Текст книги "Если ты исчезнешь (СИ)"
Автор книги: Розмари Финч
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
– Передай Лизе мою горячую благодарность! Без её снабжения мы бы разорились!
– Да ладно, дядь Андрей! Мой будущий папаша весь дом завалил всякой провизией – девать некуда.
– Он что – вор что ли? – для меня происхождение этих подношений было полной загадкой.
– Почти, – усмехнулся Слава. – Директор рынка. Так, ладно, я побежал. Ещё куча дел. Мы завтра ближе к вечеру придём, тогда и подарки притащим!
Далее по сценарию обязательной программы: суматоха и круговерть. А потом – одиннадцать вечера: накрытый стол, зажжённая ёлка, включенный телевизор. И мой коварный план…
– Ну что, по традиции, проводим старый год? – папа поднялся с торжественным видом.
Всегда в 23:30 мы звонко чокались хрустальными фужерами, вспоминая всё хорошее, что нам принёс заканчивающийся год. Отличный год. Я встретила ребят из Гильдии. И Крома…
– Пап, а можно я минут через двадцать после полуночи уйду? – я начала приводить план в исполнение. Жалобный голос, честные глаза. – Просто мы со Славой договорились пойти на главную площадь салют смотреть. Там и Катька с Инной будут ждать. А пап?
– Ну, если договорились… Только я вот что-то не помню такого. Почему Слава сегодня заходил и ничего об этом не сказал? – папа не промах, внимательностью не обделён.
– Ой, да закружила его тётя Лиза! Сам знаешь, она может! Вот и забыл сказать.
– Ну ладно, идите, раз договорились… – было видно, что папе это не очень понравилось. – Вот так Серёжа – бросают нас! будем с тобой коротать время в суровой мужской компании.
– А мне что, нельзя с вами? – Серёжа умоляюще воззрился на меня.
– Подрасти для начала!
Насилу дождавшись боя курантов, выслушав президентское поздравление, смолотив пару бутербродов с икрой, прослушав несколько идиотских песенок с очередного телевизионного «Огонька», я помчалась в прихожую, где меня уже жала заранее подготовленная сумка с коньками. Я быстро оделась, чмокнула папу и брата и умчалась, даже не ответив на донесшееся вслед: «Во сколько вернёшься?».
Я неслась по запруженным спешащим на салют народом улицам, повсеместно освещенным праздничными огоньками. Снег хрустел под подошвами, мороз щипал за щёки, но мне было тепло. Я предвкушала встречу с моими ребятами.
В рекордное время добралась до ярко освещенного моста, по которому изредка проезжали одинокие машины. Внизу была широкая замёрзшая река. Оттуда слышалась музыка, голоса и смех. Я подбежала к берегу. Хотя свет, лившийся с моста, освещал импровизированный каток не слишком хорошо, на льду, кроме наших из Гильдии я смогла разглядеть и других людей, которых я иногда видела на «задворках». Только Крома среди них не было. Тут меня заметила Мар, как всегда, самая первая.
– Ника! Йоханга! С Новым годом! – закричала она. – Катись сюда!
Вслед за ней все заорали:
– Йоханга! С Новым годом!
Я помахала им, быстро переобулась, закинула сумку с сапогами в ближайший сугроб и скатилась по крутому берегу ко льду. Все сразу подъехали ко мне и так накинулись с объятиями, что чуть не повалили.
Смешнее всех на льду смотрелся великан Сандро. Его так штормило (то ли от выпитого, то ли от природной неуклюжести), что его все за километр объезжали. Пахан, уже изрядно набравшись, кружился вокруг него, то и дело приставал к нему с песней:
Саня помнит только ветер,
Саня помнит только вечер.
Саня помнит только крик и девчонку одну.
Саня, ищи ветер, Саня, ищи гром,
Саня, ищи, где твой дом.[ii]
– Ааа, отвали Пахан, задолбал! – орал в ответ Сандро и пытался укатиться подальше, но его преследователь не отставал.
Тин раскручивал Лэр, даже пытался поднять её на руки, они каждые три минуты грохались, но смеялись громче всех. Потом им надоело, и они просто валялись посередине, глуша что-то из бутылки, обнимаясь и целуясь.
– Пристынете друг к другу – кто вас отдирать будет, а? – Мар кружила вокруг них. – Не соситесь на морозе, сколько раз я говорила! Я тебе рассказывала, как они познакомились? – обратилась она уже ко мне. Я мотнула головой. – Вроде, был октябрь. Нет, точно октябрь. Лэр тогда только осваивалась на первом курсе, а вот Пахан уже начал своё чёрное дело по соблазнению неопытных студенток. И вот взор его пал на Лэр… Но как он к ней ни подкатывал – ноль реакции. Тин стебал его напропалую, не первый раз такое случалось, как понимаешь, он ведь его с детства знал, они дружат с детсада. Но Лэр была настолько неприступна, что даже Тин заинтересовался. И сам стал к ней клеиться. И она уже через неделю растаяла, представляешь? Я, честно сказать, до сих пор не понимаю, как ему удалось завоевать её сердце. Она ведь заумная такая, из семьи интеллигентной, строгая. А тогда ещё и очень грустная была. Но ты же знаешь Тина – он и мертвеца рассмешит. Потом и с нами её познакомил – мы-то её и дооформили. Но Пахан всё ещё иногда дуется на удачливость друга!
Мне дали хлебнуть шампанского, потом ещё, ещё и ещё. Столько шампанского я в жизни не пила! Вообще со спиртным до знакомства с Гильдией я не дружила. Во время праздничных застолий папа зорко следил, чтобы доза алкоголя, предназначенного для меня, не превышала половины стакана. В этом его всячески поддерживал и Слава, сам не употреблявший ничего крепче красного полусладкого.
Потом Мар предложила мне что-то другое, с градусом повыше. Сначала я отказывалась, а потом, обнаружив, что время уже два часа, а Крома всё нет, очень расстроилась и выпила. Стало очень тепло, даже жарко. Уже уставшие ноги вдруг стали очень лёгкими. Мы с Мар кружились, взявшись за руки, подпевали во всё горло игравшей из динамиков стоявшей на берегу машины песне:
Остыли реки и земля остыла!
– Маааар, когда же придёт Кром? – спрашивала я, на ходу отхлёбывая что-то обжигающе горячее из бутылки.
– Обещал появиться до рассвета! – пожимала плечами Мар, отнимая бутылку.
– А что, его тоже родители что ли не отпускают, да? – я пыталась перекричать гомон и музыку.
– Ха-ха, ну да, родители! – Мар почему-то это очень рассмешило. – Не кисни, придёт наш герой!
И он действительно пришёл. В половине четвертого, когда мы все уже валились с ног от усталости и выпитого. Пришёл абсолютно трезвый, с тихой улыбкой поздравив нас с новолетием. Пришел без коньков и укатил меня в сторону от остальных, под самый мост, к одной из свай, на которых он держался. Мар провожала нас пристальным взглядом.
– У меня есть для тебя подарок, – сказал он вкрадчиво. От его прекрасного, такого умиротворяющего леденистого взгляда я вмиг протрезвела, будто снегом умылась.
В его руках заблестела подвеска. Перевернутый равнобедренный треугольник, испещрённый мелкими буквами, на черном шнурке. В относительной темноте я не сразу смогла прочесть надпись. А когда смогла – рассмеялась. Абракадабра. Волшебное слово из детских сказок. Это слово повторялось несколько раз, но с каждым разом отсекалась последняя буква – таким образом, повторялась форма перевернутого треугольника.
– Это шутка? – я не могла понять, почему он подарил мне подвеску именно с этой надписью.
– Не шутка, – он произнёс это подчеркнуто серьёзным тоном, но при этом ободряюще улыбнулся. – Это магическое слово. Что-то вроде заклинания. «Что сказано, должно свершиться». Этот амулет придаёт носящему силу духа… – он надел его мне на шею.
– Спасибо! – по правде, мне было всё равно, что он мне дарит. Главное: он сделал мне подарок. Вещь от него. – Я буду носить не снимая.
– Правильно, – он улыбнулся.
Мы вернулись ко всем. Каждый норовил подойти поближе к Крому, что-то рассказать ему. Он лишь смеялся этой пьяной болтовне. И я вместе с ним. Сознание просто мгновенно прояснилось после его появления. Действительно магия!
Я специально следила за всем происходящим очень внимательно: больше он никому ничего не подарил. Только мне. Может ли такое быть?! Он ведь так давно дружит с Мар! Ей, наверное, очень обидно. А мне даже немного стыдно… Но всё-таки украдкой, пока никто не видел, я иногда поглаживала висящий на шее талисман. Теперь эта вещь мне очень дорога. Очень.
За ночь мы вдоволь насмотрелись на фейерверки, расцветавшие в небе со всех сторон. Переслушали все песни с дисков, крутившихся в магнитоле чье-то машины. Опустошили все принесенные бутылки и смели все немногочисленные запасы еды. Где-то к шести, вконец умаявшись, мы взобрались на берег, расчистили место и, с горем пополам, развели костёр, расселись вокруг него, прижавшись друг к другу, догрызая остатки черного хлеба. Рассвело только к девяти часам.
Это был самый прекрасный восход солнца в моей жизни. Алое… Малиновое… Не знаю, как лучше его описать! Оно раскрасило всё небо, осветило белоснежный город, позолотило снег…
Мы еле держались на ногах, но все, тем не менее, были очень довольны. Мы закидали кострище снегом и начали разбредаться по домам. На улицах было непередаваемо тихо и пустынно. Не знаю, как я доплелась до своего подъезда, заползла в квартиру и без сил плюхнулась на кровать.
И еле продрала глаза в четыре часа дня. Встретила осуждающий взгляд папы, бормочущего укоризненно «Афина-Паллада», не обратила на него особого внимания и накинулась на салаты – благо, их осталось со вчерашнего дня огромное количество. Я бы слона съела!
К вечеру я пришла в более-менее вменяемое состояние. В шесть нагрянули тётя Лиза с женихом и Слава. К моему ужасу, папа отвёл его в сторону и довольно угрожающе произнёс:
– Что-то вы совсем забылись! Загулялись! Если бы не знал, что Вероника с тобой, я бы просто себе места не находил.
Слава промолчал. Сделал вид, что ему совестно, лишь мельком глянул на меня. Только потом, когда мы вышли из-за стола и остались наедине в моей комнате, он спросил:
– И что это было? Во сколько ты вернулась сегодня?
– В десять… – я опустила голову.
– Во сколько?! – он был по-настоящему удивлен. – Ты чё офигела? И где ты была столько времени? С кем?!
– Ну, мы с Инной ходили на каток, а потом к ней пошли… И я там… уснула немножко, – выдумывала я на ходу.
– Ну ты даёшь! Когда это вы успели такими подружками стать? Раньше, вон, только в школе и общались.
– Что поделать… Приходится как-то спасаться, пока тебя нет.
– Постой-ка… – Слава задумался. – Я только одного не понимаю: почему ты отцу соврала? Почему сказала, что со мной пошла?
– Много будешь знать – скоро состаришься! – я показала Славе язык и выбежала из комнаты, обратно к гостям.
Больше мы с ним вдвоём не оставались – я как могла пыталась избежать расспросов. Слава молчал, но смотрел на меня как-то удрученно. Наверно, я неправильно поступаю, ведь он всё же мой лучший друг, почти что брат, надо ему рассказать, но… Если я только заикнусь, что связалась с ребятами с «задворок» – мне конец. А оставить их я теперь не могу. Я разберусь с этим завтра. Надеюсь.
[i] Песня гр. Элизиум «До завтра!»
[ii] Песня гр. Ляпис Трубецкой «Саня»
Глава 3. Межвременной резонанс
Наивные мечты, наивные желания… Я размышляла о прочитанном на следующее утро. Теперь я хорошо понимаю, что мой дневник – не надёжный свидетель, а всего лишь пристрастная мазня. Всё было не так. Всё казалось не тем. Все углы были сглажены, прорехи залатаны, вся пугающая ясность произошедшего была упрятана мной. Намеренно ли? Или просто по незнанию… Или по большой любви.
Что, если бы возлюбленные мертвецы вернулись ко мне? Те, кого я сама зарыла в землю, забила крышку гроба, распрощалась навеки, вдруг пришли за мной? И что, если бы я почувствовала радость от их возвращения? У меня был шанс. Но радости я не почувствовала. Лишь страх и смятение. А любовь?.. От неё не осталось и следа.
«Девушка, у вас всё в порядке?»
Не в порядке. Совсем. На самом деле остался след – кровавый и слишком болезненный. Эта рана, тянущаяся из прошлого, прорезает настоящее и не даёт мне целостно воспринимать сегодняшний день. Вчерашний день. Всю мою жизнь.
Тогда, чуть больше месяца назад, в том злосчастном книжном, почему я была столь неосмотрительна? Рассеяна и задумчива, как обычно. Это просто настоящее провидение – не могла я так просто столкнуться с ним. Он спросил меня, ещё не осознавая всего абсурда вопроса:
– У вас всё в порядке?
Он не был случайным прохожим. Я знаю его. Его голос и выражение глаз заставили меня отшатнуться и бежать без оглядки. Но бросив этот единственный полный ужаса взгляд на обратившегося ко мне, я заметила, что он осознал свою ошибку. Он не за что не решился бы подойти ко мне и заговорить. Если бы он увидел меня издалека и узнал, то поспешил бы скрыться незамеченным. Он не ожидал, что мы ещё когда-нибудь встретимся. Я не ожидала. Я думала, что он мёртв.
– Сестрица! – голос Серёжи вернул меня к реальности. Я уставилась на него с выражением плохо скрываемой растерянности.
– Да, дорогой братец?
– Не сбегаешь ли ты за провизией?
Пока мы так самоотверженно хлебали чай – за встречу и за всё остальное, его запасы в нашем доме критически истощились. По старой памяти, на правах старшего ребенка, меня вновь отправляли в ближайший магазинчик, дабы спасти ситуацию, чтобы не пришлось пить отвар из брусники…
Наверное, я не прошла и пятисот метров, а уже готова была остановиться и заплакать. Здесь всё – память. На каждом шагу что-то напоминающее о моём прошлом. Вот та самая дорога, по которой я ходила в школу, вон угол дома, в котором жила Инна, а дальше «коробка», что превратиться зимой в импровизированный каток – на нём папа учил меня кататься на коньках…
А здесь что-то новенькое – новостройка. Раньше на её месте стояла палатка с мороженым, единственная в городе работавшая всю зиму. В сугубые холода окошко в ней было наглухо закрыто, подходили к ней редко, однако, ободряющая надпись «Открыто – стучите» давала надежду на то, что полакомиться щербетом в -20 ты всё же сможешь. Мы со Славой проходили мимо почти каждый день, но эта надпись или, ещё лучше, торчащая из-под стекла книга, благодаря которой окошко оставалось полуоткрытым во время оттепели, служили нам маяком в бесконечной бели и пурге.
Я шла домой, то и дело мотая головой в разные стороны, всюду находя нечто знакомое и родное, как вдруг услышала своё имя. «Девушка, у вас всё в порядке?» – я была готова поверить, что слышу эти слова. Но нет – на деле только моё имя. Очень отчётливо. К тому же голос женский. Но меня ли окликнули? Мало ли здесь живёт Ник…
– Липатова! Вероника! Я к тебе обращаюсь!
Этот голос… Высокий, чуть надменный – командирский. Не может же это и вправду быть… Катька.
– Катя?! – я чуть не вскрикнула, когда, обернувшись, обнаружила перед собой во плоти человека из прошлого, о котором лишь недавно читала такие болезненные воспоминания в дневнике. Мы не виделись с выпускного.
– Глядите-ка, признала! Я уж думала, что так и не докричусь. А ты всё такая же, Ника – вся в себе, да?
– А я вот тебя еле узнала, если честно, – я натянуто улыбнулась и в этот момент, словно впервые заметила рядом с моей бывшей подругой мальчика лет трёх и коляску, скрывавшую кого-то ещё меньше. – О, это твои?
– Да. Егор Максимович и Ксения Максимовна, – с гордостью выговорила она.
Максимовичи. Не Дмитриевичи. Уже неплохо.
– А ты тут какими судьбами? Я слышала, что ты в Москве работаешь, – она оглядела меня недоверчиво. – Замуж-то не вышла?
– Нет, не вышла. Я пока в отпуске, приехала навестить папу и брата. А ты, значит, теперь хранительница очага?
– Именно.
Я всматривалась в эту располневшую женщину… Что, кроме её голоса, выдаёт в ней ту, прежнюю Катьку – тоненькую белокурую девочку, с капризно надутыми губками? Теперь она мать, жена, хозяйка… Сложно поверить. А кто теперь я?..
– Не знаешь, как там остальные наши? – наконец, нашлась я. – Инна там, Димка, Платонов…
– Инна сразу после школы уехала учиться в Питер. То ли на архитектора, то ли на реставратора, я так и не поняла. С тех пор, по-моему, домой она так и не возвращалась. А Димка на врача поступал, правда, не знаю, закончил он уже или нет – они же там до пенсии учатся в этом меде… Что там с этим Платоновым – понятия не имею. Кстати, совсем забыла, тут же недавно Тамара Вячеславовна умерла!
– Правда? Ну надо же… – мне всегда казалось, что наша классная вечна, как Ленин. Оказалось, что это не так.
Я не люблю встречаться с людьми из моего прошлого. Потому что я не люблю своё прошлое.
Вообще, если задуматься, прошедшее время у меня какое-то многослойное, не линейное. Будто в нём есть несколько плоскостей. Прошлое номер один: до смерти мамы. Номер два: до встречи с Гильдией. Номер три: до того дня, когда я потеряла всё, что любила… И все эти «эпохи» причиняют мне боль – разного толка, но ощутимую. Поэтому я не люблю общаться с людьми, которые прошли через те времена со мной. Не люблю, потому что боюсь. Боюсь, что они начнут вспоминать. И что память их окажется отличной от моей.
По сути, нам и поговорить-то с Катькой не о чем. А если задуматься – у нас никогда не было общих тем для разговора. Даже не могу понять, как так случилось, что мы стали подругами. Но когда-то я была привязана к ней. Когда-то злилась на неё. Из-за Димки… И чем это обернулось? Он теперь далеко и не волнует ни её, ни меня, а тогда всё это представлялось сущей трагедией. Теперь же всё стёрлось. И стоящая передо мной женщина мне незнакома.
– Слушай, я давно хотела у тебя спросить… – набраться храбрости задать этот вопрос очень сложно. – В одиннадцатом классе, помнишь, ты пригласила меня на свой день рождения… Ты знала тогда, что я там буду лишней. Что мне нравился Димка. Что мне будет больно от того, что вы начали встречаться. Почему… Почему ты позвала меня?
– Ну… – Катька пожала плечами – ей стоило немалых усилий понять, о чём именно я толкую. – Не знаю. Давно это было, я уже и не помню. Да и какая теперь разница?
Она произнесла это таким будничным тоном, как бы между делом, без всякого зазрения совести. Ей не было жаль. Она просто не думала об этом.
– Ты вообще странная такая стала. Прям дикая – с тобой общаться было невозможно. И к чем ближе к выпускному, тем хуже становилось, – продолжала она в том же духе.
– Вы все… – от волнения у меня сбилось дыхание. – Вы даже представить себе не можете, к чему это привело. Из-за вас я связалась с людьми, которые… – я осеклась. Ей необязательно знать. Никому не нужно этого знать. Никто не виноват. – Ладно, я пойду. А то меня заждались, – ненавижу это неловкое молчание и непонимающий взгляд. Нужно поскорей от неё избавиться.
– Чего так долго? – видимо, папа испугался, что я вдруг сбегу.
– Встретила Катьку Савельеву. Помнишь, пап? Мы учились вместе.
– Э, что-то припоминаю, но смутно. И как она?
– Замуж вышла, двое детей…
– Завидуешь, сестрица-панда? – Серёжа не может остаться в стороне.
– Нет, что ты! Я готовлю себя для высокой миссии: буду нянчить ваших с Настенькой деток, братец-кролик, – отвечаю ему в тон.
– Ну чего ты… – он так смешно краснеет. – Я тут ради тебя, понимаешь ли, а ты…
– О чём ты? – не поняла я.
– Сегодня чай не на троих, – коротко заметил папа. – Доставай почётную четвертую чашку.
– Гости? – для нашего дома это слово стало непривычным. Кто мог заявиться к нам?
– Да, очень дорогой гость, – папа улыбался.
– Не томите, – оборвала я. В сердце я уже догадалась, о ком речь, но мне было необходимо услышать это. Распробовать на слух. Ощутить реальность происходящего.
– Мы пригласили Славу зайти к нам.
Слава. Скоро он будет здесь. Мой Слава. Не мой Слава.
Папа и брат знали, как для меня важна встреча с ним. Знали, что я ни за что не отважусь признаться в этом и сделать первый шаг. Ровным счётом, как и он. Уверенность в том, что его не предупредили о моём приезде, была абсолютной. Иначе бы он не пришёл.
Я так давно не видела его, не разговаривала с ним, что почти забыла, каково это: иметь под боком человека, которому можно доверить всё.
Прочтение моего дневника в сознательном возрасте, заставило меня иначе взглянуть на многие вопросы. Например, на отправление Славы в армию. Тогда, в семнадцать лет, я расценивала это, как личное предательство, не желая вникать в суть происходящего. Меня тогда не волновало, что вопрос о службе даже не стоял, а Славу никто не спросил – всё решили за него. «Армия сделает из тебя мужчину, а главное – всё будет правильно» – сказала ему мать.
Дело в том, что у тёти Лизы, несмотря на всю её сердобольность и взбалмошность, просто пунктик на правильную последовательность действий, упорядоченность, аккуратность в любом деле и норму. То ли работа бухгалтером много лет подряд сыграла с ней злую шутку, то ли она просто родилась ярым перфекционистом – не знаю, но систематизацию она привносит во всё. Поэтому Слава просто не мог миновать армию. «Как любой уважающий себя мужчина» – чеканно повторяла она, выпячивая грудь и гордясь сыном. «Сначала возмужает, ума наберётся, а потом и за корочкой можно» – таков был её вердикт, а споры с ней не имели смысла.
Но вопреки всему, Славе всё же удалось нарушить священный порядок, не закончив высшее учебное заведение, и это привело тётю Лизу в неистовство. Даже я удивилась, когда случайно узнала об этом. Я всегда ожидала от него, если не красного диплома, то хотя бы основательной учёбы.
Слава поступил на философский факультет. Его отговаривали все, кому не лень. Мол, эта специальность не прибыльная, пространная, «баловство». Но он бывает очень упрямым, когда хочет. Хотя, мне сложно судить. Я не знаю, каким он теперь бывает. Последние несколько лет жизни Славы для меня покрыты мраком. И отнюдь не из-за него. Из-за меня же самой.
Когда он вернулся из армии, я уже жила в своей московской общаге и планомерно вычёркивала себя из всех сфер жизни, кроме учёбы. Для него моё решение показалось странным. Он думал, что я собираюсь поступать в наш институт. Я и собиралась. Но резко передумала после определенного происшествия… Слава же об этом не знал ничего. Папа рассказал ему, где меня найти.
Слава приехал чуть ли не наследующий день после дембеля, чтобы потребовать объяснений. «Что случилось? Что ты здесь делаешь? Вероника, что это значит?» – вот перечень самых популярных вопросов того дня. Он спрашивал, он волновался, он требовал. Он приехал в Москву только ради того, чтобы понять, что со мной случилось, ведь никто кроме меня этого знать не мог. Но я вместо объяснений просто плакала. Мне было ещё слишком плохо. За три месяца я не успела отойти от произошедшего, а увидев Славу… Я просто съехала с катушек.
Он напомнил мне обо всём. О той жизни, от которой я хотела отгородиться переездом и серыми свитерами. Он кричал, он пытался понять и помочь. А я истерила так, будто он был причиной всех моих бед. Конечно, я ничего толком не рассказала, просто рыдала навзрыд, бормоча нечленораздельные предложения. Слава был обескуражен этим, взволнован, огорчен. Он хотел меня успокоить, правда хотел, я знаю… Но от чрезмерного волнения он пошёл по неверному пути.
Он сказал мне то, что ранило меня так сильно, как вошедший по самую гарду в грудь меч. Слава произнёс слова, которые я не должна была слышать в тогдашнем моём состоянии. Которые я не должна была слышать никогда в жизни.
Он сказал, что любит меня. Что я для него больше, чем просто подруга.
Это злит меня до покалывания в пальцах и по сей день. «Больше, чем друг» – какая пошлая, вульгарная фраза. От неё несёт чем-то скотским. Что может быть больше дружбы? Похоть и вожделение? Спасибо, нет. Не от него. И не в тот момент.
Я не была способна ни на что иное, кроме как прогнать его. Наорать, крикнуть, что ненавижу и приказать не приближаться ко мне больше никогда. И он исполнил все мои пожелания с пёсьей преданностью. Он больше не попадался мне на глаза. Вот так случился вечер без любви, однако, утра без обиды не получилось.
Уже потом, несколько лет спустя, я узнала от папы, что он поступил на философский факультет. Что вылетел оттуда со второго курса. Что тётя Лиза помогла ему устроится на работу. Подумать только, Слава почти три года проработал статистом в театре. Когда напишу свою следующую книгу, я назову её «Статист», в честь этого события.
Там, в театре, он и познакомился с «Викочкой».
Папа говорил, что тётя Лиза была в восторге: сын оправдал ожидания – нашел себе пассию с именем на «В». Не знаю, почему именно, но она очень любит эту букву. На неё начинается имя её первого мужа и полное имя Славы – Вячеслав – тоже. Викочка была прекрасна не только «правильным именем», но ещё и тем, что происходила из «хорошей» семьи. Её папа, как это модно сейчас говорить, – частный предприниматель: владеет магазином с какими-то инструментами. А мама воспитывает «двух прелестных сынишек». Ну, а сама Виктория, как не сложно догадаться – актриса. То есть, почти актриса – студентка актёрского училища.
Я ни разу не видела её. Я проигнорировала это издевательское приглашение на их свадьбу. Я совсем не знаю эту девушку, но с самого первого момента, когда я только услышала её имя, я привыкла относиться к ней с враждебным пренебрежением. «Она недостойна Славы» – таков был мой единственный вердикт. Миновала свадьба, миновала эпоха осведомленности…
Дальнейшая жизнь Славы для меня – тёмная пропасть неведения. Где они жили? Кем он работал? Куда они ездили отдыхать? Какая у них была машина? Кто приходил к ним в гости по пятницам? Теперь это уже неважно. Я знаю главное – Слава снова один, снова здесь. Услышав, что он развёлся, я ощутила укол радости – болезненной, желчной и триумфальной. «Так я и знала. Этим должно было кончиться» – была моя первая мысль, которую я попыталась изгнать.
Она не подходила Славе. Не знала его так, как знала я. Никто не знал его так хорошо, как я. Но теперь это в прошлом, как не горько осознавать. Теперь я не знаю Славу абсолютно.
Да что я вообще теперь знаю?..
– Ник, я не могу понять: ты рада или нет? – Серёжа выглядел озадаченным.
– Да, конечно, – машинально произнесла я, не меняя непроницаемого выражения лица. Я всегда выглядела так, когда думала о тех, кто мне дорог. По моему виду невозможно было догадаться, что в душе моей бушует нечто вроде урагана.
– Может, и не следовало этого делать… – протянул папа, озабоченно глядя на меня. Он знал, что с его ненормальной дочерью ни в чём нельзя быть уверенной.
– Нет-нет, всё хорошо, – так же бесцветно произнесла я.
Моё оцепенение отступило, когда раздался звонок в дверь. Ему на смену пришла жгучая радость, волнение, стыд, сумасшествие – всё смешалось в кучу в моей душе, когда я представила, что за порогом стоит Слава.
– Я открою, – брат уже поднялся, но я остановила его.
– Я сама.
Я должна встретить его одна. Разглядеть во всех деталях. Запомнить и впитать. И успокоить своё трепыхающееся в экстатическом нетерпении сердце. Я была так спокойна и пассивна последние пять лет. Живой мертвец, не иначе. Теперь же, когда мой Слава был на расстоянии нескольких метров, я снова ожила. На негнущихся ногах я подошла к двери. Онемевшими пальцами коснулась щеколды, ручки. Остекленевшими глазами уставилась на представшего передо мной мужчину.
Высокий мужчина с пшеничными волосами и приятными чертами смотрел на меня так, будто я собиралась сигануть вниз с моста. Он смотрел на меня, молчал, не шевелился. Казалось, ещё чуть-чуть и он просто раскроет рот в немом удивлении.
Это был не мой Слава – брат и рыцарь в детских играх. Не мой Слава – друг и товарищ во времена юности. Не мой Слава – дрожащим голосом, исступленно признававшийся мне в любви. Но Вячеслав – неизвестный мне мужчина, чьей матерью всё ещё была тётя Лиза.
– Привет… – с трудом произнесла я единственное слово, пришедшее на ум.
– Здравствуй… – отозвался он глухим голосом, которого я не знала.
Он сделал несмелый шаг, давшийся ему, могу поспорить с трудом. Я закрыла дверь и вот – мы оказались вдвоём в замкнутом пространстве, совсем рядом. Все миллиарды слов, что мне хотелось сказать, застыли на предательски дрожавших губах. Я была не в состоянии говорить, впору было скорее расплакаться. Мне не хотелось в первую нашу встречу (и, возможно, единственную) показаться ему какой-то глупой трусихой и плаксой. Он, конечно, всё обо мне знал, что такова я и есть на самом деле. Но мне хотелось, чтобы он думал, будто я действительно могла измениться.
Он всё молчал и смотрел куда-то мимо меня. Он не был готов к этой встрече, как и я. Но жаждал ли он её так же? Мне хотелось верить, что да. Хотелось думать, что он вспоминал обо мне с иным чувством, кроме сожаления.
– Проходи… – выдохнула я, жестом приглашая его в комнату, в спасительную компанию папы и брата.
Как только он вошёл, наэлектризованность спала. Все улыбались, и я тщилась не отставать от них, растягивая губы в гримасе неправдоподобной радости. Нет, я была рада, правда. Где-то в глубине души. Просто нашу встречу я представляла себе не так. В своих мечтах я была смелее, а Слава оставался девятнадцатилетним парнем, каким я его запомнила.
– Слава! – папа обнял его, словно сына, с чувством непреходящего родства и непринужденности. Мне бы так.
Вслед за ним Серёжа пожал ему руку, так же обворожительно улыбаясь. Как я завидовала этой простоте, которую и сам Слава воспринял с благодарностью.
– Ой, что же это… – папа развёл руками, не успели мы сесть за стол. – Гостя позвали, чай заварили, а про торт и не догадались!
– Я схожу, пап, – вызвался Серёжа.
В этот момент мне хотелось закричать: «Нет, лучше я! Можно я?! О, пожалуйста, куда угодно, только позвольте мне уйти!». Но я смолчала. К тому же папа возразил:
– Нет, детки, вы сидите, общайтесь, а я уж сбегаю. Должна же быть хоть какая-то польза от старика. Он скрылся в прихожей.
Не прошло и минуты, как хлопнула входная дверь, а рубаха-парень Серёжа уже вёл безобиднейшую светскую беседу. Он задавал вопросы, внимательно слушал и кивал, улыбался и качал головой в нужные моменты. Казалось, с моим братом можно было приятно беседовать на любую тему: от ядерной войны до проблемы педофилии. Ход восхитительной беседы старых друзей нарушил телефонный звонок. Конечно, это была Настенька. Конечно, ей срочно понадобился мой брат. Конечно, именно сейчас.
– Извиняйте, ребята! Не могу обидеть даму! – оправдывался Серёжа, уже натягивая куртку. – Ну, вам и без меня не будет скучно! – он подмигнул и оставил нас.
Я была в полнейшей панике. Вот он, Слава, рядом, не говорит ни слова, даже не смотрит на меня. И нет в пределах досягаемости ни единой живой души, которая могла бы мне помочь. Папа… Серёжа… Предатели, штатские крысы.
– Из них никудышные актёры, правда? – я попыталась завязать разговор.
– В их глазах такой ход выглядел беспроигрышным, – пожал плечами Слава. Его голос не звучал враждебно. Буднично и дежурно – да, но не враждебно. Что ж, уже неплохо. – А ты теперь разбираешься в лицедействе, да? Слышал, встречаешься с каким-то артистом, – как бы между прочим продолжил он.
