Текст книги "Старый грубый крест"

Автор книги: Руди Рюкер

Соавторы: Терри Биссон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

– В любом случае, этого достаточно, – сказал я. – Я проделал хороший путь самостоятельно. Теперь это действительно похоже на мой личный рекорд.

– Я хочу, чтобы ты попробовал записать это последнее число! – настаивал Джек, выглядевший очень взволнованно. – Ты увидишь, что его там нет! – он протянул мне свой простой карандаш, 2Т, сделанный в Китае.

Просто чтобы доставить ему удовольствие, я попытался записать число, которое не смог произнести, но, конечно же, когда я добрался до последней цифры, грифель сломался. – Это глупо; – сказал я. Джек же был в полном восторге. Он протянул мне свою шариковую ручку. В ней закончились чернила на долбаной последней цифре. – Я сдаюсь, – я отбросил ручку в сторону и пожал плечами. – Какая мне разница, если я посчитаю ещё одно число? Я уже бессмертен. Гордая, одинокая фигура на бескрайних снежных полях.

– Ты описал мою жизнь в двух словах, – прокричал Джек. – До этого момента.

– Почему ты выглядишь таким счастливым?

– Потому что я больше не один, – сказал он. – Нас двое, я и ты, Берт. Я не сумасшедший. Ты нашёл дыру!

– Какую дыру?

– Дыру в числовой строке. Того числа, которое ты хотел назвать, – его там нет, говорю тебе. Вот почему ты не мог произнести его или записать. Число пропало, Берт. И теперь, когда ты наткнулся на большое недостающее число, ты сможешь заметить и те, которые поменьше.

– Я думал, твоя волшебная шапочка заставила меня сосчитать все до единого числа до базового лагеря Гугол.

– Она не могла не перепрыгивать через дыры. Как камень, несущийся по воде. Предположим, ты начнёшь считать в обратном порядке. Я сейчас поверчу свой «Уортлберри», чтобы убедиться, что он помечает числа, которые ты пропустил.

– Я что теперь должен тащить свою усталую обратно из базового лагеря Гугол? – воскликнул я.

– Начинать с предгорий – просто прекрасно, – сказал Джек. – Мы ищем меньшие недостающие числа. Не швейцарский сыр с горной вершины, – он протянул мне волшебную шапочку. – Предположим, ты считаешь в обратном порядке от своего предыдущего рекорда. 12 345 893…

– Как ты все их запомнил?

– Математики не впадают в маразм, – ответил он.

– Они просто сходят с ума, – пробормотал я. Но я сделал так, как мне сказали. Я решил, что я в долгу перед Джеком. Я натянул шапочку, лёг на спину, закрыл глаза и начал считать овец, перепрыгивающих через забор задом наперёд, хвостом вперёд…

Вы когда-нибудь рассматривали овечий хвост?

Это была грязная работа, но кто-то должен был её выполнить. Стадо столпилось вокруг меня. Мы пересекали пастбища на вершинах холмов, спускались по заросшим кустарником оврагам и выезжали на кукурузные поля за городом.

– Просыпайся, – сказал Джек. Я проснулся. Я сел. Джек сунул мне под нос свой «Уортлберри».

– Вуаля, – сказал он.

– Поздравляю, – сказал я. – Ты нашёл шесть чисел, которых не существует.

– Три, – Джек покачал головой. – Наша установка регистрировала числа по обе стороны от каждого пропущенного числа, так как не-числа не могут быть отображены. Ты не видишь дыры. Ты просто видишь всё вокруг. Не-дыры.

– Хорошо, – сказал я. – Неважно.

Мы пошли завтракать. Овсянка была комковатой. Интересно, комочки – это не овсянка, или овсянка – это не комочки?

Пока я размышлял обо всём этом, Джек сделал несколько телефонных звонков друзьям-математикам – в банковском деле, в сфере коммуникаций и в правительстве. Математики есть везде. Я слушал вполуха; разговоры звучали так, будто Джек спорил со всеми, с кем разговаривал. Как обычно. Через некоторое время он повесил трубку и кратко изложил мне ситуацию.

– Те числа, которые мы обнаружили пропавшими, никогда не использовались в качестве идентификационных номеров для банковских счетов, телефонных номеров, веб-адресов – нигде. Но это никого не волнует. Мои так называемые коллеги не понимают сути дела. Вместо того, чтобы задаваться вопросом, почему эти конкретные числа трудно использовать, люди просто пропускают их мимо. Никто не тратит время впустую, беспокоясь о недостающих числах.

– Но у тебя же есть время, чтобы тратить его по пустякам, – сказал я. – Верно?

– Неверно, – сказал Джек, очень напряжённо. – Неверно, что я трачу время впустую. Я готов рассказать тебе свой секрет. Я надеюсь, ты не подумаешь, что я зашёл слишком далеко.

На какое-то параноидальное мгновение я воспринимал его глаза, словно светящиеся иллюминаторы, а его голову контейнером, в котором внутри сидит инопланетянин. Но я не мог отгородиться от него. Я должен был позволить ему говорить. Кроме него, у меня никого не было.

– Рассказывай, – сказал я. – Мы всё равно останемся друзьями.

– Я больше не хочу быть знаменитым, – сказал Джек со вздохом. – Будет достаточно, если я смогу убедить только одного человека. Пусть им будешь ты, Берт. Мой секрет касается определённого очень небольшого числа людей. Его. Блядь. Там. Нет.

– Не бери в голову всё это, – сказал я, чувствуя себя неловко. – Я плохо спал.

Джек уставился на столешницу. Он прищурил левый глаз и уставился одним глазом на кончик своего пальца.

– Сделай так, Берт. В поле зрения есть отверстие, где зрительный нерв соединяется с глазным яблоком. Но ты никогда не видишь дыру. Ты видишь всё вокруг. – Он взмахнул рукой. – Выбери место на столешнице, пристально посмотри на него и двигай кончиком пальца от правой стороны к центру. В определённый момент кончик твоего пальца исчезнет. Начинай около двух часов, на полпути к правому краю твоего поля зрения.

Я попробовал и надо же – сработало. Чёрт возьми, я мог бы засунуть в дыру целых два кулака. Забавно, что я никогда не замечал такого раньше, хотя дыра прямо перед моим носом на протяжении восьмидесяти лет.

Гектор бочком подошёл к нашему столику, разглядывая нас.

– Вы позавтракали, сеньоры?

– Всё в порядке, – сказал я, уставившись на свой безымянный палец. – Ты можешь убрать со стола, если хочешь.

Мы с Джеком вышли во внутренний дворик позади «Конца путешествия» и сели бок о бок в кресла-качалки, глядя на кукурузное поле позади нашего дома престарелых.

– Дыры создают мир, – сказал Джек. – Мир – это число, дыры – это земля. Феноменологически говоря, иллюзии пространства, времени и материи – все они являются результатом психической работы, которую мы выполняем, чтобы не замечать недостающие числа.

Я размышлял над этим. Я чувствовал себя умным.

– Как ты думаешь, какая самая маленькая дыра?

Джек улыбнулся мне, довольно и лукаво.

– Четыре, – сказал он, наконец. – Его нет. Это слово – всего лишь звук. Отрыжка, пердёж, громкий звук. Нет никакой четвёрки.

Каким-то образом я знал, что он был прав.

– Четыре, четыре, четыре, – сказал я, проверяя. – Четыре, четыре, четыре, четыре, четыре.

– Просто звук, – повторил Джек. На кукурузном поле три или, может быть, пять ворон разговаривали друг с другом. – Кар-кар-кар, – проговорил Джек, вторя им. – Божий глас. Вокруг дыр.

– Ты знал об этом с самого начала? – сказал я, восхищаясь его мудростью.

– Вот почему я сказал своим студентам, изучающим бизнес-математику, что 2+2=5, – сказал Джек. – И именно поэтому меня уволили. Ты не был готов услышать меня раньше. Но теперь готов. Дыры повсюду.

Мы сидели там, раскачиваясь и улыбаясь, а позже пошли смотреть телевизор. Это было веселее, чем обычно, зная, что стены, потолок и экран телевизора на самом деле не были прямоугольниками. Возможно, это были сплющенные пятиугольники, или гуголгоны, или, чёрт возьми, узлы в почти сплошной паутине человеческого языка.

Одно можно сказать наверняка: ничто не является квадратным.

Терри Биссон, Руди Рюкер
Ничего не потеряно

Впервые я повстречал Джека, когда мы прозябали в приюте для престарелых «Конец путешествия» в Харродс-Крик, штат Кентукки. Однажды какие-то учёные открыли нечто, что они обозвали словом блюджин, лучшее из всех лекарств. «Конец путешествия» обанкротился. Благодаря блюджин общество могло снабжать нас, старикашек, и освободить нас от внимания. Костлявый скот на лугах.

Нам всё ещё нужно было жильё, поэтому они открыли несколько заброшенных загородных кондоминиумов. Таких вокруг предостаточно, учитывая сокращение населения и возрождающуюся страсть к городской жизни. Мы с Джеком оказались в главной спальне с бежевым гипсокартоном и двумя односпальными кроватями. Наши жёны были мертвы, ну, вы понимаете.

Там, где мы жили, не было никого, кроме нахлебников-старикашек в ветхих застройках «Лондон Эрлс» недалеко от шоссе 42 близ Гошена, среди полей и чахлых деревьев. Предоставлены сами себе. У нас были телевизоры с большими экранами, дешёвые, словно моча, сделанные на основе кожи кальмаров.

Парень по имени Гектор раз в неделю приезжал в «Лондон Эрл кондос» со своей командой. Они упаковывали и забирали любого из клиентов, которые «сдавали», и раздавали пакеты с едой и таблетки блюджин оставшимся. Таблетки были в дефиците; за раз можно было получить не больше семи.

Мои дети сказали, что они были рады новому лекарству, но я беспокоился, что, возможно, это не так. Я вспомнил, как я относился к своим собственным родителям. Они продержались дольше, чем я рассчитывал.

С блюджин я сам мог бы дожить до ста лет. До конца в ясном сознании, всё ещё разговаривающий, всё ещё дающий советы. Фу. Я сказал детям, чтобы они не чувствовали, что им нужно поддерживать тесный контакт. Хватит.

Тем временем у меня был мой друг Джек и другие полоумные знакомые, живущие с нами в «Лондон Эрл кондос». По сути, своего рода спектакль. Блюджин поднял уровень флирта на ступеньку выше. У меня была подруга по имени Дарли – великодушная красавица в своём роде: пухленькая посерёдке, но ещё более пухлая сверху и снизу. Она продавала косметику Кэринг Кейт через социальные сети в течение двадцати или тридцати лет. Она даже заработала легендарный розовый кожаный кейс для образцов Karing Kate, который всегда носила с собой.

Тощий Джек встречался с тощей деревенщиной из округа Аллен по имени Амара. Большую часть своей жизни она была бэк-вокалисткой, даже гастролировала с Вадди Пейтона и его Джампер Кэйбле. Она всё ещё выглядела довольно мило в своих гугл-очках, даже несмотря на то, что они были подделкой из магазина всё-за-доллар. Благодаря очкам Амара записывала почти всё, что видела. Но не обращайте внимания – вы же не хотите слышать о фигуре Дарли или гугл-очках Амары. Старикашки вызывают тошноту. Мы знаем своё место – «Лондон Эрл кондос».

То, о чём я действительно хочу вам рассказать, – это наше путешествие в друговёрс с Джеком – и как мы сбежали оттуда.

Это началось однажды вечером, когда мы с Джеком были в нашей ванной с двумя раковинами и принимали на ночь наши таблетки блюджин. Маленькие, пастельно-голубые, словно мелки, футбольные мячики. Мы принимали таблетки просто, чтобы не забыть их принять. Третий или четвёртый вечер подряд Джек не мог с этим справиться. Его таблетка блюджин упала на пол, издала тихий щелчок и скрылась из виду.

– Ну что ж, – сказал Джек, поворачиваясь, чтобы выйти из ванной. – Ещё одна пропала.

– Ложись на пол и ищи её! – закричал на него я. – Ты же знаешь, что случится, если ты пропустишь слишком много приёмов.

– Я стану таким, будто меня сбили на дороге, – сказал Джек. – По крайней мере, так говорит Гектор. Но это медленный процесс.

– Не такой уж медленный, – с театральным вздохом я наклонился, чтобы заглянуть к основанию шкафчика под раковиной. Это то, что я могу сделать для своих друзей.

– Когда что-то маленькое падает на пол, оно исчезает, – сказал Джек. – Конечно, ты это не мог не заметить, Барт.

Берт, – пробормотал я. Он всегда забывал моё имя.

– А если искать, то становится только хуже, – продолжил Джек. – Элементарная квантовая механика. Эффект наблюдателя. Электрон не имеет определённого положения, пока его не наблюдают. Выпавшая таблетка не будет полностью потеряна, пока вы её не отыщете. А затем её волновая функция ускользает в сторону. Через все измерения.

Наклониться легко, а вот выпрямиться трудно. Однако я справился с собой и посмотрел Джеку в глаза, чувствуя, как мой пульс стучит в ушах.

– Через изменения?

– Измерения! – Джек рассмеялся мне в лицо. – Я объяснял тебе всё это прошлой ночью, Берт. Когда мы сидели на крыльце и смотрели, как машины растворяются в ночи. Ты что, забыл? Или, может быть, не обратил внимания.

– Конечно, обратил, – солгал я. Джек был профессором на пенсии. Он обладал монотонным голосом, из-за чего его было легко игнорировать, словно гул от плохого усилителя. К тому же у меня плохой слух. К тому же я был занят подсчётом машин. Вышедшему на пенсию бухгалтеру хобби просто необходимо.

– Объясню ещё раз, – сказал Джек. – На этот раз будь внимательнее.

Мы разлили Early Times[12]12
  Марка американского виски.


[Закрыть] и устроились в креслах-качалках, стоявших бок о бок на потрескавшейся, отслаивающейся бетонной плите, которая служила парадным крыльцом «Лондон Эрл кондос». Мы наблюдали другие кондоминиумы, вонючие сорняки, увитые виноградом деревья и старую добрую трассу №42, которая проходила от Луисвилла до Гошена и далее до Цинциннати. Теперь, когда межштатные дороги были приватизированы, на них было много движения.

Был август, и пронзительно звенела саранча. Мне всегда нужно было помнить, что устойчивый звук на самом деле не был у меня в голове. Август. В «Лондон Эрл кондос» не было кондиционеров, но благодаря блужданию полюсов, лето в Кентукки уже не было таким жарким.

Джек свернул нам две сигареты из своей верной пачки табака «Баглер». Лишь изредка он терял его. «Баглер», конечно, был нелегальным, но Джек брал деньги у Гектора, расплачиваясь с ним лягушками, которых он ловил в бассейне «Лондон Эрл кондос» с зелёной обезжиренной водой. Лягушачьи бои. Гектор был глубоко погружён в местный бизнес лягушачьих боёв. Дрессировщики приклеивали к головам лягушек шипы саранчи и натравливали их друг на друга, словно маленьких кровожадных единорогов. Но я отвлёкся.

Джек всё ещё объяснял, как вещи исчезают. У него был свой способ объяснения.

– Итак, я оказался в такой ситуации, – говорил он. – С докторской степенью по математике, клянусь зубами, и без работы. К счастью, я поступил в Колледж Знаний в Некст-Экзит, штат Индиана. Я уверен, ты слышал о нём.

– А кто не слышал? – ответил я, хотя, разумеется, не слышал.

– Преподавал там неполный рабочий день почти пятьдесят лет. Вышел в отставку в качестве почётного адъюнкта. За время работы я провёл много исследований. В какой-то момент я объединился с профессором физики, Чендлером как-то там; чувак занимался теорией струн. Я считал, а он, так сказать, тянул за ниточки. Чендлер предполагал, что существует бесконечно много альтернативных вселенных. Мы надеялись, что сможем найти их. Чендлер решил, что если бы мы смогли, он бы получил Нобелевскую премию. Что касается меня, то я охотился за Золотым Пи.

– Это ещё что такое?

– Греческая буква. Золотая Пи. Большая премия по математике. Я уверен, ты слышал о ней.

– А кто этого не слышал? – сказал я, хотя, разумеется, не слышал. – Сверни мне ещё одну.

Самокрутки Джека были идеальны; они были очень аккуратно скручены. Он зажёг спичку «зажигай-где угодно» – у него был полный карман таких. Я наклонился к огню и глубоко затянулся резким, успокаивающим табачным дымом. Мгновенная головная боль, мгновенное умиротворение. Раньше они давали папиросы психически больным. Но теперь блюджин их заменил.

– В те дни мы были амбициозны, – мечтательно сказал Джек. – Не то, что сейчас.

– Так что же случилось с этим Чендлером? – спросил я.

– Ну, я придумал математический инструмент для упрощения его теорий. Метод перенормировки. Оказалось, что вселенных вовсе не бесконечно много. Они нейтрализуют друг друга. Например, из-за условий исправления. И, в конце концов, их осталось всего две. Наша – и ещё одна. Своего рода эхо. Мы назвали её друговёрсом. А потом Чендлер пропал.

– Он не был счастлив?

– Ему не понравился друговёрс. Ему не понравилось потеря всех этих бесконечные миров. Он впал в депрессию, а потом однажды не пришёл на работу. Мне пришлось пару недель прикрывать его занятия, пока они не нашли нового учителя физики. Придурок. Не хотел работать со мной над теорией друговёрса. Поэтому я перешёл к другим проектам. Но я узнал от Чендлера достаточно, чтобы понять, куда пропадают потерянные вещи. Они падают в друговёрс.

– Так что это не моя вина, когда я не могу найти что-то, – сказал я. – Такое мне по душе.

– Мне тоже, – Джек свернул ещё одну сигарету. Был прекрасный вечер, старое шоссе походило на звёздную реку. – Хотя это проблема – каждый вечер терять таблетку блюджин. Это не то же самое, что потерять контактные линзы или обручальное кольцо, или ещё что-то несущественное.

– Ароматы? – произнёс знакомый голос позади нас. – Чувственные эссенции? У Кэринг Кейт есть всё.

Это была Дарли, постукивающая по своему кейсу с образцами. С ней была и Амара. Они делили фруктовое мороженое. В еженедельном продуктовом наборе каждому положена пинта бурбона и семь порций фруктового мороженого. Мы с Джеком съели наше мороженое несколько дней назад, или потеряли его дав ему растаять. Но Амара знала, как распределять продукты по частям.

Как настоящие джентльмены из Кентукки, какими мы и являемся, Джек и я предложили дамам свои кресла-качалки и плюхнулись на пару металлических садовых стульев, которые я стащил из одного из сгоревших кондоминиумов, окружавших «Лондон Эрл кондос».

– Джек уронил свою таблетку блюджин на пол, и теперь она исчезла, – сказал я Дарли. – И так уже две ночи подряд. Или четыре.

– Сгинула, пропала, исчезла, – сочувственно сказала она. – А поиски бессмысленны.

– Вещи просто пропадают, – согласилась Амара. Трудно поверить, что она была певицей. Сейчас голос у неё был тонкий, точно бумага. – Я знаю об этом с тех пор, как гастролировала с Вадди Пейтоной. Вы когда-нибудь задумывались, почему он так много говорил между песнями?

– Дорогая, расскажи нам, – сказал Джек, сворачивая пару самокруток для женщин. Как будто мы снова были старшеклассниками. Когда темно, можно быть плохишами.

– Вадди так много говорил, потому что постоянно ронял медиаторы, – сказала Амара. – Он заставлял меня ползать на четвереньках, ища их, пока он трепался. Конечно, я никогда их не находила. У меня всегда были запасные в кармане, так что я могла сунуть ему новый. Но я не торопилась. Мне нравилось слушать его риффы. Он просто отжигал, когда понятия не имел, о чём говорить.

– Ему следовало стать профессором, – заметил я.

Джек притворился, что не расслышал. В его голосе появились сократические нотки.

– Вы когда-нибудь задумывались, куда пропадают потерянные вещи?

– Когда моя бабушка теряла какую-нибудь вещицу, она говорила, что та улетела на Луну, – сказала Дарли. – Хотя я никогда в это не верила.

– Вещи должны куда-то деваться, – задумчиво сказала Амара.

– Вот именно, – согласился Джек. Он поднял палец в философском стиле. – Я только что объяснял это Барту. Потерянные предметы попадают в друговёрс, параллельный мир, находящийся рядом с нашим.

– Вау, – сказала Амара, доедая фруктовое мороженое. – Разве вам не нравится слушать Джека?

– Не особенно, – сказала Дарли. – Он учёный. Я называю таких «Чудо-кролики».

– Я приму это как комплимент, – сказал Джек, умело облизывая и заклеивая очередную крошечную самокрутку.

– Если ты знаешь, куда всё пропадает, давай принеси нам что-нибудь, – сказала Амара. – Держу пари, что тот мир полон грёбаных медиаторов. К тому же, мне бы не помешало приключение. Жизнь здесь, когда никуда нельзя выйти, уже достала меня.

– Ты могла бы позволить себе немного её изменить, – сказала Дарли. – У Кэринг Кейт есть продукт, который… – Амара пристально посмотрела на неё. Дарли сменила тактику. – Я тоже устала сидеть взаперти. К тому же у меня пропала серёжка. Симпатичная подвеска с маленькими золотыми палочками.

– А у меня пропал мой новый слуховой аппарата, – пожаловался я. – Маленький ублюдок держался около десяти минут, а потом выскользнул. И у меня нет права получить новый ещё целый год.

– Что означает, что ты и дальше будешь неправильно понимать всё, что я говорю, Барт, – сказал Джек.

– Берт, – пробормотал я.

– Одна проблема, – сказала Дарли. – Если мы отправимся в этот друговёрс – что насчёт тех юных мстителей, которые стреляют в нас каждый раз, когда мы выходим за пределы территории «Лондон Эрл»?

– Да, они просто развлекаются, – сказала Амара. – И стрелки они так себе.

– По словам моего давно пропавшего друга-физика Чендлера, – Джек снова поднял свой палец словно философ, – друговёрс находится бесконечно близко к нам. Нам даже не нужно было бы сходить с крыльца, чтобы попасть туда. Если бы мы могли найти пространственную трещину. И было бы легче, если бы мы стали меньше. Так сказать, более несущественными. Большая часть пропавших предметов, прямо скажем, крошечные с точки зрения размеров. А мы тяжёлые и громоздкие.

Дарли впилась в него взглядом.

– Ну, – глядя на неё Джек решил уточнить, – по сравнению с таблеткой блюджин. Или с зубочисткой. Или со слуховым аппаратом.

– Давайте воспользуемся наукой, – предложила Амара. – наукой об атомах. Мы полностью состоим из атомов, верно?

Джек кивнул.

– Тогда давайте просто уменьшим наши атомы! Тогда мы и сами уменьшимся.

– Это глупо, – сказал я, пытаясь быть полезным. – Атомы уже настолько малы, насколько это возможно. Как ты собираешься их ещё уменьшить?

– Твои атомы были меньше, когда ты был ребёнком, мистер умник. Всё, что нам нужно сделать, это снова сделать их такими же маленькими.

В этом вроде был смысл, пока я не задумался.

– Амара, это связано с путешествием во времени, а у тебя даже часов нет.

– Пожалуйста! – закричал Джек. – Давайте будем придерживаться моей твёрдой, как алмаз, логики. Вот факты. Дело в том, что уменьшить материал очень трудно, а уменьшать людей ещё труднее. Может быть, даже невозможно.

Дарли впилась в него взглядом.

– По крайней мере, очень трудно, – он налил нам в бокалы Early Times. – Только наука способна завести вас настолько далеко. Может быть, нам стоит просто забыть об друговёрсе.

Early Times способствует тому, чтобы что-то забыть. Мы пили в тишине, пока стрекотали сверчки. Амара постукивала ногой, следуя их ритму, когда вдруг сказала:

– А разве математика – не наука? И разве музыка не состоит из математики? В музыке можно уменьшить стопы.

Мы втроём дружно хмыкнули.

– Серьёзно. У Вадди на банджо играл один чувак-иранец. У него были огромные ноги, но он мог сделать их меньше, задерживая дыхание, когда он исполнял «Утопи щенка»

– Я ненавижу эту песню, – сказала Дарли. – Она злая и печальная. Заставляет меня чувствовать себя одиноким ничтожеством.

– Вот что такое блюграсс, – с гордостью сказала Амара. – Этот парень использовал «Утопи щенка», чтобы снять ботинки, когда у него распухали ноги, а распухали они почти каждый вечер после концерта. Он сидел на краю сцены, затаив дыхание, и играл всё быстрее и быстрее, а моя работа заключалась в том, чтобы стаскивать с него ботинки. К тому времени, как я их снимала, он уже синел. А ботинки были из змеиной кожи от Тони Лама.

– Хммммм, – задумчиво промычал Джек. – Тони Лама сделаны на славу. А этот трюк немного напоминает Иззинтит, тайное математическое упражнение, разработанное древними ассирийцами и используемое при поиске нуля. Задокументировано клинописью и в папирусе Ринда[13]13
  Папирус Ахмеса (Ринда) – древнеегипетское учебное руководство по арифметике и геометрии периода XII династии Среднего царства (1985-1795 гг. до н. э.).


[Закрыть]. Интересно, что изменения в «Утопи щенка» происходят в уменьшающейся хроматической гамме. Если бы она была сыграна достаточно быстро, и если бы мы достаточно долго задерживали дыхание, что ж, может быть…

– Я думаю, что это должно быть в G, – сказала Амара.

– Большинство людей играют её в G, – сказал я. – Так получилось, что у меня на кальмарофоне есть «Утопи щенка». Играет сам мастер блюграсс-банджо Джей Ди Кроу. И у меня есть ускоряющее приложение.

Джек посмотрел с сомнением.

– Пойми, что размер – это только часть проблемы, – сказал он. – Нам также нужна трещина. Складка в пространстве-времени.

– Тебе нужна складка? – бодро спросила Дарли. Она постучала по боку своего розового кожаного футляра для образцов. – У Кэринг Кейт есть прототип крема от складок. У меня есть экспериментальный образец.

– Разве крем от морщин не избавляет от морщин? – в словах Джека всё сильнее звучало сомнение.

– Только не этот, – ответила Дарли. – Он создан для того, чтобы их создавать. Это что-то вроде обратной ипотеки. Он для девушек, которые хотят выглядеть готично и пресыщенно. Если он получит одобрение, его назовут «Земная женщина».

Итак, сначала мы допили виски. А потом мы все затаили дыхание, пока Джей Ди Кроу на моём кальмарофоне ворвался мелодией «Утопи щенка», словно бульдозер в розарий. Безумная, одинокая музыка заставляла меня чувствовать, что ничто не имеет значения. Я был одиноким стариком, угасающим, забываемым и забытым. И, задерживая дыхание, я чувствовал, что вот-вот потеряю сознание. Всё становилось очень странным, словно я истощался.

Крем от морщин «Земная женщина» прилагался к аппликатору, который к тому времени, когда Дарли закончила укладывать полоску на крыльце, стал размером с лопату. Полоса свернулась сама по себе, и теперь это была молочная река – или каньон, полный тумана. Джек нырнул внутрь. Всё ещё затаив дыхание, мы все последовали за ним, стремясь вдохнуть свежий воздух или умереть, пытаясь это сделать. Где-то неподалёку начала каркать ворона.

Я упал, но, казалось, пролетел всего несколько футов, прежде чем с глухим стуком ударился задницей о грязную землю. Я огляделся, хватая ртом воздух. Дарли и Амара стояли по обе стороны от меня, выглядя потрясёнными. Джек уже был на ногах, отчаянно роясь в карманах.

– Потерял свой табак! – сказал он. – Должно быть, он выпал из моего кармана во время перехода.

– Давайте послушаем во имя Кэринг Кейт, а? – сказала Дарли.

Мы находились на голом глинистом поле, усеянном камнями размером с мусорные баки. Небо над головой было бледного жёлто-оранжевого оттенка, как будто мы находились внутри гигантского праздничного воздушного шара. Несколько больших птиц кружили высоко над головой.

Джек улыбался, несмотря на потерю своего табака. В его голосе появились торжествующие нотки.

– Мы сделали это! – воскликнул он. – Мы вошли в историю! Мы – первые люди, перешедшие из нашей вселенной в друговёрс.

– Думаю, ты ошибаешься, – возразила Дарли. Обеими руками она указала на край поля, где на одном из камней сидел мрачный мужчина с белой козлиной бородкой. Он был одет как полковник из Кентукки, в серый сюртук с вырезом и галстук-шнурок. Он сворачивал самокрутку из пачки табака, лежавшей у него на коленях.

– Это же мой табак! – Джек поспешил к нему, и мы последовали за ним. Мужчина поднял глаза, когда мы приблизились, а Джек, увидев его лицо, остановился как вкопанный.

– Чендлер!

– Джек! Это ты?

– Да, это я, и я полагаю, что это моя заначка, – сказал Джек твёрдо, но дружелюбно. – Я бы хотел получить её обратно, если не возражаешь.

Чендлер покачал головой.

– Кто нашёл – тот хозяин, – сказал он. – Местный закон. Но я был бы рад свернуть для вас несколько самокруток.

Так он и сделал. Его движения были почти такими же выверенными, как у Джека.

– У кого-нибудь есть спички? – спросил Чендлер, передавая самокрутки по кругу. – Табак и спички здесь трудно найти.

Джек вытащил из кармана комбинезона кухонную спичку.

– Мы здесь надеемся, – сказал он, – что принцип взаимовыгоды верен для обоих миров.

Оказалось, что так оно и есть.

Мы курили, пока Джек и Чендлер обсуждали прошлое.

– То, что существует только одна дополнительная вселенная, сбило меня с ног, – сказал Чендлер. – Я был готов оставить профессорскую должность. По какой-то безумной прихоти я начал подрабатывать в KFC.

– Это объясняет странную одежду, – прошептала Амара.

– Работники KFC не одеваются как полковник Сандерс, – прошептала Дарли.

– А ты когда-нибудь заглядывала на их кухню? – прошипела Амара.

– Говорите громче! – огрызнулся я. – Но ведите себя потише, – мне хотелось услышать Чендлера.

– Работа в KFC была ошибкой. Вся эта скользкая, прыщавая кожа. С жировыми бляшками. Конечно, я был подавлен из-за друговёрса, но теперь я был склонен к самоубийству. Вернувшись в свою жалкую съёмную комнату, я позволил дурным чувствам взять верх, и я начал – ослабевать. Уменьшаться. Истощаться. Я проскользнул через трещину и оказался в друговёрсе. – Он остановился, оглядываясь по сторонам. – Да, я нашёл другой мир, но я застрял в нём. И он настоящая помойка. Только посмотрите.

Он повёл нас через поле туда, где оно заканчивалось низким обрывом.

– Здесь столько всего! – сказала Амара. – Похоже на двор моей кузины Джесси.

В самом деле, мы смотрели на широкую бесплодную равнину, усеянную пирамидами мусора, которые возвышались даже выше нашего утёса. Небо было всё в кремовых и персиковых тонах.

– Вон там куча гигантских ключей, – сказала Дарли, указывая на ближайший из холмов.

– И доски для сёрфинга забавной формы, – сказала Амара, указывая на другую кучу неподалёку.

– Это медиаторы для гитар, – сказал Джек. – Не забывай, что мы весьма миниатюрные.

– Дома я больше, чем медиатор, – запротестовала Дарли. – Почему я должна быть меньше здесь, чем он?

– Мы выглядим меньше, потому что находимся дальше, – спокойно сказала Амара.

– Дальше от чего? – спросил я.

– Ты бы понял, если бы мы с Чендлером смогли научить тебя основам механики сплошных сред в масштабе пространства-времени, – сказал Джек.

– Но такая попытка была бы совершенно донкихотской, – сказал Чандлер. Они с Джеком обменялись снобистским, понимающим взглядом, словно дерьмовые артисты, какими они и были.

– Ты видишь, Берт? – спросила Амара. – Я права.

Я уставился на равнину. В каждом из зиккуратов обширной равнины сокровищ хранилась разная категория потерянных вещей. Гигантский стог сена с длинными ногами и линзами – очками размером с тарелку. Собор из золотых обручей – обручальных колец. Тикающая стопка угрожающих машин – часов. Гора одиночных носков. Другие, менее легко поддающиеся классификации курганы простирались вдаль, насколько хватало глаз. И среди прочего всего в четверти мили от нас…

– Куча таблеток, – сказал, указывая на них, Джек. – Мы здесь для того, чтобы забрать мои таблетки блюджин.

– Кто все эти люди? – спросила Дарли. – Там, внизу.

Среди пирамид горестно толпились мужчины и женщины в обычной одежде, суетясь, как муравьи.

– Укладчики и сортировщики, – сказал Чендлер. – Пропавшие без вести, вроде меня. Люди, позволяющие себе исчезнуть. Мы никогда не разговариваем. Мы тратим своё время на то, чтобы разбираться со всем этим дерьмом. Будто что-нибудь из этого может когда-нибудь пригодиться.

– Это что – трудотерапия? – поинтересовался Джек.