Текст книги "Бог бросил кости. Том 2 (СИ)"

Автор книги: Роман Литий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

V. Глава 9. Мысли умирающего атеиста

– Лазурная Звезда, значит? – задумчиво проговорил Лориан, завороженно глядя на парящую перед ним Прокси.

– Всё верно, друг мой, – ответил Франц. – Так тебя прозвали среди Железных Рыцарей.

Лориан сидел на кровати в своей каюте, штурмуя загадку Агмаила. Думать над тем, как получить информацию оттуда, уже стало его доброй привычкой: вместо того, чтобы проводить время в комнате отдыха или общаться с другими Рыцарями, он уходил в свою каюту, подвешивал Прокси перед собой и вглядывался в её туманную оболочку.

Вчера Лориан уничтожил Атексетес. Он не хотел думать об этом, потому что считал эти мысли бесполезной тратой ресурса – но пришёл Франц и напомнил ему о его победе. В последний момент битвы Лориан накопил вокруг своего Истребителя электролюминофор и, пустив по нему ток, засиял ярким синим светом. По какой-то причине Атексеты панически боялись именно этой части спектра – Лориан понял секрет достаточно быстро, чтобы решить исход битвы в одну минуту. На всём пути до самого Атексетеса ему никто не помешал.

Лориан осторожно поглаживал Прокси длинными тонкими нитями, которые он сотворил из воздуха с помощью модуля. Его воображение живо рисовало ему страшную картину битвы, когда Атексеты сверкали убийственными вспышками везде и повсюду; сознание протестовало, пытаясь не думать об этом – но Лориан целенаправленно провоцировал его собственноручно сотворённым напоминанием. Как стало известно сегодня, война продолжается, и, если он хочет на ней воевать – он должен привыкнуть.

– Я пришёл сказать тебе одну важную вещь, – продолжил Франц. – Твоя световая атака – безусловно, сильное преимущество для всего Анриона. Однако, как мы знаем из инцидента со станцией, Атексеты учатся, и учатся быстро.

Лориан поднял голову, и его взгляд встретился с фиолетовыми глазами Бога Разума.

– Вы просите меня не использовать его?

Франц задумчиво улыбнулся.

– Ты почти угадал, друг мой, – ответил он. – Используй его, но сделай так, что враг об этом никогда не узнает.

Лориан ухмыльнулся, и нити, которые он обвил вокруг своего запястья, вздрогнули.

– Ты силён, Лориан, – продолжил Франц. – Сильнее, чем ты думал раньше. Я уверен, что ты ещё успеешь перевернуть ход этой войны. Будь готов – через пять часов отправляется твой шаттл до Кубуса.

***

– Вы ждали меня, Франц? – спросил Персиваль, появившись в дверях.

В каюте Бога Разума было всё так же спокойно. В сумраке тихо журчала вода, и мягкий голубоватый свет исходил из-под поверхности небольшого пруда под комнатным водопадом. Франц задумчиво сидел в кресле у окна, и перед ним парил в воздухе небольшой белый горшочек, откуда стекали вниз длинные зелёные лозы.

– Всё верно, Персиваль, – сказал Франц. – Заходи.

Рыцарь прошёл в каюту, и дверь за ним бесшумно закрылась. Он сел напротив Франца, и растение оказалось ровно между ними – так, что, глядя на него, Персиваль не мог не встретиться глазами с Богом Разума. Тот провёл ладонью под горшочком, словно спрашивая: «Что ты об этом думаешь?»

«Франц раньше не выражал интереса к растениям – что-то произошло. Он предлагает мне угадать – это либо что-то важное для меня, либо он хочет поделиться чем-то важным для него. Если это что-то важное для него, вряд ли я об этом знаю; моя жизнь была мало связана с растениями – значит, это либо связано с кем-то близким мне, либо дело вообще не в растении, а в контексте, в котором оно здесь появилось…»

– Вы тоже не знаете, что это значит, – наконец, сказал Персиваль. – Я ведь прав?

Франц кивнул.

– Иногда бывает, что тебе снится сон, – сказал он. – Ты не помнишь, о чём он, ты даже можешь не помнить сам факт того, что тебе что-то снится – но в один момент ты встречаешь в своей жизни что-то, что напоминает тебе о твоём иллюзорном мире. И ты отчаянно пытаешься вспомнить, что же ты видел тогда, о чём была твоя забытая эфемерная жизнь…

Персиваль понимал, о чём говорит Бог Разума. Он часто видел сны, но не помнил из них ничего – только знал, что каждое утро он просыпался, умирая во сне.

– Я почти ничего не помню о том, что было до возведения Кубуса, – продолжал Франц. – Я с большой уверенностью могу сказать, что по какой-то причине – может, даже по моей просьбе – именно Эйонгмер запечатал мои воспоминания об этом времени. Я не знаю причины этому, но всё чаще я встречаю в своей жизни вещи и ситуации, которые напоминают мне о прошлом – и как бы я ни старался, я не могу до конца понять, что же тогда произошло и почему я потерял свою память. Поэтому я и взял с собой это растение, Персиваль. Это одна из двух вещей, которые сейчас сильнее всего вызывают нужные воспоминания. А вторая – Лориан.

Франц склонил голову набок и задумчиво посмотрел в окно. Горшок с растением плавно отлетел в сторону, больше не разделяя Персиваля и Бога Разума.

– Твой ученик достиг больших успехов, друг мой, – говорил Франц. – То, что он был тем самым, кто уничтожил Атексетес, уже говорит о многом.

– Благодарю, – ответил Персиваль. – Но главного он достиг сам, поэтому несправедливо звать его моим учеником.

– Скромен, как всегда, – Франц улыбнулся тепло и радостно, а затем резко потускнел. – Однако я не говорю наугад, друг мой. «Ученик капитана Железных Рыцарей, прозванный Лазурной Звездой…» – слово в слово я повторяю единственную фразу Эйонгмера, которую могу вспомнить сейчас. Скажи мне: это имя пришло тебе в голову случайно?

Персиваль нахмурился, понимая, какого масштаба тайна сейчас может открыться перед ним.

– Нет, не случайно, – ответил он. – У Серанэта и Эвелин в доме был небольшой сборник стихотворений, исполненный в бумаге – я прочитал его целиком. И в нём были строки: Лазурною звездою обманчиво сияла героя из легенд манящая судьба…

– …Мой ангел – идеалы, несовершенства – дьявол. Я был готов к борьбе, и началась борьба, – закончил Франц приглушённым голосом. – Это мои стихи, Персиваль. И теперь я это помню.

Персиваль ощутил покалывание в области затылка – и на миг комната вокруг преобразилась. На один короткий миг Персиваль увидел стоящий в ночной полутьме белый рояль, на котором бегали голубоватые блики огней, сияющих из небольшого бассейна. На самом его краю, опустив ноги в воду, сидел человек хрупкого телосложения – он сидел к Персивалю спиной, и лица было не увидеть. На плечах его была лёгкая мантия серого цвета, и с белых вьющихся волос редко падали капли.

Но вместе с видением этого потустороннего места Персиваль ощутил великую тоску, словно бы неотделимую от него. Он смотрел на этого человека в серой мантии, видел блики, которые бросала на него беспокойная поверхность воды, и его наполняло чувство невосполнимой потери – беспричинное, но бесконечно понятное.

И видение пропало – растворилось в тумане забвения.

Персиваль попытался его вспомнить – но чем больше о нём думал, тем меньше оставалось в его памяти.

Оставалась лишь тоска.

– И так каждый раз, – проговорил Франц, печально глядя в окно. – Они появляются на мгновение, чтобы исчезнуть навек. Я понимаю, что вряд ли беспричинно эти воспоминания пропали – возможно, Эйонгмер хотел уберечь меня от лишних мыслей – но я уверен, что сейчас незнание для меня хуже любой правды. Поэтому я хочу вернуться на Дно, Персиваль. Туда, где всё началось.

***

– Хироэ, вижу цель.

– Подтверждаю Алери, атакуем.

Пять крылатых Истребителей летели над поверхностью Кубуса, построившись клином. В сумраке под густыми тучами стеклянно-стальной город вспыхивал багровыми взрывами, дроны роились вокруг, пронзая пространство роторным огнём и мертвенно-чёрными лучами неизвестной природы, а оперативно созданные наземные турели отстреливали их, не подпуская к важным точкам. За одну короткую неделю Кубус превратился в жестокое поле битвы.

– Лориан, захожу на манёвр, – услышали Рыцари клина, и триплет отделился от основной группы, чтобы спикировать на врывшийся в поверхность Атексетес.

Истребители летели по сложной траектории, чтобы сбить с толку систему противовоздушной обороны, но в атмосфере это было куда сложнее, чем в космосе. Приходилось двигаться по гладкой линии, поворачивая плавно, чтобы крылья не оторвались на резком вираже. Триплет резко ушёл вверх – и комплементарная бомба ударилась о поверхность Атексетеса. Его вещество начало стремительно растворяться – процесс остановился, лишь когда от торчащей из поверхности полусферы едва осталось словно бы оплавившееся основание.

Врагу тоже приходилось тяжело в атмосферном бою. Его главное оружие – способность управляемо искривлять пространство-время вокруг себя – наносило ему же больше вреда, чем пользы, так как даже искривления в небольшой области создавали сильные воздушные потоки вокруг, сбивая с курса Атексетские дроны. Поэтому враг принял простое до очевидности решение: в ответ на Истребители Айлинерона он создал Перехватчики.

– Мениск, вижу Перехватчик на востоке, – услышал Лориан в мыслепространстве и подготовился.

Странной формы комбинация пушек и крыльев налетела резко, как хлопок выстрела. Перехватчик был абсолютно зеркальным и постоянно менял конфигурацию – его крылья перестраивались причудливо и эффективно, заставляя его молниеносно поворачиваться в воздухе. Его пушки двигались соответствующе, стреляя в непредсказуемых направлениях – было очевидно, что конструкция Перехватчика была создана специально против Истребителей. Атексеты научились.

Рыцари расступились, чтобы дать друг другу пространство для манёвров. Перехватчик стремительно метался вокруг, рассекая пространство дождём чёрных лучей. Однако Истребители вовсе не стремились сбить его: хотя бы один Перехватчик был нужен Агмаилу целым.

– У меня есть план, – раздался голос Лориана. – Ведите его вниз, к храму – только осторожно.

Рыцари никак не выдавали своими действиями услышанное – Истребители всё так же продолжали роиться впятером вокруг одного Перехватчика, осыпая его роторным огнём, преднамеренно не попадавшим в цель – однако все они медленно начали двигаться вниз, ведя Перехватчик с собой. И тем более незамеченным остался Истребитель Лориана, в один момент просто упавший, будто пронзённый лучом.

***

Четыре Истребителя и Перехватчик сражались в воздухе, приближаясь к колоссальной полуразрушенной пирамиде Храма Первого Наблы. Уже казалось, что крылья касаются оголившегося метапластового каркаса, торчащего из-под стекла, подобно костям полуразложившегося животного. Разрушительные лучи сражающихся сбивали ещё больше стеклянных панелей, оставляя от храма лишь непоколебимую опору, стойко державшую уже потерявшую всякий смысл форму.

– Всё готово, расходитесь, – прозвучал голос Лориана.

Истребители бросились врассыпную, и вот, небо вокруг храма вспыхнуло ярким лазурным светом тысяч нитей, протянутых полусферой над ним. Перехватчик панически рванулся вниз, пытаясь скрыться от света в тени пирамиды – но будто бы из ниоткуда налетел Истребитель Лориана, и ещё сотня прочных нитей оплела его, заставив искуснейшую машину войны беспомощно зависнуть в воздухе под потолком храма, перед всепроникающим взглядом Первого Наблы.

Истребитель плавно опустился на пол, и Лориан выбрался из кабины; нити заботливо опустили Перехватчик на пол прямо перед ним. Метод связи Атексетов был очень похож на такой у людей, и заглушить передачу информации в храме не представляло особого труда – поэтому Лориан был уверен, что враг не узнает об его световой атаке. Однако и собратья-Рыцари понятия не имели о том, что происходит здесь и сейчас.

– Ну, посмотрим на тебя, – сказал Лориан и начал сканирование внутренней структуры с помощью модуля.

Однако вдруг Перехватчик словно разрезало лезвие невиданной силы. Он распался надвое, и крылья осыпались с неприятным звуком – а изнутри вылезло существо, до боли похожее на человека.

Существо с необычайной скоростью рванулось вперёд, на Лориана – и лишь в последний момент нити подхватили его и отбросили назад, к обломкам Истребителя. Но они не стали ему помехой: засверкало золотистое лезвие, разрубая путы, и существо снова побежало на Лориана. Тот сделал шаг назад – но враг был слишком быстр.

Лезвие пролетело в нескольких сантиметрах от его лица – а в следующий миг невидимая сила подняла врага в воздух, и тот задёргался в бесплодных попытках сдвинуться с места. Лориан, отдышавшись, посмотрел влево, где стояли четыре Рыцаря во главе с Персивалем.

– Браво, – сказал капитан Алери. – Однако, когда речь заходит о подобных схватках, рациональнее хватать врага не нитями за руки, а модулем, и сразу за кости.

– Спасибо, – ответил Лориан, благодарно кивнув.

– А это, вообще говоря, забавно, – сказала Линис, пружинящими шагами подойдя ближе к утихомирившемуся пилоту Перехватчика. – Честно, мне никогда не хотелось бы думать, что Атексеты так сильно похожи на нас. Ваши версии, друзья-знатоки – как же так вышло-то? Тихо, тихо…

Атексет отчаянно задёргался, и Лориан услышал его голос – ещё больше похожий на человеческий, чем его внешность: голос отчаяния и мольбы. Он не мог разобрать слов – но это был язык, со словами и звуками. И только Лориан захотел выразить удивление, как увидел Франца, стоящего рядом: они встретились взглядами, и тот прижал палец к губам – «молчи».

«Меня сейчас видишь только ты и наш пленник, – услышал Лориан голос в своей голове. – И пленник по какой-то причине очень мне не рад. Этот жуткий голос нашим друзьям тоже не слышен. Лориан, мы видели уже много Атексетов вне их кораблей, и все они были разными – предположительно, подобными обитателям миров, которые они посетили до нашего – но на вопрос, почему Атексет оказался похож на человека, не могу дать хоть сколь-нибудь уверенного ответа даже я. Есть несколько гипотез, но прежде чем мы начнём о чём-то говорить, я скажу главное: у нашего пленника в мозгу есть нейра, и прямо сейчас я читаю его мысли».

V. Глава 10. Интерлюдия

Не думай, чьи ты слышишь голоса. Это неважно. Важно, что эти голоса тебе скажут.

<Я пришёл за советом>

И я думаю, ты знал заранее, куда идти. Сюда нет дороги никому, кроме меня и тебя, но обычно тебе нет дела до моей жизни.

<Но где мы?>

Мы в мире идей. Вне времени, вне пространства… Но мир идей – такой же мир, как наш. Посмотри вокруг: в чём может быть разница?

<Беспорядочность>

Но разве наш мир более упорядочен? Разве для тебя есть связь между взмахом крыла бабочки и северным ветром, если ты не знаешь ту длинную цепочку причин и следствий, протянувшуюся между ними? Разве без пояснений гения ты знаешь, что именно привело к его шедевру, даже если его муза стоит в шаге от тебя? Беспорядочность – свойство нашего мира, но ты к ней привык.

<Бессмысленность>

В твоём рождении нет смысла, как и в твоей смерти. Смысл есть лишь в твоих действиях, и его определяют твои мысли. Этот мир для тебя не имеет смысла, так как в нём нет твоих действий и твоих мыслей.

<Неопределённость>

<Неоднозначность>

<Хаос>

Так конкретизируй. Каждый мир видится нам откликом нашего мировоззрения, уникальным для каждого, но неизменным в сути. Мир идей лишь более нагляден, поэтому я предпочитаю жить здесь.

<Почему один из Атексетов оказался так похож на нас?>

А ты не замечал, что эта война – одна большая метафора на твою жизнь? Она началась с известия о беде, продолжилась протяжным, но достаточно спокойным периодом; затем случилась трагедия, за ней другая. Под конец спокойной войны появился герой, вспыхнул лазурным сиянием, и началась война настоящая, страшная. А сейчас, сражаясь, ты обнаружил, что враг твой, выходит, с твоим лицом.

<Мир любит совпадения, и не любит глубинный смысл>

Наш мир куда ближе к миру идей, чем тебе кажется. Как же забавно, что я рассказываю это одному из Несущих…

<Непонимание>

Я поясню. Представь, что наш мир – это прекрасное полотно, протяжённое в пространстве и времени, на котором художник-Демиург пишет свою картину. Он хочет, чтобы картина была связной, поэтому каждый следующий момент времени плавно следует из предыдущего. Он знает, что было в начале и знает, что будет в конце, ведь он смотрит в будущее и в прошлое так же, как ты бы смотрел вверх и вниз. Но вот незадача – по его законам начало не стыкуется с концом. И тогда он берёт все нестыковки и сводит их к немногочисленным, но противоречивым точкам на своём полотне.

<Понимание>

Эти точки – люди вроде тебя. Те, кто совершает невозможное, делает то, что противоречит логике мира. По всем законам такие люди не существуют, но замысел Демиурга выше этих законов.

<Я несущий>

<Я не существую >

<Это не повод верить в себя>

<Это лишь подтверждение предопределённости мира>

Верно.

<Тогда в этом мире есть смысл>

Верно.

<Война с Атексетами – метафора моей жизни>

Возможно.

<И в конце своей жизни я буду бороться не с внешним врагом, а со своими собственными грехами>

<Осознание>

<Благодарность>

<Прощание>

До скорой встречи, Человек. И до скорых вестей.

V. Глава 11. Пустота

– Ну, вроде ошибок нет, – резюмировал Роберт.

– Это с самого начала было понятно – мы же знали ответ, – ответила Шинобу, пожав плечами.

– Иногда мы думаем об одном, а математика говорит нам другое, – Роберт развёл руками. – И в таких случаях нам нужно доверять именно ей, а не интуиции.

Роберт и Шинобу сидели вместе в одной из лабораторий Института Фундаментальной Физики, который находился достаточно глубоко под землёй, чтобы звуки войны были слышны лишь как отдалённый грохот. Перед ними был совершенно пустой стол, но благодаря нейре они видели на нём бесчисленное множество формул, описывающих возникновение замкнутых времениподобных кривых. Иными словами, Роберт Мацело и Шинобу Кёртис только что изобрели путешествия во времени.

– Ну так что? – спросила Шинобу тихо. – Публикуем протоверсию?

– Думаю, мы сделали достаточно, – кивнул Роберт, задумчиво глядя на формулы. – Если мы где-то ошиблись, то нас поправят, а если нет – мы победили. Публикуем.

Мысленными командами Роберт собрал выкладки со стола в нейрограмму, и в следующий момент она уже оказалась в Системе – доступной для скачивания всем обитателям Кубуса. Сделав это, он вздохнул и откинулся на спинку стула.

– А ведь сегодня новый год наступает, – в его голосе чувствовалась печаль. – Удивительно, как много может поменяться всего за один оборот вокруг Солнца…

Шинобу молча кивнула.

– Я хотел бы думать, что ещё через год мы снова сможем наслаждаться миром. Если война быстро началась, пусть она быстро и закончится.

– Выпьем! – Шинобу вскинула руку с невидимым стаканом, всё так же печально глядя вниз.

Свет в лаборатории замигал вместе с тем, как с поверхности донёсся низкий гул. Пол и стены задрожали, и мелкие детали, разложенные по столам и полкам, звенели им в ответ. Затем наступила тишина – смолкли даже звуки битвы, и двое физиков могли слышать даже дыхание друг друга.

Это было так невыносимо тяжело – осознавать, что прекрасный и идеальный Кубус настолько легко уничтожить, взорвав на его поверхности миллион бомб. Террасы с изящными деревьями с видом на океан – разрушены. Храмы, где Первый Набла услышит, и Агмаил ответит – разрушены. Просторные галереи учебных заведений, где солнечный свет, белый и строгий, вторил строгости мысли юных умов – разрушены.

Кубус пал.

И Кубус пал в тот самый момент, когда первая бомба разорвалась на его поверхности. Ведь Кубус – не планета, Кубус был идеей. Идеей, простирающейся прекрасной белизной из прошлого в будущее, с севера на юг. Бесконечность вперёд – и бесконечность назад. Кубус пал в тот самый момент, когда вечность была жестоко изорвана вторжением безликого врага.

И зачем это всё? Альмер Зормильтон говорил однажды, что Атексеты подобны вирусам. Что они странствуют по космосу, пожирая цивилизации и создавая из их останков подобных себе. Но что такое вирус? Это лишь оболочка с инструкцией. Без разума, без воли, без мотивации. У вируса нет желания убивать, как и у Атексетов нет желания сжигать миры за мирами. Атексеты – это не цивилизация, а лишь ужасная тень всех тех, кого они успели уничтожить. Выходит, у разрушения Кубуса даже нет смысла.

Но всё же, думал Роберт, изначально Атексеты обладали какой-то индивидуальностью. У них точно был свой мир, свой облик – но что же довело их до такой жизни? В какой переломный момент Атексеты стали странствовать по Вселенной и когда – если не сразу – они решили, что уничтожение других цивилизаций выгодно для них?

– Шинобу, – сказал Роберт почти шёпотом, когда грохот битвы снова начал разгораться. – Расскажи мне про Кси. Про то, кто вы, чем занимаетесь, кто такой доктор Кенни…

Свет в лаборатории стал совсем тусклым. Роберт едва мог различить предметы, что лежали у противоположной стены. Война же грохотала, лязгала и свистела тысячей разных звуков, и сложно было опознать даже малую часть из них.

– Я пришла в Кси не сразу, – ответила Шинобу тоже тихо, будто бы боялась привлечь слишком много внимания. – Поначалу мне вообще казалось, что это просто дискуссионный клуб. Мы читали статьи, обсуждали новости науки, учили друг друга всяким интересным вещам. Доктор Кенни же параллельно с этим постоянно пытался придумать что-то своё. Он часто делился с нами своими наработками, объяснял их, но обычно рано или поздно мы находили нейрограмму, где это выводилось до него.

Шинобу всё так же грустно смотрела в пол, но теперь на её губах была ироничная улыбка.

– Я до сих пор не понимаю, что в голове у этого человека. Я никогда не видела его грустным, раздражённым или радостным; он будто бы существовал только в двух состояниях. Большую часть времени он просто наблюдал и лениво комментировал, но, если дискуссия была ему интересна – о Боги, надо видеть его лицо в этот момент. Маньяк, истинный маньяк. Кстати, забавный факт – на Старой Земле маньяками почему-то называли убийц…

Роберт слушал рассказ о Кси, и тревога уходила на второй план. Война, взрывы, битвы – всё это казалось нереальным. В своих мыслях он был там, за одним столом со Свободными Исследователями: слышал их голоса, видел их лица. Он внимательно слушал рассказ Шинобу о том, как через три года после основания Кси там появился математик Марк Цурай; как они вместе с доктором Кенни реформировали сообщество, и его участники мало-помалу начинали свой путь в научном творчестве; как доктор Кенни медленно превращался из человека в легенду, общаясь с Кси всё меньше; Шинобу рассказывала о Трисовете, сменившем Кенни у руля Кси, о первой серьёзной публикации, о том, как сообщество преодолело пик активности и начало склоняться к закату; и Роберт слушал её, желая, чтобы однажды он смог сидеть за тем квадратным столом, забыв про Долг и занимаясь свободным творчеством…

***

Сквозь холодную толщу метапласта донёсся угнетающий гул. В несколько секунд он стал настолько низким, что Роберт уже не слышал его, но чувствовал, как содрогается стена за его спиной. Свет прощально мигнул в последний раз и исчез, оставив лабораторию в полной темноте. Взрыв, показавшийся подозрительно близким – стены затряслись, посыпалось с полок то немногое, что там оставалось, и гул резко оборвался. Что-то с лязгом и грохотом упало в лаборатории, и наступила тишина.

– Роберт, – голос Шинобу был тих, но не дрожал. – Ты меня слышишь?

– Да.

– Помнишь, как… – Ещё один взрыв перебил её, и на этот раз падали уже сами полки. – Помнишь, что было, когда мы встретились?

– Помню, – прошептал Роберт.

– Ты тогда сказал мне, что не знаешь, что делать. Что задача, которая стоит перед тобой неподъёмная. Что…

Скрип и скрежет, настолько громкие, что проникали с поверхности в лабораторию, не дали ей договорить. Страшно было даже представить, что творилось там, сверху – если звуки настолько ужасающие были лишь лёгким побочным эффектом от жестокой битвы. Дождавшись, пока звук, похожий на визг тысячи голосов, исчезнет, Шинобу проговорила:

– С новым годом, Роберт. Пусть мы всегда будем грезить миром, где каждый счастлив. Всегда…

…взрыв, на этот раз очень близко, заставил куски потолка осыпаться вниз с паническим шелестом.

– …Всегда помни, зачем живёшь, чего хочешь достичь. Всегда…

…что-то за стеной стало рушиться и, похоже, падало куда-то в бездну нижних уровней Кубуса.

– …Всегда помни, что мир может быть лучше! – Шинобу кричала изо всех сил, и её тихий голос был едва слышен через приближающийся грохот падающих балок и обломков метапласта. – Всегда знай, что лучше умереть, чем потерять надежду! Помни, что судьба вершится теми, кто преисполнен решимости! Помни…

Взрыв прогремел уже слишком близко, и пол лаборатории, рассыпавшись на множество обломков, упал вниз, где не было места ни Войне, ни жизни.

***

– Роберт? Ты в порядке?

– Вроде да… А где мы?

– Где-то очень глубоко, – задумчиво сказала Шинобу, осматриваясь.

В мрачном багровом освещении бесчисленное множество труб, балок и перекрытий окружало просторный прямоугольный проход. В одну сторону путь был закрыт: обломки лаборатории и всего того, что было вокруг неё, лежали сплошной кучей, переломив трубы на их пути. Дорога в другую сторону же терялась в сумраке.

– Это технические уровни, – проговорил Роберт, и ему стало жутко от своих же слов.

Не было в мире ни одного человека, который бы знал в точности, как устроены технические уровни. Это была отдельная вселенная, сложная и неизведанная: даже три тысячи лет исследований не дали и приближённого ответа, как устроены технические уровни под первой гранью. И если ближе к поверхности люди ещё появлялись, чтобы устранить неполадки или модифицировать инкубаторы, генераторы пищи и другие жизненно важные системы, то ниже нога человека с большой уверенностью не ступала никогда. Роберт и Шинобу оказались на технических уровнях – а это значит, что, скорее всего, для мира они потеряны.

– И что нам теперь делать? – прошептала Шинобу, потирая ушибленное плечо.

Роберт обречённо посмотрел вдоль коридора, туда, где терялись в темноте перекрытия и трубы. Быстрые цепочки размышлений обрезали все лишние варианты – кроме одного.

– Идти, – сказал он сухо. – Идти и надеяться.

И они пустились в путь.

Коридор вёл прямо, не сворачивая и не разделяясь. Шаги двух людей по решётчатому полу, пусть и громкие, не отдавались эхом – звук терялся в бесконечном пространстве между труб. Однако здесь не было тихо: мерный ритмичный шум наполнял технические уровни, будто невидимый гигант умиротворённо дышит во сне. Кубус жил.

– Нетривиально, – резюмировал Роберт, оглянувшись по сторонам.

Роберт и Шинобу стояли на пороге просторного круглого помещения. Шесть коридоров вели абсолютно симметрично в шести направлениях – а в центре от пола до потолка протянулся огромный вал. Вал медленно вращался, ускоряясь и замедляясь в такт вздохам, исходящим из стен.

– И куда пойдём? – Шинобу встревоженно осматривала открывшуюся перед ней картину.

– Как минимум, мы теперь знаем, что технические уровни имеют симметрию шестиугольника…

– Смотри, – Шинобу подняла руку и указала пальцем на один из проходов. – Там символ Наблы!

– Если это не намёк, то крайне неудачная шутка, – ответил Роберт. – Что ж, у нас нет больше выделенных направлений…

И они пошли дальше.

Длинные коридоры сменялись круглыми залами, из залов вели другие коридоры, и всегда над одним из них был символ Наблы: почти правильный треугольник вершиной вниз. Изредка встречались крутые лестницы, уходящие вверх и вниз узкими пролётами – Шинобу и Роберт поднимались по ним всегда, когда представлялась возможность, но чем дальше они шли, тем реже появлялись лестницы. Так прошёл один час, затем два, а после этого разрядились часы Шинобу.

Со временем залы становились крупнее, а коридоры – шире. Роберт иронично подумал, что не помещения увеличиваются, а они с Шинобу становятся тем меньше, чем меньше шансов у них выбраться отсюда – но промолчал. Шинобу же всё чаще думала о том, что символ Наблы ведёт вовсе не наружу.

При этом помещения становились всё причудливей. Если раньше вокруг была строгость форм, трубы и перекрытия соединялись друг с другом под прямыми углами, то сейчас труб стало меньше, и стены были куда прозрачней – и вокруг далеко, насколько хватало взору, простирались массивные структуры, больше похожие не на сваренный друг с другом метапласт, а на сеть, что образуют нейроны в мозгу. Багровый свет плавно сменился на фиолетовый, а затем на тёмно-синий; шум, похожий на дыхание, тоже ушёл в прошлое, и теперь Шинобу и Роберт шагали в тишине, разбавляемой лишь звуком их шагов. Голод, появившийся когда-то давно, сменила жажда, а жажду сменило безразличие.

Где-то далеко, наверху, бушевала Война, но здесь же, в глубине Кубуса, всё оставалось как прежде. Не было разницы между верхом и низом, севером и югом, прошлым и будущим; спустя бесчисленное множество шагов момент, когда Шинобу и Роберт упали сюда, казался бесконечно далёким. Залы, теперь похожие на платформы посреди огромной сети, сменялись прямыми дорогами, дороги сменялись залами, и единственное, что давало намёк на направление – бледный треугольник, неизменно появлявшийся на одной из арок, обрамлявших выходы из залов.

Но куда приведёт Набла? Куда приведут эти метки, оставленные когда-то давно кем-то могучим, возможно, самим Агмаилом, с неизвестной целью? Ведут ли они наверх, к свету и жизни, или наоборот, манят всё глубже внутрь Кубуса, в места, нетронутые уже три тысячелетия? Сейчас было уже поздно задаваться такими вопросами: позади было бесчисленное множество распутий, а «обратной Наблы» загадочный автор не рисовал.

И тут Роберт понял: он чувствует ветер.

Он слышит ветер.

Он ощущает на своей коже, как едва заметные потоки влажного воздуха ласкают его ладони, волосы и лицо.

Он встретился взглядом с Шинобу и понял – она тоже чувствует.

Ноги, уставшие от долгих часов ходьбы, понесли их с новыми силами, питаясь одной лишь надеждой – однако где-то на обратной стороне сознания, не так уж и глубоко, Шинобу и Роберт понимали, что увидят, когда дойдут до конца коридора, туда, откуда лился неяркий голубоватый свет.

И они дошли.

Они стояли на небольшой платформе, почти балконе. Далеко внизу, отражая голубоватое сияние, покачивался океан, теряясь вдали – а сверху огромная плоскость нависала скатом бесконечной крыши, обозначая собой конец пути. Они преодолели технические уровни. Роберт и Шинобу были под поверхностью Кубуса.

Шинобу, покачнувшись, опёрлась спиной на гладкую опору структуры и с ироничной улыбкой опустилась на пол. Роберт медленно сел рядом с ней – в его глазах, как в океане, отражалось голубоватое свечение, исходящее из недр Кубуса.

– Выходит, это конец, – сказала Шинобу.