Текст книги "Не говорите с луной"

Автор книги: Роман Лерони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

– По машинам!!! – скомандовал Александр, смотря прямо на приближающегося майора. Супрун застыл на полушаге, затем быстро развернулся и побежал к бронетранспортёру, который оседлали его бородачи.

Александру оставалось только протянуть руки, чтобы их подхватили бойцы и втянули своего командира на раскалённую броню БМП.

– Давай, Зинатулин! Жми на всю катушку, боец! Иначе следом побежишь! По–йе–хали!!!

К пограничной заставе добрались за полтора часа. Дорога была тяжёлой. Ранняя весна быстро растопила огромное количество снега, и он тяжёлыми, скрученными в грязные жгуты талой воды, ручьями и потоками скатился в Пяндж, размывая и смывая всё на своём пути. Сейчас земля немного подсохла, и по дорогам можно было бы передвигаться и на автомобилях, если бы не рваные и глубокие рвы от промоин. Боевые машины пехоты преодолевали эти препятствия на полном ходу, где по краю, а где форсируя, как противотанковый ров. С бронетранспортёром было хуже. Один раз машина едва не скатилась в глубокий овраг, когда подмытая дорога сползла под правыми колёсами. Бородачи Супруна, и сам майор, горохом посыпались на склон, чтобы не быть раздавленными бронёй, если бы БТР пошёл кубарем. Водителю удалось повернуть машину по скольжению, но самостоятельно выехать тяжёлая машина не смогла. Она загребала всеми восьмью колёсами, но рассыпчатый гравий перемешанный с влажной глиной усадил БТР на днище. Пришлось разгружать всю броню и в два троса вытягивать засевший броневик.

Когда выехали на участок, где разбитая непогодой и тяжёлой бронетехникой, дорога выходила почти к самой реке Пяндж, и она катила свои грязные, рокочущие и бурные воды в каких–то ста метрах от дороги, путь преградила глубокая промоина. Утром, когда ехали на базу снабжения, эту промоину преодолели в самом широком месте, просто «прыгнув» «четыреста второй» на противоположный скат оврага. «Бэха», забуксовав, прогрызла траками себе и другой технике выезд. Но на обратном пути этот приём было сложно повторить, даже при условии, что снова придётся разгрузить всю технику и снять десант. Берега Пянджа здесь были из нестойкого грунта, грязи и гравия, вынесенного

к реке дождевыми потоками и талыми водами с близких горных склонов. И пока он был хотя бы немного влажным, осыпался даже под человеческим весом, не говоря уже о тоннах боевой техники… Пару недель хорошего зноя и покрытие дороги не будет уступать по прочности железобетону.

Сазонова пришлось вытаскивать из промоины, когда он решил разведать ситуацию самостоятельно, пройдясь по самому краю оврага. От выбитого утром проезда не осталось и следа, и само препятствие стало шире.

Отплевавшись песком, старший лейтенант улыбнулся:

– Рвать надо! Не впервой. Дашь старшину?

– Костюк!

Старшина примчал сразу.

– Костюк, поступаешь в полное распоряжение старшего лейтенанта Сазонова.

– Есть, товарищ командир.

– Серёга, программа следующая, – обращаясь к солдату, начал начальник заставы, – аккуратно, тихонько разносишь к еб…ям эту яму, чтобы мы могли проехать. С тобой пойдут два моих бойца, Лазаренко и Талаведин. Они подстрахуют тебя, если вдруг засыплет. Действуй! А мы пока задком за сопочку двинем, чтобы каким булыжником не получить по черепу.

Сухой, бездымный взрыв расплющил овраг. Резкий треск, отразившись от каменистого склона близкого холма, расплескался по бурной поверхности реки, утонув в рокоте воды.

– Чем это ты так? – спросил Костюка Александр, когда солдат сматывал катушку с проводами от детонатора.

– За зиму с той стороны по нам мин накидали. Соточки (имеется ввиду диаметр мин, близкий к 100 мм). Я насобирал неразорвавшиеся – завязли в глубоком снегу. Вот и использую в качестве подрывных средств. Свои мины курочить не хочется.

Взяв хороший разгон, по тому месту где только–что был глубокий овраг, первым прошла «четыреста вторая», правда, без десанта и Залобова. Ефрейтор провалился в беспамятство сразу после того, как ему вкатили тюбик промедола. Его бережно переносили в плащ–палатке бойцы отделения под присмотром Сазонова. Проезжая по сырому пятну рыхлого грунта. БМП стала проседать. Зинатулин же не стал ускоряться, а, наоборот, замедлил ход – этот механик–водитель всё больше и больше нравился Левченко. Когда оседание прекратилось, машина ещё пару раз дала взад–вперёд, утрамбовывая колею. Остальная броня, уже груженная скарбом и людьми, прошла без каких–либо проблем.

Под конец пути «Четыреста вторая» долго взбиралась по дороге на довольно крутой глинистый холм, натужно рыча мощным двигателем, и обдавая сидящих на броне бойцов густым сизым дымом выхлопа. Когда утиный, тяжёлый нос БМП вывесился и покачался на вершине, проваливаясь затем на не менее крутой спуск, в небольшой низине открылась взгляду, запертая с трёх сторон такими же крутыми холмами, база N2‑й пограничной заставы. С пяток глиняных строений с покатыми стенами, окружённых по периметру низенькими, почти размытыми дождями, дувалами, окопами и капонирами, в которых стояли один БРДМ и БМП. КПП заставы состоял из шлагбаума – выкрашенной красными и зелёными полосками кривой жерди, и поста, «грибка», под которым, укрываясь от палящего солнца, стоял боец при оружии, в маскировочном комбинезоне разведчика и фуражке с зелёной тульей на голове.

– Открывай, Соткин! – крикнул Сазонов, едва они подкатили к шлагбауму. Жердь тотчас взлетела вверх, освобождённая от привязи, и подброшенная привязанным в качестве противовеса негодным катком от БМП. – Позови Ванькина. У нас «сотый».

Офицеры соскочили с брони у КПП, и машины поехали дальше, вглубь территории заставы, где остановились, и солдаты тут же начали разгрузку, не дожидаясь команды.

– Вот мы и дома, Саня, – обведя рукой вокруг, сказал Сазонов. – Ни цветущих садиков, ни плаца, ни беленных бордюрчиков и стен. Всё как есть натуральное. Принимай. Теперь это и твоё, и моё хозяйство.

Стоящий на КПП солдат, коротко переговорив с кем–то по портативной рации, подошёл к офицерам.

– Командир, Санькин и Андреев будут минут через двадцать. Уже вышли с «Четвёртого».

– Хорошо, Соткин. Иди на пост. Когда сменяешься?

– В двадцать ноль–ноль.

– Не торопись с отбоем. Ты будешь нужен сегодня вечером. Коротко кивнув, солдат вернулся в тень под «грибок». Офицеры прошли немного дальше по территории. Из группы солдат, занимающихся разгрузкой техники, неся в одной руке свою тяжёлую парашютную сумку, а другой непрерывно отряхиваясь, выкатился горошком миниатюрный и гладкий майор Супрун, сразу направляясь к Сазонову и Левченко.

– Из всех достопримечательностей могу отметить вот эти две шелковицы, – проводил экскурсию Виталий, указывая на два огромных старых дерева, раскинувших свои густые и невероятно широкие кроны сразу над двумя небольшими строениями. – Справа от них наши апартаменты, слева склад с имуществом. Не знаю, сколько лет этим деревьям, но плодоносят они щедро! Собираем ягоды, делаем компоты и джем. Наш Крошка умеет так, что можно съесть не только с пальцами, но и по локоть. Уверяю тебя. Одно неудобство: когда ягоды поспевают от ос и шершней спасу нет! Бьют жалом при любом удобно случае! Меня раз тридцать прошлым летом ужалили… Напротив казарма. Рядом с ней ледник. Потихоньку за зиму натаскиваем лёд, потом храним там скоропортящиеся продукты. В жаркие ночи можно затянуть в казарму глыбу. Тает, вода высыхает, но немного прохладно. Иначе бойцы не высыпаются.

– А кухня, столовая?

– Ну, о таком комфорте мы и не мечтаем. Едим в казарме. Там столы стоят и скамьи. Кухня немного дальше, за шелковицами. Две полевых

тазика (армейская полевая кухня на одноосном автомобильном прицепе) я приказал вкопать, а сверху натянуть брезент. Крошке нравится. Тени от деревьев хватает и там.

– Вкопал–то зачем? Неудобно же повару.

– Ничего, не жалуется. Да, понимаешь ли, какое дело: как не обстреляют нас – обязательно какой–то гад поцелит в кухню. Пока был у нас Артемьев, так он лудил дыры. А когда дембельнулся, я решил не рисковать.

–

Понятно.

Наконец подошёл Супрун.

– Ну как, осваиваетесь, Александр Николаевич? Ничего здесь, уютно. Правда, Виталий Семёнович? Вместо ответа, насупившись, Сазонов задал вопрос:

– Чего тебе надо, майор?

– Не ласковый ты, Сазонов, – снова, как и прежде неприятно и хищно, улыбнулся Супрун.

– Не баба, чтобы тебя ласкать.

– Я, собственно, решил отвлечь вас по какому делу. – Он бросил к ногам офицеров сумку. – Это подарки от комбрига и Управления.

– Надеюсь, что там, – указывая взглядом на сумку в пыли, сказал начальник заставы, – есть хоть что–то из того, что я прошу уже больше года.

– Не знаю, – небрежно отмахнулся майор. – Мне сказано передать лично в руки – я передал. Накладные в сумке. Распишитесь – мне отдадите.

– Хорошо, – пресно произнёс Сазонов, и, присев, открыл сумку. Он немного покопошился, и достал портативную рацию и чехол с ПНВ (прибор ночного видения). – И так: десяток раций «моторола», семь запасных аккумуляторов к ним, и только пять зарядных устройств. Пять ПНВ, с одной лишь зарядкой. Не кажется ли тебе, майор, что чего–то не хватает?

– Чего? – спросил Супрун. Александр, заметил, как сжался майор, напрягся, как пружина, готовый в любой момент дать отпор.

– Должно быть двенадцать раций, в коробках, с запасными аккумуляторами и зарядными устройствами каждая. Я не вижу ни одного целого комплекта. И ПНВ должно быть семь, и, заметь, майор, каждая с аккумуляторами и зарядками.

– Ты на что намекаешь, ох…ий старлей?

– Ни на что стороннее, майор, а говорю, что всё, что ты привёз – фуфель!

– Да пошёл ты на…й, сраный летёха! – не выдержал майор.

– Я, майор, даже не буду заглядывать в накладные, так как знаю, что там вписаны полные комплекты. Мы уже с тобой обсуждали, что я не буду подписывать твои подъё…ки! Забыл?

– Это ты забылся, гондон! – сделал шаг к Сазонову Супрун. – Сидел здесь безвылазно, выб…док, год, и ещё года два будешь торчать. Ума не наберёшься – за Кадаевым пойдёшь!..

Сазонов побледнел и заскрежетал зубами. Александр успел его схватить и удержать в каких–то сантиметрах от коротыша–майора.

– Тихо, Веталь! Тихо!.. Ты чего? Бойцы же смотрят!

– Во–во! Успокой этого зарвавшегося старлея, товарищ Левченко, пока я его тут не пристрелил, – шипел под руку Супрун.

Сазонов ещё пару раз дёрнулся, стараясь освободиться от объятий Александра, но тот не мог позволить того, что могло произойти. Рядом плотной стенкой, словно неоткуда, выросли высокие фигуры «арабов».

– Проблемы, Лунатик? – тихо спросил один из них.

– Нет. Всё нормально. У старлея сегодня приступ забывчивости. С тяжёлыми последствиями. Можешь не подписывать, стукач, но ПНВ нужны сегодня будут Левченко. И если всё пойдёт говном по горке, старлей, обещаю: трибунал тебе будет лучшим подарком.

– Я подпишу, – сказал Александр.

– Не понял, – сказал майор. – Не расслышал я что–то…

– Я подпишу, товарищ майор, – повторил Александр.

– Сразу видно, что умный человек – жизнью ученный. Мне насрать, кто подпишет – главное, чтобы было подписано.

– Подпишу при условии.

Майор от неожиданности даже застыл. Затем стянул очки с лица, оголяя свои выбеленные глаза.

– Условии?

– Я не внятно сказал? – спросил Александр, освобождая из своих объятий начальника заставы и отодвигая того за свою спину. – Да, условии, товарищ майор.

– Снова на руках носить духов? Скажи куда.

Бородачи осклабились широкими хищными улыбками. Александр наклонился и достал из сумки листки с накладными, затем протянул руку и выхватил из нагрудного кармана майора ручку.

– Нет, без цирка майор.

– Цирка? – переспросил Супрун, подступая на шаг ближе к Левченко.

– У тебя что–то со слухом, товарищ майор?

– Ты не гунди, Александр Николаевич, а давай свои условия, б…ть! А то я смотрю, что вам насрать, что перед вами майор.

– Нисколько! – улыбнулся Александр. – Условие простое: на базе хозяин и бог начальник заставы. Вы со своими душманами делаете лишь то, что разрешает начальник заставы. И убери своих небритых арабов с глаз – солдаты волнуются.

– Хм! – весело ухмыльнулся Супрун. – Не так всё и сложно. Ты врождённый дипломат, Александр Николаевич. Тебе это никто не говорил?

– Бывало. Спину, майор!

Супрун развернулся, подставляя спину. Положив на неё листки с накладными, Александр без старания, бегло поставил свои подписи под десятком граф.

– Точку будем ставить, товарищ майор? Чтобы кровью скрепить наш договор, а? – Александр занёс руку с ручкой, но майор испуганно выскользнул, резко оборачиваясь на офицеров.

– Ну, тебя нахрен, Александр Николаевич! Тебе хочется устроить тут побоище. Мои бойцы в пять минут положат…

– Не прыгай, майор… Ты получил то, что хотел. Выполняй уговор.

– Я за этим и пришёл. – Супрун сменил гнев на ласку. – Виталий Семёнович, вы не будете против, если я до ночи займу твои палаты?

– Я уже там не один. Занимай «ленинскую» в казарме. Тесно, но поместитесь.

– А покормить моих людей можно?

– Приму готовку у повара и скажу, чтобы вам принесли.

– Отлично! – Майор был доволен. – А вы, Александр Николаевич, когда освободитесь, зайдите ко мне. Надо обговорить детали. На том и разошлись.

– Зря ты ему уступаешь, Саня. Лунатику надо давать отпор сразу! Эта сволочь подведёт тебя под плаху в любом случае, подписываешься ты под его делишки или нет.

– Я не думаю, Веталь, что то, как это решаешь ты – помогает делу. Видел его бугаёв? Поставят раком, вые…т, а затем пристрелят в затылок.

– Не, эти уроды руки таким пачкать не будут. Будь уверен, что все они офицеры. Спецназ. Ночью уйдут говно сеять на ту сторону. Для грязной работы у него другие трутни есть. Две недели назад притащил их сюда. Жрут, срут, пьянствуют и занимают койки бойцов. Пацаны спят в броне, в боксах.

– А это уже херня…

Прежде, чем зайти в «ленинскую» комнату, находящуюся сразу напротив от входа в казарму, Александр прошёл в спальное помещение для личного состава. Перемещаясь, он наклонял голову вбок, чтобы не биться о низкий потолок, а в дверные проёмы ему приходилось протискиваться, низко наклоняясь. В спальне, сидя прямо на полу, солдаты принимали пищу. Стук ложек по котелкам, торопливое чавканье и довольное сопение нескольких человек – вот и все звуки, что наполняли небольшую комнату.

При виде входящего человека, солдаты торопливо встали на ноги.

– Сидите–сидите, – остановил им Александр. – Продолжайте приём пищи.

Лавки и столы, о которых говорил Сазонов, имелись, но они стояли, аккуратно разобранные, у стен. Также не было коек. Постель, матрасы, старательно застеленные чистыми одеялами, двумя рядами лежали на дощатом, чисто вымытом полу. Едкие для глаз солнечные лучи рассыпались ослепительными ореолами на белых, чистых наволочках. Возле каждого спального места стояла прикроватная тумбочка. С торца помещения было два высоких, узких окна, между которыми в картонной рамочке, оттопыриваясь довольством, сияло лицо Президента России. В противоположных углах, между горшков с ухоженными комнатными цветами, были прибиты книжные полки, сплошь забитые затасканными книгами. Одна из широких стен также была с тремя высокими и узкими окнами. По разности цвета побелки было видно, что раньше окна были гораздо шире. К аппетитному запаху плова примешивался густой, вязкий дух свежей побелки.

– Кто старший, бойцы?

Встал высокий чернявый солдат, вытирая руки о висящие полы полевой куртки.

– Я, товарищ старший лейтенант! Сержант Колыба.

– Зовут–то тебя как, Колыба?

– Панасом кличут. Ребята называют Паном.

– Спасибо, Пан. Я ваш новый ротный, старший лейтенант Левченко Александр Николаевич.

– Есть будете, Александр Николаевич? – спросил один из сидящих бойцов, протягивая котелок, с торчащей в нём ложкой и положенным сверху ломтем лепёшки.

– Спасибо, боец. Я поем вместе с начальником заставы. Он раньше вас меня пригласил. Неудобно отказывать.

– Жаль, – вздохнул боец. – Рассказали бы, как вам удалось обрулить хачиков на базе.

– В другой раз, солдат. Обязательно. Пан, я зашёл к вам, чтобы по

смотреть, как живёте здесь. Колыба довольно улыбнулся, блестящими от жира губами.

– Да хорошо живём, товарищ командир!

– Кормят как?

– Да, как? – окинув светлым взглядом товарищей, ответил сержант.

– Неплохо, товарищ командир! Не жалуемся. А благодаря вам и лучше.

Солдаты засмеялись. Несомненно, что они уже передали друг другу историю, которая произошла на базе снабжения.

– А чего же на полу едите?

– Так безопаснее, товарищ командир. Мы и спим на полу. Если обстреляют – стенка прикроет нас, – сержант указал на стену с окнами.

– У нас, товарищ командир, развитая половая жизнь! Солдаты засмеялись снова.

– Не «развитая», сержант, а «полноценная».

– Пусть будет «полноценная», товарищ командир.

– Проветрить бы не мешало.

– Это ночью, товарищ командир. Сейчас в открытые окна жар влезет. А душно от побелки. Вот, – Колыба указал на стену, слева от стоящего Левченко. – Сегодня замазывал и белил. Этой ночью две пули ударили. Пробили стенку и выпали на нас.

Повернув голову, Александр увидел два больших и сырых тёмных пятна на беленной стене.

– Ты откуда будешь, сержант? Фамилия у тебя не русская.

– Да русский я! – широко улыбнулся Колыба. – Из донских. Тут нас целое землячество. Больше половины взвода. А вы?..

– Родители у меня из Украины. Хохол я.

– О! – довольно воскликнул солдат. – В нашем землячестве прибыло! Левченко раскрыл сумку, с которой зашёл в казарму.

– Я тут по случаю своего прибытия кое–что прихватил для вас. Только, Пан, уговор: за всё отвечаешь ты лично!

– Не проблема, товарищ командир.

Александр достал несколько стопок газет и журналов.

– Что–то прикупил в Ашгабаде, что–то в Москве. В Ашгабаде позавчера – они посвежее. Из столицы – всё недельной давности.

Нервно и с силой вытерев руки ещё раз о куртку, Сержант бережно и с трепетом принял прессу.

– Извините, товарищи бойцы. Было больше, но пришлось в бригаде делиться.

– Ничего, – сказал кто–то, провожая голодными глазами сержанта, который поспешил к своей тумбочке, чтобы там сложить подарки. – Чай тоже люди русские, за словом родным соскучились. Спасибо, товарищ старший лейтенант.

Бойцы дружно поднялись со своих мест, также хором протягивая руки.

– Это не всё! – остановил их Левченко, доставая коробку из плотного и прочного картона, на которой было написано «Маяк». – Это приёмник. Искал самый мощный. Вот, посоветовали этот.

Он приоткрыл коробку и передал солдатам. Они, медленно, словно снаряжённую мину, передавали друг другу транзисторный приёмник, едва дыша. Никто ничего не говорил. Саша достал пакет с батарейками.

– Прихватил в Москве, на всякий случай, два комплекта перезаряжаемых аккумуляторов к нему.

– Ну, млин! Заживём мужики, – выдохнул кто–то с восхищением. – А то я уже думал, что пора бараном мычать!

– Если не хватит мощности, можно будет прикрутить свою антенку и выкинуть её на мачту радиосвязи, – посоветовал Александр.

– Не беспокойтесь, товарищ старший лейтенант, приладим!

– Ещё прикупил шесть банок сельди. Тихоокеанской. Но, я передам её повару. Завтра поужинаем.

– А чего ж завтра? – едва не захлёбываясь слюной, пролепетал один из солдат, вперившись в офицера широкими от изумления глазами.

– У меня сегодня вечером выход, – ответил Александр.

– С крокодилами этого Лунатика? – не стесняясь спросил Колыба.

– С кем, сержант?

– Да, с этими… архаровцами 42, что притащил с сбой две недели назад майор…

– Вот, что, сержант Колыба, обещаю, что со своими делами разберусь сам. Это раз…

– Виноват, товарищ командир, – подтянулся сержант, все остальные опустили глаза.

– Он мне также неприятен, как и вам. Это два. А на третье – он не Лунатик, а товарищ майор. Майор, Колыба, а не х… собачий. Это ему позволяет нас всех нанизать на х… и крутить, и жарить, там, как шашлык. Ты этого хочешь?

– Никак нет, товарищ командир!..

– Ещё раз услышу, – предупредил Александр, – узнаете теневую сторону моей доброты.

– Всё понятно, товарищ командир.

– Ладно. Продолжайте приём пищи. Поговорим позже.

Он уже протискивался в низенький дверной проём, когда услышал вопрос, заданный чьим–то неуверенным голосом:

– Товарищ старший лейтенант, вы бы хоть баночку показали…

Архаровец – беспутный, отчаянный человек, хулиган, разбойник, бандит, головорез (когда–то были сексоты (секретные сотрудники, агенты) Московского жандармского управления при обер–полицмейстере Н. П. Архарове, начало XX в).

Речь шла о той самой тихоокеанской сельди пряного посола, что оттягивала плечо, тяжёлыми жестяными банками лёжа в уже практически пустой сумке.

– Колыба!

– Да, товарищ командир! – голова солдата протиснулась в проём. Александр протянул ему сумку.

– Держи. Сам передашь повару. Пусть на лёд кинет. Ещё вздуются банки в такую жару. Сумку отнесёшь в мою комнату.

– Будет сделано, товарищ командир.

И уже держась за ручку дверей «ленинской» комнаты, спросил, не глядя на сержанта.

– Скажи мне, Колыба, Панас: а почему нет дневального?

Солдат вскинул брови и неопределённо пожал плечами.

– Так, это… У нас отродясь его не было… Как бы…

– Я не знаю, Колыба, в какой ты армии служил до меня. Но с сегодняшнего дня, ты служишь в российской армии, по Уставу Советской армии. И если через пять минут не будет дневального при оружии на тумбочке на этом месте… Колыба, будем все учить Устав хором. Вместо радио. Чур, я дирижирую. Ты меня понял. Кстати, радио разрешаю сегодня на всю ночь. Затем… до нуля часов ежедневно.

Что ответил растерянный сержант для Александра было уже не важно. Он плотно закрыл за собой дверь, войдя в «ленинскую» комнату.

Помещение было совсем маленьким. Когда–то оно действительно называлось «Ленинской комнатой», обязательной в казармах каждой роты в частях советской армии. СА 43 не стало, а помещения остались. Теперь они именовались «комнатами проведения воспитательных занятий». КПВЗ – если сокращённо, у личного состава было ещё короче

– КПЗ 44. Но в большинстве частей их называли, как и прежде, «ленинскими». На N2‑й заставе она занимала лоскут площади чуть больше десяти квадратных метров, примерно, три на четыре метра. Одно окно, такое же узкое, почти как бойница, разрезало душное пространство по

СА (аббр. сокращение) – советская армия.

КПЗ (аббр. сокращение) – идентично камере предварительного заключения.

лосатым лучом света, напитанного шевелящейся взвешенной пылью и вьющимися клубами табачного дыма. Остро пахло заношенной кожей, человеческим потом, ружейной смазкой и едким табачным дымом.

Короткий стол стоял в середине, окружённый по периметру, ладно пригнанными друг к другу скамьями, установленными прямо в стены. На них сидели в разных позах девять человек в помятых мабутах, «афганках». Куртки были распахнуты и торсы людей военных пестрили десантными тельниками. Десятым, примостился майор Супрун. Вся «десятка» молча и увлечённо занималась всего двумя делами: курили и лузгали семечки, заплевав кожурой и стол, и пол, и самих себя. В другой части комнаты, спокойно и неподвижно, плотно прижавшись друг к другу, на расстеленном брезенте, вповалку спали «арабы». Свои карабины они не выпускали из рук.

На стенах комнаты, кроме стенда для стенгазет, с какими–то выгоревшими лоскутами старой бумаги, плотно были развешены шинели, бушлаты и ватники. На приделанной почти к самому потолку, полке были сложены противогазы в сумках и ещё какие–то свёртки с имуществом роты.

– Товарищ майор, старший лейтенант Левченко по вашему приказу прибыл, – доложил Александр, как только зашёл в «ленинку». – Разрешите присесть?

– Службу тянет, сука, – процедил сквозь зубы один из бойцов, сидевший рядом с Супруном.

– Рот закрой, Шевалье! – гаркнул во всё горло майор, не глядя на сказавшего, и нисколько не смущаясь от того, что своим криком может разбудить спящих. – Заходи, старший лейтенант, присаживайся. Надеюсь, что тебе понятно, что сказанное – что к тебе не относится?

– Зачем звали?

– Да, я, Александр Николаевич, по поводу нашего общего дела. Мы говорили об этом на базе бригады…

– Я помню, о чём мы говорили.

– Да, конечно. Я ни на что не намекаю. – Майор снова неприятно улыбнулся, и встал на ноги, потягиваясь. – Вот, решил тебя познакомить с моими ребятами, с которыми пойдёшь сегодня в поиск.

Никто из сидящих на лавках даже ухом не повёл в сторону Александра, словно всё происходящее их не касалось. Они, как и прежде, молча курили и плевались шелухой от семечек.

– Кто есть кто? – сухо спросил он. Его раздражала не сколько наглая надменность бойцов, их демонстративная развязность, сколько причёски. Все были нестрижены и нечёсаны. У того, кого назвали Шевалье, копна кучерявых немытых волос выглядела, как видавшая виды мочалка. И у остальных сальные локоны спадали на уши. Подворотнички были неприятного чёрного цвета от старой грязи. Неизвестно когда они вообще подшивались, и как давно мылись.

– Толковые ребята, – отрекомендовал своих людей Супрун. – Дело своё знают тонко.

– Я спросил имена и звания, – уточнил Александр.

– Обойдёмся без подробностей, Александр Николаевич, – поморщился Супрун. – Они относятся к моему ведомству. Сам понимаешь, что… Надо без имён, короче. Все сверхсрочники. Кто по второму разу подписал контракт, кто по третьему. Эти края знают, как свою жизнь. Не подведут.

– Когда они поступают в моё распоряжение?

Майор осмотрел своих бойцов и неопределённо фыркнул.

– Да, хоть сейчас!

– Сейчас?

– Да!

– И они мне подчиняются полностью, без каких–либо оговорок?

– Кроме того, что ты не должен выпытывать их имена и звания.

– Я понял, товарищ майор. Могу приступать? Супрун ещё раз посмотрел на своих людей и ехидно улыбнулся.

–

Можете, товарищ старший лейтенант.

Александр поднялся со своего места.

– Дневальный!

На его крик открылась дверь и вошёл рядовой Зинатулин. Он был с автоматом, с примкнутым штыком, и стальным шлемом, притороченном к поясному ремню. Всё дополняла набитая патронными рожками и гранатами разгрузка.

– Дневальный рядовой Зинатулин, товарищ старший лейтенант, прибыл по вашему приказанию.

– Заступил в наряд, Зинатулин?

– Так точно, товарищ старший лейтенант, – вытянулся по стойке «смирно» солдат.

– Хорошо, рядовой Зинатулин. Приём пищи личный состав роты закончил?

– Да, уже поели. Занимаются уборкой. Происшествий нет.

– Вот, что Зинатулин. Передай дежурному по роте, чтобы отставили уборку. Глаза рядового округлились.

– Так, товарищ старший лейтенант… У нас нет дежурного по роте.

– Как это так, Зинатулин: дневальный по роте есть, а дежурного нет? Давай–ка, боец, быстро и расторопно организуешь мне дежурного по роте. Это будет для тебя первым шагом на пути к сержантским лычкам.

Лицо солдата вытянулось от изумления и растерянности. Он развёл руками и так остался стоять, не зная, как поступить дальше.

– В чём дело, Зинатулин? Тебе не ясна поставленная командиром боевая задача?

– Есть! – словно очнувшись. – То есть… Ясна задача, товарищ старший лейтенант.

– Вот и действуй, дневальный…

Развернувшись «кругом», боец проскользнул в двери, и все услышали его громкий, протяжный крик:

– Дежурного по роте к командиру роты!!!

Такая находчивость солдата заставила Александра улыбнуться. Из Зинатулина должен получиться хороший сержант. Несмотря на свою необразованность этот малый быстро сообразил, что такое делегирование полномочий. Саша также успел заметить, как улыбнулись майор Супрун, и якобы спящие «арабы». Сверхсрочники, с прежним безразличием ко всему происходящему, продолжали отплёвываться шелухой от семечек.

Через минуту грохота беготни за дверьми «ленинки», чьего–то торопливого и испуганного перешёптывания, в дверях возник старшина Костюк, поправляя грязную и помятую, красную повязку на руке. Сквозь грязь можно было прочитать «ДЕЖ. РОТЫ».

– Товарищ командир, дежурный по роте старшина Костюк…

– Слушай сюда, Костюк…

– Я, товарищ командир!..

– Провести тщательную уборку всех помещений роты. Это раз, Костюк. Для выполнения этой задачи передаю тебе, – Александр повернулся в сторону сидящих на скамье «архаровцев», – вот этих бойцов.

У патлатых сверхсрочников замерли челюсти. Пару человек даже встали со свих мест, с возмущением глядя на Супруна.

– Что за херня, Лунатик?! Это быдло нас в посудомойки решило, б…, впихнуть?!

– Сидеть, Леший! – рявкнул майор. – Слушать старшего лейтенанта! Я сказал…

– Да, вы тут все, поцы, ох…ли!

– Леший, – Супрун медленно встал с места и сунул солдату под нос свой аккуратный кулак. – Ещё раз, что–нибудь вякнешь, дам тебе этот микрофон! Ты меня понял?

Солдаты, возмущённо, недовольно бурча сели на скамьи и стали перешёптываться, бросая взгляды, полные гнева, на Левченко.

– Затем, – продолжил Александр, – выдашь этим членам всё необходимое для приведения себя и своего внешнего вида в порядок. Подворотнички, подшивочку, мыло, организуешь стрижку и так далее. Но прежде почистить оружие и снаряжение, если таковое имеется. Всё это закончить лёгкой физкультурой с уборкой прилегающей к помещению роты территории. На всё про всё даю два часа. Потом зовёшь меня, я принимаю службу, и разрешаю программу по релаксации: плотный обед и отдых. Организуешь спальные места здесь, в этой комнате. Всё понял, дежурный по роте, старшина Костюк?

– Я‑то понял, товарищ командир, но, – неуверенно пролепетал старшина. – Я даже…

– Не беспокойся, Костюк. Я всё сейчас улажу. Кто старший? – спросил Александр, обращаясь к прикомандированным. В ответ ему было долгое молчание.

– Сотка! – вдруг гаркнул Супрун, едва не топнув ногой. – Уши отморозил?

Солдат, которого назвали Соткой, нехотя встал с места. Он был более широк в плечах, чем его товарищи. Его движения были вялыми, вязкими, словно он двигался в воде.

– Чего сразу Сотка, Лунатик? Нахер нужен этот цирк! Я своё оттоптал на плацу на «срочной».

– Тебя въе…ть? – гадом шипя, спросил майор.

– Командир отделения, старший сержант, – солдат сделал паузу, обливая презрением своих вялых глаз, майора, – Сотка…

– Не-е, тебя точно надо въе…ть, – снова прошипел Супрун, подступая к солдату.

– Командир отделения разведки, старший сержант Сотка, товарищ старший лейтенант.

– Вот и отлично, товарищ старший сержант, – сказал Александр. – Ты со своим отделением поступаешь в полное… Повторяю: полное, сержант! В полное распоряжение дежурного по роте, старшины Костюка. И если что – обойдусь без вашего майора! Ты меня понял?

– Это он кому? – возмутился тот, которого звали Шевалье. – Нам?! Мы же его, как вафли захрустим! Не выпендривайся, старлей!

– Не терпится размяться? – спросил его Александр. – Задача поставлена, бойцы. Жду от вас радости и воодушевления! Старшина?

– За мной по одному! – скомандовал Костюк.

Сверхсрочники, пиная и толкая стол, стали выходить, каждый по очереди заглядывая в глаза Левченко, когда проходили мимо. Ничего, кроме ненависти и презрения в их глазах он не мог увидеть. Стало холодно и неприятно в сердце.