Текст книги "Старый грубый крест"

Автор книги: Руди Рюкер

Соавторы: Терри Биссон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

***

Пока лунни убирали комнату, а Хварлген поехала в Центральный модуль, чтобы позвонить, я придвинул свой стул к кровати и сел рядом с доктором Кимом.

– Я понимаю, что он больше не получает доступ к нашей вселенной через вашу задницу, – сказал он. – Может быть, у него есть то, что ему нужно.

– Надеюсь, что так, – сказал я. – Кстати, что такое устройство Фейнмана?

– Вы когда-нибудь слышали о парадоксе ЭПР?[29]29
  Парадокс Эйнштейна – Подольского – Розена (сокращённо ЭПР-парадокс) – попытка указания на неполноту квантовой механики с помощью мысленного эксперимента, заключающегося в измерении параметров микрообъекта косвенным образом, без непосредственного воздействия на этот объект. Целью такого косвенного измерения является попытка извлечь больше информации о состоянии микрообъекта, чем даёт квантовомеханическое описание его состояния.


[Закрыть]

– Что-то связанное с Ричардом Фейнманом?

– Косвенно, – ответил доктор Ким. – Парадокс ЭПР был предложен Эйнштейном и двумя его коллегами в безуспешной попытке опровергнуть квантовую физику. Две связанные частицы разделяются. «Спин» или ориентация каждого из них неопределимы (в истинно квантовом смысле) до тех пор, пока не будет определён один из них, вверх или вниз. Тогда другой – противоположен. В тот момент.

– Даже если они находятся на расстоянии в миллион световых лет, – сказала Хварлген с порога. Она вкатилась в комнату, закрыв за собой дверь. – Я рассказала Сидрату о твоём вопросе. Ему он понравился.

– На него так и не было ответа, – пожал плечами доктор Ким.

– Другими словами, мы говорим о связи со скоростью, превышающей скорость света, – сказал я.

– Верно, – сказал доктор Ким. – Теоретически, это парадокс. Именно Фейнман доказал, что парадокс вовсе не парадокс. Что это правда. И что сверхсветовая связь, по крайней мере теоретически, возможна.

– Так вот в чём закавыка, – сказал я. – Мюонный мост.

– Ансибль, – сказала Хварлген. – Устройство для связи со скоростью, превышающей скорость света. Как я уже сказала, Сидрат согласен. То, что мы здесь наблюдаем, похоже, является своеобразной версией устройства Фейнмана. Всё, что происходит с ним здесь, происходит одновременно, возможно, как зеркальное отражение, на другом «конце».

– На другой стороне галактики, – сказал я.

– О, я думаю, гораздо дальше, – сказал доктор Ким, делая ещё один вдох «Умиротворителя». – Возможно, мы имеем дело с областями пространства и времени, которые даже не пересекаются с нашими собственными. Я даже думаю, что мы имеем дело с формами жизни, которые не являются биологическими.

***

В полдень я попросил бутерброд.

– Я собираюсь перестать беспокоиться о состоянии своего нижнего отдела кишечника, – сказал я. – Тень же перестал беспокоиться.

– Мы пока не уверены, – сказала Хварлген. – Останьтесь на лунных чипсах ещё на один приём пищи. Сегодня днём мы попробуем провести сеанс, и вы останетесь в штанах и посмотрим, что получится.

Тень, казалось, ничего не заметил. (Мне было немного обидно.) Он закрутился в своей чаше, нырнув в другую форму (мою собственную), которая, как и прежде, появилась в другом конце комнаты.

– Когда будет сообщение? – спросила Хварлген.

– Скоро. – То, как Тень произнёс это слово, прозвучало почти как название места – типа «Луна».

– Что значит скоро?

– После коррекции протокола.

Долгая пауза.

– Какого рода будет сообщение? – спросил доктор Ким. – Мы сможем его услышать?

– Нет.

– Увидеть?

– Нет.

– Почему ты никогда не говоришь, пока мы не зададим вопрос? – спросила Хварлген.

– Потому что вы – половина протокола, – сказал Тень.

– Я так и думала, – сказала Хварлген. – Мы разговаривали сами с собой!

Тень начал мерцать. Я подавил желание наклониться над чашей и понаблюдать, как он исчезает.

***

Я устал. Я вернулся в свою нору, чтобы уснуть, и впервые за много лет мне приснился полёт. Когда я встал, Хварлген всё ещё была в Восточном с доктором Кимом. Они были на телефонной конференции с Высокой Орбиталью и Квинс; они были где-то между тем, чтобы называть Тень не ET, a AD[30]30
  AD – alien device – инопланетное устройство.


[Закрыть].

Я оставил это на их усмотрение. Я поел в одиночестве (ещё один бутерброд), а затем посмотрел первую половину Бонни и Клайда с лунни. У них было что-то вроде культа Майкла Дж. Полларда. Теперь я понял, почему каждый раз, когда на станции что-то шло не так, один из них обязательно говорил: «Грязь».

Хварлген приехала в Центральный почти в девять вечера.

– Сегодня мы пропустим вечернюю сессию, – сказала она. – Сидрат и команда Q не хотят прозевать обещанное сообщение. Они боятся, что мы ускорим процесс или сотрём Тень, словно ластиком.

– Но вы же здесь главная, – я был удивлён, обнаружив, что разочарован.

– Верно. Но это всего лишь формальность. На самом деле, Сидрат уже на пути сюда с А-Вот-И-Джонни, на случай, если это сообщение произойдёт до того, как они смогут вернуть Тень на Высокую Орбиталь. Мы заключили сделку; я согласилась ограничиться сеансами по одному в день.

– Только один в день!

– Я думаю, что мы узнали всё, что собирались узнать. Всё, что он делает, – это отвечает на одни и те же вопросы, можно даже сказать, циклично. Мы отправимся утром, майор, как обычно. А пока, может сыграем в «Монополию»?

***

В ту ночь мне снова приснилось, что я летаю. Сам полёт был настолько стремительным, что я еле-еле успевал реагировать, боясь проснуться. На следующее утро, после завтрака (сосиски и яйца), я последовал за лунни по туннелю в Восточный, где нас ждали Хварлген и доктор Ким.

Хварлген настояла, чтобы я сел на своё обычное место. Как жрица на ритуале, она поставила чашу к моим ногам, затем откатилась к кровати доктора Кима. Тень изогнулась в чаше и исчезла; Тень появилась снова в синем комбинезоне, более синем, чем я помнил.

– Кто такие Другие? – спросила Хварлген.

– Они – это не «они». Они – Другие.

(Возможно, Хварлген была права, ограничивая сеансы, подумал я. Это начинало походить на словесную игру.)

– Что значит другие? – спросила Хварлген. – Другая цивилизация?

Я услышал звук, похожий на рычание. Это был храпящий доктор Ким; он заснул, опёршись на локоть, с баллончиком в руке.

– Не цивилизация. Они не во множественном числе, как вы. Не биологические.

– Не материальные? – спросила Хварлген.

– Не строка гдекогда, – сказал Тень.

– Готово ли сообщение? Могут ли его передать сейчас?

– Скоро. Протокол заполнен. Когда произойдёт обмен данными, протокол исчезнет.

Мне было интересно, что это значит. Мы, предположительно, были частью протокола. Я собирался поднять руку, чтобы попросить разрешения задать вопрос, но Тень уже мерцал, уже сворачивался обратно в свою чашу.

***

Стараясь не разбудить доктора Кима, Хварлген выгнала всех из лазарета, и мы отправились в Гранд Централ на поздний завтрак. Я не сказал ей, что уже поел. Я взял суп и крекеры.

На плакате было написано D=55. У меня оставалось меньше двух дней на Луне.

– Вам не кажется, что доктор Ким использует слишком много болеутоляющего? – спросил я.

– Ему очень больно, – сказала Хварлген. – Я просто надеюсь, что он продержится до этого сообщения, каким бы оно ни было. В то же время…

– Это вас, – сказал один из лунни. – «Диана». Они только что завершили TLI[31]31
  Интерфейс транспортного уровня.


[Закрыть] и уже в пути.

Я вернулся к своему креслу, чтобы вздремнуть, и мне снова приснился полёт. Я не видел так много снов с тех пор, как умерла Кэти. У меня не было ни крыльев, ни даже тела – я сам был полётом. Движение было моей сущностью в том смысле, что я прекрасно понимал его, за исключением того, что понимание испарилось, как только я проснулся.

Лежак был холодным. Я никогда не чувствовал себя настолько одиноким.

Я оделся, пошёл в Гранд Централ и обнаружил двух лунни, смотрящих «Бонни и Клайда», а Хварлген, свернувшись калачиком, разговаривала по телефону с Сидратом. Я и забыл, каким одиноким местом может быть обратная сторона. Это единственное место во Вселенной, откуда вы никогда не увидите Землю. Снаружи не было ничего, кроме звёзд, камней и пыли.

Я пошёл в лазарет. Доктор Ким проснулся.

– Где Сунда? – спросил он.

– Разговаривает по телефону с Сидратом и с А-Вот-И-Джонни. Они совершили TLI сразу после обеда, пока вы спали.

– Да будет так, – сказал доктор Ким. – Вы поздоровались с нашим другом?

Я увидел Тень в углу, под магнолией, у изножья кровати. Я почувствовал дрожь. Это был первый раз, когда он появился без нашего призыва. Чаша на столе была пуста.

– Привет, я полагаю, – сказал я. – Вы говорили с ним?

– Он не говорит.

– Может, мне позвать Хварлген?

– Не имеет значения, – сказал доктор Ким. – Это ничего не значит. Я думаю, ему просто нравится существовать, понимаете?

– Я всё равно уже здесь, – сказала Хварлген от двери. – Что происходит?

– Я думаю, ему просто нравится существовать, – повторил доктор Ким. – Было ли у вас когда-нибудь ощущение, когда вы запускали программу, что ей нравится работать? Существовать? Всё дело в связях, в танце частиц. Я думаю, наш друг Тень чувствует, что он не будет существовать очень долго, и…

Пока он говорил, Тень начал исчезать. В то же время тёмная субстанция закрутилась в чаше. Я заглянул туда. Оно было тёмным, но ясным и в то же время бесконечно глубоким, как сама бесконечность. Я мог видеть в нём звёзды за звёздами.

Хварлген, казалось, почувствовала облегчение от того, что Тень исчез.

– Я буду рада, когда «Диана» прибудет сюда, – сказала она. – Я не знаю, в какую сторону повернуть, в какую сторону двигаться дальше.

Я сел в изножье кровати. Доктор Ким сделал ещё вдох «Умиротворителя» и передал ингалятор мне.

– Доктор Ким!

– Успокойся. Он больше не подопытный кролик, Сунда, – сказал он. – Его кишечник больше не является дорогой, связывающей звёзды.

– И всё же. Вы же знаете, что он только для смертельно больных людей, – сказала Хварлген.

– Мы все смертельно больны, Сунда. Просто выходим на разных остановках.

***

В тот вечер после ужина мы играли в «Монополию». Тень появился снова, и снова ему нечего было сказать.

– Он не говорит, пока мы его не вызовем, – сказала Хварлген.

– Возможно, церемония, председатель, наблюдающие за ней лунни – тоже часть протокола, – сказал доктор Ким. – Как и вопросы.

– А как насчёт Других? Как вы думаете, мы их увидим? – спросил я.

– Я предполагаю, что их не нужно видеть, – сказал доктор Ким.

– Что вы имеете в виду?

– Представьте себе существо, большее, чем звёздные системы, которое манипулирует на субатомном уровне, где ньютоновская вселенная является нелогичной фантазией, которую невозможно осмыслить. Существо, воспроизводящее себя в виде волн, чтобы существовать, это одно и в то же время много. Существо, являющееся не строкой гдекогда, как называет это Тень, а серией разовых событий…

– Доктор Ким, – сказала Хварлген. Она вела осторожную, но смертельно опасную игру.

– Да, моя дорогая?

– Обратите внимание. Вы только что остановились на моём поле. Наличные или в долг?

– В долг, – ответил он.

***

В ту ночь мне приснился сон. Я проспал допоздна и проснулся измученным. Я нашёл Хварлген в Центральном, она разговаривал по телефону с Сидратом, как обычно в последнее время. Лунни менял плакат с D=29 на D=11.

– А-Вот-И-Джонни и Сидрат только что пересекли перевал Волчий ручей, – сказала Хварлген, вешая трубку.

– Они включились по полной, – сказал я.

– Они используют ускорители, – подтвердила она. – У всех есть чувство, что наше время истекает.

По договорённости это должен был быть наш последний сеанс связи. Все лунни уже были там; в жёлтых туниках они были похожи друг на друга, как пчёлы. Я сел на обычное место, что, по-видимому, было частью протокола. Я наслаждался своим положением на видном месте – особенно с тех пор, как мне не приходилось снимать штаны.

Хварлген поставила чашу на пол, и тёмный кит нырнул, красиво изогнувшись, из своей чаши, а Тень появился в образе человека.

Хварлген посмотрела на меня.

– У вас есть вопрос?

– Что произойдёт после сообщения? – спросил я.

– Я перестану существовать.

– Неужели мы перестанем существовать?

– Вы – строка гдекогда.

– Что вы такое? – спросил доктор Ким.

– Не «что». Точка гдекогда.

– Когда произойдёт сообщение? – спросила Хварлген.

– Скоро.

Он повторялся. Мы повторялись. Было ли это моим воображением, или Тень действительно казался усталым?

Хварлген, совсем как демократка, повернула свой стул к лунни, собравшимся в дверном проёме и около кровати. – У кого-нибудь из вас есть какие-либо вопросы?

Их не было.

Наступило долгое молчание, и Тень начал исчезать. Мне казалось, что я вижу его в последний раз, и я испытал чувство потери. Это же был мой исчезающий образ…

– Подожди! – хотел сказать я. – Говори!

Но я ничего не сказал. Вскоре Тень вернулась в свою чашу.

– Мне нужно немного поспать, – сказал доктор Ким, делая вдох «Умиротворителя».

– Пойдёмте, майор, – сказала Хварлген. Мы ушли, забрав с собой лунни.

***

Я сам приготовил себе обед, а потом немного посмотрел «Бонни и Клайда» с лунни. Как и они, я устал от Луны. Я устал от Тени. Устал ждать и сообщения, и прибытия «Дианы» – оба события были нам неподконтрольны.

Я прогулялся по малоиспользуемому периферийному туннелю, который вёл из Южного в Северный через Западный. Там было холодно и пованивало. Впереди я увидел новый, незнакомый свет. Я поспешил в Западный, догадываясь, что это такое. В сорока километрах отсюда высокий неровный край 17000-футовых вершин на западной окраине кратера Королева был залит солнечным светом.

До рассвета оставалось ещё несколько часов, но он уже коснулся вершин безымянных гор, проявлявшимися в небе столь же ярко, словно новая луна, луна Луны, кусками отбрасывая тени на дно кратера. Всё было будто вверх тормашками.

Мне показалось, что наблюдая за рассветом, я простоял несколько часов. Рассвет придвигался очень медленно, словно часовая стрелка, и я стал замерзать.

С Западного я срезал путь прямо в Восточный, хотя меня и не звали. Хварлген всё ещё разговаривала по телефону, и мне захотелось с кем-нибудь поговорить. Может быть, доктор Ким уже проснулся.

В лазарете пахло сенокосом Теннесси, навевая внезапные воспоминания о детстве и лете. Тень стоял в тени под магнолией, выглядя измученным. Словно старик, подумал я, который истончается.

Доктор Ким смотрел прямо на звёзды. Ингалятор выпал из его руки на пол. Он был мёртв.

***

Доктор Ким оставил четыре листа в конверте с пометкой «Сунда» с инструкциями, кому позвонить, когда он умрёт. Его дети. Они жили в четырёх разных часовых поясах, разбросанных по всей Земле. Большинство из них пробудились ото сна, но не были удивлены; доктор Ким уже попрощался с каждым.

Наблюдая за тем, как Хварлген звонит, я впервые за много лет почувствовал тоску по семье, которой у меня никогда не было. Я побрёл от Центрального вокзала обратно в Восточный. Тело доктора Кима было помещено в шлюз для медленной декомпрессии, и комната была пуста, если не считать Тени, который молча стоял в ногах кровати, подобно плакальщику. Я лёг на кровать доктора Кима и посмотрел наверх сквозь магнолию, пытаясь представить, что видели его глаза в последний момент. Рассвет ещё не коснулся купола, и галактики повисли в небе, подобно отблескам от горящего города.

Хварлген заехала за мной, и мы провели короткую службу в Центральном. Тело доктора Кима всё ещё находилось в воздушном шлюзе, но карманный Данте и ингалятор на столе представляли его. Лунни дежурили посменно, поскольку готовили станцию к приёму.

Затем мы облачились в скафандры.

***

Захоронение на Луне незаконно в соответствии по крайней мере с тремя пересекающимися правовыми системами, но Хварлген, похоже, не возражала. А-Вот-И-Джонни и Сидрат выполнили ВЛО (ввод на лунную орбиту) и попросили ей закончить всё до того, как они высадятся, чтобы они не были скомпрометированы тем, что она нарушает правила.

К тому времени, когда мы вышли наружу, лучи рассвета были уже на полпути к горам. Скоро неизменённый солнечный свет будет мчаться или, по крайней мере, скакать по дну кратера. Станция будет пригодна для жизни ещё несколько недель, по крайней мере, до середины утра; но поскольку у нас не было подходящих скафандров работы на поверхности Луны при солнечных лучах, даже во время рассвета, нам пришлось поторопиться.

Это была моя первая вылазка на поверхность за много лет. Мы с одним из лунни несли гроб (на Луне можно справиться вдвоём), в то время как Хварлген следовала за нами в своём толстом кресле ЕВЫ. Несмотря на то, что мы декомпрессировали тело доктора Кима как можно медленнее, он всё ещё раздувался в вакууме. Его лицо было полным, и выглядел он почти молодым.

Мы пронесли его сотню метров по дну кратера к довольно плоскому камню (плоские камни редкость на Луне), следуя инструкциям, найденным в конверте. Доктор Ким выбрал место для своей могилы, находясь на койке в Восточном.

Мы положили его лицом вверх на камень в форме стола, как обычно клали индейцев, чтобы стервятники могли налететь и съесть их сердца. Только здесь в небе не было стервятников. Хварлген сказала несколько слов, и мы двинулись в обратный путь. Дно кратера было наполовину освещено горами на западе. Солнечный свет окрасил их от вершины до подножия, так что мы отбрасывали длинные тени – «не в ту» сторону. Через несколько недель, с приближением лунного полдня, с его 250-градусной температурой, он превратит доктора Кима в кости, пепел и пар, а до тех пор тот будет лежать на поверхности Луны, позволяя звёздам, которые он изучал более полувека, изучать его.

***

Когда мы вернулись, зазвонил сигнал о прибытии. А-Вот-И-Джонни и Сидрат рассчитали всё идеально. Хварлген выкатилась им навстречу на двух колёсах; я же не спешил. К тому времени, как я добрался до Центрального, он был уже пуст – церемония встречи «Дианы» была в Южном. Я пошёл обратно по туннелю в Восточный. Чаша исчезла; её вернули в Другой к приходу Сидрата. Но Тень, казалось, ничего не заметил. Он стоял в ногах кровати, больше не блеклый. Впервые, казалось, что он смотрит прямо на меня. Я не знал, поздороваться мне или попрощаться. Тень, казалось, удалялся всё быстрее и быстрее, и я вместе с ним. Я потерял равновесие и упал на одно колено как раз в тот момент, когда «почувствовал» то, что гораздо позже стало известно во всём мире как Кисть.

3

Спустя одиннадцать месяцев и четыре дня в дверь моего Дорожного Лорда постучали.

– Майор Бьюли?

– Зовите меня полковником, – сказал я.

Это был А-Вот-И-Джонни. На нём был костюм из искусственной кожи, каким-то образом подсказавший мне, что он решил уйти на пенсию. Я не был удивлён. Он направлялся в Лос-Анджелес, чтобы жить со своей сестрой.

– Не собираетесь пригласить меня войти?

– Лучше, – сказал я. – Оставайся на ночь.

Это было почти так, как если бы мы были друзьями, а в моём возрасте «почти» так же хорошо, как настоящая дружба, но только почти. Я расчистил место на диване (моя фотография – та же самая – была в восемнадцатидюймовой стопке журналов), и он сел. А-Вот-И-Джонни набрал около десяти килограмм, что часто случается с лунни, когда они оказываются в тепличных условиях. Я поставил свежий кофе. Должно быть, запах кофе заставил нас обоих вспомнить о Хварлген.

– Она в Рейкьявике, – сказал А-Вот-И-Джонни. – Когда в фильме ничего не показали, для неё это стало последней каплей. Остальное она оставила на усмотрение Сидрата и Комиссии.

– Остальное? – Тени больше не было; и изображение, и вещество в чаше исчезли вместе с Кистью. Как и было обещано. – Что им оставалось делать?

– Все опросы, интервью, выборки населения. Всё, что вы читали о Кисти; всё это пришло от Сидрата и Комиссии. Но без помощи Хварлген. Или вашей, я на это случайно обратил внимание.

– Я и сам был сыт по горло, – сказал я. – Я чувствовал, что мы все немного сходим с ума. Вся та неделя была похожа на сон. Кроме того, в то время казалось, что говорить было не о чем. То, что я испытал, было буквально, как ты знаешь – как мы все теперь знаем – неописуемо. Поскольку мой контракт истёк, я вроде как сорвался и сбежал, потому что не хотел быть втянутым в какие-то сложные попытки разобраться во всём этом.

– И вы решили, что вы были единственным.

– Ну, а разве мы все так не решили? По крайней мере, поначалу.

Потребовалось несколько месяцев исследований, чтобы однозначно определить, что каждый мужчина, женщина и ребёнок на планете и за её пределами (плюс, как теперь считалось, высокий процент собак) испытали прикосновение Кисти в одно и то же мгновение. Мы были не более способны описать это ощущение, нежели собаки. Это было очень чувственно, но ни в коей мере не физически, ярко красочно, но невидимо, музыкально, но не совсем звучно – совершенно новое ощущение, неописуемое и незабываемое одновременно. Лучшее описание, которое я слышал, было от индийского режиссёра, который сказал, что это было, будто кто-то нарисовал его душу светом. Это, конечно, поэтическая вольность. Всё произошло менее чем за мгновение, но прошли дни, прежде чем кто-либо заговорил об этом, и недели, прежде чем комиссия SETI поняла, что это и было обещанное нам сообщение.

К тому времени оно стало всего лишь воспоминанием. И нам повезло, что мы все его ощутили – иначе некоторые из нас провели бы следующие несколько столетий, пытаясь описать это тем, кто этого не почувствовал. Может быть, возникла бы новая религия. Как бы то ни было, большинство людей на планете занимались своими делами, будто ничего и никогда не было, в то время как другие всё ещё пытались понять, как повлияла Кисть для детей. И на собак.

***

– Это стало горьким разочарованием для Хварлген, – сказал А-Вот-И-Джонни. Было поздно; мы сидели на улице, пили виски и ждали заката.

– Знаю, – сказал я. – Для неё это было оскорблением. Она восприняла это как «отмашку». Я могу понять её точку зрения. Наконец-то с нами связалась другая, возможно, единственная другая форма жизни во Вселенной, но ей нечего сказать. Не более чем «привет» или «как дела». Она назвала это волной от проходящего корабля.

– Может быть, потому, что это случилось со всеми, – предположил А-Вот-И-Джонни.

– И это я тоже могу понять, – согласно кивнул я. – Мы все решили, что это произошло только с нами.

Один из моих названных внуков подъехал на велосипеде, везя черепаху. Я дал ему за неё доллар и положил её в картонную коробку под трейлером вместе с двумя другими черепахами.

– Я плачу детям, чтобы они подбирали их на дороге, – пояснил я. – Затем после захода солнца я отпускаю их, подальше от трассы.

– Что касается меня, то я настроен более оптимистично, – сказал А-Вот-И-Джонни. – Может, дети, которые испытали на себе Прикосновение Кисти, вырастут другими. Может они станут умнее или будут менее жестокими.

– Или, хотя бы собаки, – сказал я.

– А что вы об этом думаете? – спросил он. – В конце концов, вы были первым контактёром.

– Я был просто образцом для корректировки протокола, – сказал я. – И я получил такое же сообщение, как и все остальные, не больше и не меньше. Я в этом убеждён. Я просто привык, соответствовать ожиданиям.

– Так вы не были разочарованы?

– Я разочарован тем, что доктору Киму не довелось испытать это на себе. Но кто знает, может быть, он и испытал. Что касается меня, то я старик. Я не ожидаю, что вещи будут что-то значить. Я просто наслаждаюсь ими. Вот, посмотри.

Далеко на западе между Слэб-Сити и ближайшей звездой вздымалась гряда голых вершин, раскрашивая наши трейлеры нисходящей мглой. Столкновение фотонов вызвало шквал красок в небе над головой. Мы молча наблюдали за заходом солнца; потом я взялся за один конец коробки, а А-Вот-И-Джонни за другой, и мы оттащили её к куче валунов на краю пустыни и положили черепах на ещё тёплый песок.

– Вы выпускаете их каждую ночь?

– Почему бы нет? – сказал я. – Может быть, это те самые черепахи на всём пути вниз[32]32
  «Черепахи на всём пути вниз» – юмористическое выражение проблемы бесконечного регресса. Это высказывание отсылает к мифологической идее о том, что земля покоится на спине большого зверя (Мировая Черепаха/Черепаха) или зверей (Мировые Слоны). Эти звери, в свою очередь, стоят на спине другого зверя. По одной из версий, это гигантская черепаха, которая плавает в бесконечном океане, В другой версии это ещё одна черепаха, стоящая на колонне черепах, продолжающейся бесконечно.


[Закрыть].

Но А-Вот-И-Джонни шутки не понял. Ведь, как однажды сказал Чак Берри, ты никогда не знаешь чем закончится представление.