Текст книги "Человек из-под земли"

Автор книги: Росс Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

– И она посоветовала?

– В сущности, нет. Она говорила долго, Сьюзан все впитывала, но ее выводы меня не убедили. Она считала, что мы должны отпустить Сьюзан из дому, позволить, чтобы ею занялись посторонние люди. Или отпустить ее на все четыре стороны и предоставить самой себе. Но ведь это невозможно! Нельзя в нашем мире оставлять молодых без присмотра!

– А что думала об этом Сьюзан?

– Она хотела остаться у Эллен. Но это не было бы решением проблемы. Эллен очень изменилась за эти годы. Она живет в неухоженном старом доме в лесу, как отшельница…

– Без мужчин?

– Никаких мужских следов я не заметила. Если вы имеете в виду Лео Броудхаста, то его нет уже давно, они недолго были вместе. Это был один из тех обыкновенных романчиков, которым придает остроту присутствие жены.

Она слегка заволновалась, поняв, что выдала свою недюжинную осведомленность в этих делах.

– Куда он уехал?

– Куда-то за границу, если верить Эллен.

– Вы ведь знали его, прежде чем он покинул Санта-Терезу, не так ли, миссис?

– Я работала в их доме, если это можно назвать знакомством…

– Что за человеком он был?

– Один из тех мужчин, которые не пропускают ни одной женщины.

Она сказала это как будто раздраженно и потому я спросил:

– Значит, за вами он тоже ухаживал?

– Пытался. Я треснула по его смазливой роже! – она глянула на меня вызывающе, словно проверяя, не попытаюсь ли и я поухаживать за ней. – С тех пор он держал лапы при себе.

Воспоминания разбудили в ней гнев и окрасили румянцем ее щеки. Возможно, в этом была доля иных чувств. Вполне вероятно, что Марта Крендалл была более сложной натурой, чем показалось мне при первой встрече. Но нужно было спешить в дорогу.

Спустившись вниз, я еще успел поймать Вилли Маккея дома. Я подождал у телефона, пока он найдет Эллен Стром в телефонной книге графства Марин. Она проживала на Хэвен-Роуд, в одном из предместий Саусалито. Вилли обещал, что они с Харольдом не спустят глаз с ее дома до моего приезда.

Я вышел, не попрощавшись с Крендаллами. Мне не хотелось, чтобы они сидели у меня на голове всю дорогу вместе со всеми двадцатью годами жизни, тянущимися за ними.

Глава 26

Прежде, чем я доехал до Сан-Франциско, стемнело. Видимо, недавно прошел дождь – за Золотыми Воротами над океаном плыла череда туч. На мосту мое лицо обдувал влажный и холодный морской ветер.

У начала Хэвен-Роуд желтая металлическая табличка предупреждала о том, что проезд закрыт. Я остановил машину у обочины, запер дверцы и двинулся пешком по выбитому асфальту. Далеко стоящие дома были не видны с улицы, но между ветвей блестели огни. Из темноты раздался приглушенный голос:

– Лью?

На обочине дороги появился Вилли Маккей. На нем был темный дождевик и его усатое лицо казалось лишенным тела, словно явление на спиритическом сеансе. Я вступил за ним под сень деревьев и пожал его затянутую в перчатку руку.

– Они не появлялись, – сообщил он. – На твою информацию можно полагаться?

– Более или менее… – надежда, гнавшая меня на север, замерла в моей груди. – Эллен дома?

– Да. Но кроме нее – никого.

– Это точно?

– Да. Харольд видит ее через окно.

– Что она делает?

– Ничего особенного. Когда я спрашивал его в последний раз, похоже было, что она ждет.

– Пойду-ка я поговорю с ней…

Вилли взял меня за руку повыше локтя и крепко сжал.

– Правильно ли ты поступаешь, Лью?

– Возможно, она что-то знает о них. Она – мать старшего паренька.

– Ну, не буду тебя задерживать.

Он отпустил мою руку и я двинулся по размытой грязной аллейке к дому.

Дом со своими остроконечными башенками-близнецами, устремленными в небо, словно сошел со страниц средневекового романа. Но очарование развеивалось по мере приближения. В полукруглом витражном окне над входом не доставало части стекол, словно зубов в старческой усмешке. Расшатанные ступени веранды заскрипели под тяжестью моих шагов. Когда я постучал, двери сами со скрипом отворились.

В освещенном холле появилась Эллен. Ее глаза и губы остались настолько неизменными со времен, когда была сделана фотография, что седина в ее волосах поражала. На ней было шерстяное трикотажное платье с длинными рукавами и длинной широкой юбкой с пятнами всех цветов. Движения ее были неосознанно задумчивы. Она подошла к дверям с выражением тревоги на лице, сменившимся испугом.

– Кто вы такой?

– Мое имя Лью Арчер.

Двери сами открылись…

– Нужно починить замок… – она несколько раз повернула ручку. – Вы сыщик, не так ли?

– Вы неплохо проинформированы.

– Звонила Марта Крендалл. Она сказала, что вы ищете ее дочь.

– Сьюзан не появлялась?

– Пока нет. Но Марта говорила так, словно вот-вот приедет, – она глянула в темноту за моим плечом. – Кажется, с ней мой сын…

– Видимо да. С ними также внук Лео Броудхаста.

Она казалась потрясенной.

– У Леона Броудхаста есть внук?

– Если вы помните, он оставил сына. У того, в свою очередь, тоже был сын. Его зовут Ронни, ему шесть лет. Я нахожусь тут из-за него.

– Что они делают с шестилетним мальчиком?

– Этого я не знаю. И хотел бы спросить их об этом.

– Понимаю. Может, вы зайдете? – она широко повела рукой, так, что дрогнула ее грудь. В этом была какая-то неловкая грация. – Подождем вместе…

– Очень мило с вашей стороны, миссис Килпатрик.

Это ей не понравилось, словно этим именем я хотел напомнить ей о прошлом.

– Я бы просила называть меня мисс Стром, – сказала она. – Сначала это был мой псевдоним, но я уже много лет не пользуюсь другим именем.

– Я слышал, что вы – художница…

– Не слишком хорошая. Но я много работаю…

Она проводила меня в просторную высокую комнату, стены которой были увешаны картинами, большей частью без рам. Красочные линии и пятна на них производили впечатление незавершенности, а, может, их и невозможно было завершить. Окна скрывались за тяжелыми занавесями, исключая трехстворчатое окно в эркере. Сквозь ветви деревьев на дальних холмах мигали огни Саусалито.

– Прекрасный вид! – сказал я. – Но вы не будете против, если я занавешу окно?

– Буду вам очень благодарна. Вы думаете, что за мной наблюдают с улицы?

Я глянул на нее и понял, что она говорит серьезно.

– Кто за вами наблюдает?

– Ну… Джерри, Сьюзан и этот малыш…

– Это не слишком правдоподобно.

– Да, я знаю. Но у меня весь вечер такое чувство, словно за мной кто-то наблюдает. Собственно, задергивание штор не слишком поможет, у того, кто там сидит, глаза как рентген! Все равно, как вы его назовете – Бог или дьявол…

Я отвернулся от окна и снова заглянул в ее не привыкшее к людским взглядам обнаженное лицо.

– Я даже не предложила вам присесть…

Она указала на высокое старое кресло с жесткой спинкой.

– Мне хотелось бы присесть где-нибудь, где мы не будем на виду.

– Честно говоря, мне тоже.

Она проводила меня через холл в маленькую комнатку под лестницей, нечто вроде кабинетика, способного вызвать клаустрофобию своей теснотой. Скошенный потолок только с одной стороны позволял не наклонять голову. К стене кнопками был приколот плакат с текстом «Четырех перемен» Гарри Снайдера[9]9
  Гарри Снайдер – американский поэт, близкий к движению хиппи, в творчестве которого переплеталось любование природой северо-восточного побережья США с мистическими настроениями, почерпнутыми из эзотерических учений древней Индии и Дальнего Востока.


[Закрыть]. С ним контрастировало старинное изображение рыбацкого судна, бившегося в волнах на фоне черного, ощетиненного скалами мыса Горн. В углу стоял старинный металлический сейф с надписью на дверце: «Вильям Стром и Кº. Торговля лесом».

Моя спутница присела на угол стола возле телефона, предоставив мне удобное вертящееся кресло. Вблизи я чувствовал запах ее тела, он был приятным, хотя слегка неживым, словно запах сухих листьев. Меня волновало странное любопытство, мучит ли ее по-прежнему та страсть, по приказу которой она когда-то взбиралась с Лео Броудхастом к домику наверху каньона? Она увидела вопрос в моих глазах, но ошиблась, толкуя его. А может, не так уж и ошиблась…

– Я не такая уж сумасшедшая, как вам кажется, мистер. Раза два меня посещали мистические видения, и я знаю, что каждая ночь – это первая ночь вечности.

– А как быть с днями?

– Лучшие вещи я делаю ночью, – коротко ответила она.

– Я слыхал…

Она хватала на лету, а потому вскинулась:

– Вам что-то наговорила Марта…

– Она говорила о вас с глубоким почтением. Говорила, что вы спасли ей жизнь, когда она была молоденькой девушкой…

Это было ей приятно, но она не сменила темы.

– Вы знаете о моем романе с Лео Броудхастом. В противном случае, вы не произнесли бы этого имени.

– Я только объяснил, кто такой малыш…

– Видно у меня начинается паранойя…

– Возможно, самую малость… Это следствие одинокой жизни…

– Откуда вам это известно, доктор?

– Я не доктор, я лишь пациент. Моя жизнь также одинока…

– По собственной воле?

– Нет, это была не моя воля. Меня не выдержала жена. И я уже смирился с этим.

– Я тоже. Я полюбила одиночество, – заявила она без достаточной уверенности. – Временами я рисую ночь напролет. Мои художества не требуют дневного света. Я не рисую того, что отражает свет. Я изображаю состояния духа.

Перед моими глазами всплыли картины на стенах ее комнаты. Они скорее напоминали тяжелые контузии и открытые раны…

– Марта вам не говорила, что Джерри получил травму? Кажется, у него сломана рука…

На ее выразительном лице отразилась боль.

– Где он может быть?

– В дороге. Если, конечно, не нашел себе лучшего убежища…

– От чего он, собственно, скрывается?

– Вам это должно быть известно лучше, чем мне.

Она покачала головой.

– Я не видела его пятнадцать лет…

– Почему?

Она так развела руками, словно мне все о ней было известно. Это был жест женщины, отдавшей больше времени раздумьям и фантазиям, чем разговорам и действиям.

– Мой муж… мой бывший муж так и не простил мне Леона…

– Мне очень интересно, что могло случиться с Леоном…

– Мне также. Я поехала в Рено, чтобы развестись, он должен был приехать ко мне туда. Но так и не появился. Просто-напросто цинично пустил меня по ветру… – она говорила это легким, хотя и не лишенным горечи, тоном, как о чем-то давно перегоревшем. – Я не видала его с тех пор, как покинула Санта-Терезу.

– Куда же он поехал?

– Откуда мне знать? Я не получала от него никаких известий.

– Похоже, он уехал за границу…

– Откуда вы знаете?

– От Марты. Она утверждает, что ей сказали это вы.

Это слегка сбило ее.

– Возможно, я и говорила что-то такое… Лео часто обещал увезти меня на Таити или на Гавайи…

– Обещаниями он не ограничился. Насколько мне известно, он забронировал два места на английском судне, шедшем через Ванкувер в Гонолулу. Корабль назывался «Свенси Кастл» и отплыл из Сан-Франциско около 6 июня 1955 года.

– И Лео отплыл на нем?

– Во всяком случае выкупил билеты. Вас не было с ним?

– Нет. В это время я уже, по меньшей мере, неделю была в Рено. Видно, он уехал с другой женщиной…

– Или один, – заметил я.

– О, нет! Лео не выносил одиночества. Кто-то должен был находиться при нем, чтобы он чувствовал, что живет. Собственно, это и было одним из поводов к тому, что я вернулась сюда, когда он меня бросил. Я хотела доказать себе, что смогу жить одна, что не испытываю в нем необходимости. Я родилась в этом доме, – она говорила так, словно все пятнадцать лет ожидала слушателя. – Это дом моего деда. Я воспитывалась здесь, у бабушки, когда моя матушка умерла. Это целое событие – такое возвращение в дом своего детства, одновременно интригующее и поражающее! Я чувствовала, что я невероятно молода и в то же время невероятно стара. Словно дух этого дома…

«Похоже на то, – подумал я. – В этом старомодном длинном платье, одновременно юная и древняя, внучка и бабка в одном лице, не лишенная шизофренического налета…» Она нервно встряхнулась, недовольная собой.

– Я совсем вас заговорила! Наверное, это жутко тоскливо!

– Ничуть! Меня интересует Лео. Я немного знаю о нем.

– Честно говоря, я тоже. Года два я засыпала с мыслью о нем и просыпалась в надежде увидеть его сегодня… А потом вдруг поняла, что совершенно не знаю его. Все в нем было внешним, вы понимаете?

– Не слишком…

– Ну, ведь вы знаете! Я хочу сказать, что у него не было внутренней жизни. Он был человеком действия – и это все. Весь он выражался в действии.

– В каком действии?

– Во время войны он участвовал в девяти или десяти десантах на Тихом океане. После войны выступал в регатах, играл в теннис, в поло…

– Немного же времени у него оставалось для женщин…

– Ему не требовалось много времени, – с терпкой иронией ответила она.

– Таким как он, мужчинам без внутреннего мира, это не нужно. Я понимаю, это похоже на ревность и обиду, но на самом деле все совсем не так. Я любила Леона, может, и сейчас люблю. Не знаю, что бы я делала, появись он сейчас на пороге…

Она глянула на дверь.

– А это возможно?

Она качнула головой.

– Я даже не знаю, жив ли он…

– У вас есть повод думать, что его нет в живых?

– Нет… Но я часто убеждала себя, что он мертв, чтобы легче перенести все это. Он ведь даже не позвонил мне в Рено…

– Для вас это было ударом?

– Я проплакала всю зиму. Но забилась сюда и как-то выстояла. Теперь моя жизнь словно проходит на экране…

– Вы никогда не чувствуете себя одинокой, мисс?

Она твердо глянула на меня, словно проверяя, не собираюсь ли я случайно ввалиться в ее жизнь. Видимо, убедилась, что не собираюсь, потому что ответила:

– Я всегда чувствую себя одинокой. По крайней мере, так было, пока я не научилась жить в одиночестве. Вы поймете, что я хочу сказать, ведь вы тоже одиноки. Эдакое вечное сожаление о самой себе, когда винить во всем можно только себя…

– Это мне знакомо, – подтвердил я, чтобы иметь возможность вернуться к разговору о ее замужестве, казавшемся мне зерном проблемы. – Почему вы ушли от мужа, мисс?

– Между нами все было кончено…

– Вы не тосковали по мужу или по сыну?

– По Брайану – нет. Он был груб со мной, этого я не могла простить.

Он угрожал, что убьет меня, если я попытаюсь забрать Джерри или хотя бы увидеться с ним. Конечно, я тосковала по малышу, но научилась обходиться без него… Сейчас мне уже и впрямь никто не нужен… в прямом смысле…

– А в переносном?

Ответом была улыбка, глубокая и настолько выразительная, словно ее лицо отражало тончайшие светотени мыслей.

– В переносном смысле все совсем иначе. Разумеется, я чувствовала себя предательницей. Больше всего меня мучила тоска по детям. Не только по Джерри, но по всем, которых я учила… Долго перед моими глазами стояли их лица, в ушах звучали голоса…

– Например, голос Марты Крендалл?

– Да, она была из моих детей.

– Вместе с Элом Свитнером и Фрицем Сноу…

Она глянула на меня сердито.

– Вы все обо мне разузнали, мистер! Я не такая уж важная фигура, поверьте мне!

– Возможно. Но на эту троицу я натыкаюсь постоянно. Они познакомились в вашем классе?

– К сожалению.

– Почему «к сожалению»?

– Потому что втроем они были взрывоопасны! Разумеется, вы слыхали об их лос-анжелесской эскападе?

– Да. Не совсем понимаю только, кто был вожаком. Элберт?

– Так считали все. Он один состоял на учете в полиции. Но лично мне кажется, что это была идея Марты. И именно она вышла сухой из воды, – задумчиво добавила она. – Ну, если можно сказать так о вынужденном браке с немолодым мужчиной…

– А кто был отцом ее ребенка? Элберт Свитнер?

– Об этом спросите у Марты, мистер, – она сменила тему. – Элберт действительно умер? Марта говорила что-то такое по телефону…

– Он был зарезан вчера. И не спрашивайте меня, кто его убил, потому что я этого не знаю.

Она в смятении глядела на пол, словно зарезанный лежал у ее ног.

– Бедный Элберт! Немного он получил от жизни. Почти всю ее провел в заключении…

– Откуда вам это известно?

– Я старалась не терять его из виду. Честно говоря, – добавила она после минутного колебания, – он был здесь на прошлой неделе.

– Вы знали, что он бежал из заключения?

– А если и знала, что с того?

– Вы его не выдали…

– Я не слишком законопослушный обыватель, – в ее тоне прозвучала тень иронии. – Это был его третий срок, он должен был провести за решеткой практически весь остаток жизни…

– За что он сидел?

– За вооруженное нападение.

– При виде его вам не было страшно?

– Я никогда его не боялась. Я была поражена, но не испугана.

– Что ему было нужно? Деньги?

Она кивнула.

– Много я не могла ему дать. Я не продала ни одной картины за достаточно долгое время.

– Вы дали ему что-то, кроме денег?

– Немного хлеба с сыром…

Книжка в зеленой обложке все еще была у меня с собой. Я достал ее.

– Похожа на мою старую книгу… – сказала она.

– Это она и есть, – я показал ей экслибрис.

– Откуда она у вас? Разумеется, не от Эла Свитнера…

– Нет, косвенным образом от вашего сына.

– Он сохранил ее?

Казалось, ее пугал каждый осколок прошлого, от которого она отреклась.

– Очевидно, – я показал ей карандашные каракули на первой странице. Но я хотел бы, чтобы вы посмотрели вот на это, – я открыл книгу и вынул объявление. – Не вы ли дали это Элу Свитнеру?

Она взяла листок в руки и всмотрелась в него.

– Да, я.

– Зачем?

– Я хотела, чтобы он получил немного денег.

– Весьма подозрительный акт милосердия. Мне трудно поверить в полный альтруизм ваших побуждений.

Она была оскорблена, но не слишком, словно все это не стоило подлинного гнева.

– Что вы можете знать о моих побуждениях?

– Только то, что вы мне расскажете.

Она молчала с минуту или две.

– Наверное, это было любопытство. Я хранила эту вырезку несколько лет и не могла решить, что делать. Я не знала, кто поместил объявление. Но мне не известно, что стало с Леоном. Я подумала, что, возможно, Элберт узнает…

– Вы направили его в Санта-Терезу. Это была мрачная идея.

– Почему мрачная?

– Элберт погиб. Стенли Броудхаст также.

Я рассказал ей подробности.

– Значит, это Стенли поместил объявление в «Кроникл»… – прошептала она. – Я связалась бы с ним, если бы знала это. Я думала, что это Элизабет…

– Почему?

– Я помню, когда был сделан этот снимок, – она разгладила вырезку на колене, словно найденное птичье перо. – Его сделала Элизабет, когда она еще не знала, что мы с Леоном – любовники. Он о стольком мне напоминает! Обо всем, что я имела и потеряла…

Ее глаза наполнились слезами. Мои остались сухими. Я думал обо всем, что потеряла Элизабет Броудхаст.

Глава 27

Гравий перед домом захрустел под колесами большого автомобиля. Эллен подняла голову. Я пошел к входной двери, она двинулась за мной. На веранде ждала Марта Крендалл, при виде меня ее лицо вытянулось.

– Они не приехали?

– Они не приедут никогда, если вы будете вот так стоять на виду, миссис. Дом под наблюдением.

Эллен окинула меня влажным взглядом. Я попросил их с Мартой войти в дом, а сам сбежал по лесенке к новенькому золотисто-коричневому «Седан-де-вилль». Лестер Крендалл неподвижно сидел за рулем.

– Я говорил мамочке, что все это – пустая трата времени и сил. Но она уперлась на том, чтобы ехать сюда. – Он окинул холодным взглядом фасад дома. – Значит, вот где живет знаменитая Эллен? Дом форменным образом разваливается…

– Подумайте лучше, куда деть машину, мистер, – оборвал я его. – Или подвиньтесь и это сделаю я.

– Делайте. Я выжат, как лимон.

Он перенес свое тяжелое тело на соседнее сидение, давая мне возможность отвести машину за дом. Дело понемногу начинало проясняться, отдельные элементы складывались в целое, и это привело меня в состояние приподнятости и обострило чувства. Если я и услышал звук другой машины, то лишь подсознательно. Когда мы с Крендаллом выходили из-за дома, я заметил на краю гравиевой дорожки человеческий силуэт – бородатую голову над светлым треугольником сорочки, похожим на предостерегающий сигнал. В ту же секунду дорожку залил свет фар, выхватив из темноты Джерри Килпатрика с рукой на перевязи. Видимо, он узнал Крендалла и меня, потому что повернулся к уже близким фарам с криком:

– Сьюзи! Смывайся!

«Шевроле» затормозил, покачнулся и с нарастающим шумом двинулся назад. Джерри неуверенно осмотрелся и прихрамывая бросился с дорожки в сторону, прямо в объятия Вилли Маккея и его солидного помощника. Прежде, чем я добежал до них, машина вывернула на асфальт Хэвен-Роуд, свет фар метнулся по стволам деревьев, словно длинный мазок кисти и начал удаляться в сторону Сан-Франциско.

– Я дам сигнал тревоги на мост! – крикнул Вилли.

Я вскочил в свою машину и поехал за беглецами. У въезда на мост уже был затор. Первым стоял «Шевроле», он был пуст. Сьюзи бежала по мосту, волоча малыша за руку. На порядочном расстоянии от них переваливался полный человек в форме дорожной полиции.

Я припустил за ними изо всех сил. Сьюзи обернулась, выпустила руку Ронни, подбежала к ограждению и исчезла за ним. На какое-то парализующее мгновение мне показалось, что она совершила непоправимый шаг. Потом я заметил развевающиеся над парапетом светлые девичьи волосы.

Полицейский остановился. Малыш растерянно стоял за ним. Он выглядел как беспризорник, с чумазой мордашкой, в великоватых штанишках и свитере. Он улыбнулся мне встревожено, словно я поймал его на чем-то, заслуживающем наказания.

– Привет, Ронни!

– Привет! Смотрите, что делает Сьюзи, мистер…

Она держалась за барьер обеими руками, наклонившись над ночной темнотой. За нею, прорезав тучи, блеснула молния, обвивая темноту, как огонь обвивает стены дома. Я крепко взял мальчика за руку и двинулся к парапету. Девушка смотрела на меня и в глазах ее не было ни тени узнавания или заинтересованности – так смотрят на представителей другой расы – человек после двадцати…

– Вы знаете ее? – спросил полицейский.

– Я знаю, кто она. Ее зовут Сьюзан Крендалл.

– Я слышу ваш разговор, – вдруг отозвалась она. – Прекратите, а то я прыгну!

Полицейский отступил на шаг.

– Скажите ему, чтоб отошел подальше, – обратилась она ко мне.

Я сделал это и полицейский послушно отошел. Теперь она смотрела на нас уже более заинтересованно, как на актеров, послушных ее воле. Лицо ее словно застыло и лишь широко открытые глаза обводили сцену.

– Что вы сделаете с Ронни, мистер? – спросила она мертвым голосом.

– Отвезу его к маме.

– Откуда мне знать, что вы действительно это сделаете?

– Спроси у Ронни, он меня знает.

Малыш заявил громким голосом:

– Он разрешил мне кормить птичек.

– А, так это вы… Он об этом целый день рассказывал…

Она улыбнулась Ронни бледной покровительственной улыбкой особы, давно выросшей из этих детских радостей. Но сама она, с белыми пальцами, судорожно вцепившимися в барьер, с развевающимися волосами, была словно полуребенок-полуптица, замершая у края пропасти.

– Что вы мне сделаете, если я вернусь?

– Ничего.

– Вы меня застрелите или посадите в тюрьму? – продолжала она, словно не слышала ответа.

– Ни то, ни другое.

– Что вы сделаете? – повторила она.

– Отвез бы тебя в более безопасное место.

Она серьезно покачала головой.

– На свете нет безопасных мест.

– Я сказал: в более безопасное место.

– И что бы вы со мной сделали?

– Ничего.

– Мерзкий вонючий врун!

Она склонила голову и посмотрела через плечо вниз, туда, где нет ни моего вранья, ни ее гнева.

Со стороны Сан-Франциско на мосту показался тягач с прицепом. Я обеими руками изобразил останавливающий жест, полицейский повторил его. Тягач притормозил и остановился.

– Возвращайся, Сьюзи, – сказал я.

– Да, возвращайся, – поддержал меня Ронни. – А то упадешь!

– Я уже упала, – горько ответила она. – Мне некуда возвращаться.

– Я отвезу тебя к маме.

– Я не хочу ее видеть! Я не хочу больше жить с ними!

– Скажи им это, – заявил я. – Ты взрослый человек, можешь жить с другими людьми. Стоя там, ты ничего не добьешься.

– А если мне здесь нравится? – Однако, она тотчас же спросила: – С какими людьми?

– Разве на свете мало людей?

– Но я боюсь!

– Боишься, после того, что с тобой случилось?

Она кивнула головой. Потом снова посмотрела вниз. Я замер, уверенный, что потерял ее. Но она лишь прощалась с пропастью. Потом перелезла обратно через барьер на мост и прислонилась к нему, дыша часто и неглубоко.

Малыш двинулся к ней, потянув меня за руку. Он сжал другой лапкой ее ладонь и мы втроем пошли к въезду на мост, где Вилли Маккей и его помощник говорили с местными полицейскими. Видимо, Вилли нашел к ним подход, потому что они задали нам несколько вопросов, записали наши фамилии и отпустили.