Текст книги "Не говорите с луной"

Автор книги: Роман Лерони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– Четыре, – пролепетал боец. Его глаза непривычно округлились.

– Да, четыре, Кабаев. Извини, своего старшего лейтенанта. Я ошибся.

– Да, что Вы, товарищ старший лейтенант… Вы так хорошо знаете меня.

– И тебя, Кайбаев, и твоего отца, и мать твою, и старшего брата, Силана.

– Вы у Силана были командиром?

Александр не выдержал и рассмеялся. Вслед за ним загрохотал дружный смех солдат.

– Нет, Кайбаев, не мог я быть командиром у твоего брата. Когда он дембелем был, я только в суворовское училище поступил.

На смех стали подходить таджики, подтянулись и «арабы» со своим майором. Оглянувшись, Александр попросил:

– Моя рота не против зрителей, товарищи, но не забывайте о боевом охранении.

– Сичаз правэрю! – воскликнул один из таджиков, и забавно шоркая по пыльной земле своими «вьетнамками» куда побежал.

– Итак, Кайбаев, я как бы неплохо тебя знаю, но вот держу твоё оружие и понимаю, что знаю не всё… А не знаю я твоего ответа на мой вопрос, и почему у тебя не чищенное оружие, Кайбаев?

– Ты офицер, товарищ старший лейтенант. Ты многа и долга учился. Стал умный и командир.

– А Костюк, значит, командир, но глупый.

– Нет, товарищ старший лейтенант, Кабаев такого не говорил и не скажет! – загорелое лицо солдата обросло обильным бисером пота. – Я очень уважаю старшину. Честное слово! Он мой учитель.

– Это хорошо Кабаев. Раз он твой учитель, пусть при всех ответит мне: почему у тебя грязное оружие?

– Виноват, товарищ командир, – начал было Костюк. Александр поднял руку, останавливая его.

– Когда ты будешь виноват, старшина – я тебе об этом лично скажу. Сейчас я просто спрашиваю: почему у рядового Кабаева, которого я так хорошо знаю, грязное оружие? Возможно, что я ведать не ведаю о том, что по пути сюда вы успешно отразили атаку злых душманов. Может же быть так, старшина?

– Никак нет. Кабаев по дороге зайцев стрелял.

– Зайцев?

– Так точно, зайцев, товарищ командир.

–

Сколько зайцев?

– Семь.

– Из автомата?

– Так точно.

– А смысл? Ты разрешил?

– Позвольте, Александр Николаевич, – это был начальник заставы.

– Слушаю Вас, Виталий Семёнович.

– Открыть огонь по зайцам разрешил я Кабаеву. У нас давно не было свежего мяса, ну, и я решил, что жаркое из зайчатины на ужин будет кстати.

– Что же от зайцев–то осталось?! – изумился Александр.

– Всё осталось, товарищ старший лейтенант, – ответил рядовой. – Я бил его в нос. Голова отлетала, а тушка падала. Я уже их освежевал.

– Сколько же ты патронов извёл, Кабаев.

– Мало. Семь.

– Молодец, Кабаев. Молодец, но без восклицательного знака. Стрелок ты знатный, опытный. Но почему не почистил оружие? Вы здесь с утра, так? А вдруг на базу напали бы бандиты, и у тебя заклинил автомат? Что бы ты тогда делал, Кабаев? Погибал, как герой?

– Виноват, товарищ старший лейтенант.

– Да, Кабаев, теперь ты виноват. Костюк, старшина?

– Я, товарищ командир.

– Кабаеву нужен наряд вне очереди.

– Будет, товарищ командир.

– Есть «наряд вне очереди», товарищ старший лейтенант. Можно сегодня, на кухню? Я помогу Крошке зайцев приготовить…

– Разрешаю решить этот вопрос со старшиной, Кабаев, а он мне потом доложит.

Рядом с Кабаевым сидел боец в маскировочных штанах, одной майке и в разгрузке. Когда глаза Левченко остановились на нём, тот поспешил укрыть лицо за полями своей панамы и подсунул глубже под себя стопы, обутые в сбитые до дыр на подошвах полусапоги. В дыры проглядывали грязные набитые мозоли.

– Рядовой Арсуфьев? Я ошибся, боец? – обратился Левченко к нему.

– Откуда знаете меня, товарищ старший лейтенант? – испуганно возмутился рядовой. – У меня оружие чистое. Я не стрелял!

– А как давно ты стрелял вообще?

– Ночью. Сегодня ночью.

– Подъём по тревоге был, – пояснил Сазонов. – Нас сегодня обстреляли неизвестные из автоматического оружия.

– И как успехи, Арсуфьев?

– Не знаю. Они стреляли. Я стрелял. Потом они пропали, а мы пошли спать. Обычное дело, товарищ старший лейтенант!

Рядовой окинул взглядом своих товарищей, ища поддержки. Солдаты согласно закивали. Александр поймал себя на мысли, что не может ещё осознать этой обыденности и естественности, с которой говорили о боях его подчинённые. Для них это стало жизнью, некими вешками, которые ежедневно размеряли их настоящее существование. Почти каждую ночь к ним, пулями о камни, стучалась смерть, и, отпугнув её слепыми, наугад, навскидку очередями, они отправлялись спать. Для них это было обычным делом в столь молодые годы. Он был не многим старше их, более образован, тренирован, но слаб и беззащитен перед этими злыми, простреленными ночами, которые ждали его уже сегодня. И завтра, и послезавтра… И во всём этом была одна вопиющая несправедливость! Он не имел права бояться, выказывать страх, и, тем более, паниковать, так как был их командиром, который так удачно и правильно завоевал их авторитет. Не слишком ли рано он это сделал, хотя и поступил так, как учили его опытные, грамотные преподаватели в военном училище. Его долго учили воевать, встречать войну, жить в ней, но со всем этим багажом он был сейчас каким–то недоношенным, недоразвитым. Не солдаты зависели от него, а он от них. И отступать было некуда.

Минут за пятнадцать он познакомился с большей частью личного состава Первого взвода своей роты. Здесь были только те, кто выехал из заставы, чтобы пополнить запасы на базе и встретить своего нового командира. Остальные были заняты на службе, неся боевое дежурство на позициях или выполняя работы в нарядах.

– Товарищи, бойцы, – сказал он в завершении, – мы обязательно познакомимся ближе. Я посмотрю на то, что вы умеете делать, вы узнаете, что собой представляю я. Не считайте это признанием – мне нечего скрывать. Говорю, как есть: у меня нет боевого опыта, и обретать его буду у вас. Сомневаюсь, что я смогу чему–либо научить вас, особенно тех, кто отслужил здесь весь срок. Могу обещать лишь одно: всё, чему вы научите меня, я передам следующим, кто придёт после вас. Выживали и побеждали вы – выживать и побеждать будут они. Я хороший ученик – можете не сомневаться, но обучение во многом зависит и от преподавателей. От качества несения вами службы, выполнения вами своих обязанностей будет зависеть и моё обучение. Я не гордый, и матюг в мою сторону, хороший пинок, принимаю как положено, если это сделано по делу или за дело. В иных случаях на пощаду и снисходительность не рассчитывайте.

Солдаты молчали, переглядываясь. Тишина слоилась над ними, придавливаемая сверху знойным полднем. Стало слишком жарко. Перестали петь птицы. Молчание затянулось. Он терпеливо и неподвижно ждал их слова.

– Пора за дело, товарищ старший лейтенант, – сказал Зинатулин, крепкий, широкоплечий татарин, на коротких кривоватых ногах. – Мы за вами будем смотреть, как за родным отцом. Не переживайте.

Александр облегчённо вздохнул.

– Спасибо. Раз за дело – значит за дело. Пять минут перекура, затем экипажи к машинам – я осмотрю их вместе с вами. Остальным проверить оружие, снаряжение. Выступаем через двадцать минут. – Он посмотрел на часы. – Ровно в тринадцать ноль–ноль. Свободны!

Он подошёл к сидящему на прежнем месте Сазонову, предлагая тому руку, чтобы помочь подняться.

– Толково ты их! – сказал Виталий, поднимаясь. – Я заслушался. Этому тебя учили?

– Да, Виталий Семёнович. А тебя?

– Вроде нет, – задумался он. – Или я плохо учился.

– Как–нибудь на досуге расскажу пару нужных вещей.

– С меня пирожок!

– Два!

– По рукам!

– Товарищ командир! – Это был старшина Костюк.

– Слушаю тебя, Костюк.

– Я насчёт перекура. У нас курева уже месяц нет.

– Извини меня, старшина. Я не знал. Позови ко мне Залобова.

Пришёл Залобов. По всему было видно, что ему стало хуже. Отёк на лице залепил правый глаз, надул щеку и пошёл на горло.

– Товарищ старший лейтенант, ефрейтор Залобов…

– Не надо, Залобов. Ты как?

– Терпимо.

– Молодец, потерпи ещё немного.

– Да…

По всему было видно, что солдат терпел сильную боль. Единственный открытый глаз пялился на свет кровавой мукой.

– Ты получал на складе бригады сигареты?

– Да, «Полёт».

– Выдай нашим бойцам по две пачки…

– По пачке, – поспешил вставить начальник заставы. – По пачке. Надо экономить. Потом ходят и мучаются. Едва кизяк не курят.

– Пусть будет по пачке, Залобов. Всем выдай: и курящим, и не курящим.

– Понял.

– И сам это не делай. У тебя есть отделение! Командуй.

– Есть!

Солдат ушёл. Смотря ему вслед, Александр произнёс:

– Плохо дело с нашим Залобовым. У нас на заставе есть кто–нибудь, кто сможет ему помочь?

– Санитар, – пожал плечами Сазонов. – Но он максимум, что может сделать, так банки поставить, горчичники налепить или компресс на горло.

– А у дружественных таджиков?

– Никого.

– Думаю, что если запросить помощь по радио, и оставить ефрейтора здесь…

– И пары дней не протянет.

– Вот и я о том, Виталик.

– Б…ть!

Левченко посмотрел на бронетехнику.

– Слушай, начальник. Какая из этих консервных банок самая мягкая на ход?

– Командирская бэха. Четыреста вторая.

– Промедол есть?

Командир заставы поднял бровь.

– Ты думаешь, что так серьёзно?

– Ты сам не видишь?

– Да, вижу, – тяжело вздохнул Сазонов. – У меня два тюбика.

– У меня четыре. Есть ещё эритромицин. Дам ему пару таблеток и вколем тюбик. Кинем его на «четыреста вторую» и повезём. Я буду рядом с механиком – вдруг чего, подменю. А ты сядешь с Залобовым. Если вырубится – будешь смотреть, чтобы не сбросило с брони. Ехать будем на максимуме. Если не вырубится – вколешь ещё одну.

– Выдержит ли? Заморыш он какой–то.

– Надеюсь, что да. Колоть будешь лишь в крайнем случае. Надо, чтобы у нас был запас тюбиков на заставе. Думаю, что зуб надо будет выковырять своими силами.

– Ты это делал?

– Нет, но видел, что происходит, если ничего не делать.

Александр с досады сплюнул.

– Б…ть, но почему так везёт?

Он пошёл к технике. Солдаты ещё курили, а он уже проверял работоспособность «бэх» и «бэтэра». С проблемами оказалась именно «четыреста вторая». Невозможно было запустить двигатель. Давление воздуха в пусковой системе было нулевым, поэтому «прикуривали» от «гитары» (воздушнаяя система) «сто семьдесят второго». Механиком на «четыреста второй» был как раз рядовой Зинатулин.

– Чего ж ты так за машиной смотришь плохо, боец Зинатулин? – сокрушался Левченко, после того, как завели броню. – Почему не определил и не устранил неисправность?

– Виноват, товарищ старший лейтенант.

– Виноват, ё… твою мать! Давно она так?

– Я сливал воду из воздушной системы. Накопилось много. Продувал, потом собрал, а воздуха нет. Пока едем – есть, а заглушил – через пять минут пусто.

– Ну и, Зинатулин? Сложно пройти по всему воздухопроводу, посмотреть? Герметизации нет, и ты выводишь неисправную машину в боевой выход.

– Так приказ, товарищ старший лейтенант!

– Правильно, солдат, приказ, но ты начал выполнять приказ, но по сути его не выполнил. Если бы сейчас, б…ть, начался бой, как бы мы прикурились от другой брони? Спалили бы нас, солдат Зинатулин. Спалили бы за не х…! Понимаешь ли ты это, солдат Зинатулин?

– Понимаю, товарищ старший лейтенант, – едва не плакал механик-водитель. – Я неделю не вылажу из «бэхи», но не могу найти, где травит! Она же без воздуха стоит!

– Не хлюпай, Зинатулин. Давай сейчас будем смотреть. Думаю, что не всё так сложно.

Неисправность была найдена сразу. Как и предполагал Левченко, проблема была в штуцере распределителя на втором резервном контуре воздуховода. Он был закреплён сразу за «стопкой» баллонов–накопителей со сжатым воздухом, и чтобы правильно и точно его закрутить, надо было протиснуться между бронёй и самими баллонами. По правилам замены распределителя надо было сначала снять верхний бронелист, отсоединить и вытянуть баллоны, и лишь затем приступать к работам с клапаном–распределителем. Но это было очень сложно и долго. Зачастую старались просто протиснуться в узкое пространство и наощупь закрутить соединительный штуцер. Зинатулин правильно сделал, когда скрутил злополучный штуцер, чтобы слить накопившийся конденсат из клапана, но когда вкручивал его вслепую, перекосил и «зарезал» резьбу. Без герметической смазки, она просто стравливала весь воздух из системы.

Теперь пришлось самому лезть и протискиваться между баллонами. В качестве герметика он использовал расплавленный на раскалённом штык–ноже полиэтилен. Через полминуты после того, как штуцер был поставлен на место, сработал предохранительный клапан на ресиверах, спуская излишек воздуха. Система была исправна и держала воздух.

Выбравшись из нутра БМП и сокрушённо качая головой, Левченко смотрел на своего механика–водителя.

– Зинатулин, это не вся работа. Сегодня за ночь, ты снимаешь всё, как положено и заменяешь клапан и штуцер полностью. Экипаж тебе помогает. Если не будете филонить – работы на четыре часа. Это означает, что в полпервого ночи вы уже погружены в «отбой». Передай мой приказ своему командиру.

– Есть, передать приказ командиру…

Настроение солдата заметно упало.

– Товарищ старший лейтенант, я не знал, как делать это правильно.

– Понимаю. Когда не знаешь – есть книжки.

– Так я и делал по книжкам! – воскликнул Зинатулин.

– Тоже понимаю, солдат. Но ты сделал две ошибки. Ты не принял во внимание то, что описание плановых работ по обслуживанию имеет сноски на нормативные документы, которые есть в конце книжки. Там указано, какие работы следует проводить самостоятельно механику–водителю, а когда – всем экипажем. Если бы вы делали всё это вместе, проблемы б не было.

– Но вы–то сделали один!

– То, что я сделал, Зинатулин, называется, мать твою, мастыркой! И её хватит, максимум, на пару выходов. Мощная боевая техника, солдат, сейчас по твоей халатности и невнимательности, держится на пластиковой сопле!

–

Виноват, товарищ старший лейтенант.

– Виноват. Конечно, виноват. Докладывай командиру. Бегом!

– Есть! Но…

– Что ещё, Зинатулин?

– Какая моя вторая ошибка.

– А–а–а, – улыбнулся Левченко. – Это хорошо, что ты не забыл. Будет из тебя толк! Вторая ошибка, солдат, в том, что ты не перекрывал краны на ресиверах. Ты же знал, что система у тебя травит. Просто взял и перекрыл краны. Перед запуском открыл, дал воздух, запустился. Трудно было сообразить?

Солдат чертыхнулся и почесал затылок.

– Я не додумался, товарищ старший лейтенант.

– А это уже та ошибка, которую буду исправлять я, Зинатулин. Я буду учить тебя, солдат, когда надо думать, и как надо думать. Теперь бегом к командиру и докладывай!

– Есть!

Они шли возле окопов базы снабжения, провожаемые настороженными взглядами бойцов дружественной таджикской армии. Сазонов шёл рядом и всё время нервно поправлял на плече ремень с автоматом.

– Это глупая затея, Саша, – в который раз он повторял он.

– У нас есть ещё время, Виталий. – Александр посмотрел на часы. До намеченного времени отправления было больше десяти минут. – Почему бы и не попробовать договориться? Люди же!..

– Чурки они здесь, а не люди! Я по всякому пробовал с ними договориться. Мне проще договориться со своими бойцами об уменьшении пайка, чем с этими толстозадыми!

– Так не годиться. Солдат должен быть обут и накормлен, и только после этого можно с него требовать службу.

– Ты меньше часа здесь, Санёк, но уже достал своими нотациями!

– Извини, товарищ старший лейтенант, но пока у меня есть возможность выгодно использовать ситуацию – я не упущу этого шанса.

– Ты о Супруне?

– О нём, родимом, – вздохнул Левченко. Не смотря на жару, по спине пробежал противный холодок. Словно от предчувствия скорых неприятностей, засосало под ложечкой.

– Какие у тебя дела с Лунатиком?

– Лунатиком? – переспросил с удивлением Александр. – А я всё время морочусь: кого это всё время называют Лунатиком. Мог бы и сам догадаться. Глаза у него, действительно, как у лунатика.

– Неприятный тип, – скривился Сазонов. – У тебя с ним дела?

– Да, есть кое–что. Потом поговорим. На базе. Без тебя не обойтись.

– Подписался?

Саша не торопился с ответом. Он покачал головой.

– У меня выбора не было.

– Плевать, Саня! Шли его на х… по ближайшему вектору! Проблем нахватаешься – и только. Ладно, сядем, помозгуем потом.

– Да… Ты слышишь, шашлычком тянет.

Они остановились. У мангала таджиков царило оживление. Дурманящий дым стелился над окопами, дразнил обоняние, заставлял зло ворчать желудки. Рядом, в окопе, сидя на корточках два таджика играли в карты и щёлкали семечки. Шелуха устилала дно окопа, налипла гроздями на оголённые тела солдат. По всему было видно, что игре в карты они посвятили не один час.

– Эй, бойцы! Если кто из вас разыщет и позовёт вашего командира, тому ничего не будет.

Таджики переглянулись, затем стали о чём–то оживлённо спорить на своём родном языке, время от времени указывая на подошедших офицеров. Левченко и Сазонов с нетерпением переминались с ноги на ногу.

– Это надолго, – вздохнул Виталий.

Александр спрыгнул в окоп, прямо на засаленные карты. Таджики вскочили и отошли на пару шагов от офицера.

– Мне повторить, или сразу приступить к вашим проблемам?

– Счазе, – бросил один из солдат, и медленно пошёл по окопу, загребая босыми грязными ногами пыль. Он шёл вразвалочку, плюясь шелухой, и постоянно ныряя руками в карманы своих закатанных до колен штанов за новой порцией семечек. Семенами он снабжал рот в две руки. Это получалось у него весьма ловко. Едва одна семечка проваливалась в ротовое отверстие, как вслед ей уже летела другая. И в короткий промежуток между подачами, изо рта успевала вылететь пустая кожура. Это было мастерство, по скорострельности которому запросто «василёк». Всем своим видом он демонстрировал, что весьма неохотно выполняет неожиданное поручение, и вовсе не торопится угодить шурави, который так оскорбительно поступил с его земляками.

Второй таджик так и сидел на дне окопа, задрав голову, и смотрел на офицера, затем с силой толкнул того в колени.

– Атади, да?

– А! – наигранно спохватился Александр, и отступил на пару шагов, сходя с замызганных игральных карт. – Прости, дорогой, что прервал ваш досуг.

– Иди, да? – таджик пренебрежительно махнул куда–то в сторону, давая понять, что аудиенция закончена.

– Как скажешь, – наступив на плечо таджику, используя того, в качестве ступеньки, Александр легко выскочил из глубокого окопа. Таджик встал на ноги и что–то начал кричать, возмущённо размахивая руками. Его собратья, как суслики повысовывались из нор, уставившись на офицеров и причитающего солдата. Холёное загорелое тело бойца дребезжало запасами жира на животе, плечах и спине.

Саша извинительно развёл руками, мол, извините, я здесь ни при чём, и о чём кричит этот человек – понятия не имею.

– О чём это он? – спросил он своего спутника.

– А х… его знает, – отмахнулся Сазонов. – У меня от их тарабарщины голова болит. Аллергия, наверное.

– Как гиены, – сказал Александр, осматриваясь. Таджики медленно вылезали из своих окопов. Медленно, не торопясь они приближались к офицерам, оттопыривая дутые животы и держа руки в карманах. – Видел когда–то в «Мире животных» у Дроздова.

Он услышал, как щёлкнул предохранитель на автомате Виталия.

– Ну–ну, Веталь, тихо… Успокойся. Ничего нам не будет. Мы же никого не обидели. – Александр говорил тихо, положив руку на автомат товарища.

– А ну их, ссук! Сейчас они нам шурави, а ночами стреляют по заставе, да прощупывают минные поля, ища проходы.

– Вот, ночью и отводи душу. Кстати, и главная гиена бежит. Как у них просто разворошить рой!

– Очень просто.

Таджикский офицер бежал буквально. Он, как и большинство его подчинённых, был обут во «вьетнамки», что мешало ему бегать нормально. Он загребал ногами, поднимая облачка пыли. В этот раз он накинул на голый торс китель, который ничем не отличался от известного советского, солдатского парадно–выходного кителя. Разница была в странных значках на груди, каких–то вышивках на петлицах, странных узелках на погонах, и ярко–белого аксельбанта, сплетённого из парашютных строп, как это обычно делали дембеля.

– Э-э! – ещё не добежав к офицерам, заблеял таджик. – Зачем, дарагой, так? Спокойна нада. Тиха нада, да?

– Да? – в тон переспросил его Александр. – А я что – да?

Таджик остановился и ошалело переводил взгляд с одного офицера на другого.

– Ви опять обижаите маих салдат. Да? Зачем, дарагой?

– Кто тебе это сказал, капитан? – По четырём узелкам на каждом погоне, можно было судить, что офицер был в звании капитана, или как так у них это было на самом деле…

Таджик обвёл руками вокруг.

– Все кричат об этом, да? Ти не слишишь, да?

– Нет.

– Нет?! – изумление таджика было искренним.

– Я вообще не понимаю, о чём они кричат. Попросил позвать тебя. Есть разговор, как у старых друзей. А они начали галдеть.

– Капитан, – обратился к нему Сазонов. – Успокой своих героев. Никто никого не трогал. Всё было, как сказал старший лейтенант.

Блеск секундного сомнения сверкнул в глаза таджика. Он обернулся и стал что–то кричать, размахивая руками. Солдаты ему что–то отвечали. Это было похоже на утреннюю массовую зарядку. Все размахивали руками, крутили ними, тыкали, упирали в бока. Саша едва себя сдерживал, чтобы не рассмеяться. Это было бы уже слишком.

Он дотронулся до плеча капитана.

– Слушай, капитан: может вы в другой раз устроите разборки посемейному, но у нас действительно нет времени – пора двигать на заставу. А у нас есть пара серьёзных, нерешённых вопросов.

Два коротких взмаха руками и галдёж смолк. Солдаты почти одновременно попрыгали в свои окопы, землянки. И снова над долиной плыла плавленая зноем тишина. Таджик развернулся.

– Да, что за вопросы?

– Как звать тебя, величать?

– Чта? – капитан явно не понял вопроса.

– Звать тебя как? Имя твоё? – пояснил Сазонов. Он быстро терял терпение.

– А, – улыбнулся таджик. – Азул. Я Азул.

– Хорошо, Азул. Я старший лейтенант Левченко. Новый ротный. На место Кадаева. Саша я. Александр.

– Да, Саша. Хороший был Кадаев. Тоже такой строгий, как ты. И

нет Кадаева. Он неуклюже смастерил печаль на сильно загорелом лице.

– Да, хароший был капитан Кадаев.

– Да, хороший. Мне рассказали. Будем знакомы, Азул? Он протянул руку. Капитан без раздумий ответил на рукопожатие.

– Ты где учился, Азул?

Капитан улыбнулся. И таджикам, и узбекам, и бурятам очень нравилось, когда гость интересовался достижениями хозяина.

– А–а–а! Самарканд. Автомобильное!

– О! Азул! А я учился в Чирчике. Знаешь?

– Канешна!

– Вот, видишь, капитан, мы земляки, можно сказать. Друзья?

Он ещё раз протянул руку, и задержал руку капитана в своей, другой шаря в кармане, нащупывая тяжёлую коробку, приготовленную заранее.

– Я твой друг, Азул, и я твой гость. Ты прости меня за то недоразумение. Ты знаешь о чём я?

Капитан поднял голову и пристально всмотрелся в Сашины глаза. Свои глаза он сузил до такого состояния, что впору было сомневаться, а видит ли он вообще что–нибудь. Таджик был настороже, справедливо ожидая подвоха.

– Почему ты молчишь, Азул?

Капитан попытался вывернуть из руки старшего лейтенанта свою руку, но тот только усилил хватку.

– Я не панимаю, что ти хочешь, руський?

– Я не русский, Азул. Хохол я. Мы любим друзей и гостей. А вы, таджики? Снова в ответ холодный прищур.

– У нас, хохлов, Азул принято, приходить в гости к друзьям с небольшим подарком. Надеюсь, что ты простишь мне, что в твои обычаи я принёс традиции своего народа?

Достав из кармана коробочку, он протянул её капитану, который осторожно принял подношение.

– Открой, Азул. Это не мина! – Александр попытался улыбнуться, как можно искреннее, думая о том, что было бы сейчас неплохо попить студёной воды. Жара измотала. Достали и таджики.

В прочной, тяжёлой коробочке, на бархатном ложе, в выемке лежала большая никелированная зажигалка. Сувенир смотрелся эффектно и дорого. Глаза капитана расширились от изумления, и он ласково провёл по полированному покрытию зажигалки, ослепительно бликующему на солнце. Он широко улыбнулся и, вдруг, обнял Александра.

– Хароший хахол! – выдохнул он от восхищения и прищёлкнул языком. – Хароший обычай у твой народ! Да, ти мой друг. Проси, что кочешь!

– О, друг мой! Пусть щедрость аллаха напитает твои годы!

Краем глаза Александр видел Сазонова. Старший лейтенант стоял едва дыша, забыв, что у него отвисла челюсть.

– Пусть и твои годы, Саша, будут богатыми и долгими, – вежливо ответил Азул, слегка кланяясь.

– Спасибо тебе, друг мой Азул. Тут такое дело…

Оставив Виталия наедине с растерянностью, обняв низенького таджика за плечи, Александр повёл его в сторону копошащихся у мангала таджиков. Запах пропитанного жареным мясом дыма едва не сводил с ума.

– Сазонов утром забыл тебе сказать, что ему должны были доставить пять бараньих тушек. Солдатам кушать мясо надо. Он очень волновался, когда меня ждал, поэтому не спросил тебя об этом. И технику заправил не полностью. Я буду с ним очень серьёзно говорить по этому поводу. Ты меня знаешь. И ещё он забыл взять топливо для нашего генератора. Ты не мог бы услужить своему другу и простить забывчивость старшего лейтенанта Сазонова?

Таджик капитан усмехнулся и покрутил указательным пальцем в воздухе.

– Я тебя люблю, друг мой Саша. Ты говоришь, как поэт!

– С друзьями я всегда так говорю. Ты пригласишь меня в гости, и весь вечер, и всю ночь могу тебе рассказывать, какой ты хороший друг.

Но мне надо что–то хорошее знать о своих друзьях, чтобы мои слова были искренними. Ты меня понимаешь?

– Да, Саша, – таджик широко улыбался. Надо признать, что это выглядело обнадеживающе.

– Я скоро буду делать небольшой праздник на заставе. Сам понимаешь, принимаю должность. Мне бы хотелось, чтобы на нашем бедном столе тоже был шашлык, сладости и хорошие воспоминания о щедрых друзьях.

– Ай! – не выдержал и воскликнул капитан.

– И чтобы нам не мешали, когда мы будем веселить свои сердца во время праздника. Ты мой друг, Азул, и я знаю, с кем надо заводить дружбу – с влиятельными друзьями, такими, как ты Азул.

Таджик вежливо поклонился.

– Мой друг Александр говорит так, словно угощает свежим мёдом. Это дар аллаха! Но, мой друг, ты слишком преувеличиваешь мои возможности.

– Нисколько! – поспешил сказать Александр. – И мне не жалко хороших подарков для своих друзей.

С этими словами он достал из нагрудного кармана металлическую ручку с вмонтированным экраном электронных часов, и протянул её Азулу. Тот с поклоном принял ещё один подарок.

– Мой друг, ты можешь не беспокоиться. Я постараюсь исполнить твою просьбу. Я понимаю, что ты сейчас не можешь быть моим гостем. Мы оба военные люди и вокруг неспокойно. Но ты должен обещать быть моим гостем, в моём доме.

– Обещаю, – с улыбкой сказал Александр. – Обязательно буду гостем в твоём доме.

– Спасибо, друг мой. А теперь не беспокойся, иди к своим бойцам. Я всё сделаю.

Они ещё пожали друг другу руки, и Саша вернулся к Виталию, который уже пришёл в себя.

– Что ты ему дал? Зачем?

Александр обнял его за плечи и повёл к броне, где уже завершалась погрузка.

– Народная дипломатия, Веталь. Ты где учился?

– Недалеко от Ленинграда.

– А я, считай, здесь. Немного разбираюсь в их обычаях. Вот и сделал нашему Азулу подарок.

– Денег дал? Они любят это! – Виталий зло сплюнул.

– Нет, товарищ мой, они любят внимание. Подарил ему по случаю ручку и зажигалку. Купил в столице пару десятков сувениров. Искал, конечно, стеклянные бусы и зеркала, но были только ручки и зажигалки.

– Только зря выбросил хорошие вещи. Мог бы дембелям сделать памятные подарки.

– Дембеля меня поймут, когда не будут голодными.

– Хочу это видеть.

– А ты смотри…

Четыре таджика солдата, сложив вчетверо чистые простыни, используя их, как подносы, шли к бронетехнике, неся на вытянутых руках ещё горячий шашлык. Ещё пятеро тащили свежёванные бараньи туши. Солдаты мгновенно расхватали предложенное угощение. Также были принесены какие–то бумажные мешки.

– И на это посмотри…

Десяток таджиков катили по бочке с топливом.

– Все долги не обещаю вернуть, Веталь, но, как видишь, натуральный обмен работает. Сазонов засмеялся, хлопнув себя по коленям.

– Если я кому об этом расскажу – не поверят же!

– А ты и не рассказывай. Нам больше достанется. – Он подмигнул начальнику заставы. – Давай поторопимся, может по куску шашлыка достанется.

Когда они подошли, сидящие на броне бойцы, блестящими от жира руками, наперебой предлагали жаркие куски ароматного мяса. Старлеи выбрали два и стали есть. Пару солдат спрыгнули с брони и помогли таджикам затолкать бочки в десантные отсеки машин. Приятность момента испортил лихо закрученный мат. Матерился один из солдат, участвовавший в погрузке.

Когда подошли старшие лейтенанты, солдат, продолжая материться, указал на распахнутый люк. Из него, на землю била струя топлива. Была пробита бочка.

– Я даже не успел заметить, как он это сделал, товарищ старший лейтенант! – возмущался боец. – Отвернулся на секунду и услышал удар. Туда, а там вот… течёт.

– Кто это сделал, Сакуров?

– Да, как кто? Чурка этот! Который бочки помогал поставить! Ударил топором и пошёл себе, урод таджикский!

– Не стой, Сакуров. Давай вёдра, и сливайте всё в баки. Быстро! Помогите ему кто–нибудь.

С брони спрыгнули два бойца.

Александр посмотрел вслед уходящим таджикам. Сакуров ошиб

ся. Один из солдат дружественной армии шёл, играясь, или намеренно демонстрировал, подбрасывая в воздух ледоруб на короткой ручке. Навстречу ним спешил Азул. Александр заметил, как солдат с ледорубом и капитан обменялись едва заметными кивками.

– Я так и знал, б…ть! – выругался Сазонов, с силой отдирая мясо крепкими зубами от своего куска. – Этим чуркам нельзя доверять.

– А я и не доверяю. Принимайте это, Виталий Семёнович, как ложку дёгтя в бочке мёда. Тебе баранины сколько должны были? Две тушки? Мы получили пять. Плюс вот, шашлык. И капитан что–то тянет ещё. Великий аллах пробил его на щедрость.

Подошёл капитан и протянул десятилитровую капроновую канистру.

– Друг мой, Александр, ты сказал, что у тебя скоро на заставе будет праздник.

– Я приглашаю тебя, Азул.

–

Спасибо, Саша. Я принимаю приглашение.

– Я сообщу, когда будем готовы.

– Да, ожидаю с нетерпением!

– Отлично! Это будет скоро.

Азул протянул канистру и приблизился к Александру.

– Здесь настоящее топливо для мужчин. Я не буду против, если вы немного выпьете сегодня без меня, но только если один из тостов будет за моё здоровье.

Они в который раз обменялись рукопожатием.

– Ты заметил? – спросил Александр Виталия, когда таджикский капитан ушёл.

– Что заметил?

– Что он удивительным образом стал говорить без акцента? Вместо ответа Сазонов толкнул его в бок, привлекая внимание.

– Лунатик идёт. Почуял добычу, гад.

– Не достанется ему сегодня. По крайней мере здесь. Давай на броню. Живо! К Залобову.

Ухватив недоеденное мясо зубами, старший лейтенант быстро влез на броню.