Текст книги "Черные деньги"

Автор книги: Росс Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Глава 15

Дверь открыл отец Питера. На нем была пижама и халат, и он выглядел еще более прозрачным и отрешенным, чем был утром.

– Входите, мистер Арчер. Мой дворецкий ушел спать, но я могу подать вам выпить. Я надеялся, что вы заглянете, у меня есть некоторые новости. Болтая, будто это еще длился день, он провел меня через гостиную в библиотеку. Его шаги были не очень твердыми, но он ухитрился пробраться сквозь дверь в свое кресло. Около него стоял стакан. Джемисон был, казалось, из тех пьяниц, которые содержат себя в определенной степени опьянения весь день и всю ночь.

– Налейте сами. У меня не совсем твердые сейчас руки. – Он поднял их к лицу и стал рассматривать с клиническим интересом. – Я должен быть в кровати, полагаю, но почти утратил способность спать. Эти ночные бдения – самое трудное. Образ моей бедной покойной жены все время живо стоит передо мной. Я ощущаю свою потерю в виде обширной, зевающей пустоты внутри меня самого и во всем окружающем меня мире. Я забыл, я показывал вам снимок моей жены?

Я проворчал недовольно, что нет. У меня не было желания сидеть всю ночь с Джемисоном и его орошенными виски воспоминаниями. Я налил себе добрую порцию виски из начатой бутылки.

Джемисон открыл кожаную шкатулку и достал оттуда фото молодой женщины в серебряной рамке. Она не была очень хорошенькой. Были другие причины для затянувшегося траура ее мужа. Может быть, печаль была единственным доступным для него чувством, или, может быть, это было оправданием для его выпивок. Я вернул ему фотографию.

– Как давно она умерла?

– Двадцать четыре года назад. Мой бедный сын убил ее своим рождением.

Я не хочу винить бедного Питера, но иногда тяжело, когда подумаешь обо всем, что я потерял...

– У вас все же есть сын.

Джемисон свободной рукой сделал неопределенный жест, нервный и раздраженный. Это свидетельствовало в известной мере о его чувствах к Питеру, а возможно, и об их недостатке.

– Между прочим, а где Питер?

– Он пошел на кухню перекусить. Он уже шел спать. Вы хотите видеть его?

– Возможно, позднее. Вы сказали, что у вас есть какие-то новости для меня.

Он кивнул:

– Я разговаривал с одним из моих друзей в банке. Сотня тысяч Мартеля – в действительности сумма была ближе к ста двадцати тысячам – была представлена в виде чека на банк «Новой Гранады».

– Я никогда об этом не слышал.

– Я тоже, хотя я был в Панаме. «Новая Гранада» имеет свое представительство в Панаме.

– Оставил Мартель свою сотню тысяч в местном банке?

– Нет. Я подходил к этому. Он снял все деньги до последнего цента. Наличными. Банк предложил ему охрану, но он отказался. Он упаковал деньги в чемодан и бросил его в багажник своей машины.

– Когда это произошло?

– Сегодня без пяти три, прямо перед закрытием банка. Он прежде всего позвонил в банк, чтобы удостовериться, что они располагают наличной суммой.

– Таким образом, он уже собирался уехать сегодня утром. Интересно, куда он поехал.

– Возможно, в Панаму. Кажется, это источник его денег. – Я должен увидеть вашего сына. Как пройти на кухню?

– Это в другом конце коридора. Вы увидите свет. Возвращайтесь и немного выпейте со мной после этого.

– Уже поздно.

– Буду рад предложить вам ночлег. – Спасибо, я люблю ночевать дома.

Я пошел по коридору на кухню. Питер сидел за столом под висячей лампой. Большая часть жареного гуся лежала перед ним на деревянном блюде, и он жадно поглощал его. Я не пытался заглушить звук своих шагов. Но он и так не слышал, как я подошел. Я стоял в дверях и наблюдал за ним. Мне не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь ел так, как он.

Обеими руками он отдирал куски мяса от гусиной грудки и запихивал их в рот. Так засовывают мясо в мясорубку. У него было искаженное лицо, а глаза, казалось, ничего не видели. Он оторвал гусиную ножку и вгрызся в нее.

Я пересек кухню и подошел к нему. Кухня была большая, светлая, неуютная. Она напоминала мне заброшенную спортплощадку.

Питер поднял голову и увидел меня. Он виновато отложил гусиную ножку.

Его лицо опухло и было в гусином жиру.

– Я хочу есть, – сказал он. Казалось, что даже его голос стал жирным.

– Все еще голодны?

Он кивнул головой, глядя на полусъеденную птицу. Она лежала перед ним, вызывая новые позывы неутоленного аппетита.

Мне хотелось выбраться оттуда и выслать ему обратно остаток его денег. Но вместо этого я подтянул к себе стул и уселся по другую сторону стола. Я пытался вытащить его из состояния ступора, в котором он находился.

Я не помню всего, что говорил. Мне хотелось его убедить, что он находится уже на грани выпадения из цивилизованного общества. Мой запутанный монолог прерывался громкими хлопками, доносившимися из того места, где был дом Мариэтты Фэблон.

Первый раз, когда послышались звуки, я подумал, что это выстрелы. Потом отверг это предположение, когда они повторились через нерегулярные промежутки. Больше было похоже на хлопанье ставен или незакрытой наружной двери на ветру.

Тем временем Питер произнес смущенно:

– Прошу прощения.

– У себя просите прощения.

– Сожалею, не понял.

– Извиняйтесь у самого себя. Вы сами себе все делаете.

Его лицо было как сдобный пончик.

– Я не знаю, какой бес вселяется в меня.

– Вы должны проконсультироваться с врачом. Это болезнь.

– Вы думаете, мне нужен психиатр?

– Все люди рано или поздно к ним обращаются. Вы можете себе это позволить.

– Тем не менее не могу. Действительно. Я не вступлю во владение своими деньгами до будущего года.

– Используйте кредитные возможности. Вы можете позволить себе обратиться к психиатру, если можете позволить нанять меня.

– Вы действительно думаете, что у меня что-то с головой?

– С вашим сердцем, – сказал я. – У вас голодное сердце. Лучше поищите, чем накормить его помимо пищи.

– Я знаю. Потому-то и хочу получить Джинни обратно.

– Вы должны сделать побольше этого. Если бы она увидела вас за вашей трапезой... – Последовало зловещее молчание. Я не закончил фразу.

– Она видела, – произнес он. – В этом все дело. Когда люди это видят, они начинают меня ненавидеть. Полагаю, что вы также оставите меня.

– Нет, я хотел бы прояснить все обстоятельства.

– Они никогда не прояснятся. Я безнадежен.

Я попытался слегка возразить:

– Моя бабушка, которая жила в Мартинеце, была религиозной женщиной.

Она всегда говорила, что отчаиваться – большой грех.

Он медленно покачал головой. Его глаза забегали внезапно. Через минуту он сорвался с места и бросился к раковине на кухне. Его стошнило.

В то время как я помогал прочищать раковину, его отец появился в двери.

– Бедный мой мальчик опять кушал?

– Перестаньте, мистер Джемисон.

– Не понимаю, что вы имеете в виду. – Он поднял свои бледные руки, демонстрируя, какой он заботливый отец. – Я был своему сыну и отцом и матерью. Я должен был ими быть.

Питер стоял у раковины спиной к отцу, не желая показывать свое лицо. Спустя некоторое время отец ушел.

При огромной главной кухне с кафельными стенами, раковинами и плитами имелась небольшая кухонька со стороны балкона. Я узнал об этой наружней кухне из-за шума у двери – какое-то чихание, скрежет приближался и становился все более настойчивым.

– У вас есть собака?

Питер отрицательно помотал головой.

– Может быть, приблудная? Давайте впустим. Дадим ей кусок гуся.

Я включил свет в этой кухне и открыл дверь. Мариэтта Фэблон вползла на ступеньки. Она поднялась на колени. Ее руки обхватили мои ноги. На ее груди на стеганом халате была кровь. Глаза широко раскрыты и блестели, как серебряные монеты.

– Пристрелите меня.

Я спустился и поддержал ее.

– Это вы, Мариэтта? Кто это вас?

Она глотала ртом воздух.

– Любовник.

Остаток ее жизни ушел с этими словами. Я чувствовал, как он покидает ее тело.

Глава 16

В двери показался Питер. Он не стал проходить в наружную кухню. Ее заполнила смерть.

– Что она сказала?

– Она сказала, что ее застрелил любовник. Кого она имела в виду?

– Мартеля, – автоматически сказал он. – Она мертва?

Я посмотрел на нее. Смерть как бы уменьшила ее в размерах. Будто я смотрел на нее через другую сторону бинокля.

– Боюсь, что да. Вы бы лучше позвонили в полицию. Затем скажите отцу.

– А нужно ли ему говорить? Он найдет повод обвинить меня.

– Если хотите, я скажу ему.

– Нет, я сам. – Он демонстративно пересек кухню.

Я вышел в ветреную темноту и достал фонарь из машины. Хорошо протоптанная дорожка вела от сада Джемисонов к дому Фэблонов. Я решил, что детские ножки Питера проложили ее когда-то.

Появились свидетельства, что Мариэтта проползла по этой дорожке от самого дома: пятна крови и следы от коленей на земле. Ее розовая шапочка свалилась там, где дорожка проходила через пограничные кусты.

Передняя дверь дома громко хлопала. Я вошел внутрь и оказался в кабинете. Там над всем главенствовал резной письменный стол девятнадцатого столетия. Я пошарил в ящиках. Там не было любовного письма Одри Сильвестр к Фэблону, но я нашел письмо, заинтересовавшее меня не в меньшей степени. Оно было написано миссис Фэблон вице-президентом банка «Новая Гранада», Панама, Рикардо Розалесом в марте этого года. На довольно высокопарном английском в нем извещалось, что специальный счет, из которого банк периодически выплачивал ей деньги, уже исчерпан и не имеется никаких дальнейших инструкций по этому поводу. По установившимся правилам банка, для них, к сожалению, невозможно назвать имя ее патрона.

На дне ящика я нашел фотографию в рамке. На ней был изображен молодой лейтенант авиационных частей, который почти наверняка являлся Роем Фэблоном. Стекла в рамке не было, и маленькие округлые кусочки снимка были грубо выковырены. Через минуту я пришел к заключению, что фотография была растоптана острым женским каблучком. Я подумал: как давно Мариэтта растоптала изображение своего мужа?

В том же ящике я нашел тонкие мужские часы с четырьмя латинскими словами, выгравированными на крышке: матиус анимис аманд амантур. Я не знаю латинский, но «аманд» значит что-то насчет любви.

Я снова посмотрел на фото Фэблона. Для моего натренированного глаза его голова казалась сделанной из грубой, пустой внутри бронзы. Он выглядел темным и решительным – тип мужчины, в которого дочь могла влюбиться. Хотя он был красив, а Мартель нет, я полагаю, можно уловить их некоторое сходство, достаточное, впрочем, чтобы Мартель мог вскружить ей голову. Я положил снимок и часы обратно в ящик.

Свет все еще горел в гостиной, где недавно я разговаривал с Мариэттой и слышал скрип ее зубов. Шнур от ее розового телефона был сорван со стены. На изношенном ковре краснели пятна крови.

Отсюда она начала ползти к нам на кухню.

Вдали слышалось завывание еще более громкое, чем ветер, и более мрачное. Это был звук сирены полиции, которая почти всегда приходит слишком поздно. Я вышел наружу, оставив горящий свет и хлопающую дверь за собой.

Когда я вернулся в дом Джемисонов, люди шерифа были уже там. Мне пришлось объяснить, кто я, и показать свое удостоверение. Питер должен был поручиться, прежде чем меня впустили в дом. Они не позволили мне зайти на кухню.

Их нежелание сотрудничать со мной меня вполне устраивало. Это меня оправдывало в том, что я попридержал некоторые результаты собственных исследований. Но я напустил их на Мартеля. К двум часам дежурный офицер, инспектор Гарольд Ольсен, зашел в гостиную и сказал, что объявил розыск на Мартеля по всем статьям. Он добавил:

– Вы можете идти домой, мистер Арчер.

– Я думал, что подожду здесь и поговорю со следователем.

– Я следователь, – сказал Ольсен. – Я сказал своему заместителю доктору Уилсу не беспокоиться и не приходить сюда сегодня. Ему нужно отдохнуть. Почему вы не пойдете и не отдохнете дома, мистер Арчер? – Он тяжело надвинулся на меня, здоровый, упрямый, медлительный швед, который любил, чтобы его советы воспринимались как приказ. – Расслабьтесь и успокойтесь. Мы не будем иметь результатов вскрытия по крайней мере в течение двух дней.

– Почему так? – сказал я, не вставая со стула.

– Мы всегда делаем так, вот почему.

Он здесь был главный, и его слегка выпуклые глаза не терпели малейшего ущемления его власти. Создавалось впечатление, что, если бы его воля, он предпочел бы просто иметь дело на руках, но не решать его.

– Нет никакой спешки. Пуля попала в грудь, теперь мы это знаем, и, вероятно, прошла сквозь легкое. Смерть наступила в результате внутреннего кровоизлияния.

– Меня интересует, как умер ее муж.

– Это самоубийство. Вам не нужен доктор Уилс, чтобы подтвердить это.

Я вел это дело сам.

Ольсен присматривался ко мне более внимательно. Он опасался, что я могу подвергнуть сомнению его выводы, и от такой мысли заранее приходил в ярость.

– Это уже закрытое дело.

– И нет возможности его снова открыть?

– Нет, никакой. – От злости он зашипел совсем безграмотным языком:

– Фэблон совершил самоубийство. Он сказал своей жене, что собирается сделать это. И сделал. Нет данных, что здесь было дело нечисто.

– Я думал, тело было изрядно подпорчено.

– Акулами и скалами. Там большие волны, и его катало по дну в течение десяти дней. – Голос Ольсена прозвучал как угроза:

– Но все повреждения были нанесены после того, как он утонул. Он умер, потому что утонул в соленой воде. Доктор Уилс скажет вам то же самое.

– Где я могу найти Уилса завтра?

– Его заведение на первом этаже госпиталя «Мерси», но он не сможет сказать вам больше, чем я.

Ольсен покинул комнату с видом большого мастера, шедевр которого раскритиковал заезжий поденщик. Я подождал, пока заглохнут шаги, и прошел в библиотеку. Дверь была заперта, но под ней виднелся свет.

– Кто там? – спросила сквозь дверь домоправительница Вера.

– Арчер.

Она впустила меня. На ней было выгоревшее кимоно. Когда она присела на подушечку у ног Джемисона, я увидел два черных, похожих на обрезанные провода, шнурка, свисающие у нее со спины.

– Это что-то ужасное, – произнес Джемисон слабым голосом. – Что вы думаете об этом, Арчер?

– Слишком рано меня об этом спрашивать. Мариэтта сказала, что любовник стрелял в нее. Это имеет какое-либо особое значение для вас?

– Нет.

– У нее был любовник?

– Конечно, нет, насколько мне это известно.

– Если у нее не было любовника, то кто мог это быть?

– Не имею представления. Откровенно, общего с Фэблонами с тех пор, как Рой умер, даже раньше, у меня оставалось мало. Это правда, что мы были близкими друзьями в колледже и несколько лет потом, но наши судьбы пошли по разным дорогам. О личной жизни Мариэтты я совершенно ничего не знаю. Но мне сдается, что она имела в виду не своего любовника.

– Вы говорите о Мартеле?

– Боюсь, это вполне очевидный вывод. Но я напал на любопытную связь между ним и Мариэттой. Она получала какие-то свои доходы из банка «Новая Гранада».

– Мариэтта?

– Да, так. Выплаты прекратились пару месяцев назад.

– Что это был за источник?

– Не ясно.

– Это может быть Мартель, и если так, можно предположить самые невероятные вещи. Мариэтта могла продать ему свою дочь.

– Она этого не сделала бы, – Джемисон был поражен такой мыслью.

– Множество других матерей так поступают. Они не называют это продажей. Но все сводится к этому. Балы дебютанток – мероприятие весьма близкое к тому, что происходит на рабском рынке в Судане.

Вера хихикнула. Ее хозяин взглянул свирепо на нее и сказал тоном упрека:

– Но Мариэтта была предана Джинни.

– Она тоже знает, как важны деньги. Она мне сама говорила.

– В самом деле? Она, бывало, разбрасывала деньги где попало, будто у нее неистощимые ресурсы. Я был вынужден сдерживать ее...

Вера снова ехидно взглянула, и Джемисон решил не продолжать разговор.

Я сказал:

– Может быть, ее дочь осталась единственным ресурсом, оставшимся у нее.

Я нарочно решил подогреть беседу. Джемисон понял, куда я клоню:

– Вполне возможно, вы правы. Мариэтта очерствела за эти последние годы, после смерти Роя. Но даже если и так, почему она должна выдавать Вирджинию за сомнительного иностранца? У нее под боком мой бедный сын Питер, готовый на это и желающий этого.

– Я не знаю. Само замужество могло быть идеей Джинни. А тот факт, что Мариэтта и Мартель получают деньги из того же самого панамского источника, является простым совпадением.

– Хотя вы не верите этому?

– Нет. Я потерял свою веру в совпадения. Все в жизни бывает одно к одному. Конечно, большей частью это «одно к одному» проявляется в форме повторяющейся смерти. А то обстоятельство, что миссис Фэблон была убита, вновь поднимает вопрос о смерти ее мужа.

– Но разве Рой не сам покончил с собой?

Вера скривилась, будто он сказал что-то неприличное. Она даже перекрестилась потихоньку.

– Во всяком случае, это официальная версия, – сказал я. – Сейчас проблема вновь возникает. Я полагаю, вы опознали тело?

– Я был одним из тех, кто опознавал.

– Вы уверены, что это был Рой Фэблон?

Он заколебался и неловко задвигался в кресле:

– Я был уверен в то время. Это означает, что я должен быть уверен и сейчас, не так ли? Я строю выводы не по памяти. Его лицо было раздуто, все порезано и поцарапано.

Джемисон зажмурил глаза. Вера дотянулась до его руки, взяла в свою и держала ее.

– Так что вы не можете быть уверены, что это был он.

– Нет, если бы только посмотрел на него. Он значительно трансформировался в море. Но у меня нет причин сомневаться в том, что это был Рой. Доктор, проводивший осмотр, доктор Уилс, говорил, что у него имеется неопровержимое доказательство, что это был Рой.

– Что за доказательство?

– Это имело отношение к рентгеноскопии старого перелома ноги.

– Тогда нужно было внимательно отнестись к этому.

– К чему? – произнес он с раздражением.

– К возможности того, что это было сфабрикованное самоубийство и кто-то еще носил плащ Фэблона. Это заслуживает внимания. Но то, что вы только что мне сообщили, исключает такое подозрение.

– Думаю, это так.

– Минуту назад, – сказал я, – вы упомянули о взятии на поруки миссис Фэблон.

– Это происходило в далеком прошлом. Я помогал им обоим при случае. Я чувствовал в своем роде ответственность за Роя.

Вера мотнула сердито головой:

– Вы отдали ей дом.

– Какой дом? – спросил я.

Джемисон мне ответил:

– Тот самый, в котором она живет, вернее, жила. Я по правде, не отдавал ей его. Она им пользовалась. В конце концов, она была добра к моему бедному сыну. Так же, как и Рой в свое время.

– Он здорово вас нагрел?

– На несколько тысяч. Могло быть и больше, но большая часть моего капитала содержалась в кредитных операциях. Рой отчаянно нуждался в деньгах в последние дни. Он играл на деньги, которых у него не было.

– Играл с субъектом, которого звали Кетчел?

– Да, это было его имя.

– Вы знали Кетчела?

– Никогда не встречал, но слышал о Нем. – От кого?

– От Мариэтты. В течение десяти или одиннадцати дней, когда Рой пропадал, и прежде, чем всплыло его тело, Мариэтта очень много говорила о Кетчеле. Казалось, что она подозревает, что он убил Роя. Но у нее не было улик. Я разубедил ее идти в полицию. После того как факт самоубийства был установлен, она бросила эту затею.

Вера снова нескладно заерзала и потянула Джемисона за руку, будто умершая женщина была ее соперницей:

– Идите в кровать. Вы совсем сумасшедший, если сидите всю ночь напролет.

Особая атмосфера благопристойности в доме улетучилась. Я встал, чтобы уйти. Вера взглянула на меня с облегчением.

Джемисон сказал, не обращая на нее внимания:

– Я тогда пришел к выводу, что Мариэтта имела свои фантазии об убийстве потому, что было тяжело смириться с мыслью о самоубийстве Роя. Вы же не думаете, что у нее все же что-то имелось?

– Возможно, и было. Инспектор Ольсен утверждает, что Фэблон явно утонул в соленой воде. Это могло быть способом совершить убийство. Но я все же хотел бы поговорить с Кетчелом. Думаю, вам неизвестно, где его найти.

– Не имею ни малейшего представления. Для меня это просто имя.

Вера сверлила меня глазами, стараясь выставить меня. Полицейские еще находились в кухне. Мариэтту убрали. Не было и Питера. Большая комната приобрела вид мрачной казенной пустоты, так мне знакомой. Однажды я сам был полицейским, состоял в частях на Лонг-Бич.

Глава 17

Я направился обратно к гавани по океанскому бульвару, к отелю «Брейкуотер», где намеревался провести остаток ночи. Один или оба из Гендриксов могли там объявиться, хотя я и не ожидал их.

Я невольно притормозил, когда оказался около зарослей, где обитали бродяги. Хорошо, что я это сделал, иначе бы не заметил «кадиллак» Гарри. Он стоял на травянистой полосе на стороне океана уткнувшись в ствол пальмы. Налицо были следы аварии. Основание дерева хранило следы удара. Тяжелый бампер машины вдавился в радиатор, на ветровом стекле отложился отпечаток чьей-то головы. Я нашел несколько брызг крови на переднем сиденье.

Кто бы ни взял и ни изуродовал машину, ключ для зажигания остался на месте. Я сделал то, что мне следовало бы сделать раньше: использовал ключи, чтобы открыть багажник.

Там лежал Гарри спиной ко мне. Я просунул руку ему под голову и повернул его лицом. Он был жестоко избит. Пока он не издал стона, я думал, что он мертв. Я просунул руки под его ноги и плечи и, приподняв, вытащил его, положил на траву и осмотрелся, надеясь на помощь. Ветер завывал в сухих пальмовых кронах над головой. Не было видно ни одной человеческой души. Но я не хотел оставлять Гарри. Кто-то мог украсть его снова.

Я пересек пляж, чтобы намочить водой платок, и промочил одну ногу. Гарри стонал, когда я обтирал ему лицо платком, но он не очнулся. Я поднял его веко и увидел только белок.

Я подсчитал, что он находился в бессознательном состоянии в течение шести или семи часов. У меня уже не было сомнений, что кровь на каблуке Мартеля принадлежала Гарри. Я решил отвезти его в больницу. Я был уже на полпути к своей машине, когда патрульная машина с красным фонарем на крыше появилась в виду. Она остановилась, и из нее вышел полицейский.

– Что вы здесь делаете?

– Этот человек попал в аварию. Я собираюсь доставить его в больницу.

– Это сделаем мы.

Это был молодой офицер со срывающимся голосом. Он взял Гарри из моих рук и положил его не заднее сиденье своего автомобиля. Затем он повернулся ко мне с рукой на пистолете.

– Мне кажется, его избили.

– Да.

– Дайте посмотреть ваши руки. Подойдите к свету.

Я показал свои руки в луче фар. Второй полицейский сошел с шоферского места и подошел сзади.

– Я не бил его, можете сами посмотреть.

– А кто это сделал?

– Не знаю. – Мне не хотелось затрагивать вопрос о Мартеле. – Я увидел разбитый автомобиль, открыл багажник, а там лежал он. Это его машина. Думаю, что ее украли.

– Вы его знаете?

– Слегка. Его зовут Гарри Гендрикс. Мы оба остановились в отеле «Брейкуотер». Можете найти меня там позднее, если понадоблюсь. Сейчас лучше было бы доставить его в больницу.

– Не беспокойтесь, мы это сделаем.

– В какой госпиталь?

– Районный госпиталь, если только вы не заплатите за него. Благотворительный требует дневной залог. – Сколько это?

– Двадцать долларов за место.

Я дал ему двадцать долларов из денег Питера. Офицер сказал, что его имя Вард Расмуссен и он принесет мне квитанцию из госпиталя.

* * *

Вестибюль отеля был пуст за исключением древнего привратника, спящего на кушетке. Я дотронулся до него. Он вздрогнул и позвал Марту.

– Кто такая Марта?

Он протер заспанные глаза.

– Я знал девицу Марту. Я позвал Марту?

– Ну да.

– Наверно, она снилась мне. Я знал такую в «Красном обрыве». Марта Трют. Я родился и вырос в «Красном обрыве». Это было давно.

Он прошел за стойку, зарегистрировал меня и дал ключи от комнаты 28. Электрические часы над его головой показывали пять минут четвертого.

Я спросил старика, не возвращалась ли рыжеволосая женщина, миссис Гендрикс, в отель. Он не помнил. Я покинул его, и он продолжал трясти головой над воспоминаниями о Марте Трют.

Я упал в кровать и не видел никаких снов. Ветер затих перед рассветом. Я услышал тишину и проснулся, не понимая, чего не хватает. Серый рассвет затуманивал окно. Я слышал плещущее море, перевернулся на другой бок и снова заснул.

Разбудил телефон. Дежурный сказал, что меня спрашивает полицейский.

Утро было в разгаре – без четверти восемь, по моим часам.

Решил позвонить Эрику Мальковскому. Он оказался в студии.

– Не спали всю ночь, Эрик?

– Я встаю рано, и уже сделал несколько увеличенных снимков с того негатива. На них кое-что проступило, и я хотел бы вам показать.

– Что это?

– Посмотрите и сделайте свои выводы.

– Вы можете привезти их ко мне в отель?

Он сказал, что сможет.

– Я буду либо в комнате 28, либо в кафе.

Натянув одежду, я отправился в вестибюль. Молодой полицейский принес шляпу Гарри. Он вручил мне также квитанцию на двадцать долларов. – Мне не хотелось вас будить так рано, – сказал он, – но я ухожу с дежурства.

– Уже время, я уже встал. Как Гарри?

– Он выползет. Они переведут его в районный госпиталь, если вы не внесете за него деньги.

– А есть ли смысл?

– Это их бизнес. Я видел, как люди умирают на дороге между районным госпиталем и Благотворительным. Я не хочу сказать, что он обязательно умрет. Доктор сказал, что он будет в порядке.

– Если по существу, то он мне не друг. – Его дружба вам уже стоит двадцать долларов. Если вы случайно навестите его в госпитале, не могли бы вы отдать ему шляпу. Я взял ее из машины, до того как рабочие оттащили машину на свалку. Это хорошая шляпа, и он захочет получить ее обратно.

Он дал мне шляпу. Я не стал обращать его внимание, что на ней значится другое имя. Я гадал, кто такой Л.Спилмен и как она попала к Гарри.

– Машина полностью изношена, – сказал Расмуссен. – Она не много стоит, но автоворы есть автоворы. По дороге мы наткнулись на трех подозреваемых. Они сами нам помогли. Один из них поранил голову во время аварии, и дружки привели его в пункт «Скорой помощи».

– Это сборщики апельсинов?

– Простите?

– Один белый и два темнокожих собрата?

– Вы видели их?

– Я их видел. Что вы намерены с ними делать?

– Все зависит, что они натворили. Я пока не решил. Если они захватили и заперли вашего друга в багажнике, а потом увезли его куда-то, по нашим законам это называется похищением.

– Я не думаю, что им было известно, что он лежит в багажнике.

– Тогда кто его так избил? Доктор сказал, что он получил хорошую взбучку, что его не просто били, а сбили с ног и добивали ногами.

– Не удивляюсь.

– У вам есть предположение, кто это сделал?

– Да, но потребуется время для доказательства.

Он сказал, что у него масса свободного времени, фактически весь день. Несмотря на его возражения, я заказал ему завтрак и с помощью яичницы с ветчиной и кофе перебросил на него какую-то часть дела Мартеля.

Расмуссен внимательно слушал.

– Вы думаете, что Мартель избил Гендрикса?

– Голову даю на отсечение. Он поймал его тогда, когда Гендрикс шпионил за его домом, и избил его. Но нет смысла гадать. Гендрикс скажет нам обо всем, когда очнется.

Расмуссен потягивал кофе и делал скорбное лицо.

– Как машина Гендрикса оказалась внизу на бульваре?

– Думаю, Мартель отогнал ее туда вместе с Гендриксом в багажнике. Он оставил ее там, где легче украсть. Бард Расмуссен посмотрел внимательно на меня поверх чашки. Его глаза светились как горелки Бунзена. С квадратной челюстью и пухлыми молодыми губами у него был какой-то фанатичный вид.

– Кто такой этот Мартель? И почему Вирджиния Фэблон вышла за него замуж?

– Это то дело, которым я занимаюсь. Мартель утверждает, что он состоятельный француз, у которого неприятности с французским правительством. Гендрикс говорит, что тот дешевый мошенник. Мартель, может быть, и мошенник, и я подозреваю, что он им и является, но он не дешевый. Он путешествует с сотней тысяч долларов наличными в «бентли» с самой красивой девушкой в городе.

– Я знал Вирджинию в школе, – сказал Расмуссен. – Красавица. И у нее были большие способности. Она поступила в колледж шестнадцати лет. Она окончила школу на целый семестр раньше других в классе.

– Вы, кажется, о ней помните многое.

– Я когда-то ухлестывал за ней. Однажды набрался храбрости и попросил ее пойти со мной на танцы. Это было, когда я стал капитаном футбольной команды. Но она тогда дружила с Питером Джемисоном.

Тень ревности легла ему на глаза. Он поднял свою стриженую голову, будто хотел стряхнуть воспоминания.

– Забавно, что она все перевернула и вышла замуж за Мартеля. Вы думаете, что он приехал в город специально, чтобы жениться на ней?

– Во всяком случае, это произошло. Я не знаю, каковы у него были первоначальные планы.

– Откуда у него сотня тысяч долларов?

– Он вложил их в форме вклада с оплатой в панамский банк «Новая Гранада». Это соответствует его утверждению, что его семейство имеет имущество в различных странах.

Расмуссен наклонился через стол, отодвинул в сторону пустую чашку локтем.

– Это соответствует особенно хорошо тому факту, что он мошенник. Масса преступных денег стекается в Панаму в связи с их банковскими законами.

– Я знаю, потому-то я и упомянул об этом. Есть и еще одно обстоятельство. Женщина, которую застрелили прошлой ночью, мать Вирджинии Фэблон, получала средства из того же банка.

– А какой доход?

– Я не знаю. Вы можете узнать детали из ее местного банка, «Национального».

– Я подтолкну это.

Он вынул новенькую записную книжечку. Пока он делал скорописью свои записи, приехал Эрик Мальковский. Он привез снимки. Я представил их друг другу. Эрик вытащил увеличенные снимки из конверта и разложил их на столе. Они были размером шесть на восемь дюймов, свежие и четкие, будто были сделаны накануне. Я мог разглядеть каждую морщину на лице Кетчела. Хоть он улыбался, можно было заметить следы болезни, скрытые этой улыбкой. Морщины вокруг рта также свидетельствовали о недомогании. У него был вид человека, который сам проложил путь себе наверх или к тому, что он считал вершиной, но не получал от этого никакого удовлетворения.

На увеличенной фотографии лицо Китти несколько изменило выражение. В нем можно было заметить легкую уверенность в себе, в том, что она из тех женщин, что способны делать кое-что получше, чем просто носить одежду. Но в той Китти, которую я видел прошлым вечером здесь, в отеле «Брейкуотер», эта уверенность, похоже, умерла и не оставила следа.

– Вы сделали хорошую работу, Эрик. Эти снимки нам здорово помогут.

– Спасибо. – Но ему чего-то еще хотелось от меня. Он перегнулся через стол и ткнул в снимок указательным пальцем. Посмотрите внимательно на человека на заднем плане, того, что держит поднос.

Почти мгновенно я понял, что он имел в виду. За широкой улыбкой и пышными усами парня, обслуживавшего автобусы, я узнал помолодевший вариант Мартеля.

– Он был простым официантом в клубе, – сказал Мальковский, – даже не официант, а состоял при автобусах. И я допускал, чтобы он измывался надо мной!