Текст книги "Девочка, которая проглотила облако размером с Эйфелеву башню"
Автор книги: Ромен Пуэртолас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
– Я все это придумал, чтобы пощадить малышку, – сказал я, не ответив на его вопрос.
И ощутил такую жгучую боль в желудке, словно получил наимощнейший апперкот от Майка Тайсона. Подняв голову, я посмотрел парикмахеру прямо в глаза. Все-таки он заслуживал того, чтобы я рассказал ему чистую правду.
– Если я и вошел в ваш салон, то вовсе не для стрижки, – продолжил я. – Мне просто нужно было рассказать кому-нибудь о том, что не дает мне покоя вот уже год, мешает спать по ночам и пугает жуткими кошмарами средь бела дня. Потому что самые жуткие кошмары – именно те, что являются вам средь бела дня, подстерегают за каждым углом, пронзают вам мозг, когда вы едите, читаете, беседуете с друзьями, работаете. Те, что никогда вас не отпускают.
– Вы меня пугаете…
– Не прерывайте, пожалуйста. Я попытаюсь рассказать вам все, как оно было. А мне это очень тяжело. Я столько думал об этой минуте, что она стала для меня подлинным наваждением. Сколько раз я представлял себе вас, эту парикмахерскую, этот день. Понимаете, мне необходимо было открыться кому-то. Но не первому встречному. А тому, кого так же, как меня, взволнует эта трагедия. Тому, кто поймет мою беду, разделит ее со мной, но все-таки никогда не сможет быть мне другом. Потому что я знаю, что через несколько минут я стану для вас самым презренным человеком на земле. И я готов заплатить эту цену. Мне нужно было объяснить мой поступок. Мне нужно было ВАМ объяснить мой поступок. Чтобы вас не мучил всю оставшуюся жизнь этот вопрос: почему диспетчер дал разрешение взлететь этому самолету, тогда как пепельное облако угрожало французскому воздушному пространству? Почему он не стал соблюдать меры безопасности, принятые Управлением гражданского флота? И почему он в тот день разрешил взлет только одному самолету, а именно тому, в котором находился ваш брат?
Парикмахер начал смутно понимать, в чем дело. Ему казалось, что его тело медленно подмял под себя десятитонный каток. Который неторопливо расплющивал его тело – ноги, грудь, голову…
Мне понадобилось шесть месяцев на поиски хотя бы одного родственника жертвы крушения рейса «Марокканских авиалиний» АТ 643, – продолжал я, – и еще шесть на то, чтобы решиться на встречу с вами. Ваш брат Поль летел этим рейсом. Как вы мне и сказали, когда я сел в это кресло, у него выдалось свободное время, и он полетел на юг, позагорать на солнышке. Короткие каникулы… он даже вообразить себе не мог, что они превратятся… в такие долгие. В бесконечные. В то утро «Боинг 737–800», рейсом на Марракеш, действительно взлетел в 6:50, всего лишь с пятиминутным опозданием. Метеорологические условия были прекрасные. Дул легкий встречный ветер, совсем не опасный. «Боинг» взлетел с полосы № 24 без всяких проблем. Вы, наверное, уже догадываетесь, не правда ли? Если я разрешил взлет этому самолету, то лишь потому, что на его борту находилась Провиденс… И я должен был сидеть рядом с ней. Мы с ней уже встречались какое-то время и были влюблены друг в друга. Заира стала нашей общей историей – историей двоих, нет, троих людей, – нашей борьбой за то, чтобы привезти ее во Францию. Но в последний момент меня вызвали на работу из-за этого события, этого проклятого облака пепла. Главный диспетчер предвидел, что день выдастся кошмарный, а у него было недостаточно сотрудников. Большинство наших разъехались в отпуск по заграницам, и он не мог их вызвать. Вот почему он и слушать не захотел о переправке Заиры и о том, как важно мне было сопровождать в то утро Провиденс. «Работа важнее личной жизни, – заявил он мне, – если вы не хотите поставить крест на своей карьере». Мой шеф – настоящая сволочь, это я вам уже говорил. Короче, я объяснил Провиденс, что ей придется лететь одной. И что я постараюсь сесть на первый же самолет, как только все устаканится. Начальство считало, что этот хаос продлится не более одного дня. А Провиденс нужно было срочно приехать в Марракеш и увидеть дочь. Нам уже сообщили из больницы, что девочка находится в критическом состоянии и что медлить нельзя. Провиденс никогда не простила бы себе, что ее не было рядом с Заирой, когда она… Ну, вы понимаете… Поэтому я дал зеленый свет пилоту, несмотря на запрещение начальства. И поэтому тот самолет стал единственным, который взлетел в тот день с аэродрома Орли. Разве мог я предположить… Я надеялся, что он как-нибудь проскочит мимо, что опасность преувеличена. Но судьба дала мне жестокий урок – мне и женщине моей жизни, – доказав, что нельзя безнаказанно пытаться укрощать облака. В Тулузской школе авиадиспетчеров учат укрощать самолеты, но никак не готовят к встречам с облаками, с невидимыми облаками, с пепельными облаками. Я безмерно сожалею, что ваш брат оказался в том самолете. Как вы знаете, он разбился, не долетев до Менары, аэропорта Марракеша. Впоследствии выяснилось, что пепел втянулся в сопла двигателей именно в воздушном пространстве Франции… Значит, это я убил Провиденс… и вашего Поля…
– …
– Отныне я живу только для Заиры. Мне отдали ее, хотя я еще не добился официальной опеки. Но я уже считаю ее своей дочерью, даром что мы знакомы не так давно. Любовь к ней Провиденс была так сильна, что передалась и мне. Провиденс заразила меня ею. Я сделаю все, чтобы девочка стала первой кондитершей-звездолетчицей в мире. Я уже потихоньку начал ее обучать. Правда, только по части космических полетов – в кондитерском деле я полный профан… Мы начнем с короткого путешествия в Китай, хотя теперь она уже знает, что звезды делают не китайцы. Но ей так хочется побывать в этой стране. Она всегда ее притягивала. Знаете, я увидел ее в больничной палате через два дня после катастрофы. Врачи погрузили ее в искусственную кому. Чтобы она меньше страдала перед тем, как угаснет. Они потеряли всякую надежду. Узнав о гибели Провиденс, я тотчас принял срочные меры, чтобы их обеих перевезли в международный госпиталь в Рабате, который славится самыми современными медицинскими технологиями, самой современной аппаратурой, самыми опытными врачами. Не хуже французских. При жизни Провиденс дала официальное согласие предоставить свои легкие Заире, если с ней самой что-нибудь случится. И врачи пересадили легкие Провиденс ее дочери. Это первый такой случаи в Марокко. Мне объяснили, что им пришлось отделить какую-то часть дыхательных органов, чтобы поместить остальное в грудную клетку Заиры, гораздо меньших размеров. Это ведь очень сложно – вложить органы взрослого в тело ребенка. Теперь они делают самые невероятные операции. Просто чудо, что я взял нам билеты в хвосте самолета. Нужно долго ждать, пока выйдешь оттуда, зато место самое надежное. Для меня это уже стало привычкой. Если что и случится, то хотя бы тело не так сильно будет изуродовано. Легкие Провиденс – вот и все, что мне осталось от нее в маленькой груди Заиры. Дыхание Провиденс. Первое, что спросила малышка, очнувшись после операции, – где мама? Ведь если я здесь, значит, и Провиденс должна быть рядом. У меня не хватило сил сказать ей правду. Невозможно было выговорить, что она больше никогда ее не увидит, что мама умерла и теперь пребывает в раю для мам, а может быть, даже играет в карты с ее другой мамой, той, что произвела ее на свет. И тогда я, сам того не замечая, начал фантазировать. Рассказал о встрече с раздатчиком реклам в оранжевом комбинезоне, о сенегальском колдуне. У нее так заблестели глаза, что я уже не мог дать задний ход. Я сочинял эту сказку, фразу за фразой, словно разматывал клубок шерсти, даже не зная, чем она кончится. Мне казалось, что так Заире будет легче принять случившееся, смириться с мыслью, что она больше никогда не увидится с мамой. Я придумал всю эту историю с монахами, полет в облаках, берберов. И закончил тем, что ее мама не перенесла операцию по удалению осколков пузырька: чеснок проник в ее тело так глубоко, что убил, поскольку у нее была сильная аллергия на его запах. В общем, плел неведомо что. Знаю, что все это звучало чисто по-детски, но ведь Заира и была ребенком. И потом, мне хотелось, чтобы она гордилась своей мамой. Конечно, и правда тоже не помешала бы девочке гордиться ею. Но я считал, что смерть в авиакатастрофе – нелепая смерть.
Слишком банальная. А мне хотелось, чтобы Заира сохранила о Провиденс неизгладимое воспоминание.
Я смолк. Не знал, что еще сказать. Добавить было нечего. А главное, я думал: сейчас этот старик встанет, схватит свои ножницы и яростно вонзит мне их прямо в сердце. Но нет, он сидел неподвижно, глядя в зеркало напротив. Казалось, его обуревают чувства мощностью в две атомные бомбы.
– Только не говорите мне, что вы поверили в мои выдумки! – сказал я, чтобы хоть как-то оправдаться перед ним. – Взлет Провиденс, монахи, играющие в петанк зелеными помидорами, балет президентских самолетов в небе, все это было шито белыми нитками…
– Ну, если честно, то игра в петанк действительно выглядела не слишком правдоподобно, – сыронизировал парикмахер, отвернувшись к окну.
– А я ведь вас предупредил.
– Предупредили?
– Конечно. В качестве эпиграфа к этой книжке я привел цитату из Бориса Виана. Читатели могут подтвердить.
– Какую цитату?
– «Эта история абсолютно достоверна, поскольку я выдумал ее от начала до конца».
– Извините, но я никогда не читаю эпиграфы.
– А надо бы.
– Оставьте ваши шутки. Знаете, смерть любимого человека иногда заставляет верить в любые небылицы. Возьмите хоть неутешных вдов, притом вполне умных женщин, которые позволяют себя заморочить первому встречному шарлатану, посулившему им возможность войти в контакт с дорогим покойником. Но если вы придумали всю эту историю для Заиры, то почему же я услышал ее от других – я имею в виду, историю о летающей женщине? Я своими глазами прочел несколько статей по этому поводу в разгар событий.
– Фея желтого «рено»? Да я сам выдумал ее с начала до конца. Я был обязан это сделать, ведь Заира искала в своем компьютере все, что объяснило бы ей причину трагедии. Если это событие действительно имело место, то сообщения о нем не могли не появиться в Сети. И тогда я нашел сайт, который специализируется на поиске. Они умеют классифицировать сайты в интернете, выкладывая одни и уничтожая другие, в зависимости от того, что вы хотите увидеть. Написал множество статей со своей версией, облегченной и романтизированной, и отослал им. Хорошо помню тот день, когда Заира, сияя от гордости, показала мне одну из написанных мной статей. Я смотрел на нее со слезами на глазах. Она была абсолютно уверена, что ее мама – фея, та самая Фея-Колокольчик, которую весь мир превозносил во время ее полета в облаках. Точно так же, как она верила, что звезды производят в Китае. Прекрасное это время – детство.
– Понятно, – коротко ответил старик.
– Я знаю, что вы меня вините. Я и сам виню себя в том, что стал причиной гибели ста шестидесяти двух человек, среди которых была единственная любовь моей жизни. Никогда я не смогу этого забыть. Никогда. Я живу с этим непрерывно, думаю об этом всякий раз, как смотрюсь в зеркало или в стекло витрины магазина.
И я вынул из кармана маленькую медаль. Медаль «За заслуги», выданную моей любимой посмертно.
– Вот в этом я не солгал. Она получила свою награду. Только пришпиленную не к бикини, а к орденской подушечке на гробе. Но она ее все-таки получила.
Парикмахер наконец встал. Обошел вокруг моего кресла, взял со стеклянного столика пару ножниц. Ну вот, сейчас он отомстит человеку, убившему его брата. Год спустя он наконец сможет достойно выразить свою скорбь. Дать выход своей ненависти, своему горю, которые все это время точили его душу.
Однако, к великому моему изумлению, он погрузил руки в мою курчавую гриву и как ни в чем не бывало продолжил стрижку.
– Знаете, есть такая штука, она называется бритва Оккама, – сказал он. – Но это не инструмент парикмахера (и тут я заметил, что у него покраснели веки и что он дрожит как осиновый лист, словно его тоже сотрясал взрыв жгучего гнева или великой скорби). Это просто означает, что из двух объяснений я выбираю наиболее убедительное, вот и все.
– Понятно.
– Не думаю, что вы поняли, месье… Как-вас-там. Теперь уж вы послушайте меня и не перебивайте. Жизнь научила меня, что месть ни к чему хорошему не ведет. Что она так же бесполезна, как карандаш с белым грифелем. Что случилось, то случилось. Мой брат погиб. И ничто не вернет его к жизни. Ни извинения, ни объяснения, ни побои. Это закон природы. Даже ваша смерть и та не воскресит его. Я думаю, что вы и так уже дорого заплатили за свой поступок. Иметь на совести гибель стольких людей – это тяжкий груз на плечах такого молодого человека. И знаете, я вас, может быть, удивлю, но я ни секунды не верю в вашу историю крушения.
– Какого крушения?
– Крушения самолета с моим братом и Провиденс на борту. Крушения, вызванного облаком пепла. Я верю, что подлинная история случившегося в тот день – это история Провиденс, которая научилась летать и победила. Вы, может быть, полагаете, что все окружающие – люди ограниченного ума, что мы недоверчивы и подозрительны, отрицаем чудеса. Как вы, например. Как все инженеры, неспособные мечтать, не способные верить в то, что противоречит логике или физическим законам. Вот вам не пришло в голову, что и меня тоже следовало бы пощадить, как Заиру. Я хочу верить в вашего пирата в оранжевом комбинезоне, в вашего сенегальского китайца, любителя дешевых йогуртов, в монахов с завода «Рено», играющих в петанк зелеными помидорами. И я в них верю. Потому что мне так легче. Даже если в глубине души я знаю, что это выдумки, игра воображения. Ведь верят же миллионы людей в Бога, которого никогда не видели и который никогда ничем им не помог. Вот и я верю, что Провиденс горы свернула бы, лишь бы увидеть свою дочку; в то, что ей удалось укротить облака и научиться летать. Ибо эта вера придает мне силы. Силы жить дальше. Когда вы описывали мне ее полет, мне чудилось, будто я лечу вместе с ней в облаках. В каком-то смысле вы научили меня летать. И я мечтал, как вы. Вот это и отличает нас от животных, месье… Как-вас-там. Ибо мы, люди, умеем мечтать!
Старик положил ножницы на стеклянный столик, вынул из ящика мягкую кисть из барсучьего волоса и обмахнул ею мой затылок и лоб.
– Ваша история, конечно, замечательна, но у нее нет конца, – добавил он. – Провиденс входит в операционную, чтобы из нее извлекли осколки пузырька, впившиеся в кожу, не так ли? А что потом? Вы же не могли остановиться на этом.
– Я уже сказал: потом Провиденс умирает…
– Грубая ошибка, молодой человек. Героини никогда не умирают, вам следовало бы это усвоить. В хороших книгах и фильмах история всегда кончается благополучно. Люди, борющиеся за жизнь, нуждаются в историях с хорошим концом. Ибо всем нам нужна надежда. Моему брату Полю не понравился бы такой конец, как у вас. Будь он жив, он бы сказал вам это своим громовым голосом, с добродушной улыбкой, которая не сходила у него с губ. Давайте я расскажу вам подлинный конец этой истории, месье… Как-вас-там…
– Имярек.
– Короче, месье Как-вас-там, закройте глаза. Мы возвращаемся в Марокко.
Первое слово, которое Провиденс услышала, едва открыв глаза (и уши), звучало очень странно. Сомики-кошки. Но она не успела спросить себя, что это означает: в ее правом боку возникла легкая колющая боль.
Слепящий свет вскоре померк, и она увидела, что находится в больничной палате, а ее живот под голубой бумажной пижамой обмотан внизу тугой повязкой. Она испытывала неприятное ощущение дежавю, словно когда-то раньше уже побывала в такой ситуации. На несколько секунд ей стало страшно: а вдруг все пережитое с того первого раза, когда она очутилась здесь из-за аппендицита, всего лишь плод долгого коматозного сна?! И ее любовь к Заире, и все ее приезды-отъезды, и процедура удочерения, которого она наконец добилась, и необыкновенное приключение в облаках? Ее сердце пустилось в галоп, словно взбесившийся верблюд. Нет, это невозможно – вернуться назад, в то время. Она поискала взглядом хоть что-нибудь, что могло бы ее успокоить. Что-нибудь новое. То, что не принадлежало к ее воспоминаниям о двух прошедших годах.
На соседней кровати лежала Заира с открытыми глазами – лежала и молчала. А в ногах ее кровати сидел Рашид и улыбался ей.
– Рашид?
Провиденс ясно помнила, что, когда она впервые проснулась в этой палате, рядом с девочкой сидела Лейла. Значит, она не бредит. Значит, этот сумасшедший день – монахи, взлет, фантастическое путешествие в небе, боши, даже Аксим с его грубой ручищей, обхватившей ее левую грудь, которого она предпочла бы забыть, – все это было реально. И Лео. Главное, Лео.
– Дорогая моя! – воскликнула Провиденс, и по ее бледным щекам покатились мелкие слезинки. – Как я счастлива тебя видеть! Если бы ты знала…
Судьба снова соединила их. Мать и дочь.
– Похоже, у тебя случился еще один приступ аппендицита! – пошутила Заира, указав на повязку Провиденс, видную под полупрозрачной бумажной пижамой.
Молодая француженка всхлипнула, улыбнувшись сквозь слезы.
– Я же говорила тебе, что, если понадобится, готова перенести все аппендициты на свете.
– А облака-то больше нет, мама, – уже серьезно сказала девочка.
– Ты это чувствуешь?
– Вот именно что я его больше не чувствую. Мне кажется, будто из меня вынули подушку, которая меня душила.
Провиденс протянула руку к Заире, сжала ее пальчики. Ее маленькая дочка… Впервые она видела ее без кислородной маски, спокойную, умиротворенную, нормально дышащую. Никаких хрипов при вдохе и выдохе.
Величаво-безмятежное дыхание. Одна ножка девочки высунулась из-под простыни, и на ней теперь не было носка. Но что это? Провиденс никогда этого не замечала. Она еще раз пересчитала пальчики на ноге своей дочки. Прямо наваждение какое-то. Да, их было шесть. Шесть пальчиков на левой ножке.
– Скажи мне, ты знаешь, что у тебя на ноге шесть пальцев?
Девочка взглянула на Провиденс, нахмурилась и спрятала ногу под простыню.
– Вот это да! – воскликнул Рашид. – Я тоже этого никогда не замечал! Невероятно!
И тут все присутствующие воззрились на кровать Заиры. Девочка всю свою жизнь старалась скрывать этот секрет от окружающих, и вот теперь ее разоблачили. Она ненавидела свою левую ногу. Это ведь аномалия, уродство, отличающее ее от всех остальных людей. И потом, показывать чужим свои ноги, нормальные или нет, значит демонстрировать им самую безобразную часть своего тела. Слишком уж это интимно.
– У тебя обе ноги такие?
– Нет, только левая, – ответила Заира.
– С ума сойти! А у меня такая же правая! – воскликнула Провиденс, высунув правую ступню из-под простыни.
– Вот это да! – завопил Рашид, не веря своим глазам. – И у тебя тоже!
Тут вошла Лейла и расхохоталась, прикрыв, как всегда, свои красивые белые зубы рукавом халата. Заира в свой черед залилась смехом: она была очень довольна, что не так уж и отличается от других. Правая нога Провиденс, левая нога Заиры. Они дополняли друг дружку.
– Наконец-то я нашла объяснение моему шестому пальцу на ноге, – объявила Провиденс. – Просто нас обеих вылепили из одной и той же глины! Вот пусть теперь кто-нибудь скажет, что я не твоя мама!
Все засмеялись, и счастье снизошло на палату и на больных женщин.
– Интересно было бы рассчитать возможность встречи двух человек, имеющих по шесть пальцев на ноге! – подумал вслух Рашид.
И тут Провиденс заметила, что мерзкий запах чеснока, который преследовал ее с того момента, как она очутилась в пустыне, бесследно исчез. Она глубоко, блаженно вздохнула, даже не ища объяснений этому феномену.
– Вот видишь, я все-таки сдержала свое обещание, – сказала она Заире. – Луна должна взойти с минуты на минуту.
– Мамочка, луна давно уже взошла, – ответила будущая астрономша, указав на окно.
И правда: за окном царила непроглядная ночь.
По телу Провиденс пробежала легкая дрожь. Ах, как приятно было услышать это слово – мамочка!
– Знаешь, сначала я подумала, что ты про меня забыла. Я тебя так ждала. Целый день. Это был такой важный день для меня.
– Знаю, дорогая. И для меня тоже. Это непростительно, я ведь должна была приехать утром, как и обещала. Да что там, нужно было приехать заранее. Намного раньше. Но, видишь ли, телеуправляемые мамы иногда ошибаются…
– Если бы тебя у меня не было, я бы заказала тебя на Рождество. Лео мне все рассказал, пока ты спала.
Веки Провиденс дрогнули.
– Что же он тебе рассказал?
– Все. И про то, как ты объездила весь Париж в поисках помощи. И про африканского колдуна. И про тех смешных монахов. И про твой сказочный полет в облаках. Полет для исполнения твоего обещания. Ты просто умирала от усталости и все-таки полетела, ради меня. Чтобы прийти за мной, хотя в тот день не взлетел ни один самолет. Он сказал, что ты поднялась так высоко, что могла бы собирать с неба звезды. Не мои светящиеся звездочки (и она указала тоненьким пальчиком на потолок), а настоящие. Звезды Made in China, про которые я раньше думала, что китайцы осыпали ими весь небосвод, чтобы принести нам счастье. Я горжусь тобой, такой мамы больше ни у кого нет. Когда я все это услышала, то почувствовала себя самой любимой на свете. В моих снах феи теперь ездят на желтых «рено»! Скажи, ты когда-нибудь покатаешь меня в своей бананной машине?
– Ты хочешь сказать, в банальной, машине?
– Нет, в БА-НАН-НОЙ! – повторила Заира. – Потому что она желтая, как банан!
Провиденс улыбнулась. Ее глаза радостно вспыхнули, словно кто-то простым нажатием кнопки перешел с одного канала на другой, заменив драматический фильм веселой комедией.
И тут к ней обратилась медсестра:
– Провиденс, наши врачи прямо с ума сходят: они не могут понять, что произошло. Но ваше лекарство подействовало. Они хотят знать, что оно собой представляет и где вы его раздобыли.
И она рассказала, что они дали Заире капельку жидкости, добытую в осколках стекла, застрявших в коже француженки, и уже через несколько секунд в горле девочки появился край облака. Оно медленно выходило из ее рта, словно солитер, выползающий из желудка. Им осталось лишь подцепить его простым пинцетом, не прибегнув ни к отсосу, ни к сачку для бабочек, ни к удочке. Обыкновенный пинцет вытащил из груди Заиры облако размером с Эйфелеву башню. Облако длиной в триста восемьдесят метров.
Все это превосходило понимание молодой женщины. Сначала полет в облаках. А теперь это спасительное средство. Но почтальонша давно уже перестала озадачиваться этими вопросами и дала самое простое объяснение.
– Это мощный противооблачный препарат! – сказала она. – Мне его подарил один друг. Всемогущий человек, который теперь специализируется на производстве текстиля с сырными запахами.
– Противооблачный?.. Текстиль с сырными запахами?
– Да, противооблачный, вроде инсектицидов, но для уничтожения облаков. А текстиль с сырными запахами – это, например, одежда с запахом козьего сыра, как и следует из названия.
– Ну да, – подтвердил Рашид, словно речь шла о самых обычных вещах, – одежда с запахом козьего сыра, что тут такого…
Массажист решил, что Провиденс свихнулась. Впрочем, с тех пор как он с ней познакомился, это уже не раз приходило ему в голову.
– Ну, если так, то твое средство убивает не только облака. Ты не представляешь, как у нас в операционной воняло чесноком, задохнуться можно было! Твой противооблачный эликсир – зверский чесночный концентрат.
– Ах вот что это было! – задумчиво пробормотала почтальонша.
Значит, запах, который преследовал ее до самой больницы, исходил от драгоценного эликсира янтарного цвета, содержавшегося в пузырьке, чьи осколки застряли у нее в коже. Ирония судьбы! То, что было для нее ядом, исцелило ее дочку.
– Бедный Лео! – невольно воскликнула Провиденс.
– Ага, так это козий сыр напомнил тебе о нем? – пошутил Рашид. – Не очень-то лестно для парня.
И все пятеро покатились со смеху.
– Погоди-ка, он ведь ждет меня внизу, на продавленном диванчике! Который час?
– 21:00, – ответил Рашид. – Но ты не волнуйся, мы о нем позаботились. Он уже поужинал и в данный момент читает лекцию в отделении для мужчин по диспетчерскому контролю за воздушным пространством. Потрясающая профессия! Прямо дирижер, управляющий небесным оркестром. А кстати, известно ли тебе, что авиадиспетчер только за одну смену сберегает больше человеческих жизней, чем врач за всю свою профессиональную жизнь? Просто невероятно!
Провиденс подумала, что с нее будет достаточно, если ее диспетчер позаботится о двух человеческих жизнях, ее и Заиры. Она попросила Рашида сообщить Лео, что ждет его внизу, в общей зоне, у регистратуры. Потом попрощалась с дочкой и медперсоналом.
Увидев своего прекрасного авиадиспетчера, она ощутила жгучее желание броситься в его объятия, чтобы он тут же обнял ее, но обстановка не располагала к таким проявлениям любви. Тогда она просто улыбнулась. Ее сердце было отдано дочери, но в нем оставалось местечко еще и для мужчины. Для великого мужчины. Сердце – это ведь как огромный шкаф, куда запирают всех своих любимых, чтобы они всегда были под рукой и чтобы их можно было иметь рядом всю свою жизнь. Как, например, тот зеленый кустик в горшке, который нежно любил наемный убийца Леон, или как тибетские монахи карликового росточка. Да, в ее сердце, конечно, найдется место для такого выдающегося человека, поверившего в нее и в ее мечту. Герой. Надежный спутник жизни для нее, отец для Заиры.
И, не вытерпев, как будто они были одни в мире, влюбленные все-таки обнялись прямо тут же, в приемном покое скромной больницы, между пустыней и звездами.
– Ну как вам нравится моя версия? – спросил парикмахер, оторвав меня от раздумий.
– О, если бы ваш рассказ сбылся… Я бы отдал все на свете, чтобы это случилось именно так.
– Главное то, во что вы верите. Правда это или вымысел. Вера иногда оказывается сильнее реальности. И потом, нужно принимать жизнь такой, какая она есть. Со всеми ее прелестями и с главным недостатком.
– С каким недостатком?
– Я имею в виду смерть. Она ведь тоже часть жизни.
Мы нередко об этом забываем. Но, пока мы живы, давайте еще помечтаем, – сказал парикмахер, глядя, как по моей щеке катится слеза. – Представьте себе, что прошло несколько дней. И вот мы находимся в парадном зале мэрии Восемнадцатого округа города Парижа. Вы стоите в, центре. И мой брат Поль тоже присутствует. И Заира сидит в первом ряду, вместе с Лейлой и Рашидом, которые по такому случаю прилетели во Францию. Рядом с вами стоит Провиденс, сегодня она просто блистательна. Ее улыбка озаряет весь зал. Мэр поправляет свою трехцветную перевязь и откашливается, обводя присутствующих благосклонным, отеческим взглядом, в духе Жерара Депардье:
– Лео Альбер Фредерик Оскар… э-э-э… как там дальше?..
– …Имярек, господин мэр, – заканчиваете вы.
– Ах, да, прошу прощения. Лео Альбер Фредерик Оскар Имярек, согласны ли вы взять в жены присутствующую здесь Провиденс Еву Розу Антуанетту Дюпуа?
– Да, согласен.
– Провиденс Ева Роза Антуанетта Дюпуа, согласны ли вы взять в мужья Лео Альбера Фредерика, Оскара… э-э-э… как там дальше?..
– Имярека, господин мэр, – заканчивает на сей раз Провиденс.
– Да-да… я, наверное, никогда не запомню. Виноват, прошу прощения… Итак, Провиденс Ева Роза Антуанетта Дюпуа, согласны ли вы взять в мужья присутствующего здесь Лео Альбера Фредерика Оскара Имярека? И следовательно, принять вместе с ним его ужасную фамилию?
– Да, согласна, – отвечает Провиденс, улыбнувшись шутке господина мэра.
– Тогда в соответствии с законом о браке объявляю вас мужем и женой!
