк, Орел, Лисица, Соловей, Ворона, Галка, Сорока, Гусь, Полоз, Дятел.

Лебедь не зря открывает половецкий тотемный ряд. Человек давным-давно обратил внимание на необычную красоту птицы, которая в отчаянии, в горе кричит или стонет по-человечьи.

Алтын-ой была прекрасна, с плавной походкой, мягким и нежным голосом. Отец ее весной ставил юрту на высоком угоре, чтобы хорошо можно было видеть пастбища, раскинувшиеся по приволью правобережья Большой реки. Кочевал со своим стадом мудрый Монгуш, как все в роду звали отца Алтын-ой, хотя и особняком, но не очень отдаляясь от сородичей. Иначе кто же придет на помощь в случае беды? Далеко (за два дневных перехода) на севере обычно пасли скот сородичи мужа сестры Монгуша – Саят, которую Монгуш со дня ее свадьбы видел всего один раз и то уже давно, пожалуй лет десять-двенадцать назад.

Дни проходили в тревогах и заботах о скоте – главном источнике богатства и самой жизни. Если спросить Монгуша, когда начались в его жизни особенные беспокойства в семье, связанные с Алтын-ой, он наверняка сказал бы, что с той зимы, когда у его юрты остановился уездный писарь, прыщеватый и нагловатый парень, сменивший призванного на германскую войну известного всем хакасам Митрофана. Митрофан не то чтобы был добрым к кочевникам, но, как он сам говорил, «понимал душу инородца». Новый писарь, приехавший из Омска, был хром и кособок, да еще и нечист на руку. Он прибыл к юрте Монгуша сватать его дочь, но получил отказ и от отца, и от дочери. Затаил писарь злобу и искал только повод, чтобы отомстить отказчику. Писал много доносов на Монгуша и вообще на хакасов его рода, обвиняя их даже в цареотступничестве. Только события в России, в ее столице, – революция и отречение царя, – по сути, спасли Монгуша и его сородичей. Во всяком случае, писаря больше никто не видел в здешних степях.

Приезд и сватовство писаря напомнили Монгушу, что у него растет дочь, что ей нужна пара, что ей придется покинуть отчий дом. Ох, как не хотелось Монгушу расставаться с дочерью, которая вела хозяйство после неожиданной смерти матери! Не хотелось расставаться, надеялся, как-нибудь все обойдется, и Алтын-ой будет с ним всегда.

Прошло совсем немного дней. Лето пришло на стойбище Монгуша, и у его юрты осадил коня стройный хакасский юноша. Он стукнул камчой в дверцу, распахнул ее и вошел внутрь. Сделал поклон и прошел на переднее место – напротив входа, где на ковре сидит Монгуш, а на женской половине хлопотала Алтын-ой.

Монгуш кивнул вошедшему, силясь вспомнить, кто перед ним?

– Дядя Монгуш, вы меня не узнаете?

– Нет, парень, не признаю.

– Да я же сын вашей сестры Саят.

– Сын Саят…

Монгуш протяжно вздохнул, припоминая, что по законам предков он, дядя пришедшего молодца, не может, не имеет права ни в чем отказать племяннику – сыну сестры.

– Так что тебе нужно, сын Саят? Зачем прибыл?

– Отдай за меня твою дочь…

Юноша встал и склонил голову, искоса смотря на Алтын-ой, замершую с тазиком в руке и внимательно слушающую его разговор с отцом.

– Нет, сын Саят, нет моего согласия, нет и согласия Алтын-ой. Я прав, моя дочь?

Алтын-ой ничего не ответила, бросила тазик в угол и выскочила из юрты.

Ни с чем уехал юноша – сын Саят – от родного дяди. Ни с чем вернулся в свою юрту и все рассказал отцу и матери.

– Саят, что-то твой брат поступает неправильно, – сердито буркнул отец юноши, – может быть, ему напомнить и подарить лебедя?

– Может быть, подарить, – грустно произнесла Саят и задумалась.

Редко, очень редко хакасы били лебедя. Гордая и красивая птица считалась родственником или прародителем многих хакасских родов, как и соседей-алтайцев, имевших даже целое племя, именовавшееся «лебединцами».

По древним представлениям южносибирских тюрков и их соседей-бурят, лебеди породили людей.

В давние времена жил под небом богатырь, сын которого женился на лебеди, плававшей на Енисее. От их брака родилось одиннадцать сыновей, положивших начало первым одиннадцати родам бурят, родам тувинцев, алтайцев, хакасов.

Лебедь-праматерь, после того как ее сыновья выросли, вернулась на небо и завещала им и их потомкам чтить лебедей. Чтят лебедь разные народы по-разному. Буряты не убивают сами лебедей и не позволяют убивать другим, не едят мяса лебедя, как бы ни было голодно. Якуты считали лебедя покровителем женского рода, и якутки не могли ни есть, ни даже прикасаться к его мясу. Тувинцы и хакасы, подстрелив лебедя, спешили подарить его любому своему сородичу, который взамен такого дара давал оленя или что-нибудь иное, в чем нуждался добывший лебедя. Получив отдарок за лебедя, охотник уходил, а хозяин юрты, где теперь находилась птица, собирал гостей, варил птицу и съедал ее мясо вместе со всей семьей и приглашенными родственниками.

– Тот, кто входит в юрту с убитым лебедем, тот не может получить отказа в своей просьбе, – сказала Саят и, подойдя к сыну, добавила: – Не печалься, сынок, отец добудет лебедя, и ты с лебедем пойдешь к моему брату, и он отдаст тебе Алтын-ой.

Только через двенадцать дней отец вернулся в юрту. В его руках был убитый лебедь. Большой лебедь – размахом крыльев доставал от пола до крыши юрты. Такого лебедя называли хакасы еще «лошадиным», за него полагалось отдарить конем. Чуть меньше назывался «коровьим». Еще меньше «овечьим». За «коровьего» лебедя давали корову, за «овечьего» – овцу. Но был еще особый лебедь – необычайных размеров, окраски, которого называли «человечьим»: за него полагалось отдарить девушкой.

Муж Саят добыл «лошадиного» лебедя.

– Ничего, сынок, – успокоила своего первенца Саят, – ты пойдешь к своему дяде – моему брату, а мы лебединого рода, и он не откажет тебе. И без лебедя женитьба на дочери дяди – брата своей матери – у нас, хакасов, была всегда правом и обязанностью. С лебедем дядя примет тебя и все сделает, ведь не забыл же он окончательно заветы древних!

Быстро, но не торопясь, собрали родители юношу вновь в дорогу на стойбище дяди Монгуша. Отец завязал на шее лебедя желтую шелковую ленту, мать положила в суму кожаную бутыль с аракой и туесок с мясом.

Отец помог сыну удобнее устроиться в седле и легко шлепнул коня по крупу.

Солнце село. В степи, где в августовский зной вечером дышится легко и привольно, юноша заснул. С первыми лучами солнца он вновь был в седле и продолжал свой путь. К середине дня показалось стойбище Монгуша.

Юноша видел далеко и легко различил перед юртой дядю и его дочь. Они стояли перед входом и о чем-то разговаривали. Дочь несколько раз показала рукой в сторону приближающегося к ним всадника.

Юноша придержал повод. Конь ступил в ложбинку и затем вынес седока наверх. Вот и юрта Монгуша, но уже никого нет перед ней. «Это и к лучшему!» – подумал юноша. Соскочил с седла, привязал коня к резной деревянной коновязи и, взяв лебедя, завернул его в большой платок головой вперед, сунул под мышку, в одну руку прихватил суму с аракой и мясом, другой открыл дверь юрты и вошел вовнутрь.

– Дядя Монгуш, – юноша обратился к Монгушу, сидевшему, как и в первый раз, на ковре в переднем месте, – я привез тебе привет предков – «лошадиного» лебедя, араку и мясо марала. Я прошу за мой подарок твою дочь Алтын-ой. Неужели ты мне откажешь и нарушишь обычай народа?

Юноша положил дары к ногам Монгуша и огляделся. Алтын-ой не было в юрте. Монгуш молчал. Молчал и юноша. Так продолжалось довольно долго. Откинулась дверь входа, вошла Алтын-ой, подала отцу и юноше деревянные бокалы с кумысом.

– Племянник, сын моей сестры Саят, – прервал молчание Монгуш, – я уже вчера знал, что ты приедешь с лебедем. Тебя мои сородичи видели спящим в степи. Я не хочу расставаться с Алтын-ой, но я не могу отказать тебе и как племяннику, и как дарителю лебедя. Бери Алтын-ой, но обещай мне поселиться в моей юрте…

– Дядя Монгуш, – перебил юноша, – такое невозможно, как же мои родители без меня?

– А как же я без Алтын-ой? – в свою очередь сказал Монгуш. И оба замолчали. Юноша прервал молчание первым:

– Вы правы, дядя Монгуш, но давайте сделаем так. Если ваш род не будет в обиде, мои родители поставят юрту здесь же, а если будет против…

– Если сородичи будут против, мы поставим нашу юрту на стойбище твоих родителей! – включилась Алтын-ой в разговор, давая понять, что она согласна быть женой сына тети Саят.

Алтын-ой ощипала лебедя, бросила его в казан с водой, Монгуш пошел звать сородичей на лебединую трапезу, а сын Саят зашел за юрту, чтобы наколоть дров.

Все сложилось, все устроилось на древней земле хакасов в канун новой жизни России. Дети дочери Монгуша и сына Саят уже родились при Советской власти и, став смышлеными, с интересом слушали многократно повторенный рассказ о том, как лебедь помог их отцу сосватать мать себе в жены.

Лебедь был тотемом и южносибирских тюрков, и бурят, и якутов. Чтили эту птицу и другие сибирские народы, и многие из тех, кто жил в Европе и Передней Азии. Были другие тотемы-птицы, были и растения, особенно деревья.

У многих славянских народов и их соседей в Европе в качестве предка почитались разные деревья. Почитание имело разные проявления. Кто-то боялся рубить дерево, считая его живым, способным плакать от боли, брызгать кровью своей. Кто-то считал, что срубленное дерево плачет, взывая о мщении, и плач его падет на того, кто занес топор, и он или умрет или серьезно заболеет. Особенно мстительной белорусы считали рябину, тот, кто ее сломает, либо умрет сам, либо накличет смерть в свою семью. Русские некоторых районов считали, что если срубишь липу, то обязательно заблудишься в лесу и сгинешь.

Человек рубил лес, человек жег костры, он не мог обойтись без леса. Потребность в дереве была столь велика, что, казалось, и сам человек тесно связан с деревом. Давным-давно считалось, что человек может стать деревом, дерево – обернуться человеком. Недаром в ночном глухом лесу бурелом, ветвистые деревья часто воспринимаются как очертания людей или очеловеченных духов: разных там демонов, гномов, кикимор, леших и тому подобной «нечисти».

Боязнь повредить дереву имела изначально признание человеком своего родства с ним. Подобное родство явно проявлялось, например, у нивхов Сахалина, которые считали себя потомками лиственницы, айны – потомками ели, а ороки – березы. На вопрос, почему эти деревья выбраны в предки этим, а не иным народам, нивхи отвечали: «По совпадению внешнего вида людей с деревьями».

Особое место в жизни русских крестьян дореволюционной России занимала береза, которую в семикскую неделю (седьмая неделя по пасхе, когда устраивали поминовение усопших) выбирали в роще, нарекали «семикской» и специально обряжали в девичий костюм. Каждая девушка – участница обряда с березой брала ленту из своей косы и вешала ее на дерево. Сами девушки наряжаются под березу, на голове каждой из них – зеленый березовый венок.

Кто-то из девушек брал обряженную в девичий костюм березку, носил ее по деревне, заносил в дома, чтобы был укреплен, упрочен союз дерева и человека, как союз родственников. Девушки из ветвей березы вяжут венки. Чтобы связать свою судьбу с избранником и чтобы желаемое сбылось, каждая девушка должна хотя бы один венок на ветвях завязать.

По народным поверьям, если сплетенное кольцо на ветвях березы через три дня останется таким же свежим, как и несплетенные ветви, если кольцо не подточит червь, не сломает ветер, значит, мечты девушки сбудутся.

Завивать кольца из ветвей березы в роще девушки должны были одни, без парней. Вообще обряд с березой был девичьим, женским обрядом.

Пройдут с наряженной березкой девушки по селу и бросят ее в воду, чтобы вода в реке стала такой же сладкой, как березовый сок весной, или поставят в поле среди растущей ржи.

Береза, считалось, дарит счастье, богатство и даже потомство. Береза – добрый и близкий «родственник» людей, ее почитающих.

Подобный обряд, совершаемый по весне с деревом, не поддающимся точению насекомых, – с можжевельником, встречается у таджиков. Существенное различие в том, что в Средней Азии его исполняют юноши. Ранней весной юноши, совершив обряд очищения, уходили в горы, брызгали на можжевельник вином и маслом, в его тени ели хлеб и фрукты, а затем срезали деревце и несли его в свое селение. Жители встречали их радостно, с музыкой. «Деревце, – пишет Дмитрий Зеленин, излагавший обряд, – ставили на камень близ реки, и тут же происходило веселое празднество – с плясками, с принесением в жертву козла, заканчивавшееся общим омовением в реке. После омовения каждый брал ветку обрядового дерева к себе домой. Запершаяся дома жена спрашивала пришедшего мужа у дверей: „Кто там?“ И муж отвечал ей: „Если тебе нужны дети, я их принес; если пища, я ее принес; если скот, я его принес; все, что пожелаешь, я имею!“ Жена часть листьев со священной ветки обливала вином и водою, после чего клала их на огонь, самую ветку посыпала мукой и вешала к потолку, где она висела целый год».

С тотемом березой ходили по селению русские, белорусские и украинские девушки, с можжевельником или малым кедром – тотемами – ходили по селению таджикские юноши. И те и другие видели в дереве прародителя: одни – материнского, другие – отцовского рода.

Тотемизм в разных ипостасях, в разных обличьях – то в виде животного, то птицы, насекомого, то дерева или травинки – существовал повсюду в начальной истории мыслящего человечества. До сих пор в нашей стране остались пережитки тотемизма: наиболее зримо они присутствуют в медвежьем празднике сибирских народов, заставляют еще раз вернуться к образу человека, который приходит медведем.

В древней легенде кетов, когда появились земля и люди, рассказано и о первопредке кетских родов – Кайгусе.

Кайгусь был особенным. Он был и человеком, и медведем одновременно. Он думал, чувствовал, страдал и говорил как человек, но обликом он был медведь медведем. Косолапый, бурый, толстошкурый, с мощными клыками и когтями. Ходил Кайгусь, раскачиваясь на двух задних ногах-лапах.

Рожден был Кайгусь женщиной, которая вступила в брак с медведем, спасшим ее в своей берлоге в суровую зиму. Кайгусь любил близко подходить к человеческому стойбищу, вдыхать дым костров в чумах, прислушиваться к голосам людей. Пришло время, и Кайгусь сказал матери:

– Я больше не могу жить с вами, я пойду к людям сватать себе человеческую девушку.

– Не ходи, глупый, не ходи, – запричитала мать, – люди тебя убьют, приняв за зверя. Не ходи.

– Я пойду, я не могу больше без людей. Пусть убьют, но я не могу больше.

Отец-медведь молча обнял лапами Кайгуся и легко подтолкнул его к выходу из пещеры: иди, мол, сын, иди, если решил.

Кайгусь подошел к стойбищу людей. Собаки заворчали, увидев медведя. Кайгусь отошел подальше и затаился.

Из крайнего чума вышла девушка с берестяным туеском. Она прошла к реке мимо Кайгуся и тут же покорила его сердце. Девушка пошла обратно, и Кайгусь тихо позвал ее. Тихий зов был похож на слабый рык. Девушка встрепенулась испуганно. Огляделась и увидела медведя, увидела Кайгуся. Девушка замерла, остолбенела. Кайгусь нежно зашептал:

– Не бойся меня, красавица, не бойся, девушка. Я не медведь, я человек. Будь моей женой. Не отвечай сейчас, подумай. Я приду. Я найду тебя.

Дерево на кетском медвежьем празднике

Кайгусь отполз в чащу и исчез. Девушка очнулась от испуга и вернулась в чум, но ничего никому не сказала. Всю ночь не спала, думала. Ждала утра. Ей хотелось, уже хотелось увидеть человека-медведя. Кайгусь не пришел, и девушка ночью думала о нем с тревогой.

Миф о Кайгусе включает в себя элементы медвежьего праздника

На следующий день Кайгусь вновь окликнул девушку, когда она шла по воду. Девушка остановилась, не испугалась, смотрела на медведя, слушала его, и ей казалось, что с ней говорит человек.

Люди, собаки на стойбище увидели их и закричали. Вдруг девушка крикнула:

– Бежим!

Кайгусь подхватил девушку и быстро убежал в тайгу. Тайга их укрыла. Они знали, что люди будут их искать, и Кайгусь стал собирать выкуп за невесту пушным зверем. Набрал кучку соболей, кучку лисиц.

Первой лай собак, человечьи голоса услышала девушка.

– Бежим, друг, люди убьют тебя, если найдут.

Они побежали. По дороге Кайгусь оставил кучку лисьих шкур.

Люди, увидев их, остановились. Старик обратился к отцу девушки:

– Может быть, это не медведь. Он выкуп тебе оставил.

Молодые кричали:

– Медведь, медведь, вот его следы.

Побежали люди дальше. Видят – лежит кучка шкур бурундуков.

– Однако человек оставил выкуп тебе, – говорит отцу девушки старик.

Но молодые снова кричат:

– Медведь, медведь, следы медведя.

Бежали люди и встали как вкопанные. Большая куча черных соболиных шкурок лежит на пути беглецов.

– Остановись, отец девушки, – сказал старик, – смотри, человек дает за дочь твою большой выкуп.

Молодые закричали:

– Не слушай, это медведь, вон он за угор пошел. Мы его сейчас догоним.

Кайгусь видит, что люди и собаки близко, нет ему спасения, и говорит девушке:

– Люди меня убьют, но ты скажи им, что я человек, скажи отцу своему. Пусть он снимет шкуру, отрежет мордочку, мясо сварит с костями. Мордочку укрепит в берестяном домике на столике и кормит ее, когда все собравшиеся в чуме будут есть мое мясо. Накажи отцу не давать собакам мяса моего, кости все собрать и отнести в лес, поместить в мешке или туесе на дереве. Придет время, кости упадут на землю и соберутся, а затем нарастят мясо и жир, и снова я буду медведем, снова приду к людям и спасу их от голода. Прощай, моя несбывшаяся радость.

Первым выстрелил из лука отец девушки, поранил насмерть Кайгуся. Упала на него девушка и залилась слезами:

– Эх, отец, ты не медведя, ты человека убил. Ты должен сделать так, как он велел, иначе не будет ни нам, ни кому другому в нашем народе счастья.

Отец сделал так, как велел Кайгусь.

Угощал его мордочку, собрал кости, отнес их в лес, поместил на дерево. Только вернулся отец в чум, в лесу упали кости на землю, стали скелетом медведя, и пошел скелет, гремя костями. Встречавшиеся звери смеялись над ним, приговаривая:

– Тоже потянулся к людям. Ты же зверь, а не человек.

– Я человек, – упрямо отвечал Кайгусь, обрастая мясом. – Я человек.

Из анимизма древнего человека, из одушевления, очеловечивания природы, живой и неживой, родился тотемизм. Что же такое тотем?

Тотем стал предком, добрым, заботливым предком, а значит, и покровителем, который спасает людей – своих родственников – от голода, холода, болезней и смерти. Достаточно было принести жертву тотему, напомнить ему о своих нуждах, и они должны были быть услышаны, приняты во внимание.

Вначале тотем выступал как реальность – само животное, птица, насекомое, дерево, растение, затем достаточно было его реалистического изображения, а позже – рисованного или просто словесного изображения.

Позже появился фетишизм как специфическая форма обращения к предку, а потом и к любому духу – покровителю людей и населенного ими мира.