Текст книги "Флорентийские маски"

Автор книги: Роза Планас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)

Двойник – это порождение фотоаппарата, возможность быть другим, оставаясь самим собой. Как знать, может быть, Антонио обладал способностью создавать себе двойников и пользовался этой способностью во вред окружающим. Сын актера и человек, прекрасно знакомый с фокусами театрального искусства, вполне мог освоить искусство создания двойников. Ну а культура, к которой он принадлежал по рождению, культура жреческих империй и анимистических верований, лишь слегка прикрытых обрядами, привнесенными западной цивилизацией, – эта культура могла довершить все остальное. Если на свете существуют карбонарии, почему бы не существовать в нашем мире и двойникам, которым суждено когтями ягуара вырывать души из врагов, а затем улетать на черных крыльях в непроглядную тьму ночи? В конце концов, все это было лишь вопросом веры, и группа каких-нибудь сектантов, усиленно работающих над развитием заложенных в них способностей, вполне могла добиться того, что большинству обычных людей показалось бы чем-то сверхъестественным, если не самым настоящим чудом.

Они выбрали путь в обход, в стороне от площади Синьория, чтобы не проталкиваться сквозь толпы туристов и не видеть бесчисленных фотовспышек. Туристы, приехавшие со всех концов света, настойчиво пытались пригвоздить воспоминания к своей памяти при помощи кусочка фотобумаги, которой суждено со временем побледнеть, помутнеть и даже потерять форму. Ласло терпеть не мог повального увлечения фотографией, у него складывалось ощущение, что люди хотят научиться хранить не в памяти, а в архивных альбомах неповторимые мгновения восхищения чем-то необычным или неожиданным. «Пребывая в восторге, ничего не запомнишь, и фотография тебе не поможет», – мрачно сказал венгр Полу, который в ответ лишь пожал плечами. «А почему бы в конечном счете не помочь себе, используя современную технику», – подумал он. Если во всем опираться только на то, что уже известно и подкреплено теоретическими выкладками, то никогда не сделаешь и шага вперед. А ведь территория неизведанного, никому не принадлежащего еще так велика. Другое дело, что оставаться в мире непознанного продолжительное время слишком страшно, и не каждый решится на такую экскурсию. Гораздо приятнее и безопаснее съездить туда, куда есть доступ любому желающему. Ласло улыбнулся. С его точки зрения, англичанин в чем-то был прав. «В конце концов, – подумал он, – правы те, кто считает меня слишком ворчливым и непримиримым ко всему, что мне не по душе».

Дверь в дом де Лукки была заперта. Ни в одном из окон не горел свет. Гости нажали на кнопку звонка и стали ждать. Вскоре в динамике домофона послышался голос Андреа – более сухой и официальный, чем обычно. «Судя по всему, нас здесь не слишком-то хотят видеть», – вынуждены были признаться друг другу посетители; впрочем, они приехали так далеко не ради собственного удовольствия и были намерены нанести визит актерам, даже если те в открытую дали бы им понять, что не желают их видеть.

Лишь поднимаясь по лестнице, они вдруг осознали, что не разработали никакой стратегии поведения. Им оставалось лишь идти в лобовую атаку и прямо попытаться выяснить, где можно найти Антонио. Ласло, как профессионал в выяснении того, что люди обычно стараются скрыть, начал разговор первым:

– Синьорина де Лукка, мы приехали из разных уголков мира и проделали этот путь не для того, чтобы уйти с пустыми руками. Надеюсь, вы понимаете, что мы понятия не имеем, куда нам еще обратиться, и рассчитываем на объяснения с вашей стороны, которые позволят нам успокоиться и, быть может, прекратить бесполезные поиски.

Коломбина одарила их обоих тщательно подобранной улыбкой. Она словно ждала именно такого объяснения вполне ожидаемому визиту двух иностранцев. Как обычно, она проводила их в зал, где столь же неизменно горел огонь в камине и сейчас пахло кокосовыми пирожными.

– Да что вы такое здесь жжете? – нетерпеливо спросил Пол. – Всякий раз, когда я оказываюсь в этом доме, здесь пахнет не так, как раньше, причем всегда приятно и ненавязчиво.

– Благодарю за комплимент, – ответила Коломбина. – Этот дом – он как живой и меняется, как меняемся мы, как меняетесь и вы сами.

Ласло сел в кресло без всякого приглашения и расстегнул пуговицы на пальто. Пол, не снимая плаща, подошел к камину. Венгр впился глазами в Андреа и спросил:

– Раз уж вы такая бойкая и ушлая, то не соизволите ли подсказать, где находится Антонио, единственный сын моего клиента и наследник более чем значительного состояния. Все, кто с ним знаком, подтвердят, что речь идет о человеке с не совсем здоровой психикой, который легко мог стать жертвой злонамеренных действий людей, не обремененных моральными нормами.

На Коломбину вульгарный тон венгра не произвел, казалось, никакого впечатления. Ласло внутренне и сам удивлялся, как ему, адвокату из почтеннейшего бюро, удалось подобрать тон, присущий скорее не слишком разборчивому в методах дознания следователю. Пол, в свою очередь, не сводил глаз с Андреа; он вдруг со всей отчетливостью понял, что она и есть та самая женщина из потустороннего мира. Именно с нею он говорил, с нею – сожительницей мертвецов, на которую его несчастный племянник указал как на единственную возможную собеседницу в том унылом мире.

– Вы же знакомы с Марком, с моим племянником. Вы с ним общались – не знаю уж, в какой форме, и, быть может, продолжаете общаться до сих пор. Вы ведь и меня знаете, или скажете – не помните?

Ласло посмотрел на него удивленно и несколько раздосадованно. Слова Пола шли вразрез с тем, что вплоть до этого момента говорил ему англичанин. Лишь удрученное выражение на лице Пола заставило адвоката удержаться от язвительных замечаний. Коломбина ничего не ответила, но посмотрела на Пола совсем не так, как раньше: в ее глазах мелькнуло что-то похожее на заговорщические искорки.

– Я не знаю, знакомы вы были до нашей общей встречи или нет, да мне это, по правде говоря, и неинтересно, – заявил Ласло, явно раздраженный тем, что пребывал в неведении относительно прежнего знакомства своих собеседников. – Я прошу вас лишь об одном: скажите мне, где Антонио. Молодых мексиканцев здесь не так много, и я уверен, что они не пропадают незамеченными. Если вы не скажете мне этого добровольно, я сумею найти способ заставить вас говорить.

Угрозы Ласло не произвели на хозяйку дома никакого впечатления. Юная Андреа невозмутимо посмотрела на адвоката, а затем, повернувшись к нему спиной, стала поправлять лежавшие в камине поленья, от которых по всему залу распространялся сладкий аромат пригоревшего кокоса. Глаза Пола загорелись, и он, словно нажимая на курок, выпалил:

– Может быть, вы и не знаете, где находится молодой человек, я готов это допустить. Но тогда вы наверняка могли бы сказать нам, где находится череп. Если не ошибаюсь, эта реликвия должна быть где-то здесь, неподалеку, не правда ли?

Слова Пола, произнесенные скорее наудачу, как ни странно, попали в цель. По крайней мере, лицо Коломбины, вплоть до этого момента бесстрастное, дрогнуло и на нем промелькнуло озабоченное выражение. Ласло понял, что череп действительно где-то поблизости, может быть, в этом самом доме. Размышляя над этим, он непроизвольно смотрел в огонь, и ему становилось все труднее оторвать взгляд от пляшущих языков пламени.

– Пол, вы абсолютно правы, череп действительно здесь, рядом, но теперь вы должны меня выслушать и отнестись к моим словам со всей серьезностью. Как совершенно справедливо сказал вам Марк, я единственный человек, который может помочь вам выйти из сложившейся неприятной ситуации, хотя боюсь, сделать это будет нелегко. Что же касается вас, синьор Ласло, то могу вас заверить: Антонио не нуждается ни в ваших адвокатских услугах, ни тем более в том, чтобы встретиться с вами.

Оба иностранца переглянулись. Слова Андреа выводили разговор на тот уровень, к которому они не были готовы. Да, вполне возможно, что Антонио не хочет встречаться ни с кем из знакомых, но, мысленно спросил себя Пол, неужели и профессора Канали одновременно с мексиканцем поразила та же напасть?

– Синьорина, – обратился он к Коломбине, продолжая внимательно смотреть ей в лицо, – а как же Федерико Канали? Он тоже не желает встречаться с друзьями и знакомыми? Вам не кажется странным последовательное исчезновение троих друзей, которые всегда проводили вместе отпуск, всегда интересовались одними и теми же книгами, мечтали об одном и том же, а в последнее время все вместе увлеклись поисками разгадки жизни и смерти одного придуманного существа, череп которого был не так давно найден на пляже в Гаити?

Андреа покачала головой; в волнах ее черных волос отразились разноцветные языки пламени, плясавшие в камине. Судя по всему, у этой девушки был готов ответ на любой вопрос. Ничто не могло вывести ее из себя. Однако, заговорив о черепе, Пол, который постепенно стал узнавать и понимать Коломбину, заметил, что она на миг прикусила губу мелкими острыми зубками, не менее настырными, чем взгляд самого Пола.

– Мистер Харпер, лично я всегда считала, что старуха Лурдель могла просто-напросто подстроить все это и обманом завлечь в свои сети трех богатых и доверчивых иностранцев. Вот скажите, вы сами-то верите, что этот череп – настоящий? Неужели человек с таким, как у вас, образованием может допустить, что в знаменитой итальянской сказке действовал хоть один невымышленный персонаж?

Увидев, что Пол стушевался, Ласло поспешил ему на выручку:

– А почему бы и нет, синьорина? Разве Казанова или Муссолини не были реальными? Больше того, – продолжал он, вставая со стула, – последствия этих сказок, этих снов и мечтаний о величии принесли в реальный мир немало горя и грязи. Именно такие люди, как вы, создавали персонажей, которые впоследствии паразитировали на мечтах людей и целых народов. Лично мне гораздо больше по душе американские комики. Пиноккио – он ведь не клоун, а политик. Он… как бы это сказать… излишне возрожденческий персонаж.

Пол воспользовался передышкой, чтобы привести в порядок свои мысли, собраться с силами и перевести разговор в другое русло. При этом он мысленно отметил определенную правоту в словах адвоката: все упомянутые личности и персонажи, реальные и вымышленные, живые и мертвые, были чем-то похожи: в каждом из них билось сердце театрального актера. Эта страсть к клоунаде порой перевешивала способность вести себя в соответствии с требованиями общества.

– Видите ли, мне кажется, что мы с другом уже наговорили много лишнего, – вновь вступил он в разговор, стараясь снять возникшее напряжение. – Я прошу вас об одном одолжении, даже не прошу, а умоляю: речь не идет ни об угрозах, ни о желании навлечь на кого-либо неприятности. Нам просто очень нужно узнать, все ли в порядке с близким нам обоим человеком.

Едва энтомолог успел договорить, как в зале внезапно послышалась музыка, а затем зазвучал голос певицы, исполняющей какую-то оперную арию. Музыка звучала со всех сторон, и все помещение оказалось словно обнаженным перед этими всепроникающими звуками.

Коломбина немного помолчала, словно дожидаясь, пока сентиментальные аккорды пропитают все ее тело. При этом она явно что-то подсчитывала в уме, прикидывая, стоит ли уступить смиренной просьбе Пола и, сжалившись, рассказать ему о том, что он хочет узнать.

– Что ж, сделайте одолжение, пойдемте со мной. Надеюсь, когда вы узнаете то, что невозможно описать словами, вы вернетесь к себе домой и навсегда забудете то, что увидели.

Ласло и Пол были рады следовать за девушкой куда угодно. Они направились вслед за ней к дверям, но Андреа, остановившись на пороге, попросила подождать в зале.

– Я все-таки склонен доверять этой женщине, – воодушевленно заявил Пол.

– А нам ничего другого и не остается, – скептически ответил Ласло, – но кто его знает, может, она и приведет нас к черепу, к тому острову, где живут теперь наши близкие – те, кто исчез.

Ждать Коломбину им пришлось целый час. За это время Ласло и Пол успели основательно изучить лица друг друга и подумать о том, какой была жизнь каждого из них до знакомства. Глядя на адвоката, Пол вдруг машинально отметил про себя, что тот, судя по всему, чего-то боится. Через несколько минут его осенило: венгр еще не бывал в том мире, где соседствуют мертвые и живые, и ему теперь страшно встретиться с теми, кто уже перешагнул этот порог навсегда. Адвокат, конечно, старался не показывать свой страх, но глаза его выдавали: глаза вечного эмигранта казались двумя окнами, распахнутыми навстречу всем ветрам и бурям жизни. Смерчи и грозы врывались в эти окна и рвали в клочья то, что еще оставалось неразрушенным в его душе. Ласло на всю жизнь так и остался беженцем из воюющей страны, главной заповедью которого стали слова, сказанные кем-то из взрослых ему – бледному, изможденному военными лишениями подростку: работать, работать, работать до тех пор, пока хватает сил, а потом – работать даже тогда, когда их не останется. Он всю жизнь был бледным и худым, словно голодным. Ни деньги, ни хорошая еда не сумели изменить его комплекцию, а жаркое мексиканское солнце не покрыло загаром ни единого миллиметра его почти прозрачной кожи.

Но что же видел Ласло в пытливых глазах Пола? Скорее всего, энтомолог стал для него ожившим символом настоящего англичанина, не менявшегося уже на протяжении нескольких веков. Стать в глазах Ласло просто картинкой, страницей из гербария Полу мешало участие в том самом деле, в котором оказались замешаны они оба. Венгр прекрасно понимал, что, в отличие от него, Пол отправился на поиски друзей погибшего племянника не из-за денег, а повинуясь какому-то внутреннему эмоциональному порыву. А впрочем, подумал адвокат, может быть, здесь речь идет и не об эмоциях, а о гораздо более важном, почти святом для этого человека понятии – о принципах.

Ласло было интересно сравнить Пола с Антонио. Как оказалось, в сыне мексиканского актера и англичанки не было ровным счетом ничего английского: он на все сто процентов в своих лучших и худших качествах был продуктом Мексики и сыном своего отца, мексиканца по рождению и по духу. Вот только почему-то отец в последнее время стал побаиваться собственного сына, а может быть, не его самого, а черепа, который сын принес в его дом. Мертвая голова принадлежала Пиноккио – в этом не было никаких сомнений, но тело со всеми его мышцами и кровеносными сосудами было телом Антонио.

От тягостных мыслей и созерцания горевших в камине дров их отвлекла Коломбина. Она появилась в зале, одетая в черное и явно готовая к тому, чтобы выйти на улицу.

– Господа, если вы готовы, мы можем отправляться в путь. Надеюсь, после этого мы с вами больше никогда не встретимся. То, что вам предстоит увидеть, убедит вас в ошибочности ваших предположений и сделанных на их основе выводов.

Мужчины не решились ничего ответить на столь дерзкое заявление. Пола сейчас гораздо больше занимало другое: он сам удивился, какой болью отозвалось в его сердце то неизбежное прощание, которое было обещано им прекрасной садовницей.Он отказывался верить, что больше никогда не увидит эту женщину. Она тем временем взяла сумочку с комода, стоявшего в прихожей, и направилась к входной двери. Уже на пороге Ласло вдруг спросил:

– А ваш отец? Мне хотелось бы поприветствовать его в последний раз.

Пол в очередной раз удивился, насколько избирательно он видит окружающий мир: вплоть до этого момента он и не замечал отсутствия старого де Лукки.

– Отца сейчас нет. Он ушел по делам. Он ведь бывший военный и считает своим долгом всегда вовремя выполнять обязательства перед другими.

Такое объяснение не удовлетворило ни одного из мужчин. Пол переживал все больше, чувствуя полное безразличие к себе со стороны юной синьорины де Лукки. Он проклинал свою молодость, потраченную не на чувства, а на бесконечные наблюдения за миллионами совокупляющихся насекомых в лаборатории. «Ничего, когда вернусь домой, наша британская сырость и знакомые книги успокоят меня. Во Флоренцию я ведь не вернусь никогда. Мне здесь больше нечего делать».

– Профессор, – очаровательно улыбаясь, обратилась к нему Коломбина, – не стойте как вкопанный на пороге. Садитесь в машину. Нам далеко ехать.

Эти слова вернули Полу утраченное чувство реальности. Ласло уже сидел в машине на заднем сиденье, позади Андреа де Лукки.

– Вся моя жизнь – сплошная поездка, – с иронией заметил Пол, не ожидая ответа.

Мотор зарычал, и уже через несколько минут город остался позади. Они оставили за собой реку, набережные, расплавленное золото куполов, запах масляных ламп, горящих в уличных кафе, и толпу туристов у входа в галерею Уффици.

Шоссе, размягченное под солнцем чуть ли не как воск, все растягивалось и растягивалось в новые километры; за окнами машины проносились идиллические сельские пейзажи. Тени от столбов, домов и деревьев становились все длиннее. «Если стемнеет, – подумал Ласло, – эта бестия привезет нас прямо к вратам ада, а мы даже не заметим». При этом венгр не переставал удивляться самому себе, а именно собственному спокойствию, с которым относился ко всему, что могло произойти; единственное, что его сейчас интересовало, – это сможет ли он найти Антонио и получить самое главное – согласие мексиканца на одну юридически оформленную финансовую операцию, в результате которой он, Ласло, получит столько денег, что станет раз и навсегда свободным человеком.

Пола Харпера в эти минуты занимали совсем другие чувства и мысли: поводом для них была невозможность хоть как-то расположить к себе девушку. Он помнил произнесенные там, во сне, слова племянника: только с ней можно говорить о самом сокровенном. «Вот только о ком, о чем?» – смущенно спрашивал сам себя Пол и не находил ответа. Ада Маргарет Слиммернау обманула его, и ее ничуть не беспокоила его дальнейшая судьба. Она просто использовала его, чтобы познакомиться с Марком. Да, конечно, потом они влюбились друг в друга, но ведь в их годы влюбиться проще простого… Любовь вообще очень простое чувство. Любить очень легко: это как соединить лед с огнем и получить воду. Эти простые действия, это элементарное чувство доступно всем – всем, кроме него. Какая жизнь ждет его после этой поездки? Даже если удастся выяснить, что именно стало причиной смерти бедного Марка, – какой толк будет ему, Полу, от этих знаний? Марк навеки перенесся в какой-то другой мир и живет теперь в доме, похожем на Сатис-хаус. Его уже ничто не тревожит, ничто не может изменить состояние, в котором он пребывает. Вряд ли его самого так сильно интересуют события и чьи-то действия, что привели к его смерти. На лестнице бытия Марк теперь стоял на ступеньку выше всех живых. Впрочем, он все еще сохранял в себе остатки того, земного, Марка. Эта еще живая часть его души, как и души утонувших под Слэптоном солдат, время от времени пыталась ворваться обратно в мир живых. Нелегко перестать существовать, нелегко оказаться в новом мире: кому, как не Полу, проводившему бесчисленные часы за микроскопом, под которым бились в конвульсиях умиравшие насекомые, было знать об этом.

– Пол, о чем вы думаете? – спросила Коломбина, чуть повернув голову в его сторону. – Не волнуйтесь, у вас нет причин чего-либо опасаться.

Ласло, сидевший позади и смотревший в окно на сгущавшиеся в горах сумерки, ответил быстрее, чем успел среагировать энтомолог:

– Приятно слышать такие успокоительные слова, но поймите: мы имеем полное право на некоторое беспокойство. Мы ведь даже не знаем, куда вы нас везете.

Коломбина ничего не ответила и даже не попыталась скрыть то отвращение, которое внушал ей венгр. «Человек низшего сорта», – решила она про себя. Все ее поведение, ее бесстыдно подчеркнутое равнодушие к адвокату должны были дать ему понять, какого она о нем мнения. Ласло же ни в коей мере не чувствовал себя оскорбленным. Более того, он даже порадовался за свою интуицию – за то, что сумел понять язык этой флорентийской Цирцеи. Сексуальность – не то оружие, которым можно было победить немолодого адвоката. Об этом прекрасно знал он сам, но понимала это и она. «Пола же остается только пожалеть, – усмехнулся про себя Ласло. – Бедный романтический англичанин, верный союзник всех империй прошлого, падет к ее ногам при первой же ее атаке». Сидя на заднем сиденье, Ласло даже позволил себе улыбнуться: сочувствие к Полу боролось в его душе с иронией и чувством собственного превосходства.

Еще часа через два они наконец подъехали к высокой стене из белого камня. До темноты оставалось не более получаса. Площадку перед стеной освещали старинные, скорее всего прошлого века, кованые железные фонари. Судя по неяркому голубоватому свету, источником энергии было не электричество, а горючий газ. За стеной шелестели на ветру кроны высоких деревьев. Поначалу Полу показалось, что их привезли к какому-то старинному заброшенному саду. Коломбина остановила машину.

– Приехали. Идите за мной.

Пол обернулся и посмотрел на Ласло. Тот в ответ ободряюще подмигнул. Он увидел, что англичанин дрожит. Полумрак и вся цветовая гамма окружающего их пространства напомнили Полу о том, что он пережил недавно.

– Это же кладбище! – воскликнул он, не пытаясь скрыть испуг.

– Вы правы. Но это и есть то самое место, куда вы так хотели попасть, – ответила Андреа де Лукка, причем в голосе ее прозвучали новые, незнакомые интонации, что не прибавило Полу уверенности.

Девушка достала из сумки большой железный ключ и открыла замок, запиравший калитку в кованых воротах. За кладбищенской оградой даже воздух был другой – не теплее и не холоднее, он просто обволакивал и проникал в легкие. Кипарисы казались мазками черной краски, нанесенной на чуть более светлый фон затянутого тучами неба. Прямо перед вошедшими угадывался в полумраке силуэт колумбария, пустующие ниши которого, оставленные для будущих поселенцев, придавали этому сооружению вид вскрытого пчелиного улья. За спиной Ласло возвышался потемневший от времени крест, судя по всему, еще времен эпидемии чумы. От креста на землю падала огромная тень, перекрывавшая собой небольшой газон, засаженный розмарином.

– Друг мой, по-моему, нет ничего удивительного, что, разыскивая череп, мы рано или поздно должны были оказаться на кладбище, – саркастически прокомментировал венгр. – Не волнуйтесь, у меня есть предчувствие, что сегодня наши поиски наконец будут завершены.

Ласло действительно верил в то, что говорил. В отличие от Пола, он чувствовал себя здесь, в кладбищенском полумраке, довольно спокойно. Его скептический настрой и выработавшееся за годы адвокатской практики циничное отношение к самым разным ситуациям и страданиям людей привили ему иммунитет против душевных переживаний, причем сам он склонен был считать этот защитный барьер непреодолимой преградой против любой эмоциональной напасти.

Коломбина уверенно направилась к большому склепу. От его дверей уходили вниз, в подземелье, широкие ступени. Пол не столько разумом, сколько сердцем почувствовал, что там, внизу, его ждут опасности и испытания. Вскоре он разглядел впереди, в глубине коридора, несколько неясных силуэтов. Эти люди явно их ждали.

– Кто это? – спросил Ласло, уверенно шедший за девушкой.

– Это добрые братья,желающие дать нам мудрый совет, – ответила Коломбина.

Их действительно ждали трое мужчин, одетых старомодно; головы их украшали шляпы с высоченными тульями. Чем-то они напоминали актеров второго плана из какой-нибудь театральной труппы, вот только о пьесе, в которой они играли, гостям оставалось лишь догадываться. Пол понял, что чувствует себя примерно так же, как тогда – во время первого путешествия за грань пространства и времени. Ласло продолжал успокаивать себя тем, что он во всей этой истории человек посторонний и вряд ли его скромная персона заинтересует каких-нибудь сектантов, желающих исполнить очередной кровавый ритуал. И все же в глубине души нарастало беспокойство. Совсем не по себе ему стало, когда венгр разглядел впереди, в дальнем конце темного коридора, узкие полоски мерцающего света. Ощущение было такое, словно там, в кладбищенском подземелье, показывали кино и луч от проектора пересекал узкий коридор склепа. Поначалу Ласло постарался отбросить этот пришедший ему на ум образ как абсурдный, но постепенно он все больше убеждался, что ему предстоит увидеть фильм, причем имеющий к нему самое непосредственное отношение. Еще несколько шагов – и он оказался в луче киноаппарата и, невольно повернув голову в сторону экрана, стал свидетелем сцены, показавшейся ему до боли знакомой.

– Это же фильм обо мне! – воскликнул он с ужасом. Голос обезумевшего от страха Ласло метался между каменными плитами, которыми были выложены стены подземелья.

– О чем вы? – не на шутку испугавшись, спросил Пол.

Коломбина не дала ему продолжить. Ее палец прижался к губам англичанина, запечатав их не хуже кляпа.

– Наш друг стал свидетелем истории собственной жизни. Мы не имеем права вмешиваться.

Ласло дрожал, циничное выражение его лица сменилось маской боли и тоски. Он то начинал плакать, то бормотал какие-то слова на непонятном языке – своем родном, как понял Пол. Иногда невнятная, но все же человеческая речь сменялась вообще какими-то странными звуками, больше всего походившими на голоса животных. «Да он с ума сошел», – повторял сам себе Пол, не ожидая ни подтверждения, ни опровержения этого. Коломбина, казалось, вообще не замечала, что происходит вокруг, и продолжала идти вдоль коридора.

Венгр закрыл голову руками, словно желая отгородиться от всего происходящего, но сопротивляться воздействию нахлынувших образов из прошлого не было сил. Через несколько секунд он остановился и рухнул на пол, извиваясь, как разрубленный на части червяк. Пол подбежал к нему, чтобы помочь встать, но венгр, с трудом размыкая искаженные от боли губы, прошептал:

– Не жди меня. Я не могу… не могу ничего, пока не кончится фильм. Здесь меня поджидала вся прожитая жизнь. Может быть, мне действительно суждено умереть здесь и сейчас, только я не думал, что смерть будет такой болезненной. Иди за ней, – он мотнул головой в сторону Коломбины, – делай то, что тебе покажется правильным, а если сможешь, постарайся остановить фильм до того, как он закончится.

Ласло изо всех сил старался выглядеть менее жалким, чем был на самом деле. Его слабый, как дрожащее на ветру пламя свечи, голос подействовал на Пола сильнее любой громогласной команды. Он встал и решительно пошел вслед за «садовницей». Андреа невозмутимо двигалась в сторону поджидавших ее мужчин. Полу было так страшно, что он не мог даже думать. Слова венгра его словно пришпорили, и он, не понимая, что происходит с ним и вокруг него, упорно следовал за женщиной, которая влекла его к себе столь же сильно, как пугала. Конец коридора был уже близко. Трое незнакомцев, чьи лица скрывали поля шляп, все так же молча ждали гостей, спустившихся по ступеням склепа.

Отступать, возвращаться было уже поздно – нужно было идти до конца. Уверенность в необратимости и неизбежности происходящего помогла Полу преодолеть страх. Он машинально осматривал помещение вокруг себя, стараясь заглянуть в каждый угол, в каждую щель между камнями и могильными плитами.

– Пол, эти люди расскажут тебе о том, что ты хотел узнать. Больше нет препятствий для того, чтобы ты узнал правду.

Эти слова Коломбина произнесла таким голосом, что энтомологу и в голову не пришло усомниться в ее искренности.

– Адвокат остался там, позади. Я думаю, нам стоит подождать его. Он имеет такое же право услышать, что расскажут эти люди.

– Ты слишком много думаешь о других, – с улыбкой сказала Коломбина и даже не оглянулась туда, где Ласло, мучимый судорогами, не то шел, не то полз в их сторону.

– По-моему, так будет правильно, – настаивал Пол. – Он приехал из Мексики, чтобы разыскать своего клиента. Как знать, может быть, этот человек как раз и находится здесь, среди этих троих, чьи лица скрыты масками и мраком.

Не успел он договорить, как один из трех незнакомцев шагнул вперед и сорвал с себя шляпу. Церемонно поклонившись, он сказал:

– Вы правы, я один из них. Быть может, я древнее, чем они, но присоединился я к ним совсем недавно.

Пол предвидел присутствие мексиканца в подземелье, опираясь не на логические умозаключения, а на какой-то внутренний импульс. Теперь его сердце наполнило отчаяние, уничтожив безвозвратно все надежды и воспоминания о добрых предзнаменованиях, которые грели его душу еще несколько секунд назад.

– Я нутром почувствовал, что если нам суждено увидеть этот череп, то вы непременно окажетесь рядом. Вот только мне до сих непонятно, зачем вам это нужно и что вы хотите получить, когда все закончится.

Антонио положил шляпу на пол и стал медленно снимать белые перчатки.

– Что мне нужно? Представление… Не думаю, что вы меня поймете.

Голос его прокатился под сводами подземелья, а затем он обернулся к своим спутникам. Тот, что стоял по правую руку от него, был библиотекарем, направившим Федерико в дом де Лукки, тем самым архивистом, который спасал книги во время наводнения. Этот человек знал Пиноккио и его историю лучше, чем кто бы то ни было. Он едва не сошел с ума в бесконечных поисках по всем библиотекам города, отчаянно надеясь найти свидетельства последних дней жизни марионетки, придуманной Коллоди. Он готов был отдать всю свою кровь за одну щепку – за щепку от того самого полена, из которого когда-то была вырезана ожившая кукла, – а душу он был готов продать за любую из ниток, приводивших в движение деревянную марионетку. Будь на то его власть, он спокойно предал бы весь город огню и разрушению, если бы это помогло вернуть из небытия деревянного человечка.

Там он и стоял – в дальнем конце коридора, одетый в смешной театральный костюм, не забывая ни на миг о данной когда-то клятве ордену карбонариев. Он всегда числился одним из самых радикальных членов ордена-секты, он верил в воскрешение дерева и в тайное бессмертие тех, кто умел призывать мертвых и поднимать их из могил. В молодости, уже далекой, он застал последние отголоски фашизма самого элитарного толка, утонченные революционные идеи на всю жизнь сохранились в памяти библиотекаря. Впрочем, никто и никогда не видел и не слышал, чтобы он выкрикивал фашистские лозунги или вскидывал руку в ритуальном приветствии. Сам он гордился тем, что никогда не надевал черную рубашку. Несмотря на это, его голос мог вогнать в страх любого не слишком сильного и волевого человека; от такого голоса звенели стекла в окнах и рассыпались на мелкие осколки хрустальные бокалы.

В руках библиотекарь бережно держал какую-то сумку; он явно ожидал указаний от Антонио, который, похоже, наслаждался самим фактом своего участия в этом безумно талантливом, с его точки зрения, спектакле.