Текст книги "Не говорите с луной"

Автор книги: Роман Лерони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

– Хорошее оружие, – резюмировал он. – Смертельное.

– Да, большая редкость, – согласился старший офицер. – Если хотите, могу поспособствовать.

– Не вижу необходимости, майор. Нам бы не помешала какая–нибудь трофейная винтовка – мощная, дальнобойная, не меньше сорок четвёртого калибра.

Супрун усмехнулся.

– Уже знаком со стрелком?

– Лично – нет, но видел результаты его работы. Надо бы как–то приструнить пацана.

– Хорошо, я тебя понял. Постараюсь что–нибудь стоящее подобрать. Не думаю, что это будет проблемой.

– Только без особенностей, как с ПНВ и рациями, майор.

Тот улыбнулся и пожурил пальцем:

– А ты злопамятный…

– Нет, майор. Просто воспоминания свежи.

– Ладно, – стал серьёзным Супрун. – Мы отвлеклись. Времени нет на болтовню, а дорога дальняя. Я попрошу тебя обдумать следующее

моё предложение. Как ты уже знаешь, в моём отряде появилась вакансия. Я был бы рад видеть тебя с нами, товарищ старший лейтенант. Обдумай до завтрашнего дня. Обсудим потом. Хорошо подумай. В накладе не останешься.

Джип завёлся и дернулся. Майр стал закрывать дверцу, но Александр придержал её.

– Погоди, майор. Вы Сазонова забыли.

– Сазонова?! – с изумлением переспросил Супрун, затем нехорошо скривился, щёлкнул языком, как от досады. – Хороший ты офицер, Александр Николаевич, заботливый. Умеешь расположить к себе людей. Но это лишнее. Извини, но свободных мест нет.

С этими словами он с силой закрыл дверь. Машина рванула с места. За ней, разбрызгивая разбитую грязь, с заносами, пронеслись остальные. Из приоткрытой форточки последнего джипа высунулась рука, сжатая в кулак и с выставленным средним пальцем. Значение этого жеста было хорошо знакомо Александру. В Беларуси он нередко позволял себе ходить на сеансы в видеосалоны. Немотивированный американский синематограф стал въедаться в рыхлую советскую бытность новой культурой общения.

Забыв о травмированной челюсти, Александр со злостью сплюнул, тут же хватаясь руками за лицо. Как же было больно! Он вернулся в расположение заставы и остановился возле накрытого брезентом неподвижного тела. Подошёл Сазонов.

– Что будем делать? – спросил Саша пограничника.

– В ледник его нельзя. Там продукты.

– Коню понятно! – Взорвался Левченко. – Похоронить надо. Как положено. Он хорошо воевал. Вроде, нормальный человек был. Давай пятерых бойцов с оружием и лопатами.

Холм был абсолютно лысым. Ни травинки, ни кустика. Только скользкая глина, да словно срезанная ножом вершина, на которой рядком было расположено с пяток маленьких холмиков. Один из них был свежим. В каждый из них была воткнута короткая палка с выпиленной из дерева звездой. На паре звёзд можно было прочитать вырезанные ножом надписи «Вихрь», «Туман». На звезде «Тумана» ещё сохранилась красная краска.

– Это собаки заставы. Кого пристрелили, кого отравили, а кто издох от болезни. Туман – в прошлом году. Заболел. Ничем не могли помочь. Мучился. Дострелили, – пояснил Сазонов.

Пока солдаты, сложив в пирамиду автоматы, по очереди передавая друг другу лопату и заступ, выбивали в плотной глине могилу, офицеры сидели в стороне и курили.

Александр сжимал в кулаке пару вещей, которые нашёл в одежде покойника. Серебряный крестик с распятием и свёрнутые в рулончик письма. Письма были в непромокаемом полиэтиленовом пакете, поэтому на них можно было прочитать адреса. Он молчал, стараясь дышать полной грудью, чтобы хотя бы воздухом наполнить ту пустоту, которая сжималась в тяжёлый коллапс где–то возле сердца. Она сосала душу голодной тоской.

– Когда Лунатик ушёл вчера с заставы? – спросил он Сазонова. – Супрун с «арабами» ушёл к границе ещё засветло. За два часа до того, как выдвинулись мы. Вернулся с джипами сразу после рассвета.

Через несколько минут он встал и подошёл к могиле. Она была ещё не закончена. Тело лежало рядом. От него уже заметно несло приторным запахом тлена. Из–под брезента выглядывали ноги и руки. Обрезанные пальцы культями впились в сырую землю. Могилу копали в стороне от собачьих ям. Александр молча спрыгнул в могилу, забрал у солдата заступ и долго, молча работал, отбивая большие комья глины и выбрасывая их наверх. Он не обращал внимания на боль ни в теле, ни на то, как остро она отдавалась в травмированной челюсти, всякий раз, когда заступ впивался в дно могилы. Его остановил Виталий, просто перехватив на замахе заступ. Оглядевшись, Александр увидел, что глубина могилы доходит уже до плеч. Тело дрожало от напряжения, по нему лился липкий пот. Было жарко. Два солдата помогли ему выбраться.

Они подошли к телу и остановились, не зная, что делать дальше.

– Положим брезент так, чтобы на одну половину положить, а другой прикрыть, – предложил Виталий. – Без гроба будет. Не из чего…

Все молча согласились. Откинули брезент, подняли за руки и ноги тело, переложили на землю. Солдаты взяли брезент и спрыгнули с ним в могилу. Вскоре выбрались наверх.

– Готово, – глухо произнёс один из них. – Надо опускать.

Растолкав всех, Александр спрыгнул в яму, расправил брезент, убрал с него комья глины, которые скатились во время прыжка.

– Подавайте.

Когда принял тело, удивился тому, что оно стало легче. Уложил мертвеца на ткань, снял флягу с пояса, которую захватил на заставе, и, выливая себе на руку воду из неё, умыл покойного. Затем накрыл брезентом, как смог плотно.

Уже наверху, отряхиваясь от земли, спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Что делать дальше?

– Молитву прочитать, – сказал один из бойцов.

– Ты знаешь?

– Да, бабушка научила в детстве.

– Читай.

Это был «Отче наш». Солдат читал тихо и спокойно, и Александр ещё не знал, что этого будет достаточно, чтобы слова молитвы запомнились на всю жизнь.

После молитвы каждый бросил по горсти глины. Когда старались подравнять могильный холмик, разбивая большие комья глины, сломалась лопата. Закончили просто – раздавливая берцами грунт и трамбуя холм ногами.

Три залпа прозвучали сухо и скупо. Хотелось же, чтобы гудел набат, били крупнокалиберные орудия, оповещая окрест о том, что были захоронены бренные останки, как конечное свидетельство вопиющей, жестокой и алчной несправедливости. Но всё было отдано на откуп немой скупости.

Один из солдат собрал стреляные гильзы и выложил их рядком на свежем могильном холмике.

– Я скажу, чтобы до завтра сделали обелиск и поставили, – сказал Сазонов. – Есть литра три красной краски и пол–листа фанеры. Табличку сделаем из консервной банки.

Он снял флягу с пояса и достал пару стаканов из карманов.

– Помянём воина, вои…

Ночью боль в челюсти стала сильнее. Она изматывала, не давала не только спать, но и думать. Александр метался по своей комнатушке из угла в угол, постоянно стонал, борясь с искушением вколоть себе тюбик промедола. За ночь он глотнул весь анальгин и аспирин, который смог найти в аптечке, но облегчение было коротким и не полным. Становилось хуже с каждым часом.

Когда вертолёт доставил его и ефрейтора Залобова на площадку на территории бригады, они, разбитые трёхчасовой тряской на броне и во время полёта едва могли передвигаться самостоятельно. Благо, что их сразу втолкнули в «санитарку», которую вызвали пилоты вертолёта, не в силах больше смотреть на муки своих пассажиров. Фельдшер «скорой» сразу же сделал им по уколу промедола, не обращая никакого внимания на возражения офицера.

В санитарном батальоне им быстро сделали снимки на рентгеновском аппарате и через час они были уже на операционных столах. Александр мало, что помнил из всего, что происходило в течение этого дня. Его сознание редко выпрыгивало из вязкого моря наркотического дурмана, но прежде, чем понять, что с ним и где он, он захлёбывался жуткой болью, которая безжалостно скручивала лицо.

Последующие пару дней он также плохо помнил. Стало немного легче, и он просто спал, восстанавливая силы после пережитых потрясений и травм. На самом деле всё было не так плохо, как казалось с самого начала. Как объяснил лечащий врач, безжалостно выдравший практически весь «фасад» зубов, перелома не было. Были «сильный ушиб, гематома и воспаление, возникшее на фоне гипотермии 68 и общей слабости по причине психического и физического перенапряжения 69». Одним словом – всё обошлось, правда, через три недели нудного валяния на госпитальной койке и довольно болезненных процедур. Ефрейтора Залобова выписали раньше, но он не вернулся на заставу, и после санитарного батальона Александр никогда его больше не видел.

После выписки из санбата он сразу направился в штаб бригады. Недалеко от КПП ему повезло встретить командира бригады Донца и начальника штаба Степанова. По всему было видно, что отцы–командиры были рады видеть его.

68 Гипотермия – переохлаждение.

69 В те времена медицина предпочитала не использовать термин «стресс».

– Разрешите доложить, товарищ полковник, – отчеканив шаг и отдав «честь», обратился Левченко к командиру бригады. Говорить приходилось тихо и осторожно, так как сделанные по заказу в Душанбе зубные протезы были далеко не лучшего качества, и норовили в самый неудобный момент вывалиться изо рта. Но без них было куда хуже.

Старшие офицеры стояли возле УАЗ-а, – скорее всего, командирского, в окружении незнакомых Александру офицеров, в чинах от майора до подполковника.

Козырнув в ответ, полковник произнёс, обращаясь к окружающим:

– Товарищи офицеры, рекомендую вам старшего лейтенанта Левченко. Того самого Левченко, который пришёл на роту Кадаева. Как вам известно, Левченко отличился в свой первый день. Поздравляю, товарищ старший лейтенант. Я внимательно ознакомился с рапортами и высоко ценю ваши способности. Насколько я знаю, вы представлены к награде, – он посмотрел на начальника штаба.

– Так точно, Виталий Евгеньевич, – поспешил подтвердить подполковник Степанов. – Со дня на день ожидаем подписанные наградные листы.

– Так что – поздравляю, Александр Николаевич, – сказал комбриг, протягивая руку для рукопожатия.

– Служу народу России!

Александра обступили и наперебой стали поздравлять, и он, отвечая на рукопожатия, смущённый, снова обратился к командиру бригады:

– Товарищ полковник!

– Да, я вас слушаю, старший лейтенант. Есть просьбы? Если хотите небольшой отпуск – это не проблема. Думаю, что дней десять для поправки здоровья будут для вас нелишними. Поедете в Душанбе, погуляете, проветритесь…

– Никак нет… Извините. Я хотел сказать «спасибо». Готов немедленно приступить к своим обязанностям на границе. Но…

– Похвально. Я не буду препятствовать, если…

Александр достал сложенные вчетверо несколько листов бумаги.

– Здесь рапорт об обстоятельствах того ночного выхода… рейда.

– Рапорт?! – изумился комбриг и бросил цепкий и короткий взгляд на своего начальника штаба.

– Так точно, товарищ полковник, рапорт. Я подробно изложил действия моего отряда и обстоятельства гибели сержанта Савченко, – продолжил Александр.

Лицо командира стало серьёзным. Он нахмурился.

– Ну–ка, интересно. – Донец с видимым раздражением выхватил из руки старшего лейтенанта бумаги, раскрыл их, зачем–то встряхнул и стал читать. Делал он это бегло, быстро пробегая глазами по аккуратным строчкам, грубо переворачивая, сминая прочитанные страницы. – Да, это интересно, – пробасил он, закончив чтение.

– Я старался не упустить ни одной детали, – добавил Александр.

– Да, я заметил, – задумчиво промямлил полковник, складывая бумаги, затем небрежно, зажав меж пальцами, указательным и средним, протянул их Степанову. – Я думаю, что это будет интересно прочитать Андрею Ивановичу.

Он повернулся к начальнику штаба, который с заметной растерянностью, нервно отглаживал края бумажных листов.

– Андрей Иванович, вы закончите с… этим вопросом. Вечером доложите. Извините, товарищи офицеры, я должен ехать.

Он сел в УАЗ и с такой силой хлопнул дверцей, что это выдало немалую степень раздражения, которая овладела ним. Машина тотчас сорвалась с места, сигналя, чтобы открыли въездные ворота на КПП.

Офицеры тоже разошлись. Степанов подошёл к Левченко, но не стал ничего говорить, а медленно и аккуратно сложил листы с рапортом в нагрудный карман формы. Александр всё это время стоял затаив дыхание. Он не понимал, что произошло, но то, что именно он стал причиной раздражения командира бригады – было очевидно.

– Вот что, Александр Николаевич, – с медленным, тяжёлым выдохом, произнёс подполковник Степанов. – Идём–ка, дорогой, в штаб. Надо кое–что обсудить.

Он пошёл первым. Саша пошёл вслед за ним, со злостью катая во рту слетевший протез.

Начальник штаба читал рапорт более внимательно, чем его командир. Дочитав, он разгладил рукой листы бумаги, лежащие перед ним на столе, вздохнул, достал из кармана пачку сигарет, закурил, затем кинул пачку на край стола, ближе к Александру.

– Покури, Александр Николаевич…

По всему было видно, что подполковник находился в смятении. Он с силой смял в пепельнице недокуренную сигарету и взял в руки рапорт, начав читать его с самого начала.

– М-да, – задумчиво протянул он, завершив чтение. – Толково и об

стоятельно – ничего не скажешь. Все бы так! Он встал с места и прошёлся по кабинету. Саша также встал.

– Мы поступим следующим образом, – начал Степанов, подходя к шкафу, где на полках, плотно друг к другу, стояли папки с документами. Он достал одну из них. – Ты без лишних вопросов делаешь следующее… Сядь для начала.

Александр сел.

Начальник штаба подошёл к нему, раскрыл папку, выхватил из неё пару исписанных листов и положил перед подчинённым. Перегнувшись через стол, он достал из ящика стола несколько чистых листов.

– Просто перепиши своей рукой то, что написано здесь, сюда, – он ткнул пальцем в чистые листы. – А с этим, – он поднял написанный Александром рапорт, – поступим следующим образом…

Он обошёл стол, достал зажигалку и поджог листы бумаги, а когда они почти догорели, бросил в пепельницу.

– Ты меня понял?

– Думаю, что да…

– Думаешь? Плохо думаешь, старший лейтенант. Мой тебе совет. Последний. Не страдай х…й!

Александр, не вникая в содержание, механически переписал рапорт, отодвинул листы и встал с места.

– Разрешите идти, товарищ подполковник?

– Ступай, – не глядя на него ответил Степанов. – В отпуск ты всё-таки пойдёшь. Даю две недели. Поедешь в Душанбе. Немного проветришь яйца и голову. Полезно будет. Вот тебе «отпускное» и разрешение на скрытое ношение личного оружия. А вот это, – он положил на край стола ещё одну бумагу, – передашь начфину. Тебе причитается. Не пропивай всё! Лучше поправь протез у какого–нибудь частного стоматолога, а то говоришь, как с х. м во рту. Свободен.

Уже возле дверей его нагнала реплика начальника штаба:

– Мы тебя представили к медали… Думаю, старлей, что продешевили. На орден тянешь. С медалью – не возвращать же.

Александр ничего не ответил на это. Выходя из кабинета, он от всей души грохнул дверями, не без удовольствия отмечая, как посыпалась штукатурка, отскочив от дверных косяков. Неожиданно он вспомнил одну мудрость, которая говорила, что при желании можно и в пустыне хлопнуть дверью. Желание было огромное. Просто непреодолимое.

Через две недели он вернулся в свою роту. Его ждали. И, как в прошлый раз, он приехал не с пустыми руками. Удалось выбить новое обмундирование для личного состава роты и заставы, получить хорошую американскую снайперскую винтовку, новые рации, «списать» с роты долги по топливу, и многое другое. Никто ему не мешал. Напротив, даже помогали.

Лунатика в Таджикистане он больше не видел. Как и его «архаровцев». Времени на это не было, и дороги судьбы их больше не пересекались. Вскоре наступило знойное и неспокойное лето 93‑го. Во время одного из боёв он был тяжело ранен. В себя пришёл только через месяц в Мосве, в госпитале имени Николая Бурденко. Через четырнадцать месяцев он был выписан из госпиталя с приговором «не годен ни в мирное, ни в военное время». Впереди стояли годы нелёгкого обустройства в новой, гражданской жизни. Он вернулся на родину, в Украину.

Однажды, будучи в одном из областных центров, он заехал в городской военкомат, откуда должен был, как он предполагал, призываться на «срочную» погибший Евгений Савченко. По указанному на конвертах адресу он не решился отправиться. Что он мог сказать этим людям? К тому моменту прошло больше семи лет. Сказать, впрочем, мог, но объяснить – нет.

– Как говорите – Савченко? – переспросил молодой, гладкий и блестящий капитан, ловко выщёлкивая отполированными ногтями по компьютерной клавиатуре.

– Савченко Евгений Васильевич, – в который раз отчётливо повторил Александр. Служащих военкомата он недолюбливал. После получения украинского гражданства они ежегодно допекали ему настырными предложениями продолжить службу. Для этого необходимо было

принять Присягу «на вирнисть витчизни». Но, что было делать с той присягой, которую он дал раньше, той стране, которой уже и на картах не было. Государства не было, а присяга была. Одна на всю жизнь.

– У нас несколько Савченко, – поднял удивлённые глаза капитан.

– И все Евгении, по батюшке Васильевичи? – перекривил его удивление Александр.

– Нет, конечно, – обиделся офицер. – Такой один. Какого года рождения?

– Не имею данных.

– И вы утверждаете, что были его командиром?

– Да. Всего несколько часов.

– Что от нас–то хотите?

Тупиковый вопрос. Саша с раздражением встал, рассыпая тихим шепотом матерные слова, коря себя за глупость. Он вышел из кабинета, и, нащупывая в карманах сигареты, вышел во двор. Была весна. Ранняя, тёплая. На небольшом дворе, гомоня, пестря гражданской одежонкой, толпились призывники. Их было мало. Слава Богу, почему–то подумал Александр.

– Александр…

Он обернулся. Перед ним стояли подполковник и тот самый холёный капитан.

– Извините, не знаю, как вас по отчеству, – сказал подполковник.

Саша молча достал удостоверение и предъявил его офицеру в развёрнутом виде.

– Здравия желаю, Александр Николаевич, – поздоровался офицер и представился: – Подполковник Захарченко, военком.

– Здравия и вам, товарищ подполковник.

– Капитан Лахута коротко рассказал мне о вас и вашей проблеме…

– Моей проблеме? – удивился Александр.

– Извините, я не правильно, наверное, выразился. Вы не могли бы пройти в мой кабинет?

– Вы приглашаете?

– Да, конечно, – почему–то смутился подполковник. – Есть разговор. Угощу чаем.

– Щедро. С удовольствием.

В кабинете военкома было светло и прохладно. Работал кондиционер. Чай был горячим и отменным.

– Здесь такое дело, Александр Николаевич, что судьбы многих наших призывников мы не можем выяснить после известного вам Беловежского соглашения. Будем рады любой полезной информации. Что вам известно о судьбе ефрейтора Савченко?

– Мне бы хотелось удостовериться, что мы говорим об одном и том же человеке, – ответил Александр. – Ефрейтора Савченко я не знаю. Мне известен сержант Савченко.

– Хорошо, – произнёс военком, и заелозил по столу компьютерной «мышкой». Через минуту, стоящий на столе принтер вытолкнул из своего зева лист бумаги, который военком протянул Александру.

Кроме кратких биографических данных были распечатаны три фотографии. С одной на Александра смотрел какой–то испуганный пацанёнок лет семнадцати–восемнадцати. В нём было сложно узнать Шевалье. На другой, в форме солдата СА, тот же самый пацан, но куда более серьёзный. Такие фотографии делали сразу после принятия Присяги. Известный Александру Шевалье был старше тогда лет на семь… Хотя, какая–то схожесть всё–таки была. Третья фотография была групповой и плохого качества. Наверное, её сканировали с плохо закреплённого реактивами оригинального фотоснимка.

– Крайний слева, с ПКМ, – подсказал военком. – Это они в ДРА.

– Где в Афганистане он проходил службу? – спросил Александр. – На этом листе нет данных.

– Да, конечно. Это уже «Личное дело». Сами понимаете.

– Мне, в общем–то, товарищ подполковник, всё равно…

– Нет, вы не правильно меня поняли. Я не могу дать вам «Личное дело» для ознакомления, но кое–что сказать могу. Эта фотография сделана сразу после того, как они прибыли в ДРА для выполнения интернационального долга. Они только что окончили школу сержантов.

– Служил в Комендантской роте К..?

– Да… У него были там какие–то неприятности. Сейчас об этом мало кто помнит.

– Мне это известно.

– Перед демобилизацией подписал договор на сверхсрочную службу. Через несколько лет продлил контракт. Затем прибыл в Украину, получил гражданство, восстановился на второй курс нашего педагогического университета, где до призыва проходил учёбу… Вот, собственно, и всё, что нам известно.

– Был отчислен за неуспеваемость.

– Да, – подтвердил военком. – Мы хотели предложить ему контрактную службу в армии, но он куда–то выехал. Это вся информация, которой мы обладаем. Я так понял, что вы, Александр Николаевич, хотели нам что–то сообщить? Мы говорим об одном и том же человеке?

– Да, – согласился Александр. – Теперь я уверен в этом.

Он достал из кармана небольшую плоскую коробку, подержал её в руках, прежде чем открыть.

– В «деле» есть какая–то информация о наградах? – спросил он.

– Да. В ДРА был награждён медалью «За Отвагу» и орденом «Красная звезда»…

– «Красной звезды», – поправил Александр.

– Простите? – не понял военком.

– Не важно. – Он протянул открытую коробку офицеру. – Это всё, что у меня есть. Личные вещи и фотография.

Захарченко достал потемневший от времени серебряный нательный крестик и четыре измятых письма.

– Это его нательный крестик. Родные могут узнать. Извините, письма я прочитал.

– Понимаю, – с заметным волнением, тихо произнёс военком.

Он отложил вещи и достал фотографию. На ней был запечатлён холм с обелиском.

– Это место захоронения.

Захарченко перевернул фотографию.

– Что это за цифры?

– Координаты места.

– Даже так! – удивился военком. – Можете показать на карте?

– Да.

Они подошли к стене, и Захарченко раздвинул зелёные шторы. Там была карта Украины.

– Извините, товарищ подполковник, но это не та карта.

– Не та?! – изумился офицер.

– Нужна карта Советского союза.

– Такой, к сожалению под рукой нет… Хотя. Минутку.

Он торопливо вышел из кабинета и через какое–то время вернулся с объёмной и широкой книгой, на которой были вытеснены «золотом» буквы: «Атлас офицера».

– Это поможет?

– Да, спасибо.

Поиск не занял много времени. Александр уверенно указал пальцем место.

– Далековато, однако, – почесал затылок военком. – Когда это случилось? Место и время смерти?

– Гибели, – поправил Александр. – Сержант Савченко Евгений Васильевич погиб в бою.

– Понял.

Саша назвал время и дату.

– Кто хоронил?

– Я с бойцами роты и начальником пограничной заставы.

– Хорошо, Александр Николаевич, – вздохнул военком. – Если я попрошу вас изложить всё, что вы мне только что рассказали письменно, в форме заявления, уважите просьбу?

Он выполнил просьбу военкома. После этого прошло ещё семь лет, по истечению которых он получил телеграмму. В ней, совершенно другой военком, приглашал приехать его в этот самый город к такому–то числу, чтобы принять участие в перезахоронении Савченко в родной земле. За эти семь лет произошло немало сложных и простых событий в жизни Александра. Но два из них его действительно потрясли.

Первое, когда он увидел Супруна… по TV в качестве народного депутата высшего законодательного органа России. В титрах были обозначены и фамилия, и имя, а светлые, почти линялые глаза, исключали какую–либо ошибку. Было много и других совпадений. Это был Лунатик.

Второе тоже было связано с народным депутатом, но уже Верховной Рады независимой Украины. Тоже не могло быть ошибки.

Киев,

07.04.2011