Текст книги "Частная жизнь знаменитостей"

Автор книги: Роман Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)

Личная жизнь: любовь, занятия, привычки

Шарль был образцовым однолюбом. Женившись в 1921 году на мадемуазель Ивонне Вандру, он прожил с ней всю жизнь, как говорится, душа в душу. У них было трое детей. В письмах Шарль всегда называл Ивонну «моя дорогая милая женушка». Ивонна происходила из Кале и была единственной дочерью в семействе Вандру, весьма состоятельном. Прародительницей рода считалась незаконнорожденная дочь папы Юлия III. Многие из предков были промышленниками, табачными фабрикантами, судовладельцами, имели кондитерское дело. Семейство Вандру владело фамильным замком в Арденнах и имением в Булони, близ Кале. В Париже была квартира на бульваре Виктор.

«Или с ним, или ни с кем»

Ивонна воспитывалась в монастыре ордена визитадинок, была живой, сообразительной и решительной девушкой. Она прямо заявила родителям о том, что выходит замуж за Шарля: «Или с ним, или ни с кем». «Но ведь он на целых 30 сантиметров выше тебя», – сокрушалась мать. На что вновь услышала: «Он моя судьба, моя жизнь».

Так и прошли они по жизни рука об руку. И ничто ее не омрачило, кроме болезни третьего ребенка – Анны. С самого рождения в 1928 году врачи не скрывали тревоги за ее жизнь, она родилась с нарушенным хромосомным набором. Девочку удалось спасти.

«Страдание – это урок»

Но полной уверенности, что ребенок останется жить, не было. Оставалось уповать на волю Божию. «Если Господь избрал именно нас, – говорили себе родители, – что ж, будем привыкать к своему страданию, станем жить с ним и продолжать надеяться. Будем молиться. Молиться за Анну и любить ее больше, чем всех других. Никогда нельзя забывать о величии страдания, о том, что страдание – это прежде всего урок».

Они окружили девочку всей любовью, на которую только были способны. Ивонна говорила, что готова отказаться от всего на свете – положения в обществе, богатства, – лишь бы «маленькой Анне стало лучше». Увы, состояние малышки ухудшалось. Ее ни на секунду нельзя было оставлять одну без присмотра. Она не разговаривала, не могла ходить. Кормить ее приходилось с ложечки протертой пищей, потому что жевать она не могла. Не различала она ни тепла, ни холода, не реагировала, когда ее опускали в воду. Зрение было слабое. И только когда на лице Анны появлялось что-то вроде улыбки, лица родителей светлели, появлялся луч надежды.

Шарль нянчился с дочкой, как заправская сиделка, баюкал, кормил, носил на руках, гулял с ней, подменяя мать и мадемуазель Потель, которая ухаживала за Анной. Летом ее вывозили на природу в деревушку Коломбэ, где купили домик. Зимой жили в парижской квартире на рю Дезэ. Но всюду они несли свой крест, пока Анна не покинула их однажды пасмурным, печальным днем. У них оставалось еще двое детей – Филипп и Элизабет, потом три внука – Шарль, Ив и Жан и внучка Анна.

Былое: случаи, курьезы, слухи

Вечером 8 сентября 1961 года президентский кортеж мчался по дороге из Парижа в Коломбэ. Около Пон-сюр-Сена, когда машины поравнялись с грудой песка, раздался небольшой взрыв. Никто не пострадал. Что же произошло? Как оказалось, груду песка привезли террористы и заложили в нее бомбу огромной силы: в сорок пять килограммов взрывчатки. Если бы она взорвалась, воронка от взрыва была бы диаметром в сто метров. И все, что было рядом, взлетело бы на воздух. Но мощного взрыва не произошло, прогремел лишь легкий, от которого никто не пострадал. Оказалось, что этот безобидный взрыв подстроила сама служба безопасности президента. Она разоблачила замысел террористов и заранее обезвредила мощную бомбу, а вместо нее подложила в песок свою. Для чего? Чтобы неудачное покушение президент мог использовать в политических целях.

Так было на протяжении нескольких лет. За де Голлем буквально охотились члены так называемой Секретной вооруженной организации (ОАС), выступавшей за отделение Алжира от Франции. Что касается теракта 8 сентября, то это было делом рук не оасовцев, как поначалу думали, а иных сил. Выяснилось, что в стране действовала еще одна антиголлистская, строго законспирированная организация. В нее входили военные и гражданские высокие чины, сенаторы, депутаты. До определенного момента они поддерживали президента, но затем решили его убрать.

«День шакала»

Однако неудача не обескуражила врагов президента. И год спустя, в августе 1962-го, было совершено одно из самых громких покушений на Шарля де Голля. Вот как описывает его Фредерик Форсайт в своем нашумевшем романе «День Шакала» (позже по нему был снят фильм):

«В семь часов сорок пять минут другая группа появилась за стеклянными дверьми, приковав внимание охраны. Шарль де Голль в неизменном темно-сером двубортном костюме и черном галстуке галантно пропустил вперед мадам Ивону де Голль и, взяв ее под руку, вместе с ней спустился по ступенькам к ожидающему «ситроену». Они сели на заднее сиденье: мадам де Голль – слева, президент – справа от нее.

Их зять, полковник Ален де Буасье, тогда начальник штаба танковых и кавалерийских соединений французской армии, проверил, надежно ли закрыты задние дверцы, и занял свое место рядом с Марру.

Двое мужчин, сопровождавших президента и его супругу, направились ко второму лимузину. Анри Джудер, телохранитель де Голля, сел рядом с шофером, поправил кобуру с тяжелым пистолетом, закрепленную под левой подмышкой. Второй мужчина, комиссар Дюкре, начальник службы безопасности президента, сказал пару слов охранникам и, убедившись, что все в порядке, залез на заднее сиденье. Один.

Два мотоциклиста в белых шлемах завели двигатели и вырулили к воротам. Их разделяло не более четырех метров. «Ситроены» описали полукруг и выстроились в «затылок» друг другу за мотоциклами. Часы показывали семь пятьдесят.

Снова распахнулись железные ворота, и маленький кортеж мимо стоящих навытяжку гвардейцев выкатился на Фобур Сен-Оноре, а затем на проспект Мариньи. Молодой человек в белом защитном шлеме, сидящий на мотоцикле в тени каштанов, подождал, пока кортеж проследует мимо, и устремился следом. Регулировщики не получали никаких указаний относительно времени отъезда президента из дворца, движение транспорта было таким же, как в любой другой день, и о приближении кортежа полицейские узнавали по вою мотоциклетных сирен, едва успевая перекрывать движение на перекрестках.

На утопающем в тени проспекте кортеж набрал скорость и вырвался на залитую солнцем площадь Клемансо, направляясь к мосту Александра III. Мотоциклист следовал тем же путем. За мостом Марру выехал на проспект генерала Галлиени и далее на бульвар Инвалидов. Мотоциклист получил нужную ему информацию: генерал де Голль покидает город. На пересечении бульвара Инвалидов и рю Варен он сбросил скорость и остановился у кафе на углу. Войдя в зал, он достал из кармана металлический жетон и направился к телефону-автомату.

Подполковник Жан-Мари Бастьен-Тири ждал звонка в баре на окраине Медона. Он работал в министерстве авиации, был женат, имел троих детей. Под обликом респектабельного чиновника и примерного семьянина подполковник скрывал жгучую ненависть к Шарлю де Голлю, который, по его мнению, предал Францию, и к тем, кто в 1958 году вернул старого генерала к власти, уступив Алжир местным националистам…

Он потягивал пиво, когда зазвонил телефон. Бармен пододвинул к нему телефонный аппарат, а сам отошел к телевизору на другом конце стойки. Бастьен-Тири послушал несколько секунд, пробормотал: «Очень хорошо, благодарю вас» и положил трубку. За пиво он заплатил заранее. Не спеша вышел из бара на тротуар, вытащил сложенную в несколько раз газету и дважды развернул ее.

На другой стороне улицы молодая женщина опустила тюлевую занавеску в квартире на первом этаже и повернулась к дюжине мужчин, рассевшихся по стульям и кушеткам:

– Маршрут номер два.

Пятеро юношей, новички, нервно вскочили. Семеро остальных, возрастом постарше, держались спокойнее. Командовал ими лейтенант Ален Бургене де ла Токне, помощник Бастьена-Тири, придерживавшийся крайне правых взглядов, выходец из семьи дворян-землевладельцев, тридцать пять лет, женат, двое детей…

По знаку де ла Токне мужчины через дверь черного хода вышли в переулок, где стояло шесть автомобилей, украденных или нанятых. До восьми часов оставалось пять минут.

Бастьен-Тири готовил покушение много дней, замеряя углы стрельбы, скорость движения автомобилей и расстояние до них, огневую мощь, достаточную для того, чтобы остановить машины. Местом для засады он выбрал прямой участок проспекта де-ла-Либерасьон, у пересечения главных дорог в предместье Парижа Пети-Кламар. По плану первая группа снайперов начинала стрелять по машине президента, когда та находилась в двухстах ярдах от них. Укрытием им служил стоящий на обочине трейлер.

По расчету Бастьена-Тири, сто пятьдесят пуль должны были прошить первую машину в тот момент, когда она поравняется со снайперами, лежащими за фургоном. После остановки президентского лимузина из боковой улицы должна выехать вторая группа боевиков, чтобы в упор расстрелять агентов службы безопасности, ехавших во второй машине кортежа. Отход обеих групп должен был осуществляться на трех автомобилях, ждущих на другой улице.

На самого Бастьена-Тири, тринадцатого участника операции, возлагалась задача подать сигнал о приближении президентского кортежа. В восемь часов пять минут обе группы заняли исходные позиции. В сотне ярдов от трейлера Бастьен-Тири расхаживал на автобусной остановке все с той же газетой в руке, взмах последней служил сигналом для Сержа Бернье, командира группы снайперов, стоящего у трейлера. Те должны были открыть огонь по его приказу. Бургене де ла Токне сидел за рулем автомобиля, призванного отсечь вторую машину кортежа. Ватин Хромоногий, устроившись рядом, сжимал в руках ручной пулемет.

Когда щелкали предохранители винтовок у Пети-Кламара, кортеж генерала де Голля вырвался из интенсивного транспортного потока центра Парижа на более свободные проспекты окраины. Скорость машин достигла шестидесяти миль в час.

Увидев, что дорога впереди пуста, Франсуа Марру взглянул на часы и, спиной чувствуя нетерпение генерала, еще сильнее надавил на педаль газа. Оба мотоциклиста переместились в хвост кортежа. Де Голль не любил мерцания маячков. В таком порядке в восемь часов семнадцать минут кортеж въехал на проспект Дивизии Леклерка.

А в миле от них Бастьен-Тири пожинал плоды допущенного им серьезного просчета, о сути которого он узнал от полиции лишь шесть месяцев спустя. Готовя покушение, он воспользовался календарем, в котором указывалось, что 22 августа сумерки падали в 8.35, то есть кортеж де Голля появился бы в Пети-Кламар значительно раньше этого времени, даже с учетом задержки, как и произошло на самом деле. Но подполковник ВВС взял календарь 1961 года. 22 августа 1962 года сумерки упали в 8.10. Эти двадцать пять минут оказались решающими в истории Франции. В 8.18 Бастьен-Тири заметил кортеж, мчащийся по проспекту де-ла-Либерасьон со скоростью семьдесят миль в час, и отчаянно замахал газетой.

На другой стороне дороги, на сотню ярдов ближе к перекрестку, сквозь сгущающиеся сумерки Бернье вглядывался в едва различимую фигуру на автобусной остановке.

– Подполковник уже махнул газетой? – задал он риторический вопрос.

Слова едва успели слететь с его губ, как президентский кортеж поравнялся с автобусной остановкой.

– Огонь! – заорал Бернье.

Они начали стрелять, когда первый лимузин поравнялся с трейлером и помчался дальше. Двенадцать пуль попали в машину лишь благодаря меткости стрелков. Две из них угодили в колеса, и, хотя шины были самозаклеивающимися, внезапное падение давления привело к тому, что машина пошла юзом. Вот тут Франсуа Марру спас жизнь де Голлю.

Если признанный снайпер экс-легионер Варга стрелял по колесам, то остальные – по удаляющемуся заднему стеклу. Несколько пуль засело в багажнике, одна разбила заднее стекло, пролетев в двух-трех дюймах от головы президента. Сидевший впереди полковник де Буасье обернулся и крикнул тестю и теще: «Головы вниз!» Мадам де Голль легла головой на колени мужа. Генерал холодно бросил «Что, опять?» – и повернулся, чтобы посмотреть, что делается позади.

Марру, плавно сбрасывая скорость, выровнял машину, затем вновь вдавил в пол педаль газа. «Ситроен» рванулся к пересечению с проспектом дю Буа, на котором притаилась вторая группа боевиков ОАС. Лимузин с охранниками, целый и невредимый, не отставал от машины президента.

Учитывая скорость приближающихся автомобилей, Бургене де ла Токне, ждущий на проспекте дю Буа в машине с работающим двигателем, мог выбрать один из двух вариантов: выехать перед ними и погибнуть в неизбежном столкновении или появиться на дороге на полсекунды позже. Де ла Токне предпочел остаться в живых. «Ситроен» президента успел проскочить вперед, и машина оасовцев оказалась рядом с автомобилем охраны. Высунувшись по пояс из окна, Ватин опорожнил магазин ручного пулемета в заднее окно удаляющегося «ситроена», сквозь разбитое стекло которого виднелся характерный профиль генерала де Голля.

– Почему эти идиоты не отстреливаются? – проворчал генерал.

Джудер пытался выстрелить в Ватина, их разделяло не более десяти футов, но ему мешал водитель. Дюкре крикнул, чтобы тот не отставал от президентского лимузина, и через минуту машина оасовцев осталась позади. Оба мотоциклиста, вылетевшие на обочину после внезапного появления де ла Токне, также догнали лимузины. И кортеж в полном составе продолжил путь к базе французских ВВС Виллакоблу.

У оасовцев не было времени выяснять отношения. Бросив машины, использованные в операции, они расселись по трем автомобилям, предназначенным для отхода, и растворились во все более сгущающихся сумерках».

Признание террориста

В романе Форсайта все документально точно, за исключением имени террориста Ватина Хромоногого. На самом деле его звали Ватен. В феврале 1994 года в газете «Известия» появилась заметка о том, что «Шакал умер в Парагвае». В ней говорилось, что «в Парагвае в возрасте 71 года умер Жорж Ватен, пытавшийся убить президента Франции генерала Шарля де Голля… В 1963 году Ватен был заочно приговорен к смертной казни». В 1990 году он рассказал журналистам, что по первоначальному плану де Голля хотели похитить, передать в руки военного трибунала и только затем казнить. Но автомобиль появился раньше, чем заговорщики были готовы, и они стали стрелять.

Ватен бежал в Швейцарию. Полиция его арестовала, но не выдала Франции, поскольку по закону Швейцария не выдает преступника, если ему грозит смертная казнь. Его выслали в Испанию, откуда он перебрался в Латинскую Америку.

После этого неудавшегося покушения на де Голля было совершено еще несколько, все они, к счастью, не достигли своей цели.

МАО ЦЗЭДУН (1893–1976),
коммунистический китайский лидер, Председатель КНР

Один из создателей коммунистической партии Китая в 1921 году. Долгие годы возглавлял борьбу против законного гоминьдановского правительства, воевал с японскими оккупантами, боролся с собственными противниками внутри партии. Со многими боевыми соратниками жестоко расправился – одни оказались в лагерях, другие были казнены. Благодаря хитрости, жестокости и упорству, Мао удалось одолеть своих противников и стать в конце концов единовластным партийным лидером, а с 1949 года главой провозглашенного тогда огромного государства – Председателем Китайской Народной Республики. Своей целью он поставил построение социализма с китайской спецификой. К известному ряду портретов – Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина – он добавил свой собственный, и все стали изучать идеи Мао Цзэдуна. По всему Китаю вождю, или, как его здесь называли, «великому кормчему», еще при жизни были воздвигнуты памятники и монументы, а в Пекине после его смерти возвели грандиозный мавзолей, где Мао Цзэдун и покоится ныне. Его труды изучали и изучают и стар и млад, а изречения повторяли как заклинания.

Словом, это был культ наделенного абсолютной властью правителя, а точнее сказать, диктатора, под стать древнекитайским деспотам.

Из биографии: родители, семья, судьба

Родился Мао Цзэдун в семье зажиточного крестьянина в деревне Шаошань провинции Хэнань. У отца был глинобитный дом с соломенной крышей, в окнах вместо стекол бумага, которую при сильном ветре разрывало в клочки. Тем не менее отец мог нанять батраков для обработки земли и уборки урожая.

С 1920 года Мао Цзэдун стал марксистом, а через год – одним из основателей компартии. У него было два сына – Мао Аньцин и Мао Аньин, оба от его жены Ян Кайхой, казненной гоминьдановцами в 1930 году за отказ выдать своего мужа, хотя он в то время был уже женат на Хэ Цзичжэнь. После гибели матери мальчики добрались до Шанхая, бродяжничали и чудом выжили. У Мао Аньцина от побоев в полиции повредилась психика. Лишь через несколько лет отец нашел обоих своих сыновей и послал их учиться в Советский Союз.

Когда началась война в Корее, в 1951 году, старший из сыновей, Аньин, отправился на фронт, погиб во время бомбежки. Младший же стал переводчиком и работал в отделе пропаганды ЦК КПК. Он страдал временами психическим расстройством и часто лечился. В конце концов врачи установили, что у него шизофрения. Во время пребывания в больнице он жил в отдельном домике, за ним ухаживала медсестра. Они полюбили друг друга, но семья Мао, его четвертая жена, Цзян Цин, выбрала ему другую невесту.

Что касается Цзян Цин – последней жены Мао Цзэдуна, то она известна была своей жестокостью и грубостью, а также тем, что любила соблазнять мужчин. Отличалась коварством и была интриганкой. Кончила она как главарь «банды четырех» – после смерти мужа была арестована и осуждена.

Когда-то Цзян Цин была актрисой в Шанхае. В 1937 году она появилась в Яньане – опорной базе коммунистов – и поселилась у Мао Цзэдуна. Она была на двадцать лет моложе его. Сцену бросила и стала работать в отделе пропаганды, но ее бесцеремонное поведение вынудило Мао заставить ее подать в отставку. Позже, после образования КНР, он пристроил ее в министерство культуры – заместителем министра по кинопрокату, поскольку она любила кино. Но и тут она не ужилась. Тогда он сделал ее своей секретаршей.

Нелепые обвинения

У Цзян Цин было слабое здоровье, и ей часто приходилось прибегать к услугам своего личного врача Сю Тао. Она сделала его жизнь невыносимой. Как разъяренная тигрица, набрасывалась на несчастного доктора по любому поводу. Дошло до того, что в 1954 году объявила его чуть ли не врагом народа. Обвинения, выдвинутые ею, были совершенно нелепыми. Ей, например, казалось, что, когда она просит доктора задернуть шторы, он умышленно делает это медленно. В результате яркое солнце слепит ей глаза, отчего зрение ухудшается. В числе обвинений было и такое: мол, врач преднамеренно понижал температуру воздуха в комнате, чтобы она простудилась. Эти абсурдные обвинения возмутили даже самого Мао Цзэдуна, и он вступился за несчастного доктора. Однако и после этого Цзян Цин не унималась, а обвинила Сю Тао в развращении одной из служанок. Нашелся и свидетель якобы развратных действий доктора – телохранитель Цзян Цин. Но и этот номер у нее не прошел. Тогда она избрала другой способ поиздеваться – поручила Сю Тао отбирать для нее фильмы, которые успокаивали бы ее нервную систему и улучшали сон. Если же его выбор ей не нравился, она заявляла, что доктор хотел с помощью изощренных пыток свести ее с ума. На просьбу врача освободить его от этой обязанности, так как в киноискусстве он полный профан, Цзян Цин заявила, что просмотр кино – прекрасное средство от неврастении и, следовательно, выбирать кинофильмы должен именно врач.

Подозрительный Мао

Но и сам Мао Цзэдун был мнителен и болезненно подозрителен. Много лет у него служил парикмахер Ван Хой по прозвищу Большая Борода. И вот этот, можно сказать, проверенный и преданный человек был обвинен в том, что намеревался убить Мао с помощью бритвы. Мао Цзэдун вызвал брадобрея, который стриг и брил его чуть ли не три десятка лет, и предложил тому во всем сознаться. И действительно, тот бросился на колени и со слезами на глазах признался, что собирался убить вождя. «Тогда почему ты этого еще не сделал?» – спросил Мао. Ван Хой ответил, что ждал прихода гоминьдановских войск. «Но если бы они пришли, – сказал Мао, – то убили бы меня и без твоей помощи». Мао потребовал, чтобы Ван Хой рассказал всю правду, и тот поведал, что во время допросов следователи лишали его сна в течение нескольких суток и вынудили возвести на самого себя напраслину, признаться в заговоре против Мао. А так как Мао Цзэдун панически боялся допускать к своему лицу нового человека с острой бритвой, он, убедившись, что Ван Хой предан ему как собака, без боязни вернул брадобрея.

О нравах, царивших в окружении вождя, говорит и то, что его покои прослушивались. Мао случайно узнал об этом, вызвал начальника охраны, секретарей и устроил всем головомойку. Тогда, чтобы успокоить «кормчего», ему стали внушать, что его, мол, прослушивали, дабы собрать материал для истории партии. На что вождь прорычал: «Так что, на меня уже собирают материал, чтобы очернить, как Хрущев очернил Сталина?!» И приказал немедленно демонтировать подслушивающие устройства, а магнитофонные ленты сжечь. Он, конечно, понимал, что приказ о прослушивании мог исходить только от руководителей самого высокого уровня, а мелкие сошки тут ни при чем. После этого он стал еще более подозрительным и не доверял даже самым близким в своем окружении, тем, кто служил ему долгие годы. Ему чудились заговоры. Он считал, что его хотят убить или извести. Заставлял проверять пищу и даже выписал для этого консультантов из Советского Союза. Однажды ему показалось, что его плавательный бассейн отравлен. В другой раз померещилось, что лихорадка, которой он заболел, вызвана ядом, пропитавшим гостевой дом, где он остановился.

Из-за его подозрительности нередко страдали невинные. Так было в политике, так же было и в его личной жизни. Безо всяких колебаний он избавлялся от людей, которые, как ему казалось, не так на него посмотрели или не так что-то сказали.

Нет сомнения, Мао Цзэдун обладал выдающимися способностями коварного политического интригана. Он создал режим под стать своему характеру и представлениям о том, каким должно быть будущее Китая – страны, где восторжествует коммунистический рай. Самому ему не трудно было это вообразить, поскольку он уже жил в этом самом раю.

Болезнь и смерть

Долгое время Мао Цзэдуна лечили от болезни Паркинсона. Диагноз этот оказался ошибочным. У него обнаружили редкую и неизлечимую болезнь – амиотрофический латеральный склероз, поражающий в основном двигательные центры спинного мозга и приводящий к параличу отдельных органов. Он перенес три инфаркта и умер в полночь 9 сентября 1976 года.