Текст книги "Старый грубый крест"

Автор книги: Руди Рюкер

Соавторы: Терри Биссон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

– Или был убит, – предположил я.

– Неважно. Обсудим позже. Во всяком случае, я воспользовалась чрезвычайными полномочиями, которые ООН предоставила команде «E» – я была уверена, что они никогда не будут использованы, – и организовала всю эту операцию здесь, в Хоуболте.

– Потому что вы не хотели спускать AO на Землю.

– Мы не думали, что это хорошая идея, по крайней мере, пока мы не поймём, с чем имеем дело. А Высокая Орбиталь в ужасном состоянии, к тому же трудно найти людей, которые могут долго переносить нулевую гравитацию без тренировки. Я знала условия на Луне, так как я работала здесь над своей докторской. Так мы оказались здесь. Всё, что произошло после смерти Мерсо, под моей ответственностью. Мой мандат команды «E» продлится ещё только на шесть дней. После этого наш друг отправится либо в полную комиссию SETI в качестве инопланетянина, либо в Q Team – команду Квантовой сингулярности – в качестве AO. Время имеет решающее значение; видите у меня его не очень много. Поэтому, пока я ждала на Высокой Орбитали, пока мой лунный персонал подготовит Хоуболт, я сама инициировала второй контакт. Я сунула руку – правую руку – в чашу.

Я снова посмотрел на неё с растущим уважением.

– Это вытекло из чаши и поднялось по моей руке, немного выше локтя. Словно длинная перчатка, такие моя прабабушка надевала в церковь.

– И…?

– Я написала это, – Она показала мне блокнот, на котором было написано:

– Это исландское слово, и оно означает «Новый рост». Я взяла с собой блокнот и карандаш, а также магнитофон. Всё закончилось прежде, чем я успела это осознать; это даже не показалось мне странным. Я просто взяла карандаш и написала.

– Это ваш почерк?

– Вовсе нет. Я правша, а я написала это левой рукой. Моя правая рука была в чаше.

– И что произошло потом?

– Затем она стекла – вроде как рябью; звучит довольно странно, но вы увидите – обратно по моей руке и в чашу. Помните, что всё это происходило на Высокой Орбитали при нулевой гравитации, и ничто не удерживало нашего ET в чаше, кроме того, что она хочет быть там. Или что-то такое.

– Теперь вы называете это ET.

– А вы разве не назвали бы это общением или, по крайней мере, попыткой общения? Неофициально говоря, его и его способа прибытия достаточно, чтобы убедить меня. Как ещё вы могли бы это назвать, если не ET?

Клякса Уиджи[27]27
  Доска для спиритических сеансов вызова душ умерших с нанесёнными на неё буквами алфавита, цифрами от 0 до 9, словами «да» и «нет» и со специальной планшеткой-указателем.


[Закрыть], подумал я, но ничего не сказал. Всё это начинало казаться мне безумием. Тёмная несущественность в миске выглядела примерно так же разумно, как кофейный осадок в моей чашке; и я больше не был настолько уверен в женщине в инвалидном кресле.

– Я вижу, что не убедила вас, – сказала Хварлген. – Это неважно – всё впереди. Во всяком случае, следующие нескольких часов я провела под охраной, словно Одиссей, привязанный к мачте, чтобы убедиться, что я не последую за Мерсо через воздушный шлюз. Потом я всё повторила.

– Ещё раз сунули руку в чашу.

– И снова мою правую руку. На этот раз я держала карандаш в левой руке, готовая к работе. Но на этот раз наш друг, наш инопланетянин или кто там ещё, как бы высказывал нежелание что-либо делать. Только после пары попыток он пробежал по моей руке, а затем всего на дюйм или около того вверх по запястью, и только на мгновение. Но и это сработало. Будто он непосредственно влиял на мою мускулатуру, минуя моё сознание. Даже не задумываясь, я написала это.

Она перевернула страницу в блокноте, и я увидел:

– Что означает «Старик».

Я кивнул.

– Поэтому, вы послали за мной А-Вот-И-Джонни.

Хварлген рассмеялась и нахмурилась одновременно, и я впервые понял, что её хмурый взгляд был улыбкой; она просто носила её вверх ногами.

– Вы забегаете вперёд, майор. Я истолковала всё это, как нежелание общаться со мной, возможно связанное с моим возрастом, или с моим полом, или и с тем, и с другим. Поскольку мы ещё не отправились на Луну, я использовала свои несколько экстравагантные полномочия и, отправила шаттл обратно вниз. Я наняла своего старого друга, моего бывшего профессора – фактически бывшего советника SETI, проведшего некоторое время в Хоуболте, и взяла его с собой на Луну. Это отняло у меня ещё три дня драгоценного времени.

– Ну и где же он? Полагаю, уже за воздушным шлюзом, я полагаю, иначе меня бы здесь не было.

– Он ещё не совсем вышел из шлюза, – сказала Хварлген. – Пойдёмте со мной, вы всё увидите.

***

Я никогда не встречался с доктором Су Ли Кимом, но слышал о нём. Крошечный человечек с длинными развевающимися белыми волосами, похожий на Эйнштейна, был астрономом, руководителем команды оптики дальнего космоса, выгнанную из Хоуболта, когда его превратили в полуавтоматическую станцию оповещения. Доктор Ким получил Нобелевскую премию. В его честь была названа целая галактика. Теперь он занимал одну из двух коек в лазарете под прозрачным куполом Востока. Другая была пуста.

Я почувствовал запах смерти в комнате и понял, что это был назальный спрей «Умиротворения» – сенсимильи, который дают неизлечимым пациентам. Для меня это сложный аромат, запах любви и потери вместе, любопытная смесь, которую я хорошо знал по последним неделям жизни моей первой жены. Я вернулся к ней незадолго перед её смертью. Но это совсем другая история.

Доктор Ким выглядел достаточно жизнерадостным. Он ждал нас.

– Я так рад, что вы здесь; теперь, возможно, мы сможем начать общаться, – сказал он на английском с кембриджским акцентом. – Как вы, вероятно, знаете, Тень не хочет со мной разговаривать.

– Тень?

– Я так называю это. Как в вашем старом американском радиосериале. – Кто знает, какое Зло таится в Сердцах людей? Тень знает![28]28
  The Shadow (рус. Тень) – таинственный супергерой, боровшемся с преступностью и несправедливостью из американского pulp-журнала, издававшийся компанией Street & Smith с 1931 по 1949 год.


[Закрыть]

– По-моему, вы не выглядите таким уж старым, – сказал я.

– Нет, мне будет семьдесят два на следующей неделе, когда вернётся «Диана», если мне повезёт продержаться так долго. Он сделал быстрый вдох «Умиротворения» из распылительной трубки из искусственного чёрного дерева и продолжил:

– Коллекционирование старых радиолент было хобби, которым я увлёкся, когда учился в университете. Им было по сорок пять лет уже тогда, сорок пять лет назад. Я полагаю, вы не помните Скай Кинга и его Радиоранчо?

– Нет никого, кто настолько стар, доктор Ким. Мне всего семьдесят шесть. Сколько должно быть лет для того, чтобы общаться с призраком-в-чаше?

– С Тенью, – поправил он. – Ну, вы уже достаточно стары. На самом деле, я думаю, что и я уже достаточно стар. Или был бы, если бы не…

– Начните с самого начала, доктор Ким, – сказала Хварлген. – Пожалуйста. Майор должен знать всё, что произошло.

– С начала? Лучше начнём с конца, с того момента, как начинается Тень, – он загадочно рассмеялся. – По крайней мере, я усвоил одну вещь: наша речь одинаково контролируется как мышцами, так и мозгом. В первый раз я поступил, так же как Сунда: я засунул руку в чашу, и мой мозг безучастно наблюдал, как Тень взяла мою руку, а вместе с ней и карандаш.

– И вами было написано письмо, – продолжил я.

– Он нарисовал мной картинку, – поправил доктор Ким. – Корейский язык, по крайней мере, частично идеографичен. – он сунул руку под кровать и вытащил листок бумаги, на котором было нарисовано:

– Отведите меня к вашему лидеру? – предположил я.

– Это означает, более или менее, «хорошо»; и предполагает более близкие отношения, которые я немедленно, так сказать, реализовал, и которые…

– Более близкие?

– …привело к следующему:

– Как и послание Сунды, это означает «новый рост», – сказал он. – Что, как я понял, в моём случае означает рак.

– Ох.

Должно быть, я поморщился, потому что он сказал:

– Да нет, всё в порядке. Я уже знал про него. У меня рак толстой кишки – я узнал про него четыре месяца назад. Я просто не сказал Сунде, потому что не думал, что это имеет значение.

– Значит, это сделала не Тень? – спросил я.

– Одарила меня раком? Нет, – сказал доктор Ким. – Тень была в состоянии, так сказать, обнаружить его, вот и всё. – Он то ли усмехнулся, то ли скривился от боли (трудно было сказать) и сделал ещё один вдох «Умиротворителя». – Не забывайте: «Тень знает».

Молодые сентиментальны по отношению к смерти, но для стариков такой проблемы не существует.

– Жестоко, – сказал я.

– Счастливых концов не бывает, – сказал доктор Ким. – По крайней мере, благодаря Тени я получил возможность ещё раз вернуться на Луну. Если повезёт, я могу даже закончить свои дни здесь. Разве из Луны не получится великолепное надгробие? Висит там, в небе, размером больше тысячи пирамид. И освещено в придачу. Это навсегда положило бы конец клевете о том, что у всех корейцев хороший вкус, – он сделал паузу, чтобы сделать ещё один вдох. – Но проблема в том, что из-за рака, по-видимому, Тень не будет взаимодействовать со мной. Я думаю, что он ошибочно принимает рак за молодость. Этот второй контакт был для меня последним. Так что завтра ваша очередь, не так ли? – Он перевёл взгляд с меня на Хварлген.

Мы с Хварлген переглянулись.

– Значит, я следующий, – подытожил я. – Старик версия два ноль.

– И вот настал момент, когда я даю вам шанс отыграть назад, – сказала Хварлген. – Как бы мне не хотелось обратного. Но если вы мне откажете, у меня всё равно будет время для ещё одной попытки; ваш дублёр прямо сейчас проходит обследование в Рейкьявике.

Я мог сказать, что она лжёт; если у неё оставалось всего шесть дней, я был её единственной надеждой.

– Почему выбрали меня? – спросил я.

– Вы были самым старым достаточно здоровым мужчиной, которого я смогла найти за такой короткий срок, и который имел космическую квалификацию. Я знала, что вы были в Хоуболте. К тому же мне понравилась ваша внешность, майор. Интуиция. Вы выглядели как парень, который может подставить свою шею.

– Шею? – засмеялся доктор Ким, и она бросила на него недобрый взгляд.

– Конечно, я могу ошибаться, – сказала она мне.

Она проверяла меня на прочность, но я не возражал; меня уже много лет не проверяли на прочность. Я посмотрел на Хварлген. Я посмотрел на доктора Ким. Я посмотрел на миллион звёзд за ними и подумал, какого чёрта.

– Хорошо, – сказал я. – Думаю, я могу для науки засунуть руку в аквариум.

Доктор Ким снова рассмеялся, и Хварлген вновь бросила на него сердитый взгляд.

– Есть одна вещь, которую вы должны знать… – начала она.

Доктор Ким закончил за неё:

– Тень не собирается пожимать вам руку, майор Бьюли. Он хочет заползти к вам в задницу и осмотреться. Так же как она заползла в меня.

2

На следующее утро я появился на Центральном вокзале в ярко-оранжевой тунике с нашивкой SETI, просто чтобы доказать Хварлген, что я в её команде. Мы пили кофе.

– Боитесь?

– А вы бы не боялись? – спросил я. – Во-первых, эта Тень – детектор рака. Затем, история с Мерсо…

– Маловероятно, что наши люди в Рейкьявике что-то пропустили. И есть признаки того, что Мерсо, возможно, самостоятельно склонялся к самоубийству. Зиппе-Бюиссон нанимает каких-то чудаков. Но вы правы, майор, никогда нельзя знать наверняка.

Я последовал за ней по сорокаметровому переходу в Восточный. Мы инициировали первый сеанс контакта в лазарете, чтобы доктор Ким мог принять участие или, по крайней мере, наблюдать. Хварлген буквально встала на дыбы: кресло было откинуто назад так далеко, что она ехала на нём почти лёжа.

В трёх из пяти периферийных куполов растут магнолии – эти деревья-рептилии любят Луну, – но именно в Восточном куполе самое пышное растение, его листья собирают лунную световую палитру с реголита дна кратера и превращают её в новый, сложный серый цвет, невиданный ранее.

Кровать доктора Кима стояла под деревом. Он не спал и ждал нас. Он погладил трубку ингалятора в пальцах, словно талисман – на удачу.

– Доброе утро, коллеги, – сказал он.

Хварлген подкатилась к кровати и поцеловала его в иссохшую щёку.

Два лунни вкатили столик на колёсиках; на нём лежала Тень в своей чаше. Ещё одна лунни несла на плече кинокамеру. Другой нёс ярко-жёлтый пластиковый стул. Для меня.

Великий момент наступил. Мы с Хварлген вместе подошли к столу. Когда она взяла чашу, я заметил, что Тень от её рук переместилась к центру. Она двигалась волнообразным движением, которое одновременно отталкивало и притягивало мой взгляд.

Хварлген поставила чашу на пол перед стулом.

– Начнём, – сказала она, нажимая на видеомагнитофон, который она держала на коленях. Кинокамера заработала, когда я снял штаны поверх ботинок и стоял там голый под туникой. На стене было 9:46 по Гринвичу (время Хьюстона/Хоуболта).

Мне стало страшно. Я почувствовал себя неловко. Хуже того, я чувствовал себя нелепо, особенно с юными лунни – юношами и девушками, сидящими на пустой кровати и наблюдавшими за мной.

– Ну, майор, пожалуйста, не стоит беспокоиться, – сказала Хварлген. – Женщины привыкли к тому, что им втыкают и суют между ног. Мужчины могут иногда с этим смириться. Садитесь!

Я сел; моя задница чувствовала холод жёлтого пластика. Хварлген молча раздвинула мои колени и поставил миску между моих ног, затем откатилась назад к изголовью кровати доктора Кима под магнолию. В одной руке я сжимал карандаш, в другой – бумагу. Хварлген и доктор Ким объяснили, что произойдёт, но это всё равно было шоком. Тень переместилась – изогнулась – из чаши, потекла вверх между моих ног и исчезла в моей заднице.

Я зачарованно наблюдал. Я не испытывал ни страха, ни ужаса. Не было никакого «чувства» как такового; это действительно было похоже на тень. Из скромности я прикрыл себя туникой; но я понял, как только Тень оказалась внутри меня, потому что…

В комнате появился кто-то ещё. Он стоял в другом конце комнаты, недалеко от изножья кровати доктора Кима. Он был не совсем плотным и не совсем полноразмерным, и он мерцал, как плохая лампочка; но я сразу понял, «кто» же это был.

Это был я.

Я слегка пошевелил рукой, чтобы посмотреть, пошевелит ли он своей, как зеркальное отражение, но он этого не сделал. Он мерцал и с каждым мерцанием становился то больше, то меньше, либо и то, и другое вместе. Не было никакой системы отсчёта; не было никакого способа оценить его размер. Было почему-то очень понятно, что он или оно не был в комнате с нами; не занимал то место. От этого у меня волосы на затылке встали дыбом, и, судя по ощутимой тишине в комнате, у всех остальных тоже.

Мы видели привидение.

Наконец заговорила Хварлген.

– Кто ты такой?

Ответа не последовало.

Я снова попытался пошевелить рукой, но Тень (ибо я уже так обозначил для себя изображение) не реагировал ни на одно из моих движений. Каким-то образом от этого стало лучше; будто я смотрел фильм о себе, а не о своём отражении. Но это был старый фильм; я выглядел моложе. А когда я посмотрел немного в сторону, изображение исчезло.

– Кто ты? – снова спросила Хварлген; это было скорее утверждение, чем вопрос. «Он», «оно» – Тень – начал мелькать всё быстрее и быстрее, и я внезапно почувствовал тошноту в животе.

Я согнулся, меня чуть не вырвало; я прикрыл рот, а затем попытался прицелиться в миску у подножия стула. Но это не имело значения – ничего не вышло, хотя я видел, что Тень вернулась обратно в чашу.

Я встряхнул руками и осмотрел их; они были чистыми.

Привидение исчезло.

Сеанс был окончен. Хварлген пристально смотрела на меня. Я посмотрел на часы: было 9:54. Всё продолжалось шесть минут.

Блокнот и карандаш лежали на полу там, где я их уронил. Блокнот был пуст.

– Что ж, это было весьма познавательно, – сказал доктор Ким, делая большой вдох «Умиротворителя».

***

Хварлген отослала всех лунни, велела принести кофе, и мы обсудили сеанс за лёгким ланчем. Очень лёгким; я сидел на «диете астронавта» – лунных (созданных для употребления на Луне) чипсах с высоким содержанием белка и низким содержанием клетчатки. К тому же меня всё ещё немного подташнивало.

Мы все согласились, что изображение – это я, или приблизительное изображение меня.

– Но моложе, – заметил доктор Ким.

– Так что же он пытается сказать? – спросила Хварлген. Ни доктор Ким, ни я не ответили; строить догадки казалось бесполезным. Она включила свой регистратор. Вместо изображения на голографическом экране появилась сфера ярких статических помех. Она перемотала вперёд, но ничего не изменилось.

– Чёрт! Как я и подозревала, – сказала она. – Если мы вообще хотим получить какое-либо изображение, оно будет снято на плёнку. Но плёнка должна быть обработана химическим путём, а это значит, что её надо вернуть на Землю, прежде чем мы узнаем, есть ли на ней хоть что-то. В то же время…

– А пока, – сказал доктор Ким, – почему бы нам не попробовать ещё раз?

***

Хварлген села на свой телефон-кресло, и вскоре прибыли лунни с Тенью в чашке, кинокамерой и остальной съёмочной группой, которая, по-видимому, слышала об утреннем сеансе. Было 1:35 (по Гринвичу). Удивительно, но во второй раз это было так же унизительно для меня. Но наука есть наука – я снял штаны. На плече у лунни хрипела и жужжала кинокамера. В одной руке я держал блокнот и карандаш наготове. Хварлген откатилась к кровати доктора Кима. Я сел на холодный пластиковый стул и раздвинул ноги. И забыл о своём смущении, когда Тень вывернулась из своей чаши, поднялась – и исчезла…

И вот он снова здесь. Тень. Фигура снова изначально была маленькой, а потом, мерцая, становилась всё больше и больше, пока не стала размером с половину человека, стоящего в комнате с нами; хотя мы все каким-то образом знали, что это не так. Что фигура была далеко.

На этот раз он говорил, хотя не было слышно ни звука. Он замолчал, потом начал снова. На нём был синий комбинезон, какой я обычно носил на Службе, а не оранжевая туника. Я не мог разглядеть его ступни, как ни старался их разглядеть; мои глаза, будто отворачивались. Я ношу служебный браслет, но я не мог его разглядеть; руки Тени были размыты. Я хотел спросить его, кто он такой, но почувствовал, что это не моё дело. Ранее мы договорились, что никто, кроме Хварлген, не должен говорить.

– Кто ты? – спросила она.

Голос, когда он раздался, удивил нас всех:

– Не кто.

Все в комнате повернулись, чтобы посмотреть на меня, хотя это был не мой голос. Я бы и сам повернулся, если бы не был той точкой, на которую все смотрели.

– Тогда, что ты?

– Протокол связи.

Звук голоса был совершенно не синхронизирован с изображением рта. Кроме того, звук, казалось, не исходил ниоткуда; я слышал его непосредственно своим умом, а не ушами.

– Откуда? – спросила Хварлген.

– Двойное устройство.

Лунни, сидевшие в ряд на кровати, были абсолютно неподвижны. Никто в комнате не дышал, включая меня.

– Что такое двойное устройство? – спросила Хварлген.

На этот раз губы почти синхронно произносили слова:

– Одно и, – Тень наклонился к нам в странном, почти придворном жесте, – Другое.

Звук, казалось, возникал у меня в голове, как воспоминание о голосе. Как воспоминание, оно казалось совершенно ясным, но бесхарактерным. Я задался вопросом, был ли это мой голос, настолько насколько изображение было «моим» изображением, но я не мог сказать наверняка.

– Какое Другое? – спросила Хварлген.

– Только одно другое.

– Чего ты хочешь?

Словно в ответ, изображение снова начало мерцать, и меня внезапно затошнило. Следующее, что я осознал, – это то, что я смотрю вниз, в чашу, на первоначальную тёмную несущественность, которую мы назвали Тенью. Хотя всё ещё было темно, оно казалось более ясным, холодным и глубоким. Я внезапно осознал холодные звёзды, сверкающие сквозь купол над головой; свирепый вакуум вокруг; холодный пластиковый стул под моей задницей.

– Майор?

Рука Хварлген лежала на моём запястье. Я поднял глаза – под аплодисменты с кровати, где сидели луни, похожие на ярко-жёлтых птиц, все в ряд.

– Никто не уходит! – сказала Хварлген. Она прошлась по комнате. Все согласились с тем, что именно говорил Тень. Все согласились, что то, что было у них в голове, больше похоже на воспоминание о голосе или воображаемом голосе, чем на звук. Все согласились, что это был не мой голос.

– А теперь все свободны, – сказала она. – Нам нужно поговорить с доктором Кимом.

– Мне тоже выйти? – спросил я.

– Вы можете остаться. И он тоже, – она указала на чашу, которую лунни ставили обратно на стол. Они оставили её у двери.

***

– Чёрт! – выругалась Хварлген. Иррационально она встряхнула диктофон, но там не было записи слов Тени, как и его изображения. – Проблема в том, что у нас вообще нет никаких веских доказательств какого-либо общения. И всё же мы все знаем, что оно произошло.

Доктор Ким мирно фыркнул и несколько загадочно улыбнулся.

– Если только мы не считаем, что майор загипнотизировал нас.

– Не считаем, – сказала Хварлген. Был поздний вечер. Мы продолжали пить кофе под магнолией. – Но чего я не понимаю, – продолжила она, – так это того, как оно может заставить нас слышать, не оставляя отпечатка, следа в воздухе.

– Очевидно, что он воздействует непосредственно на слуховые центры в мозге, – сказал доктор Ким.

– Без физического события? – возразила Хварлген. – Без материальной связи? Это же телепатия!

– Всё это является физическим событием, – сказал доктор Ким. – Или ничего из этого. Эта штука материальна? Может быть, он получает доступ к зрительному центру нашего мозга. Мы все смотрели на него, когда услышали, как он заговорил. Мозг – такая же дрянь, как и воздух. Свет – материален. Сознание тоже материально.

– Тогда зачем вообще необходим физический контакт? – спросил я. – Тени на самом деле здесь нет; я его не чувствую, мы не можем его потрогать или даже сфотографировать. Почему он вообще должен входить в моё тело? Если должен, почему он не может просто проникнуть через кожу или глаза, вместо того, чтобы… ну так, как это происходит?

– Может быть, он сканирует вас, – сказала Хварлген. – Для создания изображения.

– И, возможно, он может сканировать только определённые типы, – сказал доктор Ким. – Или, может быть, существует ограничение. Точно так же, как нам, может быть, запрещено торговать с племенем каменного века, у них – кем бы или чем бы они ни были – может быть запрет на определённые стадии или виды жизни

– Вы имеете в виду случай с «Новым ростом»? – спросил я.

– Точно. Может быть, старики кажутся им менее уязвимыми. Возможно, контакт разрушителен для растущей ткани. Или даже смертелен. Посмотрите, что случилось с Мерсо. Но я просто предполагаю! И я предполагаю, Сунда, что вы ещё не достигли менопаузы, верно?

– Не совсем, – улыбнулась она. Точно так же, как её хмурые взгляды были улыбками, её улыбки были гримасами.

– Видите? И в моём случае, возможно, процветающий рак с его непомерной жадностью к жизни был ошибочно принят за молодость. В любом случае… возможно, мы имеем дело с запретами. Формальностями. Возможно, даже такой инновационный способ контакта – такая же формальность, как рукопожатие. Что может быть логичнее? – Доктор Ким ещё раз вдохнул «Умиротворитель», наполнив лазарет тяжёлым сладковатым ароматом.

– Такое трудно назвать рукопожатием, – заметил я.

– Ну почему же? Анус, или задница на вульгарном языке, – это своего рода насмешка, но в глубине души, для всех нас, это, так сказать, средоточие физического тела. Он также может восприниматься этим Другим как вместилище сознания. Мы гораздо лучше осознаём его, чем, скажем, сердце. И физически он осознаётся лучше, чем мозг. Он предупреждает нас об опасности, напрягаясь. Он даже говорит время от времени…

– Ладно, ладно, – сказала Хварлген. – Мы поняли суть. Давайте вернёмся к работе. Пойдёте ещё раз?

– Без лунни? – спросил доктор Ким.

– Почему бы нет?

– Потому что без видео или звукового изображения они являются нашим единственным подтверждением того, что здесь происходит какое-либо общение. Я знаю, что это ваш проект, Сунда, но на вашем месте я бы действовал более обдуманно.

– Вы правы. Уже почти пять часов. Давай дождёмся ужина и пойдём после него.

***

Я ужинал в одиночестве. Хварлген разговаривала по телефону, спорила с кем-то по имени Сидрат. Плакат на стене над её головой гласил: D=96. Голос Хварлген звучал сначала умоляюще, потом саркастично, потом снова умоляюще; я чувствовал, что подслушиваю, поэтому ушёл без кофе и пошёл в Восток один.

Доктор Ким спал. Тень лежала в своей чаше. Смотреть на это было завораживающе. Она лежала неподвижно, но, казалось, каким-то образом двигалась с огромной скоростью. Было темно, но я чувствовал свет, словно от звёзд, пробивавшихся сквозь тонкие облака. Мне захотелось прикоснуться к этому; я протянул один палец…

– Это вы, майор? – доктор Ким сел. – А где Сунда?

– Она разговаривает по телефону с каким-то Сидратом. Они спорят уже почти час.

– Он глава команды Q. Вероятно, он находится на Высокой Орбитали, ожидая прибытия Тени. Они собирают всевозможное причудливое оборудование. Они подозревают, что мы имеем здесь дело с каким-то видом антивещества, вот почему они не решаются перевезти его на Землю.

– Как, по-вашему, что это такое? – спросил я. Я пододвинул пластиковый стул и сел рядом с ним, глядя на звёзды сквозь прозрачный купол и тёмные листья магнолии.

– Я думаю, что это необычно и удивительно, – сказал доктор Ким. – И это всё, что мне нужно от жизни в данный момент. Я больше не пытаюсь понять или осмыслить вещи. Умирать – забавно. Ты впервые понимаешь, что не сможешь закончить Данте. Тебе нужно отказаться от этого. – Он сделал вдох «Умиротворителя». – Вы когда-нибудь задумывались, почему Тень выглядит моложе вас?

– У вас есть теория?

– У Роберта Льюиса Стивенсона была теория, – сказал доктор Ким. – Однажды он высказал предположение, что наш хронологический возраст – всего лишь разведчик, посланный впереди «армии» тех, кем мы себя чувствуем, которая всегда отстаёт на несколько лет. По вашему мнению, майор, вы всё ещё молодой человек; самое большее, вам за пятьдесят. Это образ, который Тень получает от вас, и, следовательно, образ, который он даёт нам.

Я снова услышал шипение его ингалятора.

– Я бы предложил вам, но…

– Всё в порядке, – сказал я. – Я понимаю, что являюсь подопытным кроликом.

– Ну что, парни, готовы? – спросила Хварлген, вкатившаяся через дверной проём. Настало время продолжать.

***

Пластиковый стул был на месте. Двое лунни поставили миску на стол. Остальные лунни вплыли внутрь, сели на кровати и столпились у двери. В 7:34 вечера Хварлген прочистила горло и нетерпеливо посмотрела на меня. Я стянул штаны, сел на стул и раздвинул свои старые иссохшие голени…

На этот раз, не поднимаясь между моих ног, Тень изогнулась в своей чаше и исчезла; движение было каким-то тошнотворным, и я поперхнулся…

И вот это случилось; он был здесь. Было ли это моим воображением, или мне просто так показалось, но Тень, казался более чётким и ясным, чем был? Казалось, от него исходило какое-то свечение. Он улыбнулся.

На этот раз Хварлген не стала ждать.

– Откуда ты? – спросила она.

– Не откуда. Протокол – откуда.

– Что тебе нужно?

– Корректировка протокола, – сказал голос. Теперь всё было так чисто, что я подумал, что это, должно быть, звук. Но я наблюдал за звуковыми индикаторами на видеомагнитофоне Хварлген, и там ничего не отобразилось. Как и прежде, голос звучал только в наших головах.

– Где Другие? – снова спросила Хварлген.

– Только протокол – «где», – сказал Тень. – Точка «где и когда».

Казалось, ему нравилось отвечать на её вопросы. Он перестал мерцать, и его речь теперь синхронизировалась с движениями губ. Его движения казались знакомыми: мягкими, грациозными. Я испытывал к нему определённую собственническую привязанность, зная, что это идеализированная версия меня самого.

– Чего они хотят? – спросила Хварлген.

– Общаться.

– Через тебя?

– Это сообщение положит конец протоколу. Подключение только однократно.

Тень смотрел прямо на нас, но не на нас. Казалось, он всегда смотрел на что-то, чего мы не могли видеть. Он замолчал, словно ожидая следующего вопроса.

Когда никто ничего не сказал, изображение начало исчезать, снова становясь похожим на призрак.

И Тень превратился в существо в чаше у моих ног. Оно казалось ещё более чётким, чем раньше. Я мог видеть звёзды за ним. Это было всё равно, что видеть отражение звёзд в бассейне, только у меня было отчётливое (и неприятное) ощущение, что я смотрю вверх. Я даже проверил рукой затылок.

Так было в первый день. У нас было три сеанса и Хварлген решила, что этого достаточно. Доктор Ким попросил нас присоединиться к нему для игры в четырёхмерную монополию. Он неровно дышал к игре за её крутые ипотечные ставки и ограниченное время на их погашение. Пока мы играли, лунни смотрели фильмы в Гранд Централе. Мы слышали выстрелы и блюграсс-музыку даже издалека, всю дорогу по соединительному переходу.

***

Следующее утро мы начали с неторопливого завтрака. Я всё ещё был на диете из лунных чипсов, но у меня всё равно не было аппетита. На плакате над кофеваркой было написано D=77.

– А сколько времени осталось до рассвета? – спросил я.

– Не знаю точно; но меньше семидесяти семи часов, – ответила Хварлген. Это не являлось проблемой. Несмотря на то, что Хоуболт больше не был защищён от воздействия окружающей среды в течение лунного дня, он был бы удобен для всех, кроме шести дней лунного «полудня», и, вероятно, был бы управляемым даже тогда, в чрезвычайной ситуации. Согласно плану Хварлген, А-Вот-И-Джонни должен был прибыть и забрать нас вскоре после восхода солнца.

Хварлген первой спустилась по трубе в лазарет, за ней последовал я, за нами лунни. В Восточном стоял аромат «Умиротворителя», указывая на то, что доктор Ким уже некоторое время не спит. Он попросил, чтобы ему разрешили задать один вопрос, и Хварлген согласилась.

Что касается меня, то я был просто нанятой задницей с дыркой. Я снял штаны, и чаша оказалась у меня между ног. Игнорируя меня (или делая вид, что игнорирует), Тень в чаше превратилась в ничто. На этот раз я не почувствовал тошноты. На самом деле, всё было красиво, плавно и быстро, будто нырок кита.

– Имеется ли сообщение для нас?

Это был вопрос Хварлген. Я оторвал взгляд от пустой чаши и увидел Тень, стоящую на другом конце комнаты – или на другом конце вселенной.

– Коммуникация.

– У тебя есть сознание?

– Протокол сознателен, а я являюсь протоколом.

– Кто с нами общается?

– Другое. Не «кто».

– Оно сознательно?

– Вы в сознании. Протокол является сознательным. Другое – это не строка гдекогда.

Последовало продолжительное молчание.

– Доктор Ким… – сказала Хварлген. – Вы хотели задать вопрос.

– Вы устройство Фейнмана? – спросил доктор Ким.

– Протокол состоит из двух устройств.

– Каково расстояние между ними? – спросил доктор Ким.

– Не расстояние. Петля гдекогда.

– А откуда берётся энергия?

Словно в ответ, Тень начал мерцать и исчезать, а я наклонился над чашей (хотя я больше не верил, что Тень была внутри меня). И, словно тёмный кит, вынырнувший на поверхность, Тень свернулась в своей чаше. Я удивлялся, как столь малое могло вместить в себя столь большое.