Текст книги "Если ты исчезнешь (СИ)"
Автор книги: Розмари Финч
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)
Глава 7. Клоуны остались
Через три дня я собралась с силами. Через три дня после разговора с полицией я поняла, что теперь могу оставить папу и брата одних. Не навсегда, конечно. На время. У меня было несколько незавершенных дел в Москве. Я обещала их уладить и тут же вернуться. К тому же Слава просил непременно заехать к нему и его «самой лучше на свете» жене. Я всё правильно поняла. Слава действительно скоро станет отцом. Как же это странно! Просто поверить невозможно.
Теперь, казалось, опасность миновала, и я с лёгким сердцем должна жить дальше. Но это невозможно, пока я знаю, что Кёрг где-то неподалёку вершит своё собственное, только ему понятное правосудие. Меня не покидало очень нехорошее предчувствие. Ожидание конца? Развязки?.. Почему? Потому что я вернулась в столицу в понедельник.
Понедельник мой несчастливый день. И из этого правила нет исключений.
На этот раз всё началось с того, что номер Вени был недоступен. Я ожидала, что он встретит меня, но он даже на смски не отвечал. А потом позвонил Слава. Вчера в его голове слышалось счастливое волнение. Сегодня только тревога и страх.
– Ника, я же ещё не диктовал тебе наш адрес?
– Нет. А что такое? Нужно записать, я сейчас возьму…
– Стой. Лучше тебе сюда не приезжать, – отрезал он.
Я застыла на месте. Моргать, дышать, гонять кровь по организму с помощью сердца – кому это нужно, когда у твоего друга что-то случилось?
– Не говори только, что тебе кто-то пытался угрожать.
– Странное художество на входной двери можно считать угрозой?
– Опять звезда?! – на меня накатила волна беспомощного негодования. – Да как это возможно? Я не знаю, где ты живёшь – откуда ему это известно?!
Если бы у пожимания плечами был звук, то я бы услышала его в трубке.
– Вы позвонили в полицию?
– Мы-то позвонили, но за тебя я волнуюсь больше… – Слава устало вздохнул. – Это творчество на нашей двери – оно ведь только ради тебя. Что ты собираешься делать?
– Для начала найти Веню… – мне надоело бояться. С плеч слетела мантия уныния, а её место заняла ветхая хламида усталости. – Но ещё раньше я собираюсь, наконец-то, добраться до общаги.
– Я удивляюсь твоему спокойствию! – дрогнувшим голосом проговорил Слава.
– У меня просто больше нет сил быть взволнованной.
Пока я добиралась до общежития, Веня стоял у меня на автодозвоне. Но ничего не помогало. Он оставался глух к моим попыткам достать его. Нервишки начинали потихоньку бить тревогу, и сумрак сомнений прорезала смутная догадка: а что если и здесь постарался мой старый «друг»…
И я ступила на территорию моего университета. Сессия закончилась – лето полностью вступило в свои права. В это время общага непривычно пуста. Здесь становится как-то не по себе. Особенно теперь, в вечерний час, когда солнце скрывается за горизонтом и лёгкие сумерки покрывают тихую аллею, трудно представить, что в иные дни здесь кипит жизнь, толпятся люди и ни на миг не расходится гигантская очередь в ванну.
А теперь я здесь одна. Наедине с шелестом гравия под моими неторопливыми шагами. Я смогла действительно полюбить свою альма-матер. Парадоксально, но здесь у меня началось даже подобие новой жизни, отдалённо напоминающей пресловутый диагноз «норма». Мне было бы грустно покидать это место навсегда. По крайней мере, пока я к этому не готова. Магистратура – хороший вариант, своего рода отсрочка этого расставания ещё на два года. За это время я смогу всё обдумать, не отвлекаясь ни на прошлое, ни на будущее. И на многое посмотреть с другой стороны. Лера, да, теперь я зову её только так, помогла мне открыть глаза. Есть настоящее. Настоящее, в котором я могу не сожалеть и не сокрушаться ни о чём вдогонку. Настоящее, в котором я могу ходить на кладбище не рыдать, а с любовью раскладывать свежие цветы на знакомые надгробия. Просто потому что эти люди ушли, а любовь к ним – нет. Даже если почти всё было обманом.
Из призрачного мирка ясности, не спросив разрешения, меня извлёк вид конверта, заботливо переданного мне вахтёршей. «Сегодня принесли, просили тебе передать, как можно скорее» – прокомментировала она. Вид этих небольших клочков сложенной бумаги, в последнее время, наводил на меня ужас. Я точно знала, от кого это. И почти наверняка представляла себе содержание. Эти конверты, как голова мертвой лошади в постели несговорчивого компаньона. Только меня ищет не мафия, а кто-то похуже.
Между духами подписан, их скрепляет договор.
Смерть ту клятву подписала или же желанье жить,
Но с той поры не могут Звери Силу до конца испить.
И зелено-голубая, в Лабиринт заключена,
Мчится вкруг звезды планета под названием Игра.[i]
Если не явишься сегодня, отмеченные звездой исчезнут.
Это так в духе Кёрга! Даже не угроза. Не инструкция. Не объяснение. Просто строчки для тех, кто шёл по пути слышащих. Мол, сам догадайся, а если не догадаешься – тебе же хуже. Кёрг наглядно демонстрирует, что случится в случае неповиновения с помощью поступков, а не слов. Отметины на дверях дорогих мне людей – что здесь непонятного? Если к нему не приду я, он придёт к ним.
Я перевела дыхание и прислонилась к стене. С первого взгляда и не поймёшь, куда бежать и что делать. На самом деле это письмо очень прозрачно. Только нужно быть членом Гильдии, чтобы его понять. Он приглашает меня туда, где мы играли.
В ДК «Лабиринт», где проходил единственный в моей жизни конвент по «Сказаниям Четырёх Ветров». Конвент – это просто большая Игра. Там каждый представлял себя тем, кем никогда в действительности не являлся. Там Кёрг и будет ждать меня, чтобы закончить эту затянувшуюся на пять лет партию. И он знает наверняка, что я приду одна. Потому что не могу иначе. Потому что иначе двери, помеченные перевёрнутой звездой, и люди, за ними скрывающиеся, познают его гнев. Не сегодня и не завтра, но можно быть уверенным, что он доберётся до них неминуемо – сам или опосредованно, но доберётся.
Мне осталось только решить, чья жизнь дороже на этот раз. Моя или их. Одна или несколько. И долго думать не пришлось.
Вагоны метро шли привычной линией. Будто человек, приговорённый к смертной казни, в свой последний день я подмечала всё, что обычно не привлекает ничьего внимания: ржавчину на рельсах, стёртую краску, потрескавшийся мрамор, лица прохожих. Я обдумывала «Сказку о Прыгуне и Скользящем». Мы с Гильдией любили слушать её. И Кёрг тоже. Хорошая сказка, к его страшной философии, не имеющая никого отношения. Но ему, видимо, нравилась её загадочность и кажущаяся многозначность. В конце концов, в этом и заключается талант Кёрга – подвести под свою теорию любой материал.
Что ж, йоханга, говорю я себе. Пора стать Скользящим. Пора исправить свою оплошность и, если понадобится, пожертвовать жизнью, чтобы дать возможность спокойно жить другим. Тем, кого я люблю, и кто любит меня без обмана.
«Лабиринт», до которого пришлось добираться почти час, оказался заброшенным. Как это ожидаемо. Штукатурка осыпалась, балкончики обвалились, буйная зелень скрыла дорожку, тянувшуюся от покореженного забора. Я перелезла через слетевшую с петель калитку и обошла бурелом. Спальный район, тишина, вечер. Двадцать минут от метро. Здесь ни души. А мне совсем не страшно. Я ведь давно ждала этого дня. Пять лет. Парадный вход оказался заколочен. Можно поискать чёрный или влезть в окно – они все разбиты. Начав движение к торцу здания, я услышала шорох позади. Остановилась. Обернусь – и нет пути вспять.
– Девушка, у вас всё в порядке? – голос бесцветный и обволакивающий, как болотная слизь. – Опасно бродить по таким местам в одиночку.
И я обернулась. Как долго я ждала этого момента! Как мечтала взглянуть в эти тёмные глаза без страха. Страх! Я никогда не боялась Кёрга. Только ненавидела. И моя ненависть сильнее страха, сильнее любых других чувств. Его абсолютно незапоминающееся лицо – серое и гладкое, как резиновая маска, оно будто вырывает тебя из реальности. И это выражение бесстрастного превосходства. Эта кривая усмешка будто говорит: гляди, я просчитал все ходы до края могилы, я знаю всё, а ты обманулась в своих нелепых расчётах. И ответить на это нечего.
– Интересные нынче времена… – начал он таким тоном, будто нас ждала приятная беседа за чашкой кофе. – Никакой неприкосновенности к личной информации. Кто угодно может узнать про нас что угодно, не находишь? Вот, например, обронил ты случайно свою книжку в магазине, а там, на обороте, напечатано всё, что нужно про тебя знать, чтобы держать в поле зрения. Здесь, конечно, сыграл роль ещё и твой родной город. У меня там давно есть глаза и уши… Иронично, да? Раньше роль этих органов выполнял наш общий знакомый. Как там его?.. Кром!
У меня пошли мурашки от этого имени. С какой холодной насмешливостью Кёрг его произносил. Ни сожаления, ни человечности в голосе. Конечно, он ведь был просто одним из многих, как во времена нечаевщины.
– Кривишься? Тебе не по себе? – он сделал шаг ко мне, я тут же отпрянула. Он лишь усмехнулся. – Хорошо. К чему теперь эти глупые клички? Будем называть вещи своими именами. А его имя… – он сделал вид, что задумался.
Я против воли прошептала одними губами:
– Рома…
– Да, точно! – он щёлкнул пальцами. – Придумал дурацкую кличку, облёкся в чёрное… Наш нежный Ромочка. Глупый мальчик, слишком романтичный, чтобы быть полезным. Впрочем, вся эта ваша Гильдия – просто кучка увальней, которым ничего нельзя доверить, – Кёрг грозно свёл брови. Я старалась смотреть ему прямо в глаза, не отводя взгляда. Но моя смелость его только забавляла. Он хотел причинить мне побольше боли и потому продолжал: – Ты ведь ничего не знала о нём, верно? Он думал, смерть – это праздник! Он думал свобода – удел мыслящих! Он думал, что он не слабак! Ха-ха! Знаешь, каким я подобрал его? Он рассказывал о своём отце? Нет? Конечно, нет! Знаешь, почему он не любил своё имя? Его назвали в честь папы – вот ирония. Он был просто психопатом, его папочка. Избивал его до полусмерти, калечил, а мать лишь улыбалась и говорила, что так и надо, – произнося эти безжалостные слова, он улыбался.
Мне хотелось заплакать, хотелось обвинить его во лжи, но что-то подсказывало, что он знает, о чём говорит. Я ведь правда не знала настоящего Крома… Рому… Он показывал мне только прилипшую к нему маску.
– Мальчик вырос странным, правда? – всё так же цинично продолжал Кёрг. – Сам-то он не злой, нет. Примерный мальчик, на самом деле, послушный. А потом папочка умер. Мать ударилась в религиозное мракобесие, а он полюбил смерть. Смерть так хороша! Она забрала этого монстра из мира и теперь хороший мальчик Рома мог жить нормально. Только вот поздно. Нигде не найти успокоения. Смысл жизни? Конечно, смерть! Ей нужно быть благодарной за содеянное. Таким я застал его. Вернее, он застал меня. Он прочёл «Пятый ветер». О, он понял его. Действительно понял суть. И во что бы то ни стало, решил найти меня и познакомиться. Он так смешно преклонялся перед моей мудростью. Он славил Одинокого Странника, возвестившего эту мудрость в книге, и его подарок человечеству – добровольную смерть. Он во всём меня слушался. Я велел ему собрать вокруг себя людей: одиноких, неприкаянных, лишних. Тех, кто недоволен своей жизнью. Первой, конечно, была та девчонка – как-то там на «м» её звали, вроде…
– Мар… – я проговорила скорее для себя, чем для него.
– Да. Она была в него по уши влюблена, на всё готова за то, что он помог ей когда-то, что он был к ней добр. Он наплёл ей про «истинную любовь» и смысл жизни, так банально! И она стала его послушной помощницей. Потом они затащили ещё каких-то мрачных молокососов. Он таскал их ко мне каждую неделю. Они были невежественны и юны – завладеть их умами не составляло сложности. Позже они все только и ждали моего слова, чтобы действовать, а Ромочка был послушным рупором – всё им транслировал. Он так верно и самозабвенно служил мне, что я себя настоящим Старцем Горы[ii] почувствовал… Сейчас такого не встретишь! – он будто сожалел, но я видела, что все его интонации и жесты – показные. – Наконец, я понял, что пришёл срок совершить ритуал. Но, видишь ли, все мои подопечные были так порочны, а для правильного ритуала нужна была вишенка на торте. Невинная дева – и тут так вовремя подвернулась ты!
– Свинья на убой? – уточнила я.
– Зачем так грубо и материалистично? – Кёрг оскалился. – Просто сразу было видно, что ты – идеальный вариант. Ну, вспомни себя: покинутый, грустный ребенок, в нетронутой чистоте. К тому же ещё и дурочка… Тебе не нужно было объяснять философских тонкостей системы и прививать любовь к смерти и её жажду. Нужно было просто потрясти у тебя перед носом «дружбой», «любовью», «пониманием», чтобы ты последовала за ними всюду. Как это хорошо вышло! Дело оставалось за малым – совершить ритуал. Знаешь, что самое обидное? Тебе было даже не обязательно делать это добровольно. Мы могли принести тебя в жертву и принудительно. Но он упустил тебя, – он заскрипел зубами. – Нет, не так. Он отпустил тебя. Не думай, что это от большой любви. Он не любил тебя. Во всех его действиях был расчёт и желание угодить мне. Он совершил ошибку похуже. Он просто пожалел тебя. Ох уж эта ужасная жалость…
– Но благодаря ей я ещё жива…
– И это нужно исправить!
– Завершить ритуал?
– Разумеется. Очень неприятно вот уже пять лет находиться в подвешенном состоянии. Тем более теперь, когда ты начала так активно общаться с правоохранителями. Ха. Пра-во-ох-ра-ни-те-ли, – он будто пробовал это слово на вкус. – Смешное слово, да? Чьи права они охраняют? Как насчёт права окончить чью-то никчёмную жизнь, указав тем самым путь к истине?
– Серьёзно? – у меня начинали трястись руки. – Ты говоришь всё это всерьёз? Ты правда веришь во всю эту «истину»? Тебе правда нужна просто их смерть? Зачем?! – этот вопрос вертелся у меня в голове последние пять лет. Но в тот момент он сделался как никогда насущным.
– Я же говорил, что ты дура. Как была, так и осталась. Я – их благодетель. Я открыл им глаза. Их смерть – лучшее, что они сделали в своей жизни. Пора бы уже и тебе это понять! – он начинал злиться. – Хватит уже петь эти ослиные песни, пошли! – он молниеносно приблизился и, резко схватив меня за руку, потянул к одному из разбитых окон, внутрь здания.
– Для чего ты всё это рассказал мне, если собираешься просто убить? – спотыкаясь на каждом шагу, я задыхалась от душивших меня слёз.
– Идиотка, чтобы тебе было легче принять свою судьбу. Я тебя спасаю, – разъяснял он мне, как непонятливому ребенку. – Избавляю тебя от мук. Неужели, ты ещё не поняла, что жизнь – это сплошные страдания?
– Нет! – когда я ехала к Кёргу, то была полна решимости умереть за своих близких без сожаления, но как только его железная хватка сомкнулась, мне чрезвычайно сильно, как никогда, захотелось жить. Всё плохое само по себе изгладилось из памяти и ежесекундно вспоминалось только хорошее. – У меня любящая семья, добрые друзья, замечательный Веня, интересная работа… – сквозь рыдания голосила я, и мои слова эхом отдавались в стенах пустого ДК. Я вдруг осознала, что моя жизнь просто волшебно прекрасна, и я вовсе не хочу расставаться с ней. Во имя чего бы то ни было. До какой же степени отчаяния тогда были доведены мои друзья, если такие мысли не пришли им в голову, позволив убить самих себя…
Невзирая на мои протесты, Кёрг притащил меня в подвал. В неверном свете я различила людей. Это так напоминало прошлый раз! На полу снова была начерчена эта треклятая звезда, собравшиеся стояли вокруг неё, опустив головы. Только теперь всё выглядело ещё пафоснее: лица всех адептов были скрыты под капюшонами так, что я даже не могла заглянуть им в глаза.
– Помогите! – в отчаянии закричала я, расцарапывая руки Кёрга, но он только смеялся. – Очнитесь! Зачем вам умирать…
– Приступайте! – приказал Кёрг, с силой бросив меня в центр круга. – А ты, благодари меня за оказанную милость.
Он говорил серьёзно. Он правда был серьёзен. Он вообразил себя вершителем судеб и великим пророком и едва ли кто-то мог его переубедить. Но эти люди вокруг? Те, кто, шёл за ним – почему?.. Разве они были настолько несчастны, что не нашли иного выхода, кроме смерти?
Надо мной склонился один из адептов. Я хотела умолять его, разжалобить слезами, но нечто подсказывало, что это не подействует. Они всё для себя решили. Я чувствовала внутри себя пустоту и усталость. Не было сил поднять и бежать, кричать и плакать. Я почти теряла сознание от нервного перенапряжения. И вдруг из-под капюшона, наклонившегося ко мне человека, показался нос. Красный клоунский нос. Мне показалось, что я схожу с ума.
– Ника, это я… – я услышала голос Вени. Он сбросил капюшон. Правда, Веня.
– Что за?.. – дикий взгляд Кёрга в ту минуту невозможно описать словами.
– Правоохранительные органы, – объяснил ещё один скинувший капюшон человек. – Мы охраняем право этой девушки на жизнь.
Оставшиеся чёрные балахоны упали, и передо мной предстало одиннадцать людей в полицейской форме и один клоун. Я переводила ошалевший взгляд с одного на другого, будучи не в силах подняться с земли.
– Несчастные! – воскликнул Кёрг, стоявший в отдалении от ритуального круга. – Мне вас жаль! – и прежде, чем кто-либо успел сделать хоть шаг к нему, он извлёк из-под своей куртки кинжал и вонзил его себе в сердце.
Последнее, что я слышала – путаный гул голосов. Последнее, что видела – склонившийся надо мной Веня. А потом я, наконец-то, потеряла сознание.
Квартира, доставшаяся Вене от бабушки, пожалуй, самая древняя из всех, где мне доводилось бывать. Причудливый дореволюционный дом в аварийном состоянии, жильцы бегут, штукатурка осыпается, а он ничего, живёт. Дух старины пронизывает это место насквозь, а Веня лишь с удовольствием поддерживает ретроградный стиль, выискивая на развалах и блошиных рынках винтажные вещички. У него есть, например, примус, доисторический трёхколёсный велосипед, полуразвалившийся граммофон, лампа с зелёным абажуром в лучших традициях Ленинки и гордость его коллекции – дубовый стол, где под стеклом хранятся программки из обожаемого им цирка.
Я никогда не считала эту обитель своей, но мне нравилось здесь бывать. Я часто ночевала у Вени, не спала, раздумывая над очередной главой с таким трудом дописанного романа. Смотрела сквозь пыльные окна в трухлявых рамах на светлое от городской иллюминации небо и была рада очередному побегу от себя в это безвременье. Теперь я снова здесь. Во времени и с собой в придачу – лежу на софе и силюсь понять: не привиделась ли мне всё это? Мысли, пошатываясь, лениво трутся одна о другую, поминутно переплетаясь, а затем так же незаметно ускользая.
– …один из кёрговских адептов вышел на связь ещё неделю назад. Ему велели готовиться к ритуалу, но чувак, кажется, раздумал умирать. Он быстро смекнул, что просто так ему из этого переплёта не выбраться, вот и обратился к участковому. А дальше по накатанной, – уже в третий раз Веня пересказывал мне историю своего геройства, а я с удовольствием слушала. – Разыскали остальных адептов, провели дознание, сопоставили с теми материалами, что я предоставил отделу и с тем, что пришло из твоего города. И дело оставалось за малым: произвести захват в указанном месте, в указанное время. Правда, никто и подумать не мог, что всё так обернётся…
– Значит всё? – я устало прикрыла глаза. – Можно считать, что всё кончено? Но Кёрг остался вроде как, непобеждённым. Со своими идеалами, – подытожила я.
Было неимоверно приятно сидеть теперь в светлой безопасной Вениной квартире, пить какао и отдыхать. Приятно жить в безопасном мире, где страшное прошлое не может ворваться в твою жизнь без предупреждения. И даже не важно, каким именно образом оно исчезло.
– Я одного не понимаю, – размышлял не менее меня потрясённый Веня. – Зачем вся эта чепуха вокруг его секты? Какие-то книжные теории, тайные учения, когда на деле – обыкновенный сатанизм, просто чуть другой обложкой прикрытый.
– Чтобы сразу не отпугивало, наверно… – я пожала плечами. – Взгляни на меня: я долгое время вообще не понимала, к чему он клонит.
– Но остальные понимали.
– Отчасти, – я кивнула. – Но у них не оказалось никого, кто бы понял полностью и остановил кошмар. Однажды наступает момент, когда всерьёз задумываешься о жизни. Вдруг понимаешь, что вплоть до настоящего момента в ней не было ничего хорошего. И вряд ли это хорошее вдруг возьмёт и ни с того ни с сего появится. Ждать нечего. Куда идти? За чем гнаться? Чего желать? Не всё продаётся за деньги, не всё достигается разумом, люди вокруг ветрены и лживы. Осознание этого толкает к краю. Жизнь не вечна. Муки можно прекратить. Ты заплутал во тьме, но с этим можно покончить. Ты запутался, но узел можно разрубить.
– Похоже… – подхватил Веня. – Что все ребята из Гильдии, все они, последовавшие за Кёргом и покончившие с жизнью таким образом, они не знали, как выйти из замкнутого круга. У них не было ответа на главный вопрос: зачем я живу? Ведь это так просто на самом деле! Многие люди никогда об этом не задумываются и живут отлично. Другие находят смысл там, где его нет, но даже эти эфемерные вещи помогают им держаться на поверхности. Эти же ребята нашли ответ. Нашли смысл. Но неверный. Только никого не оказалось рядом, чтобы их вразумить. Родные, которые должны были заниматься их воспитанием, интересоваться их жизнью – они все в этот момент были заняты чем-то другим. Они не видели, что творится у них под носом, с их детьми, братьями и сёстрами. Можно долго и успешно улыбаться всем подряд и делать вид, что ты в порядке. Червоточина незаметна при взгляде вскользь, – Веня гладил меня по волосам, а я удивлялась его выводам. Не встречала ещё человека более склонного к философским размышлениям, чем этот клоун. Он бы даже Славе фору дал.
– Если бы их близкие обсуждали с ними не только то, что приготовить на ужин, если бы не списали мрачный вид на «просто плохое настроение» и «сложный возраст». Если бы они просто поговорили с ними. Скольких бы смертей удалось избежать? Но они ничего не сделали. Господи! Как же я благодарна папе, что он любил и любит меня достаточно внимательно, чтобы я и не помышляя о сведении счётов с жизнью… И ты! – я посмотрела Вене прямо в глаза. – Спасибо, что любишь меня.
– В сущности, не за что. Ты ведь тоже меня любишь, – Веня пожал плечами. Хитрец. Я только хотела сообщить ему о своём открытии касательно чувств к нему, а он уже всё знает. Я уткнулась лицом в его соломенные волосы.
– Я хочу, чтобы ты знал… Кром, он… Он не был злым. Он просто пожалел меня. И благодаря этой его жалости я ещё жива.
– В таком случае, спасибо ему. За тебя, – мы обнялись.
В этом пыльном царстве, похожем на внутренность песочных часов, под льющимся из красного абажура светом я всегда мечтала стать кем-то другим. Оставить, наконец, своё прошлое. Откреститься – не моё, не имею отношения, я совсем другой человек. Здесь на тахте с торчащими пружинами всегда спокойно и мирно. Будто в моей жизни нет беспорядка, я всё держу под контролем, мне всё кристально ясно.
Современному человеку в большей степени, чем его предкам, подвластно множество путей. У каждого есть богатый выбор. Он касается не только того, как прожить свою собственную жизнь. Можно выбрать иную. Избыток информации вокруг оглушает, ослепляет и заставляет барахтаться в нём как рыбу, попавшую в слишком сильное течение. Можно читать, смотреть, следить за другими людьми. В конце концов, это так свойственно человеку: не можешь решить свои проблемы – отвлекись на чужие. Проживи вместо одной единственной скучной жизни в своей шкуре тысячи различных воплощений (в разных странах, временах или даже мирах).
Меня с детства занимало это бегство. Буквально на части рвало от того, сколькими разными людьми мне хотелось быть одновременно. Я придумала себе сотни вымышленных жизней. А со своей реальной справиться так и не смогла. В итоге пришёл час избрать себе новую судьбу. Или, на худой конец, попытаться примириться со старой.
– Иногда я вижу себя бледной женщиной в чёрном кружевном платье, с идеально уложенными кудрями, на алых губах понимающая всё на свете усмешка, в тонких пальцах с красным лаком мундштук. И каблуки. Туфли лаковые и жутко неудобные, но я про их неудобство успела забыть, – я говорила то, что приходило на ум. И знала, что Веня поймёт, почему сейчас я говорю именно это. Даже если я сама не понимала.
– Тогда я – высокий молодой человек в сером плаще, метущем полами осеннюю землю. И можно без шляпы, но с орлиным взглядом. Знаешь, таким уверенным и проницательным, будто я знаю всё о завтрашнем дне. Арена осталась позади, и я брожу по старым улицам не без цели, но во имя чего-то великого.
– Отличная парочка вышла бы, – я вполне согласна на то, чтобы он понимал жизнь за меня. А я бы просто доверяла его пониманию.
Здесь ночами, когда Веня мирно посапывал, под завывания ветра, заблудившегося в крошечном внутреннем дворике, я писала свой роман. Вымученный, посредственный, чуждый окружению, способствовавшему его появлению. В конечном счёте, чуждый и мне. Но в нём – всё. Это как новый дневник. Жизнь, которой никогда не было, да и не могло случиться. Путаные мысли по полочкам. Обоснование моей жизни. Оправдание смерти. Там всё о ней. В нём нет меня. Есть только попытка бегства.
Теперь я, наконец-то, почувствовала, что бегство закончилось. Как марафонец я пытаюсь отдышаться, ещё не веря, что действительно проделала этот путь и осталась жива. Что прошлое действительно позади. Ещё не веря, но уже надеясь, что когда-нибудь могу быть счастлива.
На следующее утро, проснувшись ни свет, ни заря, я набрала номер папы.
– Папочка, – я произнесла это слово, представив его до последней чёрточки – таким, с каким я оставила его несколько дней назад. Когда-то он казался мне таким сильным… Когда-то он с лёгкостью поднимал меня одной рукой. Когда-то его волосы были без проседи, а газету он мог читать без очков. Когда-то мама целовала его в щёку, отправляя на работу…
– У тебя наконец-то хорошее настроение? – его не обманешь – он мой самый внимательный слушатель.
– Вчера я поняла, что меня любят… – протянула я. – Представляешь? И я тоже люблю. Это так странно.
– Почему?
– За что? Кто я такая, чтобы меня любить? Не слишком-то выдающаяся личность, правда?
– Необходимо быть выдающимся, чтобы тебя любили? – папа рассмеялся. – Тебя любят просто за то, что ты – это ты. В этом ничего странного.
– Я… И кто я, папа? Иногда мне кажется, что я никто.
– Ты, Вероника – моя дочь. Ты сестра Серёжи. Ты подруга Славы. Разве этого мало?
– Но кто я по отношению к себе?
– А кем тебе хочется быть?
– Мне… – я задумалась. – Просто счастливой девушкой.
– Давай ты приедешь, я заварю чай, и мы поговорим о том, как тебе стать… – начал папа, но я его перебила, опасаясь интоксикации. Не только чаем, но и бесконечной чередой размышлений о тонких материях.
– Нет! Давай лучше я сделаю какао, и мы оставим философствования для Славы. Это его прерогатива, – я улыбнулась в трубку и клянусь – он это почувствовал. – Я приеду завтра.
– Отлично! А когда там Слава собирается вернуться, не знаешь? Тётя Лиза не знает, что и думать о его неожиданном отъезде.
– Просто пришла пора мириться с Викочкой, – я снова поморщилась при звуке этого имени. А произносить его ещё противней. – Он хочет нас познакомить, представляешь?
– А что? Она хорошая девушка, тебе понравится, – невиннейшим голосом проговорил папа. – Я был на их свадьбе – она оставила очень приятное впечатление…
– Если Слава её любит, то попробую полюбить и я.
– Ни за что?
– Точно. Кстати, пап, а как там Серёжа? С ним всё хорошо?
– А то! Уже собирается на встречу к Настеньке.
– Он решил поступать в наш институт? – этот вопрос волновал меня давно. Папа не молодел, оставить его одного – преступление, а с Серёжиной медалью и баллами по ЕГЭ не составило бы труда поступить в любой Московский вуз.
– В наш! – с гордостью произнёс папа. – Не оставит же он своего старика. Тем более и Настенька отсюда уезжать никуда не собирается…
– Правильно. Он не оставит тебя. И я не оставлю! – и это обещание, которое я постараюсь исполнить. – Всего лишь магистратура… Два года. И я буду приезжать чаще. Намного. Обещаю.
[i] Строчка из «Сказки о Прыгуне и Скользящем» (эпизод 17) гр. Пилот
[ii] Хасан ибн Саббах – основатель секты низаритов (ассасинов)
