Текст книги "Черные деньги"

Автор книги: Росс Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

– Ее могли вытащить.

– Или потерять, – добавил он. – Эти старые папки находятся в весьма плохом состоянии. Но я уверен, что это Кетчел. Откуда вы его узнали? – От одного из членов. – Я вынул негатив. – Вы можете напечатать мне несколько копий?

– Нет ничего невозможного.

– Сколько потребуется времени?

– Думаю, несколько сделаю к завтрашнему дню.

– Завтра утром в восемь часов. Поколебавшись минуту, он сказал:

– Попытаюсь.

Я вручил негатив с наставлением о том, чтобы его не потеряли, и попрощался с ним у входной двери. Когда он не мог уже слышать, Элла настороженно сказала:

– Надеюсь, вы ему хорошо платите. Всего, что он получает от своего фотографирования, едва хватает на жизнь. А у него жена, дети.

– Я плачу вполне прилично. Записи о том, что Кетчел был вашим постояльцем, в книге нет.

– Мистер Сильвестр дал вам, возможно, неверное имя.

– Сомневаюсь. Эрик узнал его. Скорее кто-то вынул записи из папки. К ним легкий доступ?

– Боюсь, что да. Люди приходят и уходят из конторы, и эта комната почти всегда открыта. Это очень важно?

– Может быть. Мне хотелось бы знать, кто был спонсором Кетчела.

– Мистер Столл может точно помнить. Но он уже поехал домой.

Она направила меня к директорскому коттеджу. Он был заперт и не освещен. Ветер завывал, как потерявшийся в зарослях пес.

Я вернулся обратно к главному входу в клуб. Доктор Сильвестр еще не возвратился. Я заглянул в бар и, увидев там миссис Сильвестр, выскочил, прежде чем она заметила меня.

Элла рассказала мне еще кое-что о своем замужестве. Ее муж, Стром, был адвокатом в городе, старше, чем она, вдовец. Сначала она работала у него секретарем, но, став женой, начала больше требовать, ненавязчиво конечно. Ее первый муж был очень молод, второй слишком стар. Этот старый был завязан на старых привычках, включая и сексуального характера.

Мы лениво продолжали разговор. Из таких бессвязных отрывочных длительных бесед можно многое узнать – это один из вернейших источников информации. Кроме того, мне нравилась эта женщина и было интересно узнать о ее жизни.

История эта была в духе той длинной, запутанной ночи, которую мы с ней проводили. Она жила со Стромом шесть лет, но под конец совсем уже не могла его терпеть. Разойдясь, она даже не потребовала алиментов. Многие уже ушли из клуба. Элла знала всех, каждого провожала по имени. Другие еще оставались. Наш разговор, вернее, монолог Эллы прерывался гостями, музыкой, смехом и ветром.

Прибытие доктора Сильвестра совсем приостановило его. Доктор прорвался сквозь дверь с сердитым видом.

– Моя жена еще здесь? – спросил он у Эллы.

– Думаю, да.

– В каком она состоянии?

– Пока еще в вертикальном, – сказал я.

Он обернулся с ледяным взглядом в мою сторону.

– Вас никто не спрашивает.

Он направился к бару, заколебался и вернулся обратно к Элле.

– Вы можете доставить ее мне, миссис Стром? Мне не хотелось бы лицезреть это сборище снова.

– Буду рада. Как чувствует себя миссис Фэблон?

– С ней все в порядке. Я дал ей успокоительное. Она расстроена из-за дочери, и все осложнилось лекарствами.

– Она не приняла их слишком много?

– Нет, нет. Она приняла обычные таблетки для сна и затем решила подойти сюда и повидать своих друзей. Добавьте порцию спиртного, и результат станет вполне предсказуемым.

Он помолчал и произнес своим докторским тоном:

– Пойдите и приведите сюда Одри, пожалуйста.

Элла отправилась вдоль освещенного коридора. Я облокотился на стол и наблюдал за доктором Сильвестром в зеркало. Он закурил сигарету и притворился, что я его совсем не интересую, но само мое присутствие вызывало в нем неловкое чувство. Он прокашлялся от дыма и спросил:

– Скажите, какое вы имеете право стоять там и следить за мной? Вы что, новый швейцар или что-нибудь подобное?

– Я делаю свою работу. Зарплата моя невелика, но я думаю о дополнительных заработках, как, например, знакомство с местными лучшими людьми.

– Вы должны подумать, что вас в шею выгонят отсюда. – Его челюсть превратилась снова в тупой инструмент. Руки его тряслись.

Он был достаточно крупный человек и весьма неприятный. Но во всем другом ситуация складывалась не в пользу выяснения отношений примитивным образом. К тому же он находился в переходном состоянии от одной расстроенной женщины к другой, и это давало ему некоторое преимущество.

– Не волнуйтесь, доктор. Мы с вами на одной стороне.

– Вы так думаете?

Он смотрел на меня сквозь сигаретный дым, окутавший его лицо. Затем с таким видом, будто дымящий кончик произвел эту вспышку темперамента, он бросил сигарету на пол и затоптал подошвой.

– Я даже не знаю из-за чего идет игра, – произнес он более дружеским голосом.

– Это новый вид игры. – У меня не было негатива Китти и Кетчела, и я устно описал ему его. – Человек на снимке, тот, что с бриллиантовым кольцом, вы не знаете, кто он?

Это была проверка на честность, но я не знал, чьей честности – его или его жены.

Он сделал неопределенный жест:

– Трудно сказать по словесному описанию. У него есть имя?

– Может быть, Кетчел. Я слышал, что он был вашим пациентом.

– Кетчел. – Он погладил свою челюсть, будто хотел ее вправить обратно в рот. – Думаю, что у меня был однажды пациент с таким именем.

– В 1959 году?

– Могло быть.

– Он здесь останавливался?

– Полагаю, да.

Я показалл ему карточку Китти.

Он подтвердил:

– Это миссис Кетчел. В ней я не могу ошибиться. Однажды она заходила в клинику проконсультироваться насчет бессолевой диеты. Ее мужа я лечил от гипертонии. У него было повышенное давление, но я сумел его нормализовать.

– А кто он?

Через лицо Сильвестра прошло несколько стадий воспоминаний.

– Он из Нью-Йорка, но делами уже не занимался. Он сказал мне, что вначале был скотопромышленником, и удачливым, торговал скотом где-то на юго-западе.

– В Калифорнии?

– Теперь уже не могу вспомнить.

– В Неваде?

– Сомневаюсь. Меня мало знают в других местах, и у меня нет там пациентов, – признался он нехотя.

– Может ли быть его запись в клинике?

– Вполне может быть, но почему вы так интересуетесь мистером Кетчелом?

– Пока еще не знаю. Но интересуюсь.

Я решил бросить ему дальнюю подсказку:

– Это было примерно тогда, когда Рой Фэблон совершил самоубийство?

Вопрос привел его в замешательство. Минуту он размышлял, как на него отреагировать. Потом сделал скучающий вид, но сам внимательно смотрел на меня.

– Снимок был сделан, возможно, в 1959 году, в сентябре. Когда умер Фэблон?

– Боюсь, что точно не помню.

– Он был вашим пациентом?

– У меня много пациентов, и, откровенно, у меня плохая хронологическая память. Я думаю, что это было около того времени, но если вы проводите какую-то связь...

– Я спрашиваю, а не утверждаю.

– А скажите снова, что вы спрашиваете?

– Имеет ли Кетчел какое-либо отношение к самоубийству Фэблона?

– У меня нет причин так думать. И откуда мне знать?

– Они оба были вашими друзьями. В некотором роде вы были между ними связующим звеном.

– Я им был? – Но он не оспаривал. Он не хотел углубляться в детали.

– Я слышал о предположении, что Фэблона убили. Его вдова сегодня опять об этом заговорила. Она сказала вам об этом?

– Нет, не говорила, – произнес он, не глядя на меня. – Вы имеете в виду слухи, что он утонул в результате несчастного случая?

– Или убит.

– Не верьте всему, что говорят. Это место напичкано слухами. Людям нечего делать, и они распускают слухи о своих друзьях и знакомых.

– Это не совсем слух, доктор Сильвестр. Это уже мнение. Друг Фэблона говорил мне, что это был не тот человек, который мог пойти на самоубийство. А каково ваше мнение?

– У меня его нет.

– Это странно.

– Я так не думаю. Любой человек способен на самоубийство, при определенных условиях.

– Какие могли быть особые условия для самоубийства Фэблона?

– Он болтался уже на конце своей веревки.

– Вы имеете в виду в финансовом плане?

– И в любом другом.

Ему не пришлось объяснять мне смысл своих слов. Элла втащила в сферу нашего общения его жену. Та уже прошла следующую стадию своей деградации и находилась в новой стадии опьянения. Презрительный излом ее рта выражал последнюю степень тупой воинственности. Глаза застыли.

– Я знаю, где ты был. Ты был в ее постели, не так ли?

– Ты говоришь глупости. – Он пытался отстранить ее руками. – Между мной и Мариэттой ничего нет и никогда не было.

– Кроме тех пяти тысяч долларов, которые кое-чего стоят.

– Предполагается, что это будет заем. Я деталей еще не обговаривал. Почему ты не соглашаешься?

– Потому что мы никогда не получим их назад, так же как и другие деньги, которые ты одалживал ей. Это мои деньги, так же как и твои, запомни. Я работала в течение семи лет, чтобы ты получил степень. И что я от этого имею? Деньги приходят и уходят, а я их не вижу.

– Ты получаешь свою долю.

– Мариэтта получает больше, чем «свою долю».

– Это глупость. Ты хочешь, чтобы она разорилась? – Он смотрел то на меня, то на Эллу. Обмениваясь словами со своей женой, он как бы говорил со всеми нами. А теперь, когда его жена полностью дискредитировала себя, он сказал:

– Не думаешь ли, что тебе лучше пойти домой? Ты устроила вполне достаточно сцен для одного вечера.

Он схватил ее за руку. Она отпрянула от него, гримасничая, стремясь вновь вернуть состояние злобы.

Все еще отступая назад, она врезалась в зеркало. Обернувшись, она увидела в нем свое отражение. Оттуда, где я стоял, мне было видно ее лицо, искаженное алкоголем и злобой, в обрамлении распустившихся волос и с искорками страха в глазах.

– Я становлюсь старой и грузной, – произнесла она. – Я не могу даже позволить себе провести неделю в загородном санатории. Но ты позволяешь себе проигрывать наши деньги.

– Я не играл уже семь лет, и ты это знаешь.

Он резко обхватил ее и вывел наружу. Она путалась ногами, как боксер-тяжеловес в конце тяжелого раунда.

Глава 14

В доме Джемисонов горели огни, когда я проезжал мимо, и лишь одинокая лампа светилась в доме Мариэтты Фэблон. Было уже за полночь, не совсем удачное время для визитов. Но я отправился к Мариэтте. Тело ее утонувшего мужа, казалось, плавало где-то под покровом ночи.

Она долго не отвечала на мой стук. Потом открыла маленькое окошко в двери – «Иудино окошко» – и стала разглядывать меня через решетку. Она прокричала, заглушая порывы ветра:

– Чего вы хотите?

– Меня зовут Арчер...

Она резко прервала меня:

– Я вас помню. Чего вы хотите?

– Возможности серьезно поговорить с вами.

– Сегодня ночью я не могу говорить. Приходите завтра утром.

– Я думаю, нам следует поговорить сейчас. Вы тревожитесь за Джинни, так же и я.

– С чего вы взяли, что я тревожусь за нее?

– Доктор Сильвестр говорил об этом.

– Что еще он говорил обо мне?

– Я расскажу, если вы меня впустите.

– Очень хорошо. Прямо как у Пирама и Цирцеи, не так ли?

Это была элегантная попытка снова войти в свою роль. Я увидел, когда она впускала меня в освещенную гостиную, что у нее была плохая ночь. Последствия транквилизаторов все еще сказывались на ее глазах. Без корсета, в розовом шелковом халате ее стройная фигура казалась расплывшейся и обмякшей. На ее голове красовалась розовая шелковая шапочка, и под ней ее лицо казалось тоньше и старше.

– Не смотрите на меня сегодня. Я сейчас не в том состоянии.

Она провела меня к креслам. Хотя она включила лишь одну лампу, я мог рассмотреть все в комнате. Обитые гобеленом стулья и диван, ковер и занавеси были изрядно потрепаны.

Единственной новой вещью в комнате был розовый телефон.

Я уселся на один из шатающихся стульев. Она заставила меня пересесть на другой и взяла себе третий, около телефона.

– Почему вы так внезапно испугались за Джинни? – спросил я.

– Она пришла сегодня вечером домой. Он был с ней. Я близка со своей дочерью. По крайней мере, раньше была. И я почувствовала, что она не хочет ехать с ним, но она все же уезжала...

– Почему?

– Я этого не понимаю. – Она похлопывала руками по коленям. – Мне казалось, что она боится уезжать с ним и боится остаться без него.

– Уезжать куда?

– Они не говорят. Джинни обещала связаться со мной при случае.

– Как он отнесся к этому?

– Мартель? Он вел себя очень формально и отчужденно. Агрессивно вежливо. Он сожалел, что потревожил меня в столь поздний час, но они приняли внезапное решение выехать. – Она помолчала и обернула свое обеспокоенное, вопросительное лицо ко мне. – Вы действительно думаете, что за ним охотится французское правительство?

– Может быть, кто-нибудь и есть.

– Но вы не знаете кто...

– Нет еще. Я хочу спросить вас об одном имени, миссис Фэблон. Это Кетчел.

Я произнес его по буквам. Ее настороженные глаза расширились. Руки тревожно сомкнулись.

– Откуда вы узнали это имя?

– Мне его никто не произносил. Оно само возникло. Я вижу, оно знакомо вам?

– Мой муж знал человека по имени Кетчел, – сказала она. – Он был игрок. – Она наклонилась ко мне. – Это доктор Сильвестр назвал вам имя?

– Нет, но я полагаю, Кетчел был пациентом доктора Сильвестра.

– Да был. Он даже был больше, чем им.

Я подождал, когда она объяснит, что имеет в виду. В конце концов я сказал:

– Этот Кетчел был тем человеком, который забрал все деньги вашего мужа?

– Да. Он забрал все, что у нас осталось, и хотел получить еще больше. Когда Рой не смог ему заплатить... – она запнулась, будто поняв, что разыгрывать мелодраму не в ее стиле. – Мы не будем об этом больше говорить, мистер Арчер. Я сейчас не в лучшем состоянии. Мне не следовало соглашаться разговаривать с вами в таком состоянии.

– В какой день ваш муж совершил самоубийство?

Она встала, слегка покачиваясь, и двинулась ко мне. Я видел, как она устала.

– Вы действительно вторгаетесь в нашу жизнь, не так ли? Этот день, если вам нужно знать, 29 сентября 1959 года.

Два дня спустя после того, как Мальковский получил деньги за свои снимки. Это совпадение лишь усугубило мое предчувствие, что смерть Фэблона была частью нынешних событий.

Миссис Фэблон впилась в меня глазами:

– Эта дата значит что-то для вас?

– Она предопределяет некоторые возможности. Она должна значить еще больше для вас.

– Это был конец моей жизни.

Она с трудом сделала шаг назад и снова села, будто провалилась в свое прошлое, беспомощно и невольно.

– Все потом пошло как в кино. Странная вещь. Рой и я сражались друг с другом, в течение всей нашей совместной жизни. Но мы любили друг друга. По крайней мере, я любила его, что бы он ни делал.

– А что он делал?

– Все, что может придумать мужчина. Большей частью это стоило денег. Моих денег, – она поколебалась. – Я не очень обеспокоена денежными проблемами, в самом деле. В этом одна из причин всего. В любом браке должен быть один партнер, который думает о деньгах больше, чем о других вещах. Но никто из нас не думал. За восемнадцать лет нашей жизни мы промотали около миллиона долларов. Обратите внимание, пожалуйста, что я употребляю местоимение «мы». Я несу такую же вину. Я не научилась думать о деньгах, а потом стало слишком поздно. – Она пожимала плечами так, будто мысль о деньгах лежала на них ощутимым грузом. – Вы сказали, что дата смерти моего мужа предопределяет возможности чего-то? Что вы имеете в виду?

– Я задумываюсь, действительно ли он покончил с собой?

– Конечно, он это сделал. – Она произнесла эти слова неубедительно, как-то безжизненно.

– Он оставил какую-нибудь записку в связи с самоубийством?

– Ему и не нужно было этого делать. Он возвестил о своем намерении за день или два до того. Один Бог знает, какой отпечаток это отложило на психику Джинни. Я благосклонно отнеслась ко всем событиям, связанным с Мартелем только потому, что это был единственный реальный мужчина, к которому она проявила интерес. Если я сделала эту ужасную ошибку...

Она не закончила фразу и вернулась к прежней мысли. Ее мозг работал в быстро вращающемся ритме, как белка в колесе.

– Вы можете представить себе человека, который мог сказать такое своей жене и семнадцатилетней дочери? А затем это сделать? Он был, конечно, озлоблен в отношении меня за то, что кончились деньги. Он не верил, что это когда-нибудь произойдет. Всегда были какие-нибудь доходы: наследство от одного из родственников, какой-нибудь дом или участок земли, который можно продать. Но мы дошли до арендованного дома, и уже не стало родственников, которые бы умирали. Вместо этого умер Рой по собственной воле.

Она продолжала настаивать на своих словах, как если бы она хотела доказать это мне или убедить себя. Я подозревал, что она не контролирует себя, и у меня не было желания задавать ей дальнейшие вопросы. Но она продолжала говорить, отвечая на свои же вопросы с болью и обидой, будто прошлое пробудилось и ей хотелось выговориться.

– Это не отражает всю обстановку, конечно. Всегда в жизни имеются какие-то тайные побудительные мотивы: всякие позывы, чувство ревности, желания, о которых люди не признаются даже наедине с собой. Я обнаружила истинную причину смерти моего мужа совершенно случайно, буквально на днях. Я собираюсь отказаться от этого дома, и я разбирала свои вещи, рассортировывая их или отбрасывая. Я наткнулась на связку старых бумаг в столе Роя, и среди них было письмо от женщины. Это чрезвычайно потрясло меня. Я никогда не могла и подумать, что, вдобавок к своим другим прегрешениям в роли мужа или отца, Рой был мне неверен. Но письмо не оставляло ни малейших сомнений в этом.

– Я могу взглянуть на него?

– Нет, не можете. Мне самой было читать все это достаточно унизительно.

– Кто написал его?

– Одри Сильвестр. Она его не подписала, но я знаю ее почерк.

– Оно все еще в том же конверте?

– Да, и почтовая марка на месте с разборчивым штампом. Оно было отправлено 30 июля 1959 года, за три месяца до смерти Роя. После семи лет я поняла, почему Джордж Сильвестр свел Кетчела с Роем и улыбаясь находился рядом, пока Кетчел потрошил Роя на тридцать тысяч долларов, которых тот не имел. – Она стукнула себя кулаком по прикрытой стеганым халатом коленке. – Он мог даже все подстроить. Он был врачом Роя. Он мог понимать, что Рой близок к самоубийству, и вступил в сговор с Кетчелом, чтобы толкнуть Роя за край пропасти.

– Нет ли здесь какой-нибудь натяжки, миссис Фэблон?

– Вы не знаете Джорджа Сильвестра. Это безжалостный человек. И вы не знаете Кетчела. Я встретила его однажды в клубе.

– Мне хотелось бы его встретить. Вы не знаете, где он?

– Нет, не знаю. Кетчел уехал из Монтевисты через день или два после исчезновения Роя – задолго до того, как было найдено его тело.

– Не хотите ли вы сказать, что он знал, что ваш муж мертв?

Она кусала губы, будто хотела наказать себя, что слишком много наболтала. По выражению ее глаз я понял, что моя догадка была верна, и она это знала, но по непонятным причинам скрывала.

– Кетчел убил вашего мужа?

– Нет, – сказала она. – Я не говорю об этом. Но он и Джордж Сильвестр виновны в смерти Роя.

В состоянии такого горя и возбуждения она тем не менее осторожно наблюдала за мной. У меня было странное чувство, что она как бы сидит рядом с собой, но отдельно, и проигрывает свои собственные переживания и ощущения как на органе, но совершенно не затрагивая одну сторону клавиатуры.

– Это все неблагоразумно – то, что я вам говорю. Я прошу не передавать это никому, включая, особенно подчеркиваю, Питера и его отца.

Я устал от ее хитроумных маневрирований и умолчаний. Я сказал прямо и резко:

– Я никому ничего не расскажу о ваших делах и объясню почему, миссис Фэблон. Я не всему этому верю. Думаю, что вы и сами не верите.

Она поднялась, дрожа от негодования:

– Как вы смеете так говорить со мной?!

– Потому что меня беспокоит безопасность вашей дочери. А вас?

– Вы знаете, я обеспокоена, чрезвычайно обеспокоена.

– Тогда почему вы не скажете мне правду такой, какой вы ее знаете.

Был ваш муж убит?

– Я не знаю. Я больше ничего не знаю. У меня было поистине шоковое состояние, как после землетрясения сегодня ночью. Земля ускользала у меня из-под ног. И до сих пор дрожит.

– Что же случилось?

– Ничего не случилось. Было кое-что сказано.

– Вашей дочерью?

– Если я скажу вам больше... – сказала она. – Я и так сказала вам слишком много. Я хочу получить побольше информации от вас, прежде чем буду говорить дальше.

– Добыча сведений – это моя работа.

– Я ценю ваше предложение, но я должна сама делать дело.

Она снова замолчала. Она сидела совершенно недвижимо, прижав кулаки друг к другу со всей силой и вперив в пустоту глаза.

Сквозь завывание ветра я услышал звук, будто крыса грызла в норе. Я не думал, что это связано с Мариэттой Фэблон. Потом понял, что это она скрипит зубами. Было время оставить ее в покое.

Я вывел машину из-под стонущего дуба и направился к следующему дому к Джемисонам. Там все еще горел свет.