Текст книги "Флорентийские маски"

Автор книги: Роза Планас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

Этот район Лондона всегда многолюден и на первый взгляд производит впечатление места, где постоянно царит праздник – вне зависимости от даты, дня недели и времени суток. Лишь присмотревшись, можно понять, какое одиночество и какая тревога накатывают на человека, погруженного в этот кипящий котел, наполненный жаждущими развлечения душами. Карманники, любители азартных игр, завсегдатаи модных кафе, всевозможные параноики приходили сюда, чтобы насладиться ощущением причастности к источнику порочных удовольствий. Те же, кто появлялся здесь вечерами или по выходным, сменив офисный костюм на менее официальный наряд, считали своим долгом подчеркнуть, что приходят в эти злачные места лишь для того, чтобы проявить свой демократизм и космополитизм, свойственные подлинному джентльмену еще со времен Британской империи.

Со дня смерти племянника Пол так и не смог восстановить былой ритм и эффективность своей научной работы. Ему никак не удавалось по-настоящему сосредоточиться на брачном роении зеленых мух или на смертоносных хоботках привезенных из Африки москитов, пребывавших в полуличиночном состоянии в подвале, где постоянная высокая температура поддерживалась благодаря теплу, выделяемому проезжающими совсем близко поездами подземки. Полу все не удавалось заняться вплотную этой колонией, которая могла стать настоящим бедствием для ничего не подозревающего города, согревающего личинки африканских убийц своим теплом. Впрочем, все это в последнее время мало занимало ученого, который непроизвольно сосредоточился не на наблюдениях за подопытными насекомыми и не на анализе полученных фактов, а на тайнах и загадках, связанных с исчезновением и смертью его племянника. В мире, где внимание привлекает лишь массовая гибель людей, будь то в результате стихийных бедствий или военных конфликтов, смерть одного-единственного человека не могла иметь никакого значения, пусть даже сам факт его гибели отмечен в колонках местных новостей провинциальной прессы. Смерть индивидуума перестала быть важным событием, превратившись в ничтожное звено огромной цепи событий, приводящих к гибели массовой и, главное, внешне эффектной. Кроме того, важнейшим фактором, влиявшим на значимость очередной трагедии, становился факт присутствия при этом печальном событии достаточного количества телекамер и журналистских фотоаппаратов. Смерть становилась всеобщим достоянием только в форме видеоклипа или фоторепортажа. Лишь подлинно массовые трагедии могли быть удостоены развернутого десятиминутного сюжета в аналитической программе, следующей сразу же за главным выпуском новостей. В любом случае важнейшей задачей для тех, кто дозировал информацию, было не перекормить массового зрителя печальными известиями. Соотношение хороших и плохих новостей должно было соблюдаться неукоснительно. Вот почему одна-единственная частная трагедия, затерявшаяся на фоне массовых смертей, перестала иметь хоть какую-то ценность для тех, кто информировал общество о подобных событиях. «Это же страшная опасность для всех нас, для всего общества! – размышлял Пол, выходя из метро и направляясь к условленному месту встречи. – С нами могут делать все, что угодно, и никто, ни один человек ни в одной стране мира, не обратит внимания на то, что с нами творится. Да что там, никто просто не заметит, живы мы или уже покинули этот мир».

Воспоминания о Федерико преследовали Пола со дня их расставания в аэропорту. Внутренняя неудовлетворенность теми сведениями, которые им с итальянцем удалось узнать от вдовы, не давала энтомологу покоя и превратила его занятия в лаборатории из творческого научного поиска в рутинное отбывание положенных рабочих часов и выполнение самых необходимых обязанностей. Из неутомимого исследователя Пол, сам того не ожидая, превратился в унылого безутешного родственника, который никак не может избавиться от преследующего его наваждения – навязчивых воспоминаний об умершем племяннике. Нет, Ада Маргарет не была роковой женщиной, портрет которой нарисовал для себя профессор Канали. Племянник Пола женился на ней без всякого внешнего давления. Не была молодая женщина ни соблазнительницей, ни фривольной особой, как представлял ее себе итальянец. Тем не менее в одном Федерико был прав: Марк скончался при весьма странных, не поддающихся логическому объяснению обстоятельствах. Единственным человеком, который мог пролить свет на это событие, естественно, была вдова покойного. И никто, кроме самого Пола, не мог даже попытаться разговорить эту женщину, разворошить покрытые пеплом, но еще жарко тлеющие уголья недавнего прошлого.

Как всегда, Ада при встрече поцеловала его в обе щеки. Некоторое время они просто гуляли по улицам, выбирая кафе. Им хотелось найти место тихое, спокойное, где посетители не пытаются поразить друг друга экстравагантным поведением и какими-то немыслимыми нарядами, а колонки, висящие по углам, не стонут от разрывающей динамики эклектичной музыки. Наконец они нашли то, что искали, – в узком переулке по соседству с домом иммигрантов, живущих в Лондоне уже в пятом поколении. Паб был маленький и не слишком броско оформленный. Скромность обстановки умело маскировалась царившим в помещении полумраком. Небольшие деревянные столики стояли довольно далеко друг от друга, что добавляло этому заведению привлекательности в глазах всех желающих беседовать о чем-то, не предназначенном для посторонних ушей, или же просто посидеть спокойно, не привлекая к себе лишнего внимания. Пол и Ада заказали себе пиво.

– Ну, как жизнь в Лондоне? Ты уже вышла на работу? – спросил Пол, чтобы завязать разговор.

– Да, и здесь все пошло лучше, чем я ожидала. А о прошлом я стараюсь вспоминать пореже.

Ада была настолько бледна, что человек, не знавший ее так хорошо, как Пол, мог бы подумать, будто она давно и тяжело больна. Грустное выражение не сходило с ее лица, создавая вместе с бледностью гармоничный образ охваченной печалью молодой вдовы. Выделялись на лице лишь глаза, устремлявшие на мир горящий проницательный взгляд.

– Профессор Канали меня ненавидит. Что ж, это логично. Он считает меня виновной в смерти Марка.

– Да, ты права; я лишь надеюсь, что со временем он придет в себя, успокоится и изменит свое мнение. Все мы отлично знаем, что Марк не отличался могучим здоровьем.

Эти слова Пол произнес не слишком уверенным тоном, словно какие-то сомнения не позволяли ему расценить их как непреложную истину. Почувствовав это, вдова Марка решила немедленно прояснить ситуацию и перешла в контрнаступление:

– Ты, судя по всему, тоже считаешь, что я что-то упустила, не все сделала, чтобы уберечь Марка. Хорошо еще, что ты вменяешь мне в вину лишь небрежность, а не подозреваешь, что я как-либо подтолкнула его к трагическому финалу.

– О чем ты говоришь, я совсем не имел этого в виду. – Пол уже был не рад, что завел этот разговор. – Никто тебя ни в чем не винит. Смерть – штука такая, порой она настигает человека там, где он ее совсем не ждет. И все же…

Он не стал завершать начатую фразу, заметив, как смотрит на него Ада, как в ее глазах мелькает страх – страх услышать обидные обвинительные слова в свой адрес.

– Давай лучше поговорим о другом. Помнишь, я был у вас в гостях в тот вечер, когда Марк очнулся, словно проснулся после долгого сна, полного кошмаров. Мне бы хотелось знать, – сказал он полушепотом, – о чем он рассказал тебе, когда вы остались одни. Пока я сидел рядом с ним, он говорил о каких-то путешествиях во времени и пространстве. Мне хочется узнать, что же на самом деле происходило у него в голове, когда он был без сознания.

Ада некоторое время сидела молча. Ощущение было такое, что она прекрасно помнит все, что рассказал ей муж, очнувшись после многодневного бессознательного состояния. Она не была уверена, что об этом стоит рассказывать Полу. Она смотрела то ему в глаза, то на свои руки, словно боялась начать говорить, словно опасалась, что он усомнится в искренности ее слов. Чтобы успокоить ее, Пол в знак доверия положил ладонь на ее руку.

– Прежде всего я хочу сказать, что мне до сих пор не по себе от всего, что он тогда рассказал. Впрочем, теперь это уже не так важно. Ему хуже уже не будет, а нам его видения вряд ли могут чем-то повредить. – Ада вздохнула и вдруг одним глотком выпила чуть ли не половину большого бокала стоявшего перед ней пива. – Первым делом он сказал, что почувствовал какой-то зов, причем взывали к нему как к призраку покойника. Он не смог сопротивляться этому колдовскому заклинанию и ощутил, что идет на зов, подчиняясь непреодолимой силе, неподвластной его воле. Пытаясь вырваться, освободиться от этих чар, он увидел звавшую его старуху Лурдель, произносившую заклинания в своей хижине на Гаити. Она собрала в металлическую чашу какие-то разноцветные лоскутки ткани и то поджигала их, то гасила. Вся ее лачуга была заполнена густым дымом, едким и дурно пахнущим. В какой-то момент Марк понял, что бессилен противостоять зову, и почувствовал, как его душевное «я» унеслось куда-то прочь из тела, как уносится лист, сорванный с ветки порывом ветра. Полет был долгим, стремительным и очень болезненным. Марк чувствовал, как падает по какому-то склону или желобу, и всякий раз, когда он пытался оглядеться и понять, что происходит, тотчас получал болезненный удар по лицу. В конце концов он ощутил, что оказался где-то – не в бескрайнем пространстве, а в каком-то определенном месте.

Пол не хотел перебивать Аду, но, слушая полную, с его точки зрения, анимистическую галиматью про какое-то колдовство, он вдруг вспомнил, что Ада всегда увлекалась мистикой, была связана наследственными узами с Гаем Фоксом и испытывала страсть к театральной сцене, отравлявшую уже много поколений ее семьи.

– Ты уверена, что все было именно так? – спросил он с долей скептицизма в голосе.

– Я могу только просить тебя отнестись к моим словам серьезно, но заставить тебя поверить – выше моих сил. Если хочешь, можем закончить разговор.

– Нет, пожалуйста, – проговорил Пол, не ожидавший такой реакции со стороны молодой женщины, – не воспринимай меня как неблагодарного слушателя. Пойми и меня: ты рассказываешь о том, с существованием чего трудно смириться, особенно такому человеку, как я, привыкшему познавать мир эмпирическим научным методом.

Она совершенно неожиданно рассмеялась. Смех ее показался на удивление беззаботным и искренним. Фактически она рассмеялась впервые с тех пор, как они встретились после долгого перерыва. Пол вздохнул с облегчением и стал ждать продолжения рассказа.

– По словам Марка, он быстро понял, что оказался в каком-то доме, непохожем на лачугу Лурдель. Осмотревшись, он увидел, что сидит перед камином в старом, очень пыльном доме, в котором он сразу же узнал Сатис-хаус – тот самый дом, описанный Диккенсом, который он так часто вспоминал и даже видел во сне. У него не было сомнений, что ему уже доводилось бывать в этом доме, и у него в памяти сразу же стали всплывать воспоминания, связанные с этим местом. В камине горел огонь, и по комнате распространялось приятное тепло. Но больше в этом мертвом доме не было ничего теплого или живого. Марк почувствовал страшную боль, от которой у него даже пошла горлом кровь. Его бабушка, умершая уже много лет назад, стояла у него за спиной и гладила по голове своими сухими старческими руками, словно хотела успокоить его и облегчить его страдания. Какая-то женщина в маскарадном костюме из ткани в шахматную клетку издали наблюдала за ним.

Ада на некоторое время замолчала, явно пытаясь угадать, какое впечатление произвели на Пола ее слова. Он же твердо решил для себя, что не будет выражать своего мнения по поводу услышанного и тем более не станет перебивать собеседницу. При этом сейчас он чувствовал себя гораздо менее уверенно, чем в начале разговора. Больше всего его беспокоило, что очередное воспроизведение вслух печальной истории скорее всего причиняет боль самой Аде.

– Эта странно одетая женщина повела Марка в помещение, напоминавшее большой игорный зал. Там было много незнакомых людей, причем, судя по всему, люди были разных национальностей, приехавшие со всех концов света. Ему показалось, что он узнал в одном из игравших отца Антонио. Мексиканский актер держал в левой руке колоду черных карт, а правой обнимал какую-то рыжеволосую женщину. Он сидел за столом и играл с другими гостями; они выглядели так странно, что даже об их возрасте можно было только догадываться. Марку было не по себе, и он совершенно не понимал, зачем его привели в этот зал. Кто-то прикоснулся к его спине, он оглянулся, и незнакомец в маске подвел его к одному из столов, за которым сидели две пары, готовые начать игру. Он решил не отказываться и стал спокойно смотреть, как крупье раздает карты. В открытом покере шулерство практически исключено, и Марк сосредоточился на игре, даже не спросив, какова ставка и не проиграет ли он в случае неудачи что-то важное и ценное. В какой-то момент мужчина из более старшей по возрасту пары попросил себе карту, и Марк обратил внимание на его итальянский акцент. Та самая карта, которой ему не хватало, позволила завершить великолепную комбинацию из карт одной масти. Сидевшие за столом не смогли скрыть своего изумления при виде такой удачи. Марку же крыть было нечем: у него на руках не было ничего, даже простейшей симметричной комбинации.

Голос Ады стал заметно слабее и тише. Было видно, что пересказывать слова Марка ей нелегко. Кроме того, судя по всему, по ходу рассказа она вспоминала то, что уже стерлось из ее памяти, а может быть, и то, чего раньше она и не знала. Пол попросил ее рассказать именно об этом необычном феномене.

– Странное дело: действительно, всякий раз, как я рассказываю эту историю, я вспоминаю то, что вроде бы уже забыла или на что раньше не обращала внимания. Например, я помнила, что Марк говорил о каком-то женском голосе, в течение всей игры звучавшем у него за спиной, но только сейчас я вспомнила, что речь шла о его бабушке. Марк проиграл партию, и ему тотчас же сообщили, что больше в игорном зале ему делать нечего. Затем настойчиво предложили выйти в сад, где кто-то ожидал с ним встречи. Рядом с пересохшим пустым фонтаном, дно которого было устлано старыми сухими листьями, он встретился со смуглым человеком с татуировкой на руке и свежим шрамом от едва затянувшейся раны, нанесенной холодным оружием. Шрам виднелся в расстегнутом вороте рубахи незнакомца. Человек явно потерял много крови и с трудом держался на ногах. «Я Хоакин», – сказал он по-испански, протягивая Марку руку. Марк не смог ответить на это мертвенное рукопожатие и в качестве приветствия лишь кивнул. «Похоже, кроме меня, здесь никто не понимает, что ты в пути, – настойчиво проговорил мужчина, явно стремясь дать понять Марку, что им двоим лучше держаться вместе. – Здесь никто не переживает по поводу таких, как мы. Наша боль, наши страдания – до этого никому нет дела. Нас просто не замечают, но мы-то с тобой знаем, что ищем и зачем пришли сюда. Нам нужна кукла, марионетка, простая деревяшка, но ожившая, наделенная душой». Такой прозрачный намек на Пиноккио заставил Марка забыть об осторожности. Ему вдруг страшно захотелось поговорить на эту тему. Он почувствовал, что его голос возникает не в гортани и легких, а где-то дальше или глубже, в каком-то уголке его несуществующего тела. «Кто вы такой? Я вас не знаю, но раз вы встретили меня в этом кошмаре, то, значит, кто-то уже рассказал вам обо мне». Мужчина засмеялся и предложил ему прогуляться по извилистым дорожкам заросшего сада, окружающего Сатис-хаус. Марк безвольно последовал за ним, не в силах что-нибудь возразить. Палая листва завалила сад чуть ли не по колено, кое-где из старых клумб поверх вороха листьев торчали какие-то диковинные растения, названий которых Марк не знал. Эти странные цветы не были ни зелеными, ни серыми, ни белыми, не имели никакого обычного для цветов оттенка, а походили скорее на пепел и остатки лавы после извержения вулкана. Сад украшали источенные дождями и временем скульптуры; многие статуи прикрывали свою наготу плотным покрывалом мха и лишайников. Несколько минут Хоакин молчал, только жестами призывая Марка следовать за собой. Несмотря на странный, почти лунный ландшафт сада, воздух здесь был насыщен запахом шалфея и ароматических трав. Но казалось, что и эти запахи ощущаются тут не совсем обычно: так пахнут не живые цветы и травы, а их блеклые сухие останки на раскрытых страницах гербария. «Там дальше есть оранжерея, – пояснил Хоакин. – Нужно прогуляться и посмотреть, в каком она состоянии. И там, помнится, есть несколько скамеек, которые, несмотря на всеобщее запустение, еще не настолько сгнили, чтобы на них нельзя было присесть и спокойно поговорить». Марк шел, преодолевая навалившуюся на него усталость. Каждый шаг давался ему все труднее. Но он снова заговорил с незнакомцем: «Вы мне так и не ответили. Вы меня знаете, и я хочу вас спросить, кто вам рассказал обо мне». В конце концов настойчивость Марка привела к тому, что мужчина открыл Марку свою истинную сущность: «Да. Кое-кто рассказал мне про тебя перед смертью. Это один твой дружок, с которым ты так любишь вместе путешествовать. Человек, который тебе так дорог, нанес мне смертельную рану. Он вонзил в меня нож, и я истек кровью. Это Антонио, сын актера, он зарезал меня ночью на вилле своего отца в Сересас. В ту же ночь он закопал меня под кустами бугенвиллии, посаженными его матерью. Он хотел украсть у меня фильм, единственный фильм из коллекции его отца, который тот сам не покупал. Эта лента принадлежала мне. Помнишь сцену кораблекрушения, которую ты увидел в зеркале в день своей свадьбы?»

Чтобы дать Полу время переварить услышанную историю и свыкнуться с ней, Ада на некоторое время замолчала и заказала еще пива. Сам энтомолог никак не мог поверить в то, что мексиканский друг Марка оказался убийцей. Кроме того, он стал подозревать, что этот сон, бред или же действительно происшедшее внетелесное путешествие племянника способно пролить свет на истинные причины его смерти. Ада могла говорить все, что угодно, ведь Марка рядом не было и возразить ей или уличить ее во лжи было некому. По крайней мере это Пол понимал со всей отчетливостью.

– А почему он заговорил о Пиноккио? – спросил Пол, пристально глядя в глаза вдове. – Откуда он знал про череп?

– А вот на этот вопрос я бы хотела услышать ответ от тебя, – не задумываясь ответила Ада, совершенно сбив с толку Пола, который тотчас же почувствовал неловкость.

Ада Маргарет Слиммернау просто сверлила его взглядом. Ощущение было такое, что по густым зарослям самых дальних уголков его памяти прошлась безжалостная косилка, срезающая все на своем пути. Чтобы избавиться от гнетущего ощущения, Пол огляделся в надежде увидеть рядом других людей и почувствовать атмосферу самого веселого и неунывающего района города, который он неспроста выбрал для встречи. С удивлением он обнаружил, что вокруг них нет никого, – паб был абсолютно пуст, и даже музыка звучала все тише и тише, словно ее источник неспешно, но неумолимо отдалялся от них. Одновременно в помещении становилось все темнее. Поняв, что с трудом видит соседние столики и стены, и осознав, что уже не может полностью контролировать свои мысли и чувства, Пол попытался встать из-за стола.

– Что случилось? – удивленно спросила Ада. – Хочешь уйти? Если честно, мне здесь тоже не очень нравится – душно, накурено.

Пол слушал ее, но почти не слышал. Ему скорее приходилось читать по губам, чтобы понять, о чем она говорит. Он не понимал, что происходит, но какое-то нехорошее предчувствие словно парализовало его, лишив возможности сделать хотя бы шаг, чтобы вырваться из удушающего пространства.

Через несколько секунд Пол безжизненно повалился со стула на пол. В полуобморочном состоянии он чувствовал, как чьи-то незнакомые руки расстегивают воротник его рубашки, как кто-то приподнимает его и сажает спиной к стене. Все это время Ада сидела на месте как вкопанная и даже не повернулась в его сторону. В ее глазах стояли слезы, а на лице застыло выражение ужаса. Ощущение было такое, будто она уже видит нависшую над Полом опасность, которую он лишь смутно предчувствовал. Вскоре он увидел, как она закрывает голову руками, словно пытаясь защититься от готового обрушиться на нее страшного удара.

– Все, стоп, это никуда не годится! – услышал Пол незнакомый голос, прорвавшийся сквозь сковавшую его неподвижность. – Нужная атмосфера не воссоздана, необходимой напряженности нет и в помине, ни один из актеров не уловил сверхзадачу роли. В общем, ничего не остается, как идти искать Глухого. Кроме него, никто с этим сценарием не справится, – на повышенных тонах отчитывал незнакомый мужской голос не то съемочную группу, не то работников театральной сцены.

Вскоре откуда-то из темноты появились одетые в униформу люди, судя по всему, озабоченные поисками некоего Глухого, чьего присутствия на съемочной площадке режиссер требовал все более настойчиво. Люди то появлялись, то исчезали из поля зрения Пола, который все так же полулежал на полу, не в силах пошевелиться. Ада тем временем куда-то исчезла, так и не закончив свой рассказ о странной болезни и чудесном исцелении Марка. С точки зрения Пола, разыгранная сцена была поставлена просто великолепно, если, конечно, считать ее главной целью то, чтобы молодая вдова ни в коем случае не рассказала ему ничего нового, проливающего свет на последние дни жизни и смерть его племянника. Неверие в подлинный талант режиссера возникало в душе Пола только в связи с тем, что тому пришлось прибегнуть к столь радикальным мерам, как обездвиживание одного из главных не то зрителей, не то исполнителей, который теперь был вынужден лежать на полу, телом изображая покойника, но при этом оставаясь вполне живым душой и разумом.

Впервые в жизни ученый усомнился в собственной человеческой природе и в полноценности собственной личности. Еще никогда он не оказывался в подобной ситуации – ему не приходилось терпеть боль и страдания, не предпринимая никаких усилий, чтобы избежать их, будь то страдания телесные или душевные. В общем, роль безмолвного пациента, уготованная ему в этом фильме, его никак не устраивала. В конце концов, даже с актерами согласовывают, кого именно они будут играть в фильме или спектакле, а он вообще не давал согласия быть актером. Единственное, что примиряло его с происходящим, – надежда, что именно в этой пьесе скрыта подлинная история всех приключений и несчастий Марка и его друзей. Произнося, как заклинание, имя Пиноккио, невидимые сценаристы и режиссеры создавали совершенно. особую реальность, существующую параллельно привычному миру, в котором живет большинство нормальных людей. В этой реальности прошлое комбинировалось с настоящим и будущим в любых пропорциях и соотношениях, а все шаги и поступки героев подчинялись непреодолимой силе, прикладываемой к ним посредством тонких, почти невидимых, но очень прочных нитей, вырваться из паутины которых у актеров не было возможности. У Пола было ощущение, что он попал в Платонов чертог, населенный неисчислимым сонмом актеров, выступавших на театральных подмостках на протяжении всей истории человечества. Бесчисленные герои-любовники, вечные старухи, которые, казалось, никогда не были молодыми и красивыми, баловни судьбы – наследники отцовского богатства, пресытившиеся удовольствиями, даруемыми жизнью, и присматривавшиеся к запретным плодам, которые можно вкусить, лишь играя в опасные игры со смертью. Реальные исторические персонажи словно поглощались мучившей актеров извечной жаждой игры. Аристократы, военачальники, судьи, заговорщики, политики, принадлежащие к самым невероятным идеологиям, – все они были лишь частными вариантами одной великой роли, которую каждое новое поколение актеров оттачивало и отшлифовывало, стремясь приблизиться к идеалу абсолютного совершенства.

Положение Ады в мозаике актерских ролей наверняка было предопределено веками принадлежности ее семьи к миру сцены и кулис. Переданный ей по наследству талант начал оттачиваться с того дня, когда западное окно было открыто навстречу звездам и ангелам, когда Джон Ди впервые обратился на давно забытом языке к тем таинственным существам, которым ведома другая сторона времени. Даже сами ангелы – всего лишь актеры, исполняющие свои роли в великой пьесе, где всем смертным уготованы лишь мимолетные эпизоды в бесчисленных массовых сценах.

Вплоть до этого момента Пол был уверен, что рассуждает абсолютно логично и мысленно описывает разворачивающиеся события с предельной четкостью. И все же кое-что ускользало от него, не поддаваясь логическому объяснению. Он ощущал это, но поделать ничего не мог: как его тело было сковано ледяной неподвижностью, так и его разум мог лишь метаться в узком, оставленном ему для функционирования пространстве, не в силах вырваться за незримые, но непреодолимые границы. Постепенно ему все же удалось понять суть противоречия: актеры – не те, за кого себя выдают, и не те, кем хотят быть. Вот почему они так близки с мечущимися в космосе или загробном мире душами людей, которые уже умерли, еще не родились или которым жизнь земная не уготована. Той далекой ночью на кладбище, накануне раскрытия порохового заговора и страшной смерти, предначертанной заговорщикам в соответствии с законами Короны, Джон Ди сказал Гаю Фоксу: «Ты не будешь страдать и не умрешь. Ты станешь актером, что позволит тебе избежать участи, уготованной всем остальным людям. В отличие от других, ты не будешь воспринимать игру и вымысел как отрицание реального мира. Реальный и придуманный миры станут для тебя единым пространством. Каждый человек сбрасывает кожу, как змея, но – лишь однажды, в следующий миг после перехода в иной мир. Ты же сможешь менять кожу, когда захочешь. Эта сменная кожа станет твоей маской и навсегда останется с тобой, определяя самую суть твоего существования в реальном и придуманном мире».

Но кто же диктовал ему эти слова? Кто посвящал его в секрет, который веками ревностно хранили потомки Фокса? По телу Пола пробежала болезненная судорога. В ту же секунду всю поверхность его кожи словно обожгло ударом кнута. Но эта боль вернула ему способность двигаться. Он осторожно встал и вдруг понял, что снова может ходить. Ноги, легкие, как никогда раньше, понесли его прочь, и через несколько мгновений он уже оказался в каком-то заросшем плющом саду со множеством пустых, заваленных листьями фонтанов и полувысохших прудов. Откуда-то, словно из вихря поднятых ветром листьев, навстречу ему вышла женщина с темными волосами и застывшей на губах иронической улыбкой.

– Я ждала тебя и хочу помочь. Здесь ты сможешь поговорить с Марком, но сначала тебе предстоит встретиться с другим человеком.

От мысли, что Марк может быть жив, у Пола учащенно забилось сердце. Он глубоко вдохнул, но воздуха ему все равно не хватало. Ощущение было такое, словно кислород потерял свою живительную силу и перестал в должной мере питать клетки жизненной энергией. Пол, даже в своем новом, странном состоянии остававшийся ученым до мозга костей, предположил, что оказался в таком месте, где кислорода, может быть, и достаточно, но в силу постоянно царящего здесь сумрака окружающим растениям не удается выделять его в чистом виде в силу слабого процесса фотосинтеза в столь неблагоприятных условиях.

Женщина, пригласившая его следовать за собой, почему-то показалась Полу знакомой. У него было ощущение, что он видит ее не впервые. Она была бледная, стройная, а ее легкие движения напоминали трепетание листьев от дуновения ветра. Он почувствовал непреодолимую тягу к ней и, не отдавая отчета в своих действиях, прикоснулся к ней рукой. Она остановилась и, обернувшись, посмотрела ему прямо в глаза, словно пытаясь проникнуть в самую глубину его мыслей и чувств. Вот уже много лет Пол не играл в эти игры соблазнения и ухаживания, но сейчас будто перенесся в далекие годы студенческой юности, когда ему, несмотря на всю занятость в лабораториях и необходимость постоянно подавать научные отчеты для ежегодного продления стипендии, на которую он жил, все же пришлось осваивать этот сладостный язык, что он проделал легко и с величайшим наслаждением. Больше всего его поражало даже не то, каких целей можно добиться, используя этот восхитительный язык, а то, с какой потрясающей экспрессивностью человеку дано выражать свои чувства и намерения. В общем, тогда он взялся за это дело с присущим ему прилежанием примерного ученика и быстро добился успехов в новом для себя предмете.

Женщина вновь обернулась, призывая следовать за ней. Ее легкий итальянский акцент напомнил Полу о Федерико. «Как знать, – подумал он, – может быть, они знакомы и здесь, в этом саду, мне удастся встретиться с профессором Канали».

Наконец садовая дорожка привела их к большому зданию – не то особняку, не то даже дворцу, который, похоже, знавал в своей истории и лучшие времена. Атмосфера запустения, царившая в саду, гармонировала с общим впечатлением от обшарпанного, покрытого трещинами и пятнами обвалившейся штукатурки фасада и окон, стекла в которых, судя по всему, не мылись уже много лет. Вдоль дома выстроились шеренгой высокие кипарисы, отделявшие запущенный сад от дикого, почти непроходимого леса, уходившего вдаль к поднимавшимся на горизонте холмам.

– Мы с тобой не знакомы, но я знаю, кто ты. Меня зовут Андреа де Лукка, Федерико Канали рассказывал мне о тебе.

В этих словах, произнесенных ласковым трепещущим голосом, Пол услышал журчание подземной реки, что несла свои воды в его мыслях и памяти. Эта девушка, встретившая его в темном саду, была невероятно очаровательна. Нет, в ней не было какой-то особой красоты, однако некая невидимая, но вполне осязаемая, свойственная ей чувственность напрягала его нервы, как струны арфы. На какое-то время он даже забыл, что все происходящее с ним – это тяжелый кошмарный сон, который он видит благодаря какому-то внешнему воздействию на его рассудок. Избавиться от этого воздействия у него не было ни сил, ни возможности. Вдова его племянника привела его сюда – в это странное место, где он стал всего лишь одной из фигур, участвующих ъ игре, одним из персонажей, которому была предназначена некая роль в пьесе. Похоже, режиссер сумел найти своего Глухого и теперь мог продолжать съемку в соответствии с заранее написанным сценарием, не меняя в нем ничего – ни единого эпизода, ни единой декорации.

В эти минуты ему казалось, что он вполне может войти в старый запущенный дом и там, в одной из бесчисленных комнат Сатис-хауса, встретиться с Марком и поговорить с ним спокойно и, главное, искренне, не прибегая к помощи литературы, так обостряющей чувства и восприятие реальности.