Текст книги "Частная жизнь знаменитостей"

Автор книги: Роман Белоусов

Былое: случаи, курьезы, слухи

На фоне чудовищного разгула терроризма жизнь в Зимнем дворце походила на идиллию. Александр все свободное время проводил с Екатериной Михайловной и детьми. Сохранившиеся фотографии доносят до нас атмосферу, которая царила в семье, – тихой радости, полного согласия и безмятежного счастья.

Настало 1 марта 1881 года. Было воскресенье, и император собирался, как обычно по этим дням, отправиться на развод караулов в Михайловский манеж.

Отстояв обедню и наскоро позавтракав, Александр II выехал в закрытой карете. Его сопровождали шестеро терских казаков, седьмой поместился на козлах слева от кучера. За царской каретой в двух санях ехало трое полицейских, в том числе и начальник охраны государя полковник Дворжицкий.

По давней традиции император каждое воскресенье присутствовал на разводе караулов в манеже, где свободно могли разместиться несколько эскадронов. На разводе присутствовали великие князья и генерал-адъютанты, а также послы, которые имели военный чин. Во время церемонии Александр II выглядел спокойным и уверенным. Покончив с разводом, он, как и намечал, посетил великую княгиню Екатерину и выпил у нее чашку чаю.

В два часа с четвертью он вышел и сел в карету, приказав скорее ехать в Зимний. Его сопровождала та же охрана.

Террорист со свертком

Миновав Инженерную улицу, карета выехала на Екатерининский канал и поехала вдоль сада Михайловского дворца. На улице было пустынно, и карета, запряженная орловскими рысаками, шла очень быстро. Несколько полицейских агентов, расставленных по маршруту, наблюдали за улицей. Они видели, как мальчик тащил салазки с корзиной, офицера, двух или трех солдат и молодого человека со свертком в руках. Когда царская карета поравнялась с ним, он бросил его под ноги лошадей.

Раздался страшный взрыв, звон разбитого стекла. Из-за поднявшегося густого облака дыма и снега сразу ничего нельзя было разобрать. Слышались крики и стоны. Два казака и мальчик с салазками лежали в луже крови, около них убитые лошади.

Бомбиста схватили выскочившие из саней полицейские. (Им окажется народоволец Рысаков.) Сбежался народ.

Александр II остался цел и невредим, был лишь оглушен взрывом. Казалось, и на сей раз Бог миловал. Пошатываясь, царь направился к бомбисту, которого толпа грозила растерзать. Кто-то спросил царя: «Вы не ранены, ваше величество?» Он ответил: «Слава богу, я цел». Подойдя к нему, с минуту смотрел на него и, наконец, глухим, словно простуженным голосом спросил: «Ты бросил бомбу?» – «Да, я». – «Кто таков?» – «Мещанин Глазов».

Полковник Дворжицкий, справившись, не ранен ли государь, предложил ему скорее сесть в карету и ехать. Как бы отвечая на прозвучавший вопрос «не ранен ли он». Александр медленно ответил, показывая на корчившегося в снегу мальчика: «Я нет… Слава богу… Но вот…» На что услышал угрожающие слова убийцы: «Не слишком ли рано вы благодарите Бога?» И действительно, едва царь двинулся дальше, как к нему из толпы приблизился другой террорист со свертком, в котором была бомба, и бросил ее под ноги Александру.

Новый взрыв, оглушительнее первого, потряс воздух. Александр и его убийца (им окажется народоволец Гриневицкий) лежали оба на снегу, смертельно раненные. Лицо царя было окровавлено, пальто изорвано. Кругом валялись куски вырванного мяса, он истекал кровью. Глаза его были открыты, губы шептали: «Помогите мне…»

Царя уложили в сани полковника Дворжицкого.

Кто-то предложил перенести раненого в первый же дом, но Александр, услышав это, прошептал: «Во дворец… Там умереть…» Вид его был страшен: одежда частично сожжена, частично сорвана взрывом, правая нога оторвана, левая раздроблена и почти отделилась от туловища, лицо и голова иссечены осколками.

На руках (носилок не оказалось) царя перенесли из саней во дворец. Все были перепачканы кровью, как мясники на бойне. В дверь дворца пройти толпой не удалось, тогда ее выломали, и по мраморной лестнице, по коридорам царя перенесли в кабинет. Он был без сознания.

Фельдшер Коган прижал артерию на левом бедре царя. Доктор Маркус при виде медленно раскрывшегося окровавленного глаза умирающего лишился чувств. Вошел лейб-медик, известный врач Боткин, но и он оказался не в силах помочь.

Агония

Когда княгине Юрьевской доложили, что с царем несчастье, она, не теряя присутствия духа, подбежала к аптечке с лекарствами и, велев слуге нести их в кабинет, сама бросилась туда же. В это время царя как раз вносили. Казаки положили его на кровать. С редким самообладанием княгиня принялась обмывать раны. Растирала виски эфиром, давала дышать кислородом и даже помогала хирургам перевязывать ноги, чтобы остановить кровотечение.

Прибыли наследник, великие князья и княгини. Но все время у постели умирающего находилась княгиня Юрьевская. Вскоре началась агония, длившаяся три четверти часа. Дыхание стало затруднительным, государь впал в бессознательное состояние. «Есть ли надежда?» – спросили доктора Боткина. Тот отрицательно покачал головой и проговорил: «Тише! Государь кончается». Протоиерей Рождественский успел еще до этого причастить умирающего.

Три с половиной часа пополудни руки женщины, которую он так любил, навсегда закрыли ему глаза. Все преклонили колени. Кто-то тихо рыдал…

Еще одно пророчество

Так Александр II был убит при восьмой попытке покушения. Исполнилось предсказание парижской гадалки. Но в те дни пополз слух о том, что было еще одно пророчество, о котором знали немногие. Будто бы в 1818 году к только что родившемуся наследнику был приглашен юродивый Федор, славившийся как предсказатель. Его попросили предречь будущее царственному младенцу. Федор долго смотрел на мальчика, охал, вздыхал. Все, кто присутствовал при этом, в нетерпении замерли. Наконец, вещун поднял на императрицу полные слез глаза и произнес: «Молодому царевичу предстоит пережить славу, успехи в ратном деле, могущество, власть, несчастную любовь, но умрет он в красных сапогах».

Александра Федоровна не на шутку встревожилась: как, у ее мальчика будет несчастная любовь?! И что это за варварский обычай – хоронить в сапогах, да к тому же в красных?

На просьбу пояснить слова о сапогах вещун только скорбно улыбнулся, смахнул слезу и промолчал.

А дальше произошло то, о чем при жизни императора предпочитали не вспоминать.

Когда Александру исполнилось тридцать, был заказан художнику Лаврову портрет юбиляра в рост. Но он оказался очень громоздким, и его подарили настоятелю Сергиевской пустыни. Несколько лет портрет провисел в зале обители, пока один из послушников не взял кочергу, раскалил ее докрасна и прижег холст на уровне ног. Послушника схватили и отправили в дом сумасшедших, а портрет отдали на реставрацию тому же Лаврову. Все было сделано тихо, без огласки.

Вскоре портрет вернулся на прежнее место, и только очень опытный глаз мог заметить, что холст в раме состоит из двух неравных частей – изображения Александра II до колен и нижней части ног с фрагментом сабли.

О случившемся забыли. Как и о предсказании Федора, если бы не мученическая смерть русского царя: пытаясь остановить кровь из оторванных его ног, их стянули жгутами из нижнего белья. Но материя тут же кроваво промокла, стала словно «красные сапоги».

Храм «на крови»

Когда-то, в сладостную пору всепоглощающей любви, Александр II был так захвачен и полон счастьем, что намеревался даже отказаться от престола и покинуть Россию. Став простым смертным, он мечтал поселиться где-нибудь во Франции, в Ницце, и прожить там в тихом счастье остаток дней своих вместе с женой.

Екатерина Михайловна исполнила его желание и поселилась в Ницце, увы, уже одна. Здесь и прожила более тридцати лет всеми почти забытая.

Все годы Екатерина Михайловна молилась за упокой души Александра. И не было дня, чтобы не вспоминала о нем. И ждала лишь часа, когда соединится с ним на небесах. С особой радостью восприняла она весть о том, что в Петербурге на месте убийства Александра II воздвигнут храм Воскресения Христова «на крови». Он стал для нее лично не только данью памяти покойного государя, но, как она хотела думать, символом их трагической любви.

ИВАН СЕРГЕЕВИЧ ТУРГЕНЕВ (1818–1883),
русский писатель

Тургенев – огромное явление отечественной литературы XIX века, целая эпоха, красочный мир образов и актуальных проблем. Его называют певцом России. Лучшие его произведения – цикл очерков «Записки охотника», романы «Отцы и дети», «Рудин», «Дворянское гнездо», «Дым», «Новь», «Накануне» и многие другие повести и рассказы, а также пьесы «Нахлебник», «Завтрак у предводителя», «Провинциалка» и др. Из русских писателей прошлого века Тургенев после Л. Толстого и Ф. Достоевского, пожалуй, наиболее известен за рубежом. Его широко переводили в Германии, и особенно во Франции, где он долго жил и дружил со многими известными писателями. Здесь даже существует Ассоциация друзей Ивана Тургенева, а в Париже на рю Дуэ, 50, находилась знаменитая Тургеневская библиотека. Но, конечно, нигде так не чтят его, как на родине. В Орле есть музей Тургенева и памятник ему, а в бывшем его родовом имении Спасском-Лутовинове – музей-заповедник.

Из биографии: родители, семья, судьба

Его предки известны со времен смутного времени. Тогда одному из Тургеневых отрубили голову на Лобном месте в Москве. Отец писателя Сергей Николаевич, гвардейский офицер, красавец, был моложе своей жены на целых десять лет. Можно сказать, что это был брак по расчету. Жизнь свою он прокутил, проиграл в карты, проловеласничал и умер молодым в сорок два года. Мать, Варвара Петровна, урожденная Лутовинова, тоже происходила из старинной дворянской семьи. Младший брат писателя Сергей страдал эпилепсией и умер в шестнадцать лет.

Детские годы Тургенева прошли в Спасском-Лутовинове. Учился в частных пансионах, затем в Московском университете, с переездом семьи в Петербург стал студентом Петербургского университета. Окончив его, направил стопы в Берлин, где учился в местном университете. Путешествовал по Европе: Германия, Швейцария, Италия. В Риме сблизился с М. А. Бакуниным, будущим революционером, основоположником русского анархизма. Их знакомство продолжалось и в России.

С годами к Тургеневу пришла слава, он дружил с Л. Толстым, встречался с А. Герценом, М. Салтыковым-Щедриным, Г. Успенским и др. Часто жил за границей, главным образом во Франции, в Баден-Бадене, лечился на водах в Виши.

Нет худа без добра

Когда в 1852 году отдельным изданием вышли «Записки охотника», власти пришли в ярость. Как могла появиться такая антикрепостническая книга? Цензора, допустившего ее выход в свет, отстранили от должности. Не избежал наказания и сам автор. Тургенев был арестован, а затем отправлен в ссылку в свое имение Спасское-Лутовиново, где и провел около двух лет. Вот уж поистине «нет худа без добра»: оказавшись в ссылке, он старался извлечь из провинциальной жизни как можно больше пользы. В поисках впечатлений уходил «на позаранке» с собакой Дианкой, неизменной спутницей его любимых охотничьих прогулок, бродил по деревням, ездил на праздники в город понюхать провинциальной жизни, «принаблюдать». Нередко у него засиживался кто-либо из соседей, какой-нибудь мелкопоместный дворянин. В гостиной уютно горела лампа под абажуром, стояла мягкая мебель и манил знаменитый Самосон-диван, способный убаюкать всякого, стоило на него прилечь. Так прошло два года.

Верноподданный

В июле 1856 года Тургенев уехал за границу и жил там. Он переписывался с редакцией герценовского «Колокола», более того, встречался в Лондоне с опальным его издателем и оказывал материальную помощь осужденному правительством Бакунину. Это не могло пройти бесследно. И в 1863 году Тургенева вызывают из-за границы в сенат по «делу 32-х» – «о лицах, обвиняемых в сношениях с лондонскими пропагандистами», то есть с Герценом, Огаревым и Бакуниным. Но он не едет, а посылает в Петербург письменные показания по этому делу и пишет письмо Александру II, в котором уверяет государя в своей политической благонадежности. В связи с этим Герцен в «Колоколе» публикует резкую заметку, осуждая верноподданническое письмо Тургенева. Между тем сенат, не удовлетворившись письменными показаниями Тургенева, добивается в 1864 году его личной явки. После объяснений с писателя снимают обвинение по «делу 32-х» и разрешают ему выезд за границу. С этого времени он почти безвыездно жил в Париже и Баден-Бадене. В 1874 году Тургенев купил под Парижем, в Буживале, виллу, которую назвал «Ясени». Дом стоял в парке на берегу Сены, по соседству с виллой Ж. Бизе и мастерской О. Ренуара, всего в часе езды от Парижа. Обошлась Тургеневу эта покупка в 180 тысяч франков плюс 15 тысяч на ремонт.

В 1878 году Тургенева избирают вице-президентом Международного литературного конгресса в Париже, а в 1879-м Оксфордский университет присваивает ему степень доктора обычного права. Наезжая в Россию, он выступает перед московскими студентами, в пользу Литературного фонда читает вместе со знаменитой актрисой М. Г. Савиной сцены из своей комедии «Провинциалка». На заседании Общества любителей российской словесности в 1880 году произносит свою знаменитую «Речь о Пушкине». Лето 1881 года было последним, которое Тургенев провел в России. Осенью он уехал в Париж.

Болезнь

Тургенев часто болел. Он знал, что это безнадежно. «Я заболел странной, глупой, неопасной, но едва ли излечимой болезнью – angine de poitrine (грудная жаба), – писал он в 1882 году. – Она состоит в том, что, когда человек лежит неподвижно, он здоров, но, как только встанет или сделает несколько шагов (о восхождении на лестницу и речи быть не может), с ним делаются невыносимые боли сперва в левом плече, потом во всей груди, а потом прерывается дыхание». Врачи установили, что у него «сердечная подагрическая невралгия», прописали лекарство, предупредив, однако, что медицина бессильна против этой болезни, которая может пройти сама собой. Ему делали прижигания, как он говорил, поджаривали его, но он знал, что «надежды на выздоровление нет никакой». «Со мной как с живым существом покончено; личность же сможет еще немного побарахтаться». Для него было достижением, если он мог просидеть в кресле четверть часа и простоять на ногах минуты две. Случались у него и «припадки желчевой колики». Когда летом 1882 года его перевозили в Буживаль, надеясь, что воздух поможет ему окрепнуть, Тургенева, по его выражению, «как чемодан» погрузили в коляску. Каждое неосторожное движение вызывало боли в груди, он не мог поднять даже руки, чтобы причесаться и умыться.

Для облегчения страданий ему на ночь вводили дозу морфия. Ее приходилось все время увеличивать, потому что боли усиливались. Он жаловался: «Не только стоять или ходить – даже лежать не могу, и без вспрыскивания морфином не в состоянии был бы спать».

Врачи, в том числе такие светила, как невропатолог Шарко и терапевт Сижисмон, объявили, что это неврит. Но это была «святая ложь» – на самом деле у него был рак спинного мозга.

Наступил момент, когда Тургенев так мучился, что стал умолять выбросить его в окно. Ко всему добавилось еще и нервное расстройство, появилось враждебное отношение ко всем, кто его окружал. Ему казалось, что в еду подсыпают яд, он не доверял никому и даже рассказал, каким образом его пытались отравить.

23 сентября 1882 года около двух часов пополудни Тургенев попытался приподняться на подушках, но не смог, из полуоткрытого рта вырвался предсмертный хрип…

Личная жизнь: любовь, занятия, привычки

Тургенев был влюбчивым и обладал от природы чувствительным сердцем. Через всю его жизнь прошло несколько любовей, но ни одна не закончилась браком, он так и остался вечным холостяком. Женщинам он очень нравился. Огромного роста (192 см), широкоплечий, глаза глубокие, темно-серые, задумчивые и печальные; волосы в молодости у него были темные, густые и чуть вьющиеся. Улыбка обворожительная. Красивые руки. Хотя черты его лица не отличались правильностью, его голова была поистине прекрасна.

Первый опыт любви и секса он приобрел еще в молодые годы. Она была белошвейка, родом из Москвы, и работала у его матушки по вольному найму. Звали ее Авдотья Ермолаевна Иванова. С ней он и испытал сладость первого греха. Увы, мать, прознав об их отношениях, тут же рассчитала девушку и отправила обратно в Москву. Здесь Авдотья родила девочку Полину (Пелагею) (1842–1919). Ребенка сразу же забрали у матери и привезли в Спасское-Лутовиново. В семь лет девочку отправили на воспитание во Францию в семью Виардо. Когда после нескольких лет разлуки Тургенев встретился с дочерью, он не узнал ее: она совершенно забыла русский язык. Иван Сергеевич до конца жизни выплачивал матери своего ребенка содержание, заботился о будущем дочери. Полина вышла замуж за некоего Брюэра, но вынуждена была оставить мужа и одно время даже скрываться с детьми, Жанной и Жоржем-Альбертом, в Швейцарии. Тургенев продолжал помогать ей деньгами. За несколько месяцев до смерти Иван Сергеевич, превозмогая боль, дрожащей рукой написал ей по-французски: «Дорогая Полинетта, вот 400 франков за март месяц. Мое здоровье ничуть не лучше, и я провожу дни в постели. Целую тебя и детей».

Безотчетные увлечения

В молодые годы Тургенев часто влюблялся, но вот беда – все его романы оказывались скоротечными. Так было с Ольгой Александровной Тургеневой (однофамилицей). Бурный роман с ней чуть было не закончился браком. Но почему-то в последний момент Иван Сергеевич признается ей в покаянном письме, что «не должен был позволить себе поддаться безотчетному увлечению…» Те же чувства испытывает он и к Марине Николаевне Толстой (сестре Л. Толстого), и вновь тот же финал: «Я останусь Вашим другом, пока буду жив», – напишет он ей. На что Лев Толстой отреагирует такими словами: «Тургенев скверно поступает с Машенькой. Дрянь». И даже назовет его в своем дневнике «безобразнейшим существом». На этой почве у Толстого с Тургеневым произойдет размолвка.

Быстротечный роман

Будет у него и короткий роман со знаменитой актрисой Александринского театра Марией Гавриловной Савиной. Их первая встреча произойдет на спектакле по его пьесе «Месяц в деревне». Потом они встречались в Париже, после чего она написала ему: «Вспоминайте иногда, как мне было тяжело проститься с Вами в Париже, что я тогда перечувствовала!»

Он ответил ей, что, если бы их жизни столкнулись раньше… Она поняла, что ждать нечего, и вышла замуж…

Прямухинская идиллия

Но еще задолго до всего этого он испытал искреннюю любовь к Татьяне Михайловне Бакуниной (сестре Михаила). Их роман начался в Прямухине, имении Бакуниных на берегах живописной Осуги неподалеку от Торжка. В ту пору здесь жили четыре сестры Бакунины – Варвара, Любовь, Александра и Татьяна. Сюда съезжались молодые люди, в том числе Белинский, Станкевич, Боткин, в надежде найти свое личное счастье. Наезжал и Тургенев. Увы, никто из них не обрел желаемое. Словно злой рок преследовал сестер, противясь их счастью.

Люба влюбилась в Николая Станкевича, он ответил ей тем же. Она была даже объявлена его невестой. Все ждали свадьбы, как вдруг в 1837 году он заболел и уехал за границу. Люба не дождалась суженого – умерла в начале августа 1838 года. Ее сестра Варвара, тайно влюбленная в Станкевича, бросилась искать его за границей. Когда она встретилась с любимым человеком, дни его были уже сочтены… Он умер от чахотки. Так же неудачно сложились отношения их сестры Александры сначала с Белинским, а потом и с Василием Боткиным. Чувство Тургенева и Татьяны Бакуниной было взаимным и пылким, хотя он был моложе: ему всего двадцать два, ей – двадцать пять лет. Она умница и красавица, с темно-голубыми глазами, глубокими, как море, их взгляд «внезапный, молниеносный, долгий как вечность», говорил Белинский. Он, Тургенев, тогда молодой, высокий, всегда со вкусом одетый, с элегантными усиками над сложенными бантиком губами. Казалось, Татьяна и Иван Сергеевич нашли друг друга, что это родные души и их несомненно ждет счастье. Тургенев называл Татьяну своей женщиной-вдохновительницей, своей музой. Но когда наступил решающий момент и надо было сказать окончательно «да», Иван Сергеевич, как это потом не раз будет в его жизни, не осмелился произнести это короткое слово. Больше того, он не говорит и твердого «нет», дает уклончивые обещания.

Словно крик истерзанной души, вырываются у Татьяны строки: «Знаете, Тургенев, иногда все внутри меня бунтует против Вас. И я готова разорвать эту связь, которая должна унижать меня в моих собственных глазах. Я готова ненавидеть Вас за ту власть, которой я как будто невольно покорилась. Но один глубокий внутренний взгляд на Вас смиряет меня. Я не могу не верить в Вас, как не могу не верить в Бога. Я не забочусь о том, что будет со мной. Вы тоже не заботьтесь. У меня станет сил все перенести. Скажите мне только одно: унизительно ли любить с полным самозабвением? Ничего не ожидая, ничего не требуя… Но я люблю потому только, что не могу не любить…»

На это пылкое признание Тургенев смущенно промолчал. Он не отозвался на чувство Татьяны, как ей хотелось бы. Встает вопрос: почему? Ответ: скорее всего, в малодушии Тургенева или нежелании сделать больно, испортить отношения. Таков был его характер, и об этом говорили многие.

Но разлука все же наступила. Пришел конец прямухинскому роману Тургенева, остались лишь знаменитые строки:

 
Утро туманное, утро седое,
Нивы печальные, снегом покрытые,
Нехотя вспомнишь и время былое,
Вспомнишь и лица, давно позабытые.
 
 
Вспомнишь обильные, страстные речи,
Взгляды, так жадно, так робко ловимые,
Первые встречи, последние встречи,
Тихого голоса звуки любимые.
 

Пройдут годы, и Татьяна, что называется, на трезвую голову даст оценку их чувству. Она скажет: «В моей любви к нему не было ничего заказного – она была простым увлечением; его слова, его взгляды, его кажущаяся любовь взволновали мою душу, и я, не думая, не рассуждая, отдалась этому чувству. Только когда оно прошло, я поняла, что любви истинной в нем не было, что все это было не более как фантазия разгоряченного воображения, в которой сердце не могло не принять участия и за которую я, разумеется, поплатилась слезами и здоровьем…»

Лишенный семейного счастья

Считается, что настоящей роковой любовью Тургенева, как говорится, любовью до гроба, стало его чувство к известной оперной певице, француженке испанского происхождения Полине Гарсия Виардо. Их первая встреча произошла 1 ноября 1843 года. Полина гастролировала в России в составе итальянской оперы. Это знакомство, переросшее в большую дружбу, длилось около сорока лет и наложило отпечаток на всю последующую жизнь Тургенева. К несчастью, Полина была замужем, у нее были дети, и она любила свою семью. Тургенев много лет жил в ее доме, был дружен с Луи Виардо, мужем Полины, искусствоведом, переводчиком, в том числе Тургенева на французский. Он любил их детей – дочерей Клоди и Марианну, сына Поля, в будущем известного скрипача и дирижера.

Остается загадкой, был ли Иван Сергеевич в интимных отношениях с Полиной Виардо. Похоже, что нет. Тем печальнее сознавать, что Тургенев так и не обрел своего семейного очага. Полина Виардо, которая до последних дней была рядом с умирающим русским писателем, исполнила его последнюю волю: перевезла его тело в Петербург, где его похоронили на Волковом кладбище, как он и желал…