Текст книги "Частная жизнь знаменитостей"

Автор книги: Роман Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц)

Былое: случаи, курьезы, слухи

В музее по истории почты, который находится около французского города Амбуаза, можно увидеть пару старинных пистолетов. На внутренней стороне крышки ящичка, где они лежат, табличка, сообщающая, что это пистолеты работы оружейного мастера Карла Ульбриха из Дрездена и что это та самая пара дуэльных пистолетов, из которых стрелялись Пушкин и Дантес. (Где находится другая пара, принадлежавшая лично Пушкину, те самые «Лепажа стволы роковые», сегодня неизвестно.) Стволы давно остыли, но дуэль не кончилась, по крайней мере между пушкинистами.

Много лет они спорили о том, была ли во время поединка на Дантесе под сюртуком (он был в нем, а не в мундире) надета кольчуга или что-то вроде панциря, защитившего его от ответной пушкинской пули. Родилась сенсационная версия, сначала в виде слуха, о преднамеренном, обдуманном убийстве, затем она перешла на страницы прессы. Ничего подобного: Дантеса-де спасла обыкновенная пуговица, благодаря ей он отделался легким ранением, заявляли одни. Дело вовсе не в пуговице, а в нательном панцире, настаивали другие.

Среди них писатели В. В. Вересаев, Н. С. Рахилло, литературовед М. И. Яшин, инженер М. 3. Комар, врач, судебный медик В. А. Сафронов. Последний провел даже баллистическую экспертизу, дабы доказать предположение о панцире. Против этой версии выступил пушкинист профессор Б. Мейлах, юрист А. В. Наумов, литературовед И. Л. Андроников и другие. Они справедливо отмечали, что, прежде чем выдвигать сенсационную гипотезу, надо иметь более-менее веские в ее пользу аргументы. Когда же В. А. Сафронову в октябре 1963 года предложено было сделать доклад на кафедре судебной медицины, а затем на конференции, вывод о его гипотезе был однозначным: «каких-либо новых экспертных данных, новых фактов, которые позволили бы перейти к научным доказательствам (криминалистических, судебно-медицинских и т. д.), В. А. Сафронов в своем сообщении не привел».

Позже провели новые эксперименты при помощи современных методов криминалистического исследования, проанализировали огромный документальный материал (более полутора тысяч документов) и архивные судебные дела, благодаря чему пушкинисты в союзе с криминалистами внесли ясность во все детали злосчастного поединка и гибели поэта. Заодно были пересмотрены и другие довольно живучие легенды: об интригах и закулисной роли Николая I, будто заинтересованного в смерти поэта, о Бенкендорфе, якобы направившем своих жандармов в сторону, противоположную месту дуэли, о подмене пистолетов и др.

Современная итальянская исследовательница С. Витале в своей книге «Письма Дантеса, или Пуговица Пушкина» (1997) считает, что никакого заговора против поэта не было. К такому выводу она пришла на основе новых документов, и прежде всего писем Дантеса, хранящихся в парижском семейном архиве Клода де Геккерна, потомка убийцы Пушкина. С. Витале заявляет, что «тысячи предрассудков, извративших истину», объясняются не только, как она пишет, «идеологией», но и «глубокой болью». «Россия – единственная в мире страна, которая не перестает скорбеть по своим поэтам… Только в России убийство Поэта равно Богоубийству».

ОНОРЕ ДЕ БАЛЬЗАК (1798–1850),
французский писатель

Автор многотомной эпопеи «Человеческая комедия», в которую входят романы «Отец Горио», «Утраченные иллюзии», «Блеск и нищета куртизанок», «Цезарь Бирото», «Луи Ламбер», «Депутат от Арси», «Шагреневая кожа» и др. В них живут и действуют более двух тысяч персонажей, многие из которых имели реальных прототипов, а имена иных стали нарицательными, как, например, скупец Гобсек, каторжник Вотрен, честолюбец Растиньяк.

Из биографии: родители, семья, судьба

Родился Бальзак в городе Туре. Отец был из крестьян, позднее стал помощником мэра. Будущий писатель окончил Школу прав, слушал лекции в Сорбонне. Но, вопреки воле родителей, не стал юристом, а заявил, что будет литератором. У него было две сестры и сводный брат от связи его матери с Жаном де Морганном, владельцем поместья в Саше.

Первый роман «Шуаны» Бальзак написал в 1829 году. Мечтая разбогатеть, пробовал себя и как предприниматель. Вступил в акционерную компанию Северных железных дорог, однажды даже приобрел серебряные копи на Сицилии. Но ничего, кроме долгов, так и не нажил. По своим политическим убеждениям был сторонником династии Бурбонов, однако сочувствовал и республиканцам.

Личная жизнь: любовь, занятия, привычки

В двадцать три года Бальзак нанялся домашним учителем к детям подруги своей матери мадам де Берни. С тех пор в течение многих лет был ее любовником и другом.

Когда летом 1836 года она скончалась, отчаяние его было безгранично. Но что он мог поделать. В его власти было лишь давать жизнь литературным героям на страницах своих романов. Лора де Берни осталась «великой его любовью», тем, чем была Беатриче для Данте и безупречная Лаура для Петрарки.

Среди других его возлюбленных – маркиза де Кастри, Зюльма Карро, герцогиня д'Абрантес, графиня Гидобони-Висконти и графиня Эвелина Ганская, которая, овдовев, стала его женой после более чем семнадцатилетних отношений и переписки с ним. Венчание состоялось 14 марта 1850 года в семь часов утра в Бердичевском костеле Св. Варвары. На церемонии, которую совершил аббат Озаровский, присутствовали дочь Эвелины графиня Анна Мнишек и ее муж Георг. Пятидесятилетняя невеста страдала от подагры, а жених задыхался от кашля. После совершения обряда молодожены вернулись в имение графини Верховню – наступила, как скажет Бальзак, «счастливая развязка великой и прекрасной драмы сердца». Увы, полностью драма завершится через пять месяцев, и отнюдь не счастливо. Бальзак умер в пятьдесят один год 18 августа 1850 года, отпуская шутки под самым носом у смерти.

Смертоносный эликсир

Когда Бальзак работал, обычно в теплом кашемировом халате и старых марокканских туфлях – бабушах – из крокодиловой кожи, он походил на монаха или алхимика, колдующего над ретортами. Только вместо пробирок и колб перед ним на рабочем столе, рядом с чернильницей, громоздилась знаменитая спиртовая кофейница. И неизвестно, чего больше истратил этот Геркулес, создавая свои шедевры, – чернил или кофе. Утверждали даже, что Бальзак творил лишь благодаря кофе. Каждую его строчку сопровождал глоток благоухающего черного стимулирующего напитка. Кофейница была из фаянса в виде большого стакана с белой подставкой – спиртовкой. На ней голубого цвета анаграмма «О. Б.». Сверху спиртовки небольшой пузатый чайник. «Кофе проникает в ваш желудок, и организм ваш тотчас же оживает, мысли приходят в движение… встают образы, бумага покрывается чернилами…» Потоки чернил смешивались с потоками кофе, превращались в животворный бальзам, благодаря которому оживали персонажи «Человеческой комедии». Но эта же смесь погубит самого творца. Для него она окажется смертельным эликсиром. Ведь с помощью кофе Бальзак, «невольник пера и чернил», преодолевал потребность в сне и тем самым удлинял рабочий день. Вернее сказать, сутки, так как трудился словно одержимый по двенадцать – пятнадцать часов, главным образом ночами. Неопровержимое свидетельство огромного количества поглощенного им кофе – это листки его рукописей, сплошь покрытые бледно-коричневыми кружками от кофейных чашек – следами медленного яда.

И еще один немой свидетель трудов писателя сохранился до наших дней. Это стол – безгласное четвероногое существо, которое он таскал за собой из одной квартиры в другую, спасал от аукционов и катастроф, вынося на себе, как солдат своего побратима из пламени битвы. Стол этот, единственный, как скажет Стефан Цвейг, наперсник его глубочайшего счастья, его горчайшей муки, немой свидетель подлинной его жизни. «Он видел мою нищету, – писал Бальзак, – он знает обо всех моих планах, он прислушивался к моим помыслам, моя рука почти насиловала его, когда я писал на нем».

На этом же столе лежали книги по оккультизму, труды Сведенборга, которым Бальзак увлекался, стояла античная статуэтка (он был заядлым собирателем древностей) и находился томик его любимого Вальтера Скотта – он вообще был англоманом.

Былое: случаи, курьезы, слухи

Любовь Бальзака к роскоши и богатству прорвалась в то утро, когда он стал знаменитым. Теперь он больше не должен был экономить на свечах. Теперь он – Бальзак – всемирно известный писатель. Вот когда он удовлетворит свою давнюю, казалось, безнадежную страсть, которую назовут «трагикомической аристократоманией». К имени, которое носил его дед-крестьянин, Бальзак самовластно прибавит дворянскую частицу «де». На столовом серебре и на дверцах кареты появится герб, как бы удостоверяющий его аристократическое происхождение. А вслед за этим Бальзак поменяет весь стиль своей жизни – от внутреннего убранства нового дома до собственного внешнего вида. Словно из-под земли появляются умопомрачительные дорогие наряды: фраки, жилеты, башмаки. Специально заказываются к голубому фраку золотые чеканные пуговицы. В семьсот франков обходится трость, скорее похожая на палицу. Экстравагантность в туалете, говорил, улыбаясь, Бальзак, принесет ему большую известность, чем его романы. И в самом деле, и пуговицы, и трость стали предметом всеобщего обсуждения.

Волшебная трость

О пуговицах литого золота, с легкой руки репортеров бульварных газет, шла молва: будто бы во время поездки писателя в Россию, когда он оказался однажды в сильно натопленной избе, все эти пуговицы, расплавившись, попадали на паркет, немало озадачив их владельца. А сколько слухов ходило о бальзаковской трости, усеянной бирюзой, с резьбой по золоту. Одни говорили, например, что в ее набалдашнике скрыто изображение возлюбленной дамы Бальзака в костюме Евы. Другие недоумевали, почему он не выпускает ее из рук даже в театре? Из щегольства, по капризу или из-за какой-либо необходимости? Может быть, внутри трости – зонтик. Но, скорее всего, в ней скрыт кинжал, а возможно, и шпага.

Какую же тайну все-таки скрывала неизменная спутница этого толстого модника?

На этот занимавший всех вопрос попыталась ответить французская писательница Дельфина Жирарден. Трость Бальзака вдохновила ее на создание целого романа. Она так и назвала его «Трость Бальзака».

Современники Бальзака поражались тому, откуда он мог знать и с такой правдой изображать характеры своих героев, их, казалось бы, самые интимные, скрытые от посторонних глаз привычки, манеру поведения, быт. Казалось, что романист является невидимым очевидцем их жизни, что он обладает, может быть, сверхъестественной способностью подсматривать и подслушивать, оставаясь незамеченным. Поговаривали, что Бальзак, переодетый в грязные лохмотья, нередко бродил по Парижу, открывая его мистерии.

Нет, дело не в переодевании. Бальзак, сообщала в своем романе Жирарден, может, когда захочет, становиться невидимым. И чудесной этой силой он обязан своей трости. Стоит лишь взять ее в левую руку, как превращаешься в невидимку. Ну не чудо ли эта трость! Теперь понятно, откуда у Бальзака такое познание жизни и характеров. С помощью волшебной трости он свободно может проникнуть и в кабинет министра, и в будуар светской красавицы. Остается только, будучи незамеченным, наблюдать и изучать нравы. «Теперь нетрудно понять, откуда его талант», – рассуждает Танкред, герой романа Дельфины Жирарден. Он обладает одним достоинством – искусством пользоваться своей тростью…

История эта, описанная на страницах ныне давно уже забытого романа, конечно, далека от реальности. Но вполне возможно, что кое-кто и принимал тогда за чистую монету рассказ о тайне трости, принадлежавшей знаменитому романисту.

ПРОСПЕР МЕРИМЕ (1803–1870),
французский писатель

Мастер новеллы, работал также в жанрах романтической драмы, исторической хроники, путевых очерков. Наиболее известные «Жакерия», «Хроника времен Карла IX», сборник пьес «Театр Клары Гасуль», пьеса «Кромвель»; из новелл – «Матео Фальконе», «Кармен», «Таманго», «Жемчужина Толедо», «Коломбо» и др. Изучал русский язык и перевел пушкинские «Пиковую даму», «Выстрел», «Цыганы», гоголевского «Ревизора» и повести Тургенева, написал статьи о русской литературе и работы по истории России: о Степане Разине, Богдане Хмельницком, Петре I. В 1845 году был избран членом Французской академии.

Из биографии: родители, семья, судьба

Родился в семье художника и с детства жил в атмосфере поклонения искусству, разговоров о живописи, музыке, литературе. Отец его, Жан Франсуа Леонор, мечтал видеть сына знаменитым адвокатом. Окончив лицей, Проспер изучал право в Сорбонне. Но, увы, вопреки желанию отца и к его огорчению, сын избрал литературное поприще. Он был весьма образован – прекрасно знал английский, испанский, итальянский (а позже и русский), античную и современную литературу, философию. Был завсегдатаем литературных кружков и светских салонов. Особенно часто бывал у художника Этьена Делеклюза, где собирались молодые романтики, мечтал, как и они, об искусстве социально активном, о театре, где зритель увидел бы «правду нравов и характеров». Работал Мериме много и упорно, но скрывал это, делал вид, будто сочиняет для развлечения, в минуты, свободные от светских раутов. За это его упрекали в литературном дендизме. В конце жизни стал сенатором и другом семьи императора Наполеона III. Осыпанный милостями двора, оторванный от жизни и утративший ощущение эпохи, он обрек себя на творческий упадок. Умер Мериме 23 сентября 1870 года в Канне.

Личная жизнь: любовь, занятия, привычки

Про него шла молва, что он ветреник и ловелас. О его галантных авантюрах судачили по всем гостиным. Сложилось мнение, что он не расположен к браку, а на женщин, будь то светская львица или деревенская простушка, смотрел лишь как на объект любовных притязаний. Он и сам признавался, что слывет повесой и бабником. Оправдываясь, пояснял, что притом никогда не терял головы, его девизом было: помни и остерегайся. В своей любовной переписке, которая дошла до нас, он никогда не позволял себе развязного тона, а старался завоевать избранницу умом.

Бывало, он одновременно волочился за несколькими женщинами, например, за актрисой Селиной Кайо и одной дамой, ревнивый муж которой вызвал его на дуэль и ранил.

Но, пожалуй, самой заметной и самой долгой – более пятнадцати лет – была его связь с Валентиной Деллесер. Она была замужем за богатым банкиром, который, однако, не отвечал полетам ее воображения.

Брак не сделал ее счастливой, не удовлетворил ее сердце. Мериме был настолько увлечен, что перенес свое чувство на членов ее семьи. Подружился с ее сыном и вооружал юношу сомнительными знаниями о том, что среди гризеток и служанок встречаются лакомые кусочки.

Но настал день, и Валентина изменила, она оставила Мериме ради модного литератора Максима Дюкана. В те дни писатель, убитый, как он считал, вероломством возлюбленной, признавался другой своей подружке, мадам Сеньер: «Не знаю, представляете ли Вы себе, как может страдать мужчина, который поставил все счастье своей жизни на то, что вдруг у него отняли. У меня больше нет никого, ради кого работать…»

Эпистолярный роман

С так называемой Незнакомкой Мериме переписывался почти сорок лет и в письмах изливал душу. Сохранилось более трехсот писем (они были изданы через три года после смерти писателя под названием «Письма к Незнакомке»). Звали эту таинственную даму Жанни Дакэн. Она сама первая написала Мериме, признавшись в том, что является поклонницей его таланта, и попросила автограф. Заинтригованный, он решил отправиться на встречу с ней. Провел битый час перед зеркалом, завязывая свой самый красивый галстук. В последний момент ему пришла в голову мысль: а что, если это какая-нибудь западня? И вполне в духе своих романтических героев он вооружился тростью с вделанным в нее стилетом. Дальше все развивалось в том же романтическом духе. Горничная проводила его в комнату, где перед свечой сидела женщина. Черты лица ее не удалось сразу рассмотреть. Когда он вошел, она вскочила, словно подброшенная пружиной, и вновь пала в кресло, закрыв лицо руками. У нее был очень приятный голос, но еще привлекательней оказалась она сама – очень красивая, лет двадцати, брюнетка, с прекрасными черными глазами и великолепными густыми волосами. «К этому следует добавить восхитительную с пальчик ступню, упрятанную в шелковую туфельку», – признавался Мериме, большой любитель дамских ножек. Он не удержался и признался, что не может оторвать от них глаз. «Вы действительно находите, что они хороши?» – спросила она и подвинула ножку к нему с детским кокетством, «которое, – как он пишет, – привело к восстанию в моих панталонах». Он взял ее ножку в руки и, продолжая беседовать о высокой морали, начал нежно целовать. При этом ему открылся шелковый черный чулок. Лицо девушки стало пунцовым. «Нужно было быть тигром, чтобы продолжать в том же роде. Но я – не тигр», – признавался Мериме. После двух часов нежной беседы он ретировался. С тех пор они иногда виделись. Благоразумная и рассудительная, она долго сдерживала его пыл. «Вы происходите от ангела и от дьявола, но больше от второго, – в сердцах выговаривал он ей. – Вы называете меня соблазнителем. Только посмейте сказать, что это слово не подходит к вам в такой же мере, как и ко мне! Разве не вы, разбросав приманку, удерживаете меня на своем крючке?» Наконец, похоже, она уступила, и он получил желаемое.

Однако в дальнейшем их отношения вылились в большой эпистолярный роман, растянувшийся на долгие годы.

Жанни Дакэн так никогда и не вышла замуж.

Былое: случаи, курьезы, слухи

В 1825 году в Париже был издан сборник пьес под названием «Театр Клары Гасуль». Фамилия автора была незнакома знатокам театра, которые лишь удивленно переглядывались при упоминании этого имени. И неудивительно: ведь Клара Гасуль, как отмечалось в предисловии к сборнику, была испанкой и ее творчество парижанам еще только предстояло оценить.

В том же предисловии переводчик пьес на французский язык Жозеф л'Эстранж приводил некоторые биографические данные о Кларе Гасуль. В частности, он писал:

«Клару Гасуль я увидел в первый раз в Гибралтаре, где стоял в гарнизоне со швейцарским полком Ваттвиля. Ей было тогда (в 1813 году) четырнадцать лет. Дядя ее, лиценциат Хиль Варгас де Кастаньеда, предводитель андалузской герольи, только что был повешен французами, оставив донью Клару на попечение монаха брата Роке Медрано, ее родственника, инквизитора гранадского судилища».

Далее Жозеф л'Эстранж сообщал не менее правдивые факты необычной биографии испанского драматурга.

Ее жизнь с ранних лет, писал Жозеф л'Эстранж, якобы лично хорошо ее знавший, полна необычайных приключений. Она перенесла много невзгод и испытаний, была заточена в монастырь, бежала оттуда, поступила на сцену и стала комедианткой, потом начала пробовать свои силы в драматургии. Затем, спасаясь от Реставрации, уехала в Англию. Здесь-то ее и встретил Жозеф л'Эстранж. По его словам, пьесы Клары Гасуль ранее вышли в Кадисе, где было издано в двух томиках полное собрание ее сочинений.

«Перевод, который даем мы ныне, – писал автор предисловия, – может быть почитаем за весьма точный, будучи сделан в Англии, на глазах у доньи Клары».

Читатель неизвестных доселе во Франции пьес мог получить представление и о том, как выглядел сочинитель предлагаемых произведений. Издание украшал портрет испанской комедиантки.

Вполне правдоподобные детали, а также то, с каким мастерством и художественной убедительностью изображал автор в своих пьесах черты испанского быта, как точно и легко из-под его пера рождались типы испанской действительности, – все убеждало в подлинности его творения. Появились даже газетные статьи, в которых критики хвалили перевод пьес, сделанный Жозефом л'Эстранжем. Но вскоре по Парижу распространился слух, что пьесы доньи Клары всего лишь умная и тонкая литературная мистификация. А имя автора, так же как и переводчика, – псевдоним, за которым скрывается молодой литератор Проспер Мериме. И действительно, образ испанской актрисы и драматурга оказался лишь плодом его воображения.

Кто на портрете?

Ну а как же портрет, спросите вы. Откуда появилось на первом издании «Театра Клары Гасуль» ее изображение? И если испанская комедиантка – лицо вымышленное, кто же в таком случае изображен на портрете?

Для того чтобы ответить на этот вопрос, придется вернуться к тому времени, когда Мериме только еще работал над пьесами, которые потом издаст под псевдонимом Клара Гасуль. Это было весной 1825 года. Однажды апрельским утром начинающий литератор Проспер Мериме поднялся в студию своего друга художника Этьена Делеклюза под самую крышу дома, расположенного в центре Парижа на углу рю Нёв де Пти-Шан и Шабане. Мериме и Делеклюз познакомились несколько лет назад во время учебы на юридическом факультете в Сорбонне. С тех пор дружили. Но приходить сюда, в маленькую комнатку Этьена, где по воскресеньям собирались друзья – литераторы, критики, художники (эти сборища называли кружком Делеклюза), – Проспер Мериме стал всего лишь месяц назад.

Тем утром Делеклюз должен был начать портрет своего друга. Однако тому, кто оказался бы в этот момент в студии художника, показалось бы, что затевается какой-то непонятный маскарад. Мериме облачился в платье испанки, накинул мантилью, на шею одел ожерелье. И только тогда художник приступил к портрету.

Так родилось изображение никогда не существовавшей Клары Гасуль. «Этот маленький обман, – записал в своем дневнике Делеклюз, – нам довольно хорошо удался, и теперь персонаж Клары Гасуль обрел реальность, которая сделает более убедительной заметку о ее жизни и предисловие, где будет говориться о ней».

По замыслу Мериме этот портрет должен был украшать весь тираж первого издания «Театра Клары Гасуль». Однако сделать это не удалось. Портрет есть только на очень небольшом количестве экземпляров этого издания.

А для того чтобы можно было всегда доказать, что портрет испанки – мистификация, что на нем в женском платье изображен истинный автор, Проспер Мериме, художник прибег к хитрости. Он сделал два рисунка – Мериме в его обычном костюме и в наряде испанки. Стоило наложить на изображение Клары Гасуль портрет Мериме, как отчетливо становилось видно, что черты лица обоих точно совпадают.