Текст книги "Дождись лета и посмотри, что будет"

Автор книги: Роман Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Роман Михайлов
Дождись лета и посмотри, что будет
Любовный роман

1. Знакомство

Говорят, наш город старинный – какого-то века. Все новостройки находятся за железной дорогой, а у нас двух– и трехэтажные дома. Раньше только они и были, за железной дорогой начинался лес и болото, а затем построили завод, и к нему новые дома, для жизни рабочих. Завод пластмассовых изделий. У вас наверняка есть старое синее ведро или игрушечная желтая уточка, плавающая в ванне. Не исключено, что они сделаны у нас.

Зачем вообще приводить детские воспоминания? Это простой и естественный способ начать повествование, а также посеять причины, которые позже взрастут, в наивных ностальгических образах зашифровать основания будущих проблем. Детские воспоминания плавают в памяти как в мутной воде, их можно подсвечивать и подстраивать, или наоборот, затемнять. Когда кто-то говорит о своем первом воспоминании, он достает из дремлющей тины некий понятный фрагмент и оформляет его в четкое ощущение прошлого.

Хотя этого ощущения может и не быть. Это все делается для достраивания или выстраивания прошлого. Его не было, и оно стало. Теперь это не менее полноценное прошлое, чем то, которое «было».

Итак, первое мое воспоминание. Празднование Нового года, мне два с половиной года.

Мама бегала из комнаты на кухню и обратно, собирала на стол, отец общался с друзьями, смеялся. Отец смотрел на меня, подмигивал и что-то говорил. Это воспоминание окрашено в определенный цвет. Там почти все темно-бордовое, кроме лучей – они светлые. Может быть, на елке висела такая гирлянда, свет от которой проходил через всю комнату, или так мерцал телевизор. У нас стоял цветной телевизор «Рубин», от него исходил мягкий звон. Что за друзья отца – не могу вспомнить, явно больше ни разу их не видел. Помню лишь одну фразу оттуда, мама зашла в комнату и сказала, что у нее сегодня прическа как у Аллочки.

Конечно, это не первое воспоминание, а одно из. Дальше провал в памяти. Хотя это совсем не провал, а ощущение ночи, будто мы все спим и видим бессюжетные сны. Следующие четкие воспоминания – мне четыре года, даже ближе к пяти.

Мы жили с мамой вдвоем. Где-то раз в месяц к нам приходил хмурый человек и, стоя в дверях, протягивал маме конверт. Мама ему кивала, он уходил. Никак не получалось разглядеть его лицо, каждый раз видел лишь силуэт, а еще после его прихода около двери собирался резкий запах. Как будто за ним ходило пахучее облако. Денег нам точно хватало, мама не работала. Дни и месяцы проходили одинаково, мы никуда не ездили, кроме деревни, жили в той же квартире, гуляли по городу, смотрели телевизор. Да и в деревне мы долго гостить не могли, мама почему-то почти сразу по приезду ссорилась со своими родителями, моими бабушкой и дедушкой, мы собирали вещи и уезжали. В чем смысл ехать целый день и ночь на поезде, чтобы побыть пару часов и отправиться обратно. Когда спрашивал, почему мы так быстро уезжаем, мама объясняла, что не любит, когда учат жить.

У нас было много книг, я постоянно их листал, вглядывался в картинки. Кстати, не помню, как мама учила меня читать. Кажется, что сам научился, и как-то сразу, хотя как такое может быть. В шесть лет мама купила проигрыватель с кучей пластинок. Это оказалось еще интереснее, чем фильмы, пластинки можно было повторно слушать столько раз, сколько захочешь. Изредка к нам приезжала бабушка, отпускала маму на пару дней, сидела со мной. Она ничего толком не говорила, сидела и смотрела, как я слушаю пластинки и листаю книги, готовила еду, выпускала во двор гулять и звала из окна, чтобы шел обратно.

Прошел еще год, и у нас появился видеомагнитофон с зарубежными фильмами. Правда, кассет было не так много: несколько боевиков и комедий. Я пошел в школу, мама попросила никому там не рассказывать, что есть у нас дома, и вообще ничего не говорить про нашу семью. Хотя что я мог рассказать? Мне было почему-то неудобно спрашивать, где отец, чувствовал, что это запретный вопрос, как и вопрос о том хмуром человеке, который постоянно приходит и протягивает конверты. Все эти воспоминания окрашены в пепельный цвет, иногда переходящий в серебристый. У них запах старой мебели, пыли и гул нагревающегося экрана.

В школе мне было скучно, каждый день ходил и не понимал, зачем, вставал и начинал мысленно отсчитывать часы, когда все это закончится, когда смогу вернуться домой и заняться чем-нибудь интересным. Ни с кем толком не общался. Там почти все – дети заводских. У всех кучи одинаковых пластмассовых игрушек. Все эти воспоминания о школе похожи на монотонную поездку в деревню. Ничего не происходит, мысли крутятся, сидишь и качаешься на полумертвых качелях, едешь в бессмысленное место, откуда придется завтра же уехать.

Один раз был классный час. Все рассказывали о своих родителях, кто кем работает, рассказывали про то, как сами ходят на завод и смотрят, как производятся изделия. Я сидел и боялся, что до меня дойдет очередь и нужно будет рассказать что-то похожее. Про пластмассу, цеха, установки. Когда дошла очередь, я смело сказал, что отец работает инженером, а мама бухгалтером. Это я повторил за кем-то из одноклассников. Спокойно, с нужной интонацией. И лишних вопросов не возникло.

Все изменилось в один солнечный день. Он был необычайно солнечным, лучи проходили сквозь все видимое, проникали в комнату, просачиваясь сквозь шторы, даже звенели. В дверь постучали. Я подошел, открыл, не спрашивая, кто там. А там стоял отец. Его глаза в мгновение намокли, он опустился на колени и обнял меня. Я его сразу узнал, не испугался, не отбежал. Мама подошла, увидела нас, тоже заплакала, встала на колени и обняла нас с ним. Так мы простояли несколько минут, ничего не говоря. Затем отец рассмеялся, подмигнул мне и сказал, что теперь все пойдет по-другому.

Это самый светлый день из детских воспоминаний. У него яркая, но не едкая, а нежная окраска. И музыка – легкие колокольчики.

Через несколько дней пришли друзья отца со своими женами, мама приготовила большой стол, все расселись. Я сел не за стол, а на ковер рядом, стал перебирать пластинки около проигрывателя. Тот хмурый человек, что часто приходил, был с гитарой. Впервые смог его рассмотреть. Он поднял рюмку, сказал: «За свободу», выпил, а затем запел незнакомую мне песню – ее не было ни на пластинках, ни на экране. Отец поглядывал на меня и улыбался. Вообще сколько вспоминаю то время, он всегда видится веселым. Он постоянно шутит, смеется, радуется непонятно чему. У него худое и выразительное лицо, наверное красивое. И тогда. Отец рассмеялся, сказал, что по горло сыт всем этим блатняком, давайте послушаем что-нибудь актуальное. Я молча поставил пластинку «Зодиак», с инопланетянами на обложке. Отец одобрительно посмотрел, демонстративно подошел ко мне и сказал: «Вот он понимает, а вы нет, теперь все по-другому». И действительно, все стало иным, мама преобразилась, мы начали жить не как раньше, не тягуче и мрачно, а так, будто все время играл «Зодиак».

Отец сказал, что мы поедем по санаториям. Отдохнем, посмотрим на море. Все случилось быстрее, чем ожидалось, мама позвонила в школу, сказала, что я заболел, мы собрали вещи, заскочили сначала в электричку, затем в поезд, и на следующий день уже были в первом санатории.

Весеннее море меня впечатлило. Показалось, что оно нашептывает непонятные слова и напевает мелодию. И лучше не вслушиваться, а то захочется в него войти. Скорее всего оно бесконечное, нигде не заканчивается, сливается с небом.

Вечером мы оказались в компании таких же отдыхающих, в просторной столовой. Наши новые знакомые рассказывали о своей жизни и впечатлениях от отдыха. Отец – о себе. И что он рассказал? Я даже слегка дернулся, показалось, что он подслушал за моим рассказом на том классном часе. Он работает на заводе инженером, а мама бухгалтером, мы получили путевку и сразу же сюда приехали, чтобы поправить здоровье.

А ночью мама меня растолкала. Отца в номере не было. Она взяла меня за руки, прижала к себе и попросила сохранять спокойствие, что бы ни произошло. Я испугался. Она, видя мой испуг, рассмеялась, сказала, что ничего не будет страшного, но она не хочет заранее мне ничего говорить, просто мне нужно вести себя естественно и молчать. Мы спустились по лестнице, пошли в сторону столовой, дальше свернули за угол, спустились еще на один этаж. Там сидел отец вместе с людьми, с теми самыми, с которыми мы обедали вместе. Они играли в карты. Мама уверенно направилась к ним, а когда приблизилась, закричала на отца. Все растерялись. Мама заплакала и сказала, что он обещал больше не играть, что мы уже в больших долгах и что он мог бы подумать хотя бы о ребенке. Я стоял и смотрел на происходящее, не зная, как реагировать. Затем мама схватила меня за руку, развернулась и резко пошла обратно. Мы вернулись в наш номер. Мама сказала, что я молодец. Вскоре появился отец, торопливо собрал вещи, мы вызвали такси, сели в машину и поехали. Меня укачало, затошнило, все эти ночные события слились с видом из окна и покачиванием, мама попросила остановить, мы вышли на обочине посреди пустой дороги, я отдышался, мы поехали дальше.

Я ничего не понял. Отец проиграл большие деньги в карты? Куда мы едем? Что вообще произошло? На следующий день мы были в другом санатории, с похожим видом на шепчущее море. Море настолько огромно, что можно ехать много часов, и приедешь к нему же. Через несколько дней та сцена почти в точности повторилась, только не ночью, а днем. Мама взяла меня за руку, пришла к отцу, играющему в карты, и устроила скандал. Я снова стоял и грустно наблюдал за происходящим. Мы снова сели в такси, снова проехали несколько часов, снова меня укачало. Приехали в следующий санаторий.

В третьем санатории нашим соседом оказался солидный человек с молодой женой. Мне сразу показалось, что я его где-то видел, а где именно, не получалось вспомнить. Мы посидели вместе за обедом, он рассказал о прелестях местного отдыха, о том, как хорошо приезжать сюда именно весной. Да, его жена на вид годилась ему в дочери, она внимательно слушала каждое его слово, смеялась над всеми шутками. Уже вечером меня осенило, я вспомнил, где его видел – на задней стороне обложки одной из пластинок. Он был то ли композитором, то ли поэтом-песенником, сочинившим стихи к сказке, которую я постоянно слушал. Сказал маме об этом, она ответила, что скорее всего я обознался. А ночью произошло все то же самое. Мама пришла к отцу, игравшему с этим человеком в карты и устроила скандал. Правда, тот человек был не похож на себя во время обеда, он был бледен, вытирал пот со лба. Мы собрали вещи и быстро уехали. Уже в поезде, глядя на проступающий в окне рассвет, отец сказал, что надо бы слезать с этого заработка. А еще добавил:

– Творческая интеллигенция – самая мерзкая прослойка из всего, что есть внутри нашей классовой борьбы, самая гниль. Они толком и не работают, и не рискуют. Никто к тебе не придет, не предъявит за растраты, никто не закроет. Если вписался, плывешь, пока не сдохнешь. Таких вообще не стоит жалеть. Они, суки, по курортам с девочками отдыхают, суки. Устали. Надо отдохнуть.

Как только вернулись домой, я сразу же достал пластинку, показал родителям. Отец улыбнулся.

– Точно, он. Композитор. А поставь, давай послушаем.

Я поставил. Началась приятная мелодия, а вскоре появился знакомый голос. В давние времена, когда рыцари блуждали по миру в поисках подвигов, когда люди не могли жить без приключений… Отец повторил последнюю фразу о приключениях и задорно рассмеялся.

– Хапнул приключений, композитор. Ничего страшного, у него денег немерено. Пусть отдохнет на море, может новую прелюдию для фортепьяно с оркестром напишет. На, держи.

Он протянут мне колоду карт и сказал, что теперь она моя. А у нас дома были и до этого карты, я прекрасно знал, как они устроены, умел играть. Отец взял пять карт, разложил на полу, сказал запомнить. Запомнил. Он размешал колоду и попросил их оттуда достать. Я без проблем достал. Тогда он увеличил количество карт на одну. Тоже без проблем. Я ошибся, когда мы дошли до пятнадцати карт. Перепутал червового валета с бубновым. Но отец все равно порадовался и сказал, что не ожидал.

Мы стали играть в карты каждый день, но не в какие-то игры, а в «память». Отец медленно выбрасывал из колоды карты, показывая их, оставлял себе пять штук, я должен был назвать, какие у него остались, он раскладывал карточные цепочки, затем их рушил, а я их восстанавливал. Еще он учит тасовать колоду разными способами, крутить карты пальцами. У меня сначала совсем не получалось, все рассыпалось, а затем привык, карты словно стали притягиваться к ладоням. Еще он показал, как метятся карты. Как только они не метятся. Ногтем, чернилами, слюной. Не говоря уже про то, что изначально у всех карт разные рубашки, нужно лишь внимательно на них посмотреть. Если взять новую чистую колоду, не крапленую, или чужую, можно довольно быстро пометить тузы, слегка коснувшись их ногтем, сделав еле заметные насечки, даже такие, что будут не видны, их можно почувствовать подушечкой пальца, если провести по карте правильным образом.

Карты могут быть зеркалами, мерцающими фонарями, рассказчиками. Россыпи красно-черных деталей, гирлянды смыслов, буквы и симфонии. Из карт строятся маленькие вселенные, рассыпающиеся и собирающиеся снова. Карты втягивают в себя каким-то внесмысловым образом. Ведь человеческого смысла в них нет, это пустые картонки. Никакого глубокого существования за раскладами этих картонок быть не может. К ним просто привыкаешь, как умственно, так и физически. Хочется крутить в руках, тасовать, нервы сами требуют. Но не может такого быть, что за ними стоит нечто большее, нечто, въедающееся в человеческую природу. Это же какое-то безумное безумие, я не хочу думать в том направлении. Расклады картонок, случайные картинки и числа – не более чем пустая игра, не касающаяся существования моего «я». Мое «я» живое и подвижное, оно не шифруется цепочками знаков. Нет, нет и нет. Раз и навсегда: нет.

Сколько мы ни играли в дурака, буру или секу на спички, мне не удавалось выиграть. Редко-редко получалось в двадцать одно, и то только когда я сам тасовал колоду. Отец никогда не поддавался. Он говорил, что есть вещь поважнее ловкости – это внимание. Если ты внимательно живешь, ты можешь ходить и собирать лежащие на земле деньги, как ягоды.

Я не очень красочно и детально все это описываю. Можно было бы расписать гораздо изящнее. Через всякие шорохи, предчувствия, ожидания. На самом деле, я тороплюсь. Не хочу рассказывать про то лето, там не было ничего интересного, доехали до деревни, поругались, вернулись обратно, затем снова началась школа, третий класс. Да и вообще все это я мог не рассказывать, оно не такое уж важное, разве что кроме солнечного мгновения, когда мы стояли у двери и обнимали друг друга. Надо было сразу начинать с 17 сентября.

До этого я сны вообще не запоминал, а тот запомнил. В ту ночь я увидел озеро, поглощающее звуки. Не было слышно вообще ничего, абсолютная глухота, и все из-за озера. Стоял на берегу и чувствовал, как это озеро втягивает в себя напряжение, как бы лечит. Если ты нервничаешь и хочешь избавиться от этого, можешь просто сказать озеру, оно все заберет. Ты расслабишься, станешь спокойным. Проснулся. Так наступило 17 сентября, суббота.

Утро казалось летним, теплым, не было еще никакой осени ни в настроении, ни в погоде. Поставил пластинку «Зодиак», умылся, пришел на кухню. Мама сказала, чтобы я хорошо позавтракал, мы сегодня едем на свадьбу, сейчас папа вернется, мы вызовем такси, сядем и поедем. У друга отца сын женится. Мама пошла в комнату, принялась доставать из шкафа разные наряды, прикладывать к себе перед зеркалом. Я сказал, что мне приснилось озеро, поглощающее звуки. Мама ответила, что хорошо, озеро так озеро, надо быстро собраться. Вскоре пришел отец, сказал «карета подана», мы вышли, сели и поехали. Сразу же попросил открыть окно, чтобы можно было высунуться головой, когда начнет укачивать.

Мы проехали пару часов по нормальной дороге, затем свернули на лесную. Всю дорогу у меня в голове крутилась утренняя электронная музыка. Минут через двадцать тряски и ожидания подъехали к большим воротам. Строгие люди подошли к машине, посмотрели сквозь стекла на нас, кивнули отцу. Ворота открылись. Какой-то пансионат или санаторий, много маленьких аккуратных домиков. Мы вышли из машины.

Это был удивительный воздух, не похожий ни на городской, ни на деревенский, мягкий и душистый. У меня сразу закружилась голова, наверное, из-за хвойного леса или ароматного дождя. Не может же такого быть, чтобы там специально распылили дымовой нектар. Можно уснуть или потерять сознание.

Нам открыли один из домиков. Мы забросили вещи и сразу же вышли.

Не только запах, но и звук был необычным. Природа слегка звенела. Уютные постройки – как в волшебном городе. Показалось, что я уже представлял себе эти места, когда слушал пластинки.

Около двухэтажного дома стояли люди. Седой и сутулый человек, увидев отца, перестал разговаривать, раскинул руки, вразвалку подошел, обнял отца, а меня погладил по голове.

– Хорошая здесь природа, правда? Погостите, может? Оставайтесь на сколько захотите.

Говорил он хриплым вкрадчивым голосом.

– Да на одну ночь останемся и обратно. Вот ему в школу надо.

– Хорошо учишься?

Он слегка рассмеялся. Я пожал плечами, не зная что ответить. В каком смысле «хорошо»? Просто учусь как-то.

– Хороший у тебя отец, заботливый.

Он сел на корточки и взглянул мне прямо в глаза. От его взгляда стало жутко, показалось, что он через глаза вглядывается куда-то глубоко, в мысли или в память. Никогда раньше не возникало такого чувства от взгляда.

– Не всем везет с отцами. Вот моего отца застрелили, когда я меньше тебя был. Прямо у меня на глазах. Понимаешь? И рос как мог. Жил и за себя, и за него. И для себя, и для матери зарабатывал. Понял, не?

Я покивал. Отец немного напрягся от этого разговора. А когда мы отошли, я его спросил, кто это был.

– Важный человек. Он помогает многим.

– Как начальник на работе?

– Да, типа того. Как старший брат.

Мы отправились смотреть места. Родители шли чуть сзади, а я впереди. Они думали, наверное, что я ничего не слышу. Мама спросила, это ли тот известный законник, папа ответил, что он самый. Не опасно, что с ребенком приехали? А что тут может быть опасного, все же свои. Ну мало ли, мусора или враги заедут. Никто не заедет. А когда напьются, буза не начнется? Да посмотри, какие люди собираются, какая буза.

Там, где заканчивались постройки, начиналась лесная тропинка, а дальше – озеро. Как только мы его увидели, а оно раскрылось издалека, у меня голова закружилась еще больше – вспомнил свой сон. Конечно, это было именно то озеро, поглощающее звуки. Действительно, чем ближе мы к нему подходили, тем больше заглушался общий звон, а рядом с водой начало закладывать уши. Даже показалось, что продолжаю спать и видеть тот самый сон, а все это: утро, наша поездка, человек со странным взглядом – это все снилось. Наверное, я сейчас проснусь, будет 17 сентября, суббота, начнется обычный день, не особо отличающийся от вчера или завтра.

Мы вернулись к домикам, там было уже больше людей. Отец сказал: «О, какие люди в Голливуде», подошел к стоявшему около дверей человеку и стукнул кулаком ему в плечо. Тот недоуменно посмотрел на отца. Не узнал? Да ты что… Вскоре они обнялись. Отец подвел его к нам с мамой.

– Моя семья, знакомься. Пошли, посидим хотя бы.

Человек явно тоже обрадовался. Вообще, он чем-то был похож на отца – не лицом, а общим движением и тем, как смотрел по сторонам. Мы прошли в наш домик, мама занялась приготовлением чая, отец сел, обхватил голову и, улыбаясь, сказал мне:

– Знаешь, сколько лет? Знаешь, сколько дел? Человек тоже улыбнулся, посмотрел на меня.

– Карты любишь? Отец ответил за меня. Да.

– Смотри, жил на свете король.

Человек в мгновение достал из кармана колоду, вытащил оттуда крестового короля и положил на стол.

– Была у него дочь.

На столе появилась бубновая дама. Дальше начали появляться еще карты. Разыгрывалось целое представление. Только я не мог никак понять, как это возможно. Карты показывались, клались рубашкой вверх, а когда переворачивались обратно, становились совсем другими. Ничего подобного я никогда не видел, да и не думал, что это возможно. Дама вышла замуж за валета, они поехали в свадебное путешествие, там ей понравился другой валет, она решила с ним сбежать. Их преследовали стражники короля – десятки, и находили, где бы они ни прятались в колоде. Человек разложил колоду веером, рубашками вверх, и велел выбрать любую карту. Я выбрал. Это была та же бубновая дама.

– Нигде не получалось скрыться. Казалось, что стражники знают все дороги. Как только они останавливались в трактире, стражники тут же появлялись. Стражники были везде.

В этот момент человек тряхнул колодой, а затем ее пролистал. Во всей колоде оказались одни десятки. А больше никаких карт. У меня перехватило дыхание от удивления, я замер. Человек пролистал колоду еще раз, и там не было видно ни одной десятки, но не было также и дамы.

– Они их убили?

Я спросил нерешительно, еле слышно. Он даже не услышал, что я спросил, и закончил историю тем, что все пропали, и стражники, и сбежавшая дочь короля, а где и как пропали, никто так и не понял. Действительно, в колоде их больше не было. Могу точно сказать, это было самое удивительное, что я к тому моменту видел в жизни.

– Как это?

Человек засмеялся, и отец вместе с ним. Мама принесла чай, они сели втроем за стол, стали беседовать о своем. Я вышел из дома, пообещав, что далеко не пойду, буду рядом. Меня даже немного трясло от увиденного, я сел на ступеньки и замер. Жил на свете король. Была у него дочь. Я попытался вспомнить все, что только что увидел. Сколько это длилось? Наверное, две с половиной минуты. Первый странный момент. Откуда возник валет? Когда карты переворачивались, его там не было. Как десятки заполнили всю колоду? Как они могли исчезнуть? Он вряд ли мог подменить колоду, я бы заметил. Почему я выбрал именно даму? Снова показалось, что это сон. Сейчас проснусь, будет обычное субботнее утро. Жил на свете король. Каком свете? Может дело в освещении?

Вскоре родители вышли из дома вместе с тем человеком, сказали, что не прощаются. Он подмигнул мне и ушел. Я сразу же подскочил к отцу. Отец, увидев мое выражение лица, ответил, даже не дождавшись вопроса:

– Это просто специальная колода. Таких сейчас много.

– А ты так можешь?

– Да любой может. Это колода такая. Чисто с понтом под зонтом. Ну и еще он пару раз двойной подъем сделал, ты не заметил. А ты не заметил, потому что он хорошо это делает и отвлекает рассказом, когда надо. Ты никогда такими колодами не увлекайся, надо работать с любой. Вот дали тебе незнакомую колоду, с ней и работай.

– А куда дама делась в конце?

– Никуда. Осталась там же, где была, просто ты ее не заметил.

Жил на свете король. 17 сентября. Ближе к вечеру народу собралось немало. Приехали крепкие и солидные люди. Женщины в красивых нарядах. Все стали сходиться в банкетный зал, занимать столики. Там был один огромный стол и много маленьких вокруг. Мы сели вместе с тем человеком, что показывал фокус за столом на четырех человек. По залу ходили официанты, разносили еду и выпивку. Отец огляделся и сказал «кого тут только нет». Тот седой человек сидел за большим столом, почти в центре, рядом с похожим на него. Из разговоров родителей я понял, что этот похожий человек – отец жениха. Но жениха и невесты не было, хотя ясно, что именно для них оставалось место в самом центре стола. Я поглядывал на карманы Фокусника, пытаясь разглядеть его колоду, но он ее куда-то упрятал. Затем я набрался наглости и сказал ему:

– А можно еще фокус?

Он не расслышал, переспросил. Я повторил. Он ответил: конечно. И именно в этот момент двери в зал распахнулись. Мне даже показалось, что это фокусник организовал. Именно после его слова «конечно», секунда в секунду. И в зал зашли жених с невестой.

Это то самое мгновение. То самое. Сколько раз я его восстанавливал в памяти во всех деталях. Показалось, что зазвучала музыка, хотя вряд ли это было, подул ветер, и этот ветер принес кружащихся ангелов. Или начался дождь, или мы все ослепли. Неужели кто-то думал, что я не понимаю, где пропадал отец столько лет. Сидел в тюрьме. Неужели кто-то думал, что я не понимаю, кто эти люди вокруг. Да, не особо понимаю, но они как-то связаны с преступным миром. Но это неважно. Потому что теперь пошел дождь, закружились ангелы, и это не фокус как с картами, это удивительное благословение. И это никакой не сон, я не проснусь сейчас, не пойду жить обычной жизнью, теперь все будет по-другому. Никогда я не видел такой красоты и нежности. Время действительно замедлилось, она зашла в зал. Как же мне описать то впечатление. Я задержал дыхание и даже задрожал. На ней была белая фата, слегка прикрывавшая прекрасное лицо. Я не видел ничего подобного ни в фильмах, ни в журналах, и не думал, что женщины могут быть так красивы. Кажется, у меня даже выступили слезы – от волнения.

– Красавица, какая красавица.

Это прохрипел тот седой человек. Что я сейчас сделаю? Подойду к ней, возьму за руку, уведу отсюда, мы уедем, как в том фокусе про короля и его дочь. Мне девять лет. Мне девять лет. Не девятнадцать.

Если я подойду к ней, она спросит, тебе чего, малыш, я протяну ей руку, она даст мне конфетку со стола. Это беспомощное и унизительное состояние.

– Смотри, какая красивая невеста.

Мама повторила то же самое. Я сделал вид, что не смотрю на нее, а жду, когда мне покажут фокус. Фокусник достал колоду и начал что-то показывать. Не помню, что именно. Я думал совсем о другом. Я хотел заснуть, чтобы проснуться, когда мне будет хотя бы лет пятнадцать и не останется этой детской беспомощности. Ей будет, наверное, года двадцать три или двадцать четыре.

Встал человек внушительного вида, с тостом. И начал:

– Ах, какая красавица.

Они будто сговорились, чтобы устроить передо мной это представление. И так ясно, что красавица, зачем всем это повторять по сто раз. Вообще показалось, что все это устроено, чтобы посмотреть, что я буду делать. Они до этого здесь сидели и разрабатывали план. Вот, заходят в зал, мы делаем вид, что все нормально, а сами подглядываем за пацаном, смотрим, как он смущается, а затем ржем над ним.

Люди поздравляли, произносили сладкие речи. Там был и ведущий с микрофоном. В один момент он сказал, что теперь сюрприз для всех нас. Дверь в зал снова торжественно распахнулась и резко возник, вбежал, впрыгнул известный певец с растрепанными волосами. Я его много раз видел по телевизору. Он стал дергаться в ритм и петь одновременно. Жених с невестой, а также другие пары, даже мои родители, вышли танцевать, обниматься и медленно прокручиваться на месте. Тоже подозрительный момент. Слишком похоже на фрагмент какого-то фильма. Мы остались сидеть с Фокусником и смотреть на происходящее.

По общей окраске это походило на то первое воспоминание о Новом годе. Темно-бордовое, пронизанное светлыми лучами. Мы находились не в банкетном зале, а в задымленном ангаре, и внутри повисшего дыма были надписи: все обо всем. В этом воздухе – уплотнения, сгущения, похожие на куски чего-то, облепленного мхом. Как погасшие солнца, разбросанные по воздуху. Если подобное увидеть в лесу на земле, или на дне реки, ничего удивительного не будет. А здесь весь этот пылающий амбар заполнен тростником или бамбуковыми шторами, они стоят сплошным забором, как ограждение. Все говорят как шепчут, и говорят об одном: о ней и обо мне. Такого не могло быть, этот шепот чудился. Отчего же все тянулось и замедленно плыло – может быть, реально снимали фильм, а Фокусник сидел и управлял моим вниманием, чтобы я не заметил камеру.

Мы подошли к нашему дому, я попросил разрешить остаться на улице, чтобы подышать воздухом. Мама была против, уже темно, надо ложиться спать, а утром ехать обратно. Но я сказал, что такого воздуха нигде нет, у нас заводской, а в деревне он пахнет животными. Мама разрешила немного побыть рядом с домом, но чтобы никуда не уходил.

Вечером появился новый аромат. Ванильный крем с пирожных растекся по всему воздуху. Я сидел на ступеньках и вспоминал ее: каждый взгляд, каждый фрагмент. Отец был прав, когда говорил про память и внимание, они сцеплены. Внимание помогает памяти не заглушиться в себе, а остаться доступной. Ты можешь возвращаться в свое прошлое и вглядываться в детали.

Вдалеке, там, где вход в банкетный зал, показалась фигура в белом. Мое тело словно ударило жгучее солнце, я дернулся и замер. Не верилось, что это может быть она. Да и общее звонкое звучание усилилось. Может быть, это какие-то внутренние процессы, мое желание и стремление появляется перед глазами как мираж, и все это сопровождается слегка тревожным пением – природа намекает, что ничего этого нет, это как раз работа внимания и памяти, а не реальность как таковая.

Она свернула на ту дорожку, что вела к озеру. Я пошел за ней, держась на приличном расстоянии. Казалось, что я не дышу – дыхание исчезло из-за волнения. Еще звучала музыка – те самые песни, что были внутри зала, только в других интонациях, – и я помнил все слова. Как так получилось, что я сходу запомнил слова всех песен? Или нет, это ведь происходило не в памяти, никаких слов я не запомнил. Дальше было уже темно. Луна разрывалась дорожкой по воде, а так ничего не разглядеть. Она подошла к берегу, скинула с себя белую фату, сняла всю остальную одежду и медленно погрузилась в воду. В этот момент звуки исчезли, как будто она забрала их с собой. Все как в том сне. Да, точно, этой ночью я уже был здесь и все это видел. Неужели это просто повторяющийся сон? Здесь и не холод, и не тепло, воздух слишком плотный, все слишком оторвано от привычной жизни. Может быть, там, за деревьями, все за мной наблюдают. Подглядывают за тем, как подглядываю я.

Она вышла из воды, и в тот момент я смог разглядеть ее отчетливее. Луна касалась поверхности озера так, что выстраивалась подсветка. Она резко дернулась и взглянула в мою сторону. Заметила меня. Сердце заколотилось так, будто его внутри задергали нервной рукой. От страха и неловкости я испугался, что задохнусь. Она набросила на себя одежду, посмотрела на меня, сделала несколько шагов. Я боялся пошевелиться.

– Ну что, все видел?

Я покивал. Она подошла, улыбнулась, взяла меня за руку и повела обратно. Ее ладонь оказалась мягкой и нежной, как и все вообще, как и вся природа, как этот день, как воздух, мысли, и даже память.