Текст книги "Если ты исчезнешь (СИ)"
Автор книги: Розмари Финч
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)
Розмари Финч
Если ты исчезнешь
Глава 1. Переданное письмо
За худой, скверный мир платят льдом и свинцом,
За победу цена – одиночество.
Людям нужно не сказок с хорошим концом,
А таких, что вообще не закончатся.
Строя стены из фраз, баррикады слогов,
Прячась с глаз, удаляясь в подполье,
Мы, как дети, всего лишь хотим одного —
Чтобы просто нам не было больно.
Р. Роуз
Сказать по правде, моя жизнь никогда не была наполнена суеверными предчувствиями, но сегодня с самого утра я будто знала, что должно произойти нечто из ряда вон. Почему? Потому что сегодня понедельник.
Я ненавижу понедельники.
Понедельник – мой несчастливый день. У кого-то там пятница 13-е, у кого-то ночь полнолуния или ещё что, а у меня – понедельник.
Именно по понедельникам со мной случаются самые отвратительные вещи: от стрелки на колготках до катастрофы вселенских масштабов. Всё валится из рук, ничего не выходит.
В понедельник умерла мама.
В понедельник уехал Слава.
В понедельник я встретила его.
Я думала, что на этом мои неудачи прекратятся. Но я ещё не знала, что знакомство с ним станет моей самой большой неудачей.
Сегодня я снова вернулась в мой город знакомый до слёз. До заламывания рук, дрожащих коленей и холодеющих пальцев. Тихий, неприметный, будто погруженный в дремоту, такую непривычную после оглушающей столицы. Солнце здесь всегда светит по-осеннему мягко, а дни текут неторопливо, по какому-то своему, особенному плану. Кажется, если даже весь мир рухнет, здесь всё останется по-прежнему: провинциальный вокзал, ряды аккуратно постриженных деревьев в аллеях, шеренги типовых многоэтажек…
Я знала его и другим: тёмным и сверкающим в бушующей непогоде, с чёрными провалами окон и ночными холодами, с гулким эхом на пустых улицах. Поют здесь теперь те же песни, дают те же клятвы? Изменился город или только я? Меня не было пять лет. Хорошая отговорка – «я училась в институте» звучит искусственно. Конечно, я приезжала два раза в год: на неделю в новогодние праздники и летом – на две недели, чтобы отметить день рождения. Я приезжала, но города не видела. Запиралась в квартире и это время проносилось, как сон, самодельный анабиоз, а по прошествии отсчитываемых с особой тщательностью дней – возвращение обратно. Назад в безопасность. В настоящее. Ведь дома меня ждало только прошлое, от которого я всегда пыталась убежать.
А теперь институт окончен. Спасительная отсрочка подошла к концу. Я вернулась по-настоящему. До сих пор я не верю в это до конца. Есть план Б, есть магистратура. У меня должно быть ещё хотя бы два года, чтобы прийти в себя. Если это вообще возможно.
– Здравствуй, пап, – я чмокнула отца в щетинистую, морщинистую щеку. И когда он успел постареть?
– Такой долгожданный и всё равно внезапный приезд, даже не знаю: радоваться или пугаться? – он улыбнулся. Как всегда, в своём стиле.
– Где Серёжа? Он расстроился, что меня не было на выпускном?
– Расстроился, но не смертельно. Они с Настенькой на этом… Как его… Тренинге. Они теперь вечно там пропадают. Готовятся к поступлению.
Всё ясно. Иногда я завидовала брату, у него, в отличие от меня, жизнь бьёт ключом, и даже не по голове. Он рос счастливым ребенком, был веселым подростком, стал улыбчивым молодым человеком. Всё ему давалось просто, без заморочек, без страданий, без потрясений. Видимо, второй экземпляр вышел у наших родителей лучше первого. Я рада, что он есть у папы – примерный сын, медалист, галантный кавалер, а скоро ещё, наверняка, и студент престижного вуза. Отрада, а не сын. Не чета трусливой дочери, сбежавшей при первой возможности.
Но всё равно я люблю бывать дома. Здесь время будто остановилось. Вот и на столе всё та же скатерть, усыпанная кленовыми листьями, которую я лицезрела каждое утро, завтракая перед школой. На стене те же старомодные часы с кукушкой. Моя комната, где никто не смеет ни к чему прикасаться, спит под слоем пыли. Кажется, стоит взглянуть в зеркало, и я увижу себя шестнадцатилетней, с лентами в косичках, с искренней улыбкой. Но нет. Лишь поднимаешь взгляд на отца с седеющей головой, сразу же отказываешься от своих иллюзий.
– Кстати! – спохватился он. – Тебе же тут на днях пришло письмо.
Письмо. Бумажное. Как странно – лет сто такие не получала. К тому же ещё и на мой старый адрес. Это не предвещало ничего хорошего. Но я всё же забрала этот помятый конверт без обратного адреса из отцовских рук.
– Я, конечно, не вскрывал.
Прибыв домой, я не испытывала ровным счётом ничего, кроме дикой усталости. Теперь же, прочтя это послание, впору пить успокоительное.
Всего несколько слов: «Держи рот на замке». И подпись, выбившая почву из-под ног: «Ты знаешь, кто это».
Я знаю и потому не могу решить: мне просто ужасно грустно или ещё и до мурашек страшно?
За неделю до получения этого письма, в моё вымученное новое существование ворвалось безобразное чудовище по имени «прежде». Как незваный гость, явившийся в дом, чтобы оставить на белоснежном полу грязные следы. Как недобрая рука, разрывающая зазубренным ятаганом шёлк нового платья вместе с немощной плотью. Теперь же, в связи с полученной угрозой, этот случай перестал казаться простым совпадением. Как скрежет ногтей звучал незнакомый голос:
– Девушка, у вас всё в порядке?
Я зашла в довольно крупный книжный магазин в центре, чтобы потешить своё самолюбие. Недавно у меня вышла книга, и мне было приятно видеть её на полках новинок – её поиски превратились для меня в своеобразный квест. В тот, не побоюсь громкого слова, роковой день, с моим детищем произошёл забавный случай. Свою книгу я обнаружила в отделе «Эзотерика». Не знаю: то ли вышла банальная путаница, то ли кто-то просто решил пошутить, но это зрелище меня позабавило. Я усмехнулась и взяла книжку, чтобы отнести на законное место – в «Фэнтези». Но у полки с магическими руководствами случайно врезалась в кого-то. Незнакомец поднял на меня глаза, оглядел и задал этот вопрос. Простой, глупый вопрос. Вопрос слишком знакомый, чтобы не обратить на него внимания. Этот вопрос заставил меня сжаться в комок и против воли посмотреть на задавшего его человека.
Наши взгляды встретились. Совершенно незапоминающееся лицо – такое можно видеть тысячу раз на дню в толпе прохожих и не обратить на него ни малейшего внимания. Но глаза… В зрачке будто рождение сверхновой: всплеск воспоминаний, смятения и неподдельного ужаса. О, я желала видеть это, но подойдя вплотную, спасовала перед исполнившейся мечтой. Я выронила свою книгу. Бросила, чтобы убежать. Оставила с ним. Какую ошибку я совершила, ведь на обороте – моя фотография и биографическая справка. И вот теперь прямое следствие – я получаю это письмо, как одновременный пролог и эпилог ко всему, что со мной случилось и ещё может случиться.
Появился повод дать волю инстинкту самосохранения, вновь ощутить тот почти забытый неподдельный животных страх, во власти которого я пребывала в тот поворотный момент моей жизни, пять лет назад. И это всё из-за этого человека в магазине, задавшего простой вопрос, который положил конец моему перемирию с нормальным существованием. Есть беды, с которыми нужно справляться в одиночку, не втягивая непричастных к ним людей, попавших под горячую руку. Не судьба ли это, что прошлое ворвалось в мою жизнь, как только я переступила порог того места, где всё началось? Этот нарыв зрел долго. С семнадцати лет.
Семнадцать лет – это тот возраст, когда начинаешь осознавать себя по-новому, в отрыве от семьи и привычного окружения. Осознаёшь, что ты одинок по природе. Пришёл в мир один и уйдёшь тоже один. Как бы тебе не был близок кто-то, по сути, у тебя есть только ты сам. Тогда хочется узнать себя получше, несколько усовершенствовать, чтобы это внутреннее одиночество было хотя бы не таким скучным. Конечно, так я формулирую сейчас, а тогда всё чувствовалось иначе и осознавалось по-другому.
Итак, что бы я могла сказать себе пять лет назад, когда было положено начало цепи событий, приведшей к этому письму? Хочется крикнуть «ничего», отвернуться и просто отказаться вообще разговаривать с такой тупицей. Но себя в прошлом не переделать, как не выкинуть слов из песни. Бывают же песни, которыми можно описать просто всю жизнь. У меня есть такая – символичная «Welcome to my life». Песня из моего прошлого. Семнадцатилетняя я очень любила её. Кто бы мог подумать, что она останется со мной так надолго.
И всё же, глупая одиннадцатиклассница Ника (тогда я терпеть не могла своё полное имя и называлась только так), кажется, я слишком долго откладывала разговор с тобой. Я пыталась забыть тебя, отгородить от себя настоящей, придумать себе другую историю, другое прошлое, другую жизнь. Но встретиться снова нам придётся, как бы сложно это для меня не оказалось.
Как странно: я почти разучилась представлять тебя. Не помню ни твоей улыбки, ни манеры говорить – ты ведь так не похожа на меня! Все фотографии, предусмотрительно упрятанные мной поглубже в шкаф, оставлены здесь, в родительском доме, за много километров от моего «места временной прописки». Едва ли папа когда-нибудь откопает их, сдует пыль и, принявшись скрупулёзно рассматривать, растрогается и позвонит мне, чтобы я за ними приехала. Может быть, конечно, брат попытается задвинуть на дальнюю полку порцию очередной рухляди и, найдя потрепанные альбомы и коробки, решит, что их давно пора, если не выкинуть, то уж точно выслать мне. Думать о том, что где-то ещё хранятся крупицы моей прошлой жизни почти так же невыносимо, как осознавать, что и сама эта жизнь была. Я не верю в реинкарнацию, но никак иначе произошедшее со мной назвать язык не поворачивается – так кардинально всё изменилось, будто я с чистого листа начала.
– Всё в порядке? – папа смотрел озабоченно. Кажется, это письмо на несколько минут буквально вырубило меня. – От кого письмо? Или это секрет?
– Так, ерунда! – я махнула рукой. – Давай пить чай.
– А чего одна? – спросил папа, подавая чашку. – Привезла бы… как его… Вениамина. Кстати, как он? Всё клоунничает?
– Хорошо. У него работа, плотный график, – вертя чашку в руках, я старалась выглядеть непринужденно. – Звездой быть нелегко, сам понимаешь.
– А как твоя работа?
– Я ушла в творческий отпуск… Думаю над новой книгой.
– Афина-Паллада! Прямо из головы вылетело! – папа чуть не выронил чашку. Хм, как странно теперь слышать этот привычный ранее эвфемизм, использовавшийся в нашей семье. – Так с чем тебя поздравить в первую очередь: с успешной защитой диплома или писательским дебютом? – он приобнял меня за плечи.
– Для начала с тем, что я просто добралась до дома!
– Ты у меня умница, с какой стороны не посмотри… Только за работу в издательстве всё же держись. Одним писательством не прокормишься, сама знаешь.
– Ты прав, конечно, – я вздохнула. Я приехала не для того, чтобы спорить.
– Ещё чаю? Или я могу заварить брусничные листья – они очень полезные, – папа решил блеснуть полученными за время моего отсутствия знаниями. – Если отвар регулярно пить, повышается иммунитет.
– А если ветку шиповника положить на гроб вампира – он не сможет выйти, – я пролепетала в ответ первое, что пришло на ум.
– Считаешь, стоит запастись и шиповником?
Люблю папу. За понимание, за простоту. За то, что всегда поддерживает мои идиотские затеи и смеётся над моими несмешными шутками. Человек, который принимает таким, какой ты есть, наверное, необходим каждому.
Мой телефон издал истошный вопль – я давно хотела сменить звук сообщения, да всё руки не доходили. Теперь точно придётся, если не хочу довести папу до инфаркта. На этот раз я точно задержусь дома. Даже против своей воли…
«Как доехала? Правда, что в пригородных электричках первый вагон всегда забит маргиналами?» – пришла смс-ка от Вени. Веня знает, что я не люблю разговаривать по телефону, а предпочитаю переписываться. Веня – мой молодой человек. А ещё Веня – клоун. Это не оскорбление, а всего лишь его профессия.
Около двух лет назад одногруппницы затащили меня в цирк на Цветном бульваре. Никогда не была фанатом этого вида искусства, особенно же не любила клоунов (как отзвук засмотренного до дыр в детстве фильма «Оно»). В тот раз, так же не оставшись в восторге от представления, во время антракта, я намеревалась улизнуть, но заглядевшись на довольно интересную архитектуру здания, где, собственно, ютился цирк, обошла его кругом и случайно набрела на чёрный вход. Там-то на крыльце я и познакомилась с Веней.
Высокий, худой, он держал зелёный парик в руке, его же настоящие волосы, похожие на солому, торчали во все стороны. Грим потёк от майской жары, рюши от костюма сбились набок, ярко-красный накладной нос болтался на шее. Он неспешно курил, жмурясь на солнце.
– У вас улыбка потекла, господин клоун, – почти машинально произнесла я.
Он оглядел меня своими светло-серыми глазами. Ужас! Он был едва ли не младше меня. Из зала его было сложно разглядеть, возраст практически не угадывался. Теперь же под внушительным слоем краски я различила, что уголки его глаз немного опущены – обычно это придаёт лицу грустное выражение. Его юность вкупе с драматичным взглядом натолкнули меня на мысль, что играть Пьеро ему пошло бы больше.
– Поделитесь? – он улыбнулся.
– Не уверена, что выйдет, – я подняла уголки рта пальцами. – Моя собственная тоже куда-то сбежала.
– Может, отправимся на её поиски?
И так я осталась. Когда представление закончилось, распрощавшись с одногруппницами, я стала ждать его. Он вышел, выбежал, вылетел, схватил меня за руки и закружил – к вечеру разразился страшный ливень и мы бродили по тёмно-синей Москве, отражающейся в лужах до самого утра. В цирк я больше не ходила.
Он стал избавлением: от тоски, одиночества, от прошлого. С ним я никогда не чувствовала себя собой, той, к которой я привыкла – покинутой и растерянной девчонкой. В нашей паре я скорее была рассудком и волей, пытавшейся всё контролировать, а он был просто смехом. Я благодарна ему. Я не хочу обманывать его, поэтому никогда не говорила те три вожделенных слова, а он, кажется, лишь играет роль беспечного мечтателя, на деле всё прекрасно понимая. Он ничего от меня не требует. И за это я ему благодарна.
В эти два года, что мы вместе, я просто старалась плыть по течению: доучивалась, работала над своей книгой, ничего не анализировала, не копалась в себе – просто пыталась быть никем. Это получается у меня лучше всего. Но через некоторое время такого существования, когда ты оглядываешься на свою жизнь – беззаботную, безликую, зыбкую, чувствуешь себя унесенным в море, бьющимся о скалы. Потеря точки опоры может быть вызвана первой же штормовой волной. Такая волна для меня – сегодняшнее письмо.
– Кажется, Вениамин почувствовал сердцем, что мы о нём говорили, – наконец, проговорила я, откладывая телефон.
– Напомнила мне! – папа картинно хлопнул себя по лбу. – Пойду, позвоню Серёже, чтобы он поторопился, а то застрянет там, как обычно, со своей Настенькой.
Когда папа, не вняв моим протестам, отправился звонить Серёже, чтобы зазвать его домой, я рассеянным взглядом обвела кухню и наткнулась на оставленную на тумбочке газету. Огромная, толстенная – новости города и района, он всегда читает такие. Тот разряд СМИ для пожилых людей, которые не терпят ярких картинок и развлекательных статей. Только суровая правда и криминальные сводки. Я давно от таких отвыкла, отдав предпочтение новостным интернет-порталам, где можно обозреть всё и сразу. Я потянулась к газете без задней мысли, желая лишь отвлечься от странных мыслей о письме и чтобы занять пару минут. Раскрыла на первой попавшейся странице. Прочла заголовок и обомлела.
«Чудовищное события произошли в минувшие выходные на западе Московской области… Прокуратура отмечает, что обстоятельства преступления в точности повторяют так и не раскрытое дело пятилетней давности…».
В глазах потемнело. Словно вспышкой в мозгу мелькнул тот самый день пять лет назад. История повторилась. Я ожидала этого со страхом и нетерпением. Я знала, что так будет. А главное – именно сейчас, когда мне пришло это письмо… Это не может быть совпадением. Мой отправитель всё учёл и сделал выводы. С моей стороны глупо было его недооценивать.
Я вырвала страницу со статьёй и зажала в руке. Это подтверждение моей правоты. Моё оружие. Если только… Я схватила телефон и набрала сообщение для Вени: «Сделай для меня кое-что, пожалуйста…».
– Серёжа сказал, что уже бежит! – голос папы вывел меня из оцепенения. Должно быть, у меня был странный вид: сижу, уставившись в пустоту, в одной руке зажат телефон, в другой клочок газетной бумаги. – Что это ты вцепилась в газету? Она давнишняя, я собирался её выбросить.
– А, ничего, – голос дрогнул. – Там просто статья смешная.
– Ну, ладно-ладно… – папа явно заметил, что я немного не в себе и попытался перевести тему. – Надолго ли собираешься остаться?
– Не знаю. Пока не разберусь немного в жизни.
– О, это серьёзно. Послушай… – он замялся. – Это случайно никак нес вязано с тем письмом, которое я тебе отдал?
– Нет! – поспешила ответить я. – Нет. Просто я очень устала. И дома так давно не была. Многое надо обдумать. И кое-что доделать… Можно позвать тебя на помощь, если буду тонуть в пучине отчаяния?
– Приложу все усилия, чтобы вытащить оттуда. Да и Серёжа должен скоро подойти, подсобить.
– Спасибо, – я обняла папу крепко-крепко, как в детстве, вдыхая аромат табака и брусники.
Теперь дорога в моё нетронутое пыльное царство площадью 7 квадратных метров. Комната Ники – оплот постоянства. Застеленная сиреневым флисовым покрывалом старушка-кровать, ютящийся в уголке ветхий комод, заваленный старыми книжками стеллаж, вечно захламлённый чем-то стол, выцветшие бежевые обои. Моё обиталище никогда не отличалось образцовым порядком или стилистической утонченностью, но когда я жила здесь, каждая вещь была значима, была частичкой меня. Не просто комната или даже атмосфера в ней, а некая душа, созданная тобой с помощью подручных средств. Теперь же здесь не осталось почти ничего от того моего тайного мира. Ничего, кроме укромно спрятанного писания…
Этому писанию дал начало Слава. Слава… Это имя будто впиталось в мою кровь. Оно мне роднее собственного. Как давно я разговаривала с ним в последний раз? Кажется, в тот самый раз, когда отказалась приходить на его свадьбу. Значит, три года. Уже три года я не общаюсь с человеком, которого считала братом. С человеком, лучше которого долгое время не могла и представить. Это он помог мне пережить черный период моей жизни. Он был рядом, сколько себя помню. Но как бы долго не продлилась разлука, я не могу забыть его до самой незначительной черточки, до последнего выражения глаз. Это как часть вас, без которой вы себя не представляете. Как если бы вам ампутировали руку или ногу. Жить, конечно, можно, но всё же не хватает чего-то важного.
Вот так я и живу без Славы. Как инвалид с фантомными конечностями.
Он – сын моей крёстной тёти Лизы (маминой лучшей подруги), в шутку называемый троюродным кузеном. В детстве мы постоянно спорили и ругались из-за всякой ерунды, я вечно таскала его игрушки, ломала всё, что он строил, ябедничала, когда он хулиганил… Эта вечная шуточная перепалка, наверное, так и не прекратилась, если бы не смерть мамы…
Мне было всего одиннадцать, и мой мир рухнул в одночасье. Несчастный случай… Описать боль этой потери просто невозможно. Тебя будто ударили по голове, вокруг тебя вакуум, сепия, разум отказывается верить в реальность происходящего, а с тобой остаётся лишь острое чувство оставленности, которое не проходит и в самой людной компании. Не знаю, что бы мы с папой и братом делали в то время без Славы и тёти Лизы. Мы бы просто не справились. Они заходили каждый день и буквально растрясали нас от этой летаргии, в которую мы впали. И пусть это было невозможно представить, но мы научились жить заново. Привыкли жить урезанной версией нашей семьи, без мамы – только папа, я и младший брат Серёжа. Привычка – страшная вещь, непобедимая, необходимая.
Была привычка: крепиться, радоваться сквозь зубы и никогда не плакать. Слава же сделал для меня из этой привычки вполне сносную жизнь, которую можно было бы даже назвать счастливой. Благодаря его заботе и участию (как не банальны эти слова, но другими его деятельность я описать не могу), мне удалось дожить несколько лет моего, так называемого, «детства» нормально, не хуже, чем прочие, и войти в подростковый возраст восторженным и мечтательным субъектом, то есть – обычной девочкой.
Разве могло что-то предвещать беду, когда жизнь вошла в колею, как казалось, раз и навсегда? Но беда случилась. Случилась несколько лет назад, а от её последствий мне приходится убегать и избавляться по сей день.
Сегодня это письмо разбередило ту рану, которую я старалась не трогать, тщетно уповая, что она пройдёт сама. Но она не исчезает. Возникает каждый раз, алея ещё ярче, чем казалось раньше. На старые проблемы наслаиваются всё новые, годы идут, а мой внутренний мир всё в таком же беспорядке. Нужно с этим бороться… Так, может быть, когда ты загнан в угол, пора повернуть назад?.. Посмотреть в заплаканные глаза прошлому, от которого всегда пыталась убежать.
Умный человек на моём месте прислушался бы к совету, адресованному ему таким красноречивым письмом. То есть залёг бы на дно и не совершал лишних телодвижений. Но я никогда не отличалась рассудительностью. Дело в том, что эта угроза для меня если не желанна, то уж точно ожидаема. Я надеялась, пять лет надеялась, что нечто подобное произойдёт. Я знала, что моя история не закончена.
На мой семнадцатый день рождения Слава подарил мне дневник – единственный, который я вела в жизни. Никогда не видела в них особого смыла, а в себе достаточной усидчивости, чтобы не забрасывать это дело. Но эта тетрадь с отвратительными цветочками на обложке, стала моей отдушиной в тот момент, когда жизнь приготовила очередное испытание. Я прекратила вести его так же резко, как и начала. Без всякого сожаления я оставила в родительской квартире всё, что хоть сколько-нибудь напоминало бы мне о прошлом, но с этой потрёпанной книжицей расстаться было труднее всего. Я никогда не перечитывала написанного там, просто решила, что эту часть меня нужно оставить пылиться среди прочих вещей, о которых я приказала себе забыть. В этом дневнике – всё. Вся моя жизнь с семнадцати до восемнадцати лет. Короткий период, но очень важный. Точная хронология событий – все мысли и чувства без утайки. Думаю, если бы кто-то нашёл его и прочёл, я бы не пережила. Слишком это личное. Поэтому и спрятала так тщательно.
Не уверена, что и мне теперешней стоит это читать. Воскресить то время в сознании, значит растоптать себя новую – ту, которую я собирала по крупицам с таким трудом. Но та Ника из прошлого не хотела, чтобы я забыла её и отреклась. Подтверждение тому – полученное на днях письмо.
Третья полка, с самого края, за «Сказаниями четырёх ветров»[i] – книгой, благодаря которой всё и началось. Нужно отогнуть заднюю обивку стеллажа из ДСП… И вот он вновь в моих руках: распухший, пыльный, тщательно избегаемый. Не просто тетрадь, а реликвия. Не просто текст, а оправдание всему, что со мной произошло. Не просто дневник, а вся моя жизнь.
Я помню, как он начинается. Наивно, нелепо, по-детски: корявые фразы и неправильно построенные предложения, восторженность и слёзы на пустом месте. Первые страницы ещё не ведали о трагедии последних. Юная Ника ещё не знала, чего можно ожидать от жизни.
Открыть его, значит потеряться во времени, перестать жить настоящим, снова потерять себя, перечеркнуть всё то, к чему я стремилась…
Но я открою его.
[i] Цикл романов вымышлен автором. По сути, является аллюзией на популярное эпическое фэнтези («Властелин Колец», «Хроники Амбера», «Ведьмак», «Песнь Льда и Огня» и т. п.).
