Текст книги "Тюрьма для свободы (СИ)"

Автор книги: Рубен Ишханян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

3
Юность

День был ясный, но Рэну было грустно. Глаза готовы были увидеть на чистом небе тучи, а место витающих птиц – капли дождя. Все пространство стало каким-то серым и скучным. Сердце у него билось не в такт, голова болела, и единственным способом успокоиться было закурить вдали от дома, прогуливаясь по неисследованным улицам. Причину такого упадка настроения с течением времени он забыл, но в этот период в его жизни было много взлетов и падений. Воздуха не хватало, чтобы наполнить легкие, а дым сигареты хоть и вовсе лишал этой возможности, в то же время давал возможность расслабиться. Рэн нашел кафе посвободнее, где можно было сесть и понаблюдать за людьми, проходящими мимо и исчезающими в неизвестности. С некоторыми из них встречался взглядом и ждал, пока прохожий сам отвернет взгляд. У официантки попросил кружку наливного пива с пенкой. Он даже не взглянул на нее, как будто обратился в никуда, лишь мимолетно заметил ее морщинки возле накрашенных синими тенями глаз и помаду красного цвета, худощавое тело. Это выдавало ее возраст, и при первом же взгляде можно было определить: ей было больше сорока, хотя под макияжем лицо казалось моложе. Приняв заказ, отвернулась и, что-то ворчливо сказав себе под нос, ушла. Рэн остался сидеть и стал смотреть на людей, прогуливающихся по садику. На их лице не было той усталости, от которой страдал Рэн. Двое гуляли вместе, держась за руки, а какая-то другая пара обнималась возле дерева и целовалась, настолько чувственно выражая свои эмоции, что оставалось одно – покраснеть вместо них. В эти минуты острее ощущаешь свое одиночество: душа без своей второй половинки одинока и не может парить в открытом небе. Возможно Рэна мучила именно эта химия любви, которую не с кем было разделить. Мысли доставляли немало хлопот.

«Извините, можно присоединиться?», – прервал мысли Рэна мужской голос.

От неожиданности немного приподнялся, сразу же присел, улыбнулся и ответил:

«Да, естественно…».

Оглянулся вокруг и заметил, что свободных мест в кафе достаточно. Принялся глядеть на него, надеялся вспомнить. Подумал, не сможет. Ранее точно не встречались. Лицо показалось незнакомым. Через некоторое время привыкнет к физиогномике, а встреча покажется повтором. Задастся вопросом: «Неужели, каждый раз я буду забывать этот облик?». Будет томиться, находясь между уверенностью и заблуждением. Спросить, знакомы ли они или нет, постесняется. Нервы дают о себе знать, раздраженность сказывалась. Заливается румянцем. Чувство стыда подобно меняющим свой цвет и размеры тараканам, ползущим по складкам мозга. Они затрагивают тонкие струны фибра, издающих тревожный гул. У сорома есть свои истоки. Тень стыда уступает бесстыдству лишь на закате. Рэн тревожно начал смотреть на прохожих. Заметил, что заказ до сих пор не принесли, а ему уже хочется уйти или пересесть. Ловил себя на мысли, что хоть человек и незнаком ему, но ничего плохого не сделал. Все же чувствует к нему недоверие. Постарался успокоиться. Вначале не удавалось. Решил закурить. Безвестный мило улыбается и зовет официантку:

«Scusi! – когда официантка подошла, незнакомец посмотрел на часы и затем продолжил. Говорил он явно с неким иностранным акцентом, но этот говор Рэну не был знаком. – Scusi! Ровно двадцать три минуты назад мой compinche попросил у Вас наливное пиво с пенкой. Вы так и не принесли заказ. И мне, s'il vous pla?t, того же самого. Мы не научились ждать долго. Не теряйте таких посетителей. Beversela, умеем ценить хорошее обслуживание».

«Как Вы узнали, что я заказал?», – спросил Рэн после того, как официантка покинула их, пообещав принести заказ как можно скорее.

«Это не было сложно. Посмотрите на вывеску при входе. Там написано „Холодное наливное пиво с пенкой“», – сказав это, незнакомец стал смеяться.

«Я не обратил внимания на вывеску, – ответил на это Рэн. – Меня больше всего интересует, почему Вы присели за этот стол, в то время как свободных мест полно…»

«Я боюсь вас напугать. Но мне известно более».

«Застращать меня не так уж легко. Мы давно уже перестали быть детьми».

«Вы чувствуете в данный момент себя одиноким, в то время как рядом с вами много людей. Но все они, как бы сказали англичане, passing».

«Мне кажется, что каждый думает об этом, когда уединяется. Одиночество удел всех людей».

«Но ведь, fugit?rreparabile t?mpus. [1]1
  С лат. Бежит невозвратимое время. Вергилий, Георгики, III, 284.


[Закрыть] И ты задаешься вопросом, а где твоя единственная или даже твой единственный. Тебе это неизвестно. Хочешь скажу, что написано на бумаге, которая хранится у тебя в левом кармане брюк в скомканном виде».

Рэн даже не помнил об этой бумаге, автоматически его рука опустилась к брюкам, и он достал скомканную бумагу, которую явно не трогал на протяжении нескольких дней.

«Я цитирую текст, – сказал незнакомец. – Там написано: „Тело твое – Дом. Человеку от рождения дали Дом, но не для него самого, а для того, чтобы был виден путь к Другому. Дом несет информацию о человеке, владеющим им. Посмотри в лицо окружающих тебя людей и ты увидишь историю. До того как встретится с тобой, у них было много случайных или преднамеренных свиданий. И еще многое с ними будет“. Как я узнал об этом? Пока что не важно. Поверь, не лез к тебе в карман. Подобные мысли посещали и меня когда-то. Увидев тебя, сидя на той скамье, понял, что могу пообщаться с тобой. Решил переступить грань дозволенного и поговорить».

Рэн читал запись. Незнакомец прочитал явно не до конца. Глаза Рэна пробежали по листу до конца: «Кому-то именно после знакомства и расставания с тобой удастся увидеть настоящую любовь. Не беспокойся. И до тебя дойдет очередь, но только тогда, когда перестанешь искать…».

«Почему не дочитали до конца?», – вдруг спросил Рэн, видимо поверив в то, что у этого человека на самом деле есть какие-то экстрасенсорные способности, хотя об этом речи и не шло. На лице незнакомца в ответ лишь появилась улыбка, и он пожал плечами, показывая тем самым, что правильного ответа не может найти, и вообще, вопрос какой-то риторический. Показалось, что и этого было достаточно.

К этому времени официантка уже принесла холодное пиво, и в этот жаркий день не было, наверное, ничего приятнее чем большими глотками выпить его до дна. Рэн, ухватив обеими руками оледеневший стакан, начал изучать незнакомца. Это был на первый взгляд ничем не примечательный молодой человек с ярко-зелеными глазами и черными, коротко постриженными волосами. Рэн в уме подытожил увиденное: «странный господин с бородой, одетый в черный костюм, внушает некое доверие». В ходе беседы узнал, что незнакомец – ясновидящий и называет себя Кольбе в честь Максимилиана Марии Кольбе, жившего в конце XIX и начале XX века. Может статься и так, что взял он этот свой псевдоним тат как об умении Максимилиана любить до сих пор ходят легенды. Это был один из тех образов, как в дальнейшем выяснил Рэн, который внушает бесстрашие перед опасностью. Его называли также «безумцем непорочной Девы». Его безумием могло считаться и то, что он добровольно отдал свою жизнь во имя спасения одного из узников в концентрационном лагере. Дело обстояло следующим образом: в 1941 году Максимилиан был арестован немецкими оккупантами и был отослан вначале в концлагерь неподалеку от Варшавы, а после в Освенцим. Во время его заключения произошел инцидент: один из узников сбежал и фашисты приговорили к голодной смерти десять человек. Вместо этих десяти человек Максимилиан сам пошел на добровольную смерть. Был умерщвлен экспериментальным уколом фенола доктора Йозефа Менгела в сердце. Менгел был горазд на эксперименты. Самым известным экспериментом было то, что он сшил двух цыганских мальчиков вместе, в желании получить сиамских близнецов. Они прожили несколько дней, а потом умерли, видимо, от недостаточного кровоснабжения. Ясновидящий Кольбе не был похож на Максимилиана лицом. Того изображали худым и в очках, а этот был достаточно полный и без очков. Нельзя назвать его святым, как Максимилиана, которого в 1982-м году Папа Иоанн Павел Второй причислил к лику святых. Иоанн Павел II объявил его «святым покровителем нашего трудного века». Кольбе, начал видеть, что творится вокруг, после аварии. До этого жил распутной жизнью, питал страсть к обоим полам, употреблял легкие наркотики – познавал жизнь во всех ее красках. Перенес клиническую смерть, после чего стал замечать способность «ясно видеть» и старался развивать в себе этот проявившийся дар.

«Человек – вместилище заблуждений…», – процитировал Паскаля Рэн, потом остановился, но Кольбе продолжил начатую фразу:

«…соприродных ему и неистребимых, если на него не снизойдет благодать. Ничто не указует людям пути к истине. Все вводит в обман».

Кольбе постарался сделать ударение на фразе «если на него не снизойдет благодать», тем самым подчеркивая, что на него-то благое снизошло, но он не знал, стоит ли за это благодарить или просто принять как должное. Он чувствовал некую уверенность, которая по ошибке могла быть принята за гордость. Да, это не было чувством гордого высокомерия: знать заранее то, что было и будет, не совсем легко. Кольбе обронил в беседе, что лучше заблуждаться и не знать правду, и что тогда существует надежда, а искусственно обманывать себя он не привык. Продолжил объяснять свое нелегкое состояние, не ссылаясь на реальность, а метафизически, стараясь чувства и ощущения сформулировать в обычной речи, в простых словах:

«Понимаешь, я не могу желать того, чего, знаю точно, в моей жизни никогда не будет. Вот ты, exempli causa, хочешь чего-то и веришь, что все у тебя получится. Я же знаю summa summarum всего и вижу, удастся это тебе или потерпишь поражение. Поэтому я стараюсь не думать о себе, а стремлюсь стать нужным тем, кому это может помочь и для кого знать будущее, скорее, станет спасательным кругом. Посмотри на ту женщину… Вся ее жизнь – juego para muerte. Она играет с эмоциями мужчин, вызывая в них гнев. Сейчас ходит и ищет людей, которые могут ей помочь найти свое спокойствие. А вот то мужчина, идущий так медленно, погруженный в свои думы, – судья. Когда-нибудь влюбится в молодого заключенного и это будет последнее чувство в его жизни, которое приведет его к гибели. Тебе кажется, что они не причастны к твоей жизни. Un errore grossolano. С ней ты будешь знаком, а судья осудит человека, который станет тебе другом и самым близким. Только с ним ты станешь общаться, забыв обо всем на свете. Но все это взаимосвязано. Если не ее бурные фантазии, не знакомство с ней, не убийство, не смерть двух людей, не приговор судьи человеку, которого в противном случае ты не встретишь, и не проведешь целую вечность, день и ночь рядом с ним…»

Рэн до этого ничего не говорил, только спокойно вслушивался в рассказ Колбье. Но в этот раз, как бы ухватив смысл слов, процитировал:

«Аннушка уже успела разлить подсолнечное масло».

Колбье ничего не ответил, промолчал. Минута длилась недолго, но казалось, что именно в эту минуту где-то кто-то решает самые важные вопросы, другие влюбляются и расстаются, третьи дышат в последний раз. Рэн наблюдал за сидящим напротив и замечал, как тот смотрит куда-то вдаль и видит утаенное. К шуму действительности прибавлялись голоса из ниоткуда. Колбье закрывал время от времени глаза, потом начинал рассуждать вслух. Он взглянул на Рэна и сказал:

«Перед бурей всегда бывает затишье. Наслаждайся этим мгновением. У человека есть одно лишь чувство – любовь. В хаосе, в шуме повседневности лишь это может помочь, поддержать не только тебя, но и окружающих. Чувствуй ответственность за тех, кому внушил доверие».

4
Молодость

Желаемое представляется реальностью… Смотришь и видишь иной мир, которого нет. Перед тобой так четко вырисовывается вожделенное, что поддаться соблазну поверить в это проще простого. Всегда считалось, что безумные во власти зла. Метишь на действительность сквозь зеркало Лавуазье. Все искажено. Отвратные чувства, исковерканные слова, изуродованные образы, отталкивающие мысли, противное естество…

Двери вагона метро закрылись. Женский голос произнес хрипло и строго: «Следующая станция – площадь Окэ». Те, которые ехали стоя, качнулись из одной стороны в другую. Мужчина стал падать на сидящую женщину, еле ухватился за ее ногу, чтобы, не дай бог, не причинить ей боли. Она от неожиданности вскрикнула, ударила его сумкой по лицу, потом утихомирилась, улыбнулась, попросила прощения. Мужчина провел рукой по небритой щеке, показывая, что она все же сделала ему больно. От этого женщина сильно покраснела и чуть не выпалила: «Извини меня, пожалуйста. Чем я могу загладить свою вину?» Тогда бы она точно услышала, что лишь поцелуй способен будет спасти ее от этой удручающей ситуации. Все смотрели на них, ожидая забавного финала. Как будто эти двое разыгрывали комедию для всех собравшихся. В этом же вагоне был человек лет тридцати, но успевший немного облысеть и поседеть. Стоял возле двери и смотрел на влюбленную пару, которой не было дела до того, что происходит вокруг. Он глядел на них и понимал, что очень хочет подойти к этому парню и заговорить, так как тот напоминал ему человека, с которым познакомился около двенадцати лет тому назад. Тогда ему было еще девятнадцать, и был он совсем не таким, какой теперь. Долго колебался, стоит ли подойти или нет. А может быть, это вовсе не тот человек. Потом все же набрался храбрости и, когда освободилось место рядом с парой, подошел, присел и тихо сказал:

«Ты меня помнишь? Здравствуй».

У молодого человека, к которому только что обратились, вдруг сильно забилось сердце. На время прикрыл глаза. Он припомнил все, каждый миг, пережитый тогда, первую свою эякуляцию. Начали дрожать колени. Обернулся и тихо прошептал, что он давно заметил его. Хотел, чтобы тот оказался лишь призраком, всплывшим из воспоминаний, куда и следовало бы ему возвратиться. Мысленно перебирал фразу за фразой, выбирал по очереди предложения. Тот улыбнулся, поняв, что был узнан. Это был Гарри. В нем было нечто странное. Выглядел уставшим. Как каждый солдат, он не был исключением: считал, что долг отечеству своему отдал сполна. «Родину, религию, национальность не выбирают, а с рождения, как штамп, ставят в паспорте», – не раз твердил после армии. Именно как клеймо: если бы дали возможность, он не выбрал бы для себя ни религию, ни страну. С рождения человек принимает условности и лишается тем самым свободы. Ему всегда твердили, какой он национальности и какие обычаи и заповеди он должен соблюдать.

«Прошло двенадцать лет…», – как бы напоминая, вымолвил Гарри.

«Для меня время всегда было остановлено. Я жил мгновениями…».

Разговор длился недолго. Вмешалась девушка Рэна. Назвалась, устав ждать, пока будет представлена. Не совсем понимая суть разговора, спросила, давно ли они знакомы. Гарри улыбнулся. Подметил, что знает Рэна практически с детства: война разбросала их, и судьба теперь подарила эту встречу. Она ответила, что сама судьба – штука довольно интересная. Начался достаточно банальный разговор, который следует отпустить. Девушка взяла инициативу на себя и предложила выйти, пойти куда-нибудь посидеть. Рэн посмотрел на Гарри, который тихо улыбался. Оба хотели отказаться. Рэн глубоко вздохнул, скривил губы, посмотрел на свою подругу Геру. Едва не произнес: «Так будет лучше. Что было в прошлом, нужно забыть. Судьба иногда бывает ошибается в своих расчетах и держит себя, как глупая женщина, поддавшаяся эмоциям. Однако, невозможно устоять перед ее чарами…». Вместо этого, сказал, что не против. Обратился к Гарри: «Что ты скажешь?» Тот кивнул головой в знак согласия.

«Вот и славненько, – сказала Гера. – У меня есть предложение пойти к нам домой».

Так и поступили. Спустя час они уже стояли возле двери. Она позвонила, но звонок молчал. Кажется, опять не было электричества. Последние дни часто отключали. Пришлось ей пошарить в темноте в своей сумке. Наконец нашла. Вслепую сунула ключ в разъем, повернула и открыла дверь. Гера чуть не натолкнулась на что-то тяжелое, от неожиданности вскрикнула, потом, успокоившись, сказала:

«Мама, зачем ты встала? И в этой темноте… Хоть бы свечку зажгла».

«Я услышала твой голос. Ты с Рэном, с моим сыночком? Вы долго стояли возле двери. Хотела помочь», – ответила старая женщина.

«У нас гость. Старый друг Рэна. Они познакомились во время войны, – обратившись к Гарри, добавила. – Познакомься. Моя бабушка Рая. Свою мать я не видела. Меня воспитала моя любимая, нежная, заботливая… Я ее ангелом называю».

«Очень приятно, – прошептал Гарри. – У вас замечательная внучка».

«Спасибо. Гера, зажги свечки. Гостя попроси, чтобы оставался на месте. А то может поскользнуться», – дрожащим голосом, по-старчески давая наставления, промолвила бабушка. И, держась за стенку, решила сама все сделать. Вовремя была остановлена Рэном с просьбой позволить Гере разобраться самой. Она в ответ тихо улыбнулась. Это было заметно даже в темноте: эмоции ощущаются, а не видятся.

Через минуты две они все уже сидели в столовой, за круглым столом. Бабушка Рая просила Гарри рассказать о войне. Тот вспоминал веселые и грустные моменты своей жизни. Рассказал о своем друге.

«Ден, ты же помнишь его?.. Он тебе запомнился не совсем положительным человеком. Но, поверь, был милым. Однажды, пуля застряла в его ребре. Ничего не было предпринято, чтобы помочь ему. Решил убежать из казармы. Тогда и пропал без вести. Не знаю, что с ним случилось. Кровотечение не прекращалось. Думаю, его уже нет в живых».

Бабушка, должно быть, услышала только имя «Ден». Все остальное пропустила мимо ушей. Обратилась к Гарри с вопросом:

«Дорогой, почему ты обращаешься к Рэну, называя его Ден?»

Гарри на это лишь улыбнулся и, ответил шутя:

«Это имя ему больше подходит».

Гарри будто нарочно называл Рэна Деном. «Может быть, в этом есть определенный смысл?», – задумался Рэн. Изменение заглавной буквы меняло всю его судьбу. Посмотрел на свое отражение в зеркале и тихо произнес: «Здравствуй, Ден!» Ему показалось, что Ден совсем не такой, как он. Ему нравились вспыльчивость, порочность двойника. Жизнь радикально менялась.

Наступило молчание. В домах загорелись лампочки, и с улицы донеслись выкрики молодых: «Да будет свет». Бабушка Рая хлопнула в ладоши, улыбнулась и попросила Геру подать чай. Пока она возилась на кухне, взгляд Гарри упал на большую картину. Он встал, подошел ближе. На ней была нарисована обнаженная Гера. Непристойные места прикрывала руками. Теперь можно было изучать ее неземную красоту, не стесняясь тех эмоций, которые могли родиться вначале в мыслях, отозваться в глубине сердца и в итоге вспыхнуть между ног. На красном фоне белоснежное тело выглядело контрастно. Она была под прицелом всех, кто обращал на нее внимание. Глядела глазами Флоры на картине Бартоломео Венето. С помощью светотени художник явно желал выделить ее черты лица: прямой и острый нос, маленький рот, бледно-розовые щечки. Удивительным образом были отображены ее длинные пальцы. Руки на холсте были похожи на руки «Дамы с горностаем» Леонардо да Винчи. Закон «Золотого сечения» был полностью нарушен. Она была нарисована во всей своей красе. Худоба, благодаря светотеням, оставляла впечатление совершенности. Еще недавно архитектор Ле Корбузье разработал единую систему величин, которую назвал модуларом. За основу был взят средний рост человека, равный 175 см. Гера подходила под это измерение. Художнику явно не нужно было идти на поводу канонов, строя геометрически пропорциональную фигуру.

«На картине Гера более естественна, чем на самом деле. Интересно, кто это ее так нарисовал. Наверняка человек, который хорошо знает ее», – подумал он вслух, сам того не ожидая.

«Правда, моя внучка очень красива!» – утвердительно вставила бабушка Рая.

«Это Рэн меня так красиво нарисовал», – неся стаканы с блюдцами и кусочками оставшегося торта на подносе, сказала Гера.

«Она похожа на вас. Такой же ангел, как и вы».

«Ты мне льстишь, – рассмеялась бабушка Рая. – В старости нет никакой красоты. Но я была очень красивой в молодости… Дедушка Геры…».

Гера остановила бабушку, прекрасно зная, что та, начав рассказывать о дедушке, уже не остановится. В семье у них на самом деле царил всегда культ дедушки Крона. Бабушка занималась музыкой и сочинила сонату, которая больше походила на гимн. С дедом никто из детей не смог ужиться, рано или поздно все покинули отчий дом. Он был очень строг, и зациклен на своей правоте. Любил, когда ему поклонялись и чтили. Непослушание отвергал. Мать Геры забеременела от человека, который просил руки дочери у Крона, но тот отказал: не пристало простому рабочему парню жениться на девушке ученого человека. Но мать Геры любила и всем сердцем желала своего возлюбленного. Однажды они вместе согрешили. Вследствие той порочной ночи, родилась Гера, невинное дитя. Дедушка был очень зол, когда узнал о беременности, и выгнал дочь из дому. Лишь после тяжелых родов, из-за которых мать Геры умерла, дедушка решил взять на свое попечение внучку. С парнем никто этого не согласовал, да и вряд ли он был бы против. В тот момент он вовсе не думал о своей дочери. Родители отца Геры забеспокоились, думая, что сын их теряет рассудок. Было решено обратиться к психиатру за помощью. Долгое время отец Геры лечился в клинике, но что было дальше неизвестно.

«Дедушка Геры…», – снова начала было разговор бабушка Рая, но ее уже никто не желал слушать. Незаметно встала, показала язык, пошла в спальню, выпила снотворное, но долго не могла заснуть.

После этого вечера Гарри стал часто посещать Рэна. Встречались и в мастерской. Иногда он позировал вместе с Герой. Тот рисовал образы, передавая душевную красоту через телесную наготу. Живая плоть всегда связана с душой. Чувства кроются внутри. Каждая поза, движение выдают именно те эмоции, которые переживаются в данный миг. Тело действует под влиянием чувств и разума. Движения перемежаются. Первое время он мирно стоял возле холста, смотрел на Геру и Гарри, старался не отвлекаться, продолжал рисовать. Тогда Рэн был лишь художником: рисовал их двоих обнаженными вместе и порознь. Но постепенно желание овладевало им: с каждым днем все больше и больше влюблялся в образы, созданные им самим.

Сильная летняя жара в середине июля оглушала, затуманивала рассудок. Рэн превращался постепенно в Дена, начинал мыслить его категориями. Раздвоение происходило ежесекундно. Как-то вечером, уже неизвестно кто из них, прошелся по центральному проспекту. Всегда знал, где можно снять девушку и купить наркотики, но никогда не делал этого. Раннее и в мыслях не было, что когда-нибудь решится на такое. Теперь многое изменилось. Ноги сами несли его в ту сторону, где стояли под фонарями проститутки в красных обтягивающих мини-юбках. Почему-то в этом месте собирались все молодые и красивые. Руководил же процессом трансвестит Кармен, который уже не продавался, а лишь помогал выбирать из девушек самую подходящую.

Рядом с ними стояли мелкие наркодиллеры. Захотелось впервые в жизни попробовать наркотик. Он подошел к одному из продавцов и тихо спросил: «Есть товар?» Перед ним стоял маленький кругленький человек с лысиной. Ден отметил про себя, что этого наверняка здесь зовут карапузом. Тот предложил пройтись с ним. Дойдя до пивного бара, карапуз остановил его, а сам вошел. Через минуты две вышел высокий байкер. Названная цена его устраивала. Сделка была совершена молча. Положив пакетик себе в карман, вернулся домой. Не снимая с себя одежды, двинулся к столу, чтобы попробовать похожий на леденец ЛСД. Положил себе на язык. Верил, что зависимости у него никогда не будет. Не задавался вопросом о том, откуда на черном рынке появились эти таблетки от скуки. Это его меньше всего интересовало. Просто хотел поэкспериментировать.

За первым опытом последовал второй. Практически каждую неделю по два, а то и три раза он шел к своему байкеру, покупал дозу. Стал постепенно делить действительность на мир снов и мир иллюзий, мешающих или помогающих узреть истину. Сомнения тихо закрадывались к нему в душу, подходили близко, томили и оглушали разум. Казалось, что все в этом мире лишь предрассудки. Но, чем больше времени проходило, тем больше верил он этому своему видению. У прошлого есть свойство: оно становится призрачным, и, тем не менее, более правдоподобным. Рэн погружался в безвременье. И лишь одна Гера находилась рядом. Для него, она всегда была олицетворением благородства и порока. Будто в ней боролись две противоположные силы. Смятение и хаос, из которых появилась она, жили в ней, продолжали свое существование. Была по гороскопу Весами, но было нечто и от Близнецов: оба знака являются знаками Воздуха. Она была вспыльчива, и в то же время в ней присутствовало интеллектуальное начало. Гера была безумно ранимым человеком. Всегда скрывала под улыбкой свои пессимистические настроения. Была женщиной для всех, но никому не принадлежала. Внутренняя борьба не давала ей справиться со своим одиночеством. Смятение приводило ее к желанию уйти, отбросить реальное восприятие мира. Была в поисках простого человеческого тепла, но одновременно твердила о том, что ей не нравится, когда к ней прикасаются и целуют. При этом говорила, что ей не привыкать к ласкам. Старалась казаться более сухой, чем была на самом деле.

В мастерской все кружилось. Картины принимали гротескные угрожающие формы. Рэн видел, как за дверью вырисовываются теперь трава, деревья и птицы. Стены плавно переходили в заросли. Он шел всегда туда, а за ним следовали и его самые близкие друзья. Мир, который он видел, был влажным, тяжелым и холодным. Видел себя, Геру и Гарри нагими. И все это было естественное. Тот мир, в который он вступал, представлял собой нечто демоническое. Чувство подавленности и общая слабость отупляли. Он осознавал, что больше ничего не воспринимает, не мог построить логическую цепочку, разнообразные мысли не оставляли его в покое. Он был художником, который перестал рисовать – и последнее было хуже всего. Ден был демоном, который покорял его волю. Рэн чувствовал свою незащищенность перед ним. Если раньше он мог отдать свое напряжение, освободиться от всего угнетающего, то теперь все было намного хуже: он не мог ничего поделать. Хотя и рисовал, но на холсте ничего не отражалось. Создавалось ощущение, что карандаш не соприкасается с листом бумаги. Но все равно не сдавался, продолжал творить, создавая иллюзию о женщине, которая была царицей над смертными и богами. Он стоял посередине между сознательным и бессознательным. Все вытекало из последнего: язык говорил, движения делались, мысли собирались, чувства ощущались. Рэн как человек уходил на второй план. Терялся в догадках, кто он есть, куда стремится. «Неужели я схожу с ума? Почему?», – спрашивал он себя. Всегда считал себя «обыкновенным человеком». После появления в его жизни Дена все менялось. В этом винил Геру и Гарри. Рэн был между ними, посередине. Сзади находился Гарри, а спереди – Гера. Гарри он чувствовал, а Геру видел. Гера воздействовала на сознание, доводила до безумия. Влияние чувств можно осмыслить только после того, как их потенциал гаснет. Воздействие увиденного поддается осмыслению здесь и сейчас. Казалось, что это происходило в реальности. После того, как приходил в себя, все равно помнил все происходящее под влиянием ЛСД. В то время как это было всего лишь трипом. В очередном путешествии в гиперреальность, Рэну показалось, как Гарри вдруг посмотрел на него и после минутного молчания сказал: «Мне интересно, почему Рэн никогда не раздевается? Что он прячет?» И обратившись к Гере, спросил: «Как думаешь, не лучше ли, чтобы мы втроем были голые? Так не будем чувствовать себя ущемленными». Сначала Гера, так она делала всегда, громко засмеялась. А потом, резко замолчав, посмотрела на Рэна. Молчание длилось долго. Через некоторое время встала, подошла к нему, стала расстегивать пуговицы сорочки, хихикая под нос и одновременно целуя его в шею. Рэн хотел что-то сказать, возразить, но не мог. Казалось, Гера вселяла в него безумие. Карандаш упал на пол. Рэн закрыл глаза, а когда открыл, то увидел, как его обнимают с двух сторон. Гера и Гарри безудержно целовали, ласкали, облизывали все его тело. Это было слияние с природой, пляской среди лесов и долин, мгновение безумия. В этих объятиях был весь мир с добром и злом, красотой и уродством. Последующие оргии сопровождались всегда вином, смехом и танцами. Этот мир, в котором жили они втроем, был совсем иным. Они могли ни о чем не помнить, окружение давало возможность забыться.

Но все эти половые акты были желанием показать себя или произвести впечатление. Отсутствовали чувства. В одном лишь этом веселье Рэн не мог найти свое счастье. С каждым днем чувствовал себя все более одиноким. Постепенно понимал, что Гера и Гарри не смогут дать ему желаемого. Он углублялся в себя, временами нервы подводили его, желал бросить все и бежать далеко. Но было поздно. Завтрашний день вновь приходил на смену сегодняшнему, но будущее не наступало никогда. Все повторялось, и в этом круговороте событий Рэн чувствовал себя чужим. Середина, во всем виделась ему половина. Все чаще стало мерещиться, как в его тело вонзают гвозди. С одной стороны стояла Гера, с другой Гарри. Знал свое тело, разделенное на четыре части: прошлое, будущее, отдаленные настоящие. И в этом отдаленном настоящем стояли двое: с одной стороны она, а с другой стороны он. Три разных судьбы, объединенных одной целью под названием смерть. Им нужно было умереть. Гера внушала безумие. Негативные мысли, вызванные тошнотворной полнотой зримых феноменов, выстраивались в некий ряд, создавая более насыщенные образы. Реальность смешивалась с воображением, и снова Рэн находил эту точку в середине, которая разделяла два мира. Неправильный шаг – и он окажется перед фактом.

И вдруг им овладело страшное желание убить. Убить их двоих, лишить жизни зверски, уничтожить, прикончить, умертвить… Где-то в подсознании он понимал, что за этим его желанием следует. Однако важно ли это было в тот момент? Неудачная попытка стать свободными должна была обернуться гибелью. Этот мужчина и эта женщина – уже не жильцы, и это бросалось в глаза. То, что должно произойти, неминуемо. Но как убить и при этом остаться чистым? Эта тема томила его… И он нашел решение. Он вспомнил, как в художественном училище один его знакомый читал книгу Томаса де Квинси «Убийство как одно из изящных искусств». Тогда он с удивлением для себя открыл, что в Англии существует клуб ценителей и поклонников различных способов кровопролития. Сейчас, вспоминая это короткое эссе, все больше начал поддаваться этому преступному желанию. Идея постепенно овладевала им, и по ходу он строил план. Он начинал понимать, что убийство может быть изящным искусством, а как художник, живущий и дышащий творчеством, он не мог не оценить этого. Он впитывал каждую строку эссе, не раз цитировал целые отрывки. Приходил к мысли, что быть убитым не так уж и плохо. Убивают лишь тех, кто из себя что-то представляет. В последних своих картинах он стал рисовать Геру и Генриха убитыми. Он убивал их на картинах, описывал разные возможности: отравление ядом, дуэль, виселица…