Текст книги "Бог бросил кости. Том 2 (СИ)"

Автор книги: Роман Литий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

IV. Глава 5. Танец разума

Над вершиной Кубуса, где располагался космопорт, небо всегда было чёрным. Атмосфера там была настолько разрежена, что больше не могла рассеивать голубую часть спектра солнечного света, и поэтому и днём, и ночью из окна шириной в полторы сотни метров можно было видеть немигающие точки далёких звёзд.

– И вот я снова здесь… – задумчиво сказал Серанэт, глядя сквозь окно космопорта вниз, где сверкал в солнечном свете город у шапки океана. – Оплот неизменности, обитель предопределённости. Прошло три тысячелетия, а этот мир всё также белеет своей стерильной чистотой.

Эвелин лишь молча стояла чуть поодаль, углубившись в воспоминания. Когда-то эта планета выглядела совсем иначе – во времена, когда были живы Мелетин и Талемер, когда мир казался проще, а цель была ясней. Океаны покрывали её всю, а в прекрасных подводных куполах жило зарождающееся вновь Человечество…

***

Храм Первого Наблы на Кубусе изнутри выглядел так же, как и храм на родной планете Шинобу Кёртис – поэтому он был единственным местом здесь, где она чувствовала себя комфортно. Ей было сложно привыкнуть к нарочитой искусственности этого мира, к уходящим вдаль ступеням белых террас – что-то казалось здесь неуютным, и Шинобу не могла до конца понять, что. Но здесь, в храме Первого Наблы всё было по-прежнему – звучали тихо звуки музыки, умиротворяющий свет струился сквозь окна в потолке пирамиды, а великий Шарк смотрел со своего постамента Шинобу в глаза с пониманием и одобрением. Она осенила себя знаком Наблы и закрыла глаза.

Но что-то снова будто бы было не на своём месте. Она с подозрением заметила в себе, что словно ждёт ответа от Первого Наблы – хотя испокон веков Храм Шарка служил местом, где ответы нужно было искать внутри себя. Однако казалось отчего-то до безумия естественным ожидать в Храме голоса – голоса, который ответит и поможет.

В задумчивости Шинобу открыла глаза. Нет, она не испытывала беспокойства, столь неподходящего этому месту – скорее, она была озадачена своими же мыслями, появившимися словно из ниоткуда. Быстро прокрутив в голове варианты, она вздохнула и посмотрела в сторону, где немного поодаль от неё на скамейку присел молодой человек с длинными кудрявыми волосами. Но на этот раз Шинобу точно знала, почему он показался ей знакомым.

– Добрый вечер. Вы Роберт Мацело, верно? – спросила она.

Человек посмотрел на неё, и только сейчас стало понятно, насколько он выглядит уставшим. Измученный взгляд смотрел на Шинобу из-под мутных круглых очков, а серая рубашка была измятой, словно в ней даже ложились спать.

– Да, это я, – в голосе Роберта звучало некоторое удивление. – Мы знакомы?

Шинобу наклонила голову, сдвинула брови и плотно сжала губы. Все её друзья знали, что этим недовольным выражением лица она говорит им «подумай»; но реакция Роберта была совершенно не той, что она ожидала – он устало улыбнулся и попытался засмеяться.

– Извините, не могу припомнить ваше лицо, – сказал он. – Точно не видел вас в третьей лаборатории… Вы из ИФФ?

Шинобу вздохнула и закрыла глаза.

– Я Шинобу Кёртис с Левена. Свободный исследователь, – сказала она.

– А это что-то вроде… – Роберт задумался. – Может, выйдем?

***

Вечерний ветер мягко шумел в листьях аккуратно остриженных деревьев в небольшом парке перед храмом Первого Наблы. Вечноясное небо бесконечным куполом простиралось над широкими просторами Кубуса, мягко алея к закату. Шинобу подошла к краю террасы и опёрлась локтями на невысокое стеклянное ограждение; взглянув вдаль, она увидела в белёсом мареве величественную громаду одной из восьми вершин Кубуса.

– Свободные исследователи не принадлежат ни к какому институту или коллегии, – отвечала Шинобу на вопрос Роберта. – Мы занимаемся тем, чем хотим, и всем, что понравится. Наша философия в том, что науку можно творить не только профессионально, но и как хобби – и на достойном уровне. Главное – творческий подход. Мы называем себя «Кси» и существуем уже почти девятнадцать лет по меркам Кубуса.

– Занятно, – Роберт снова устало улыбнулся. – Как так вышло, что вас не признали нецелесообразными?

– Наш лидер, называющий себя доктором Кенни, смог договориться с самим Богом Разума и убедить его в том, что мы приносим пользу. Очевидно, приносим! – Шинобу оглянулась на Роберта, чтобы проверить, не сомневается ли он в её словах. – Даже после начала Войны «Кси» не прекратила работу, мы лишь перебрались на Кубус для большей безопасности. Но на этой планете моей главной целью всё же оставались вы, лорд Мацело.

Роберт не нашёл, что ответить. Он не был удивлён и у него не было возражений – но он явственно ощущал, что Шинобу словно тянет его мысль сквозь толщу чёрного, загустевшего масла его собственных формул и образов, захвативших его разум, и не чувствовал в себе никаких сил двигаться сквозь вязкость тьмы.

– Вы создали теорию, которая была мне нужна, но не довели до конца! – Шинобу смотрела на Роберта с некоторым возмущением. – Почему?

– Вы о чём? – Роберт непонимающе приложил палец к щеке.

– Я про эффект, названный вашим именем и именем Альмера Зормильтона, – Шинобу села на плавных форм белую скамейку спиной к морю. – Де-факто, он позволяет перемещать энергию из будущего в прошлое, но вы задумывались о том, что за этим может стоять непостоянство калибровочных констант лагранжиана Великой Модели?

– Понимаете, дело тут непростое… Вы слышали про Долг? – Роберт подошёл к ограждению, где не так давно стояла Шинобу. Та пожала плечами, и Роберт продолжил: – Не так давно – лет двадцать назад – лучшие умы Анриона взялись за решение пяти проблем Агмаила. Они дали обещание самому Богу Разума, что смогут решить эти задачи до момента, когда случится вторжение Атексетов. Четыре из этих задач были решены, но пятую одолеть не сумел никто из нас. И это задача путешествия во времени.

Шинобу слушала Роберта, не перебивая. Если до этого момента он отвечал ей лишь короткими фразами, то сейчас слова текли из него ручьём. Ручьём, в хрустальной воде которого невыразимой заразой распускались кровоцветы.

– Я подошёл к задаче с достаточно неочевидной стороны, – продолжал Роберт, глядя на Солнце, опускающееся за горизонт океана. – Я проанализировал уравнения Эйнштейна – Верлинде и выяснил, что существует способ «брать взаймы» энергию у пространства, а потом отдавать обратно – фактически, переносить из будущего в прошлое. Когда мы доказали существование этого эффекта, Альмер занялся разработкой того, что сейчас называется зормильтоновским модулем, а я продолжал свои эксперименты. Мне удалось переместить десять в минус девятнадцатой граммов нитрогекса в прошлое, но… я наткнулся на непреодолимую проблему. Сохранялась масса, спин, даже соотношение кварков и лептонов – но терялась структура.

Последний луч Солнца сверкнул и угас, оставив за собой алое зарево. Роберт вздохнул.

– Представьте, что вы – авантюрист, первый путешественник во времени. Вы встаёте в аппарат, оператор даёт пуск – но в прошлое вы перемещаетесь лишь в виде горстки частиц, из которых состояли. Путешествия во времени оказались невозможны – по крайней мере, в том виде, в котором их желал видеть Агмаил. Я приблизился больше других к решению этой загадки – точнее, тому, что казалось им – но не разгадал её.

Шинобу вдохнула свежий воздух Кубуса, приятно пахнущий морем. В парке перед храмом Наблы становилось прохладнее, и вскоре двое учёных остались там одни.

– Я не был заинтересован в том, чтобы думать о калибровочных константах, Шинобу, – задумчиво сказал Роберт. – Передо мной стояла задача, и я должен был её решить. И всё ещё должен: Агмаил не отозвал свою просьбу. Но я не знаю, что делать.

– Вы не пробовали обращаться за помощью? – осторожно спросила Шинобу.

– Куда там… Большинство людей не могут понять то, чем я занимаюсь – базовых нейрограмм по Великой Модели и уравнениям Эйнштейта – Верлинде, к сожалению, недостаточно для работы с этим эффектом. Я уже давно отчаялся искать тех, кто будет способен мне что-то посоветовать.

– А вот здесь и ошибка.

Роберт оглянулся: Шинобу смотрела на него со скамейки, хитро улыбаясь.

– Мы в «Кси» разбирали вашу работу, и многие наши утверждают, что поняли её. Я уверена, что доктор Кенни даже имеет некоторое количество идей по этому вопросу – но он слишком скрытен, чтобы отвечать, когда его не спрашивают. В связи с чем, лорд Мацело, у меня есть к вам предложение.

Роберт повернулся спиной к ограждению – Шинобу смотрела прямо на него.

– Если вы поможете мне с моей проблемой, я помогу вам с вашей.

***

– Я очень признателен твоему согласию на встречу, лорд Зормильтон. Сейчас мне как никогда необходима помощь таких людей, как ты.

Альмер Зормильтон и Серанэт Манлиморус сидели за столом на одной из крыш Кубуса. На столе стоял изящный чайник редкого чая, который Бог Верности привёз с собой – чай странно пах, но не без доли очарования. Казалось, в его запахе смешались все растения Левена, и это было отчасти правдой: Серанэт собрал с окрестностей геоморфоза самые ароматные травы и выбрал те, что сочетались друг с другом наилучшим образом.

Альмер сидел, подавшись вперёд, и разглядывал странную чёрную субстанцию сквозь мутное стекло сосуда, что держал в руке. Серанэт же сидел будто бы наигранно ровно, и его лицо не выражало абсолютно никаких эмоций – лишь фиолетовые кристаллы глаз наблюдали за Зормильтоном с таким же любопытством, с которым он разглядывал содержимое сосуда.

– Это Образец, лорд Зормильтон, – сказал Серанэт. – В колбе перед твоим взором – множество существ, известных людям как Другие. Агмаил согласился с моим предложением вырастить несколько колоний здесь, на Кубусе – это убережёт народ от наземной высадки, если такая несчастьем случится.

– И вы предлагаете сделать это мне? Заманчиво, заманчиво, – Зормильтон поднял Образец и смотрел, как в лучах Солнца Другие, похожие на нефть, перетекают в колбе.

– Да, дитя моё, – Серанэт поднёс чашку к носу и вдохнул аромат. – Но для этого им нужен субстрат, которым они будут питаться и из которого будут создавать себе подобных. Я уже имел честь беседовать с Агмаилом об этом, и он предложил вариант.

– На середине рёбер, полагаю? – Зормильтон острым взглядом посмотрел на Серанэта. На лице Бога-Основателя мелькнула улыбка – мимолётная, как метеор.

– Всё верно. Двенадцать колоний, по одной на каждое ребро. Я буду справедливым, сказав, что это не идея Агмаила – к нему близко одно дитя Лорикса, которое подсказало ему, – Серанэт сделал глоток чая. – Слышал ли ты про Виллафрида Рутила, лорд Зормильтон?

– Знакомое имя, знакомое… Персиваль Алери рассказывал мне про него. В полном восторге, хе-хе-хе, – Зормильтон снова поиграл светом на Образце, совершенно позабыв про чай. – Так выходит, адмирал Рутил считает, что Левен скоро падёт?

Серанэт промолчал. Если сам Виллафрид Рутил тратит всё больше внимания на подготовку обороны Кубуса, то легко понять, что у него на уме – особенно легко такому проницательному человеку, как Альмер Зормильтон. И сам Серанэт осознавал, что скоро этому красивому миру придёт жестокий конец – и каждый раз, когда он думал об этом, перед взором всплывало жуткое лицо Эйонгмера: похожее на маску, с тремя зияющими чернотой глазами, расположенными треугольником Наблы. И не было на этом лице места ни рту, ни носу, ни бровям, ни эмоциям.

«Вся наша жизнь – лишь череда ещё не сбывшихся пророчеств».

IV. Глава 6. Безмолвие

– А, Лориан, это ты, – сказал Борс, не отвлекаясь от своих мыслей. – Заходи.

Выглядящий необычайно пустым зал для заседаний освещался лишь одиноким экраном на столе. Большой надобности в нём не было – вся информация транслировалась напрямую Борсу в нейру – но основные заметки всё-таки оставались на нём.

– Приветствую, – ответил Лориан. – Никого больше нет?

Лориан присел за стол неподалёку от Борса, и Прокси бесшумной каплей проследовала за ним.

– У всех свои заботы, у меня свои, – Борс пожал плечами. – Я хотел бы закончить до завтра свою статью по теории впечатлений. Перси ушёл к Агмаилу – тот попросил его присутствия по какой-то причине. Будем надеяться, не самой печальной. А Гвен… Что ж, она едва выходила из комнаты с того дня. Вряд ли ей сейчас будет приятно проводить время здесь.

Борс и Лориан сидели молча, каждый углубился в свои мысли. За окном чернела бездонной пропастью неосвещённая часть Левена, похожая на немыслимых размеров Атексетес, и в глубоком космосе далёкие звёзды безучастно наблюдали за трагедией, развернувшейся на Двух Мирах. Лориан смотрел на них через незримый барьер стекла и думал – как много среди этих звёзд обитаемых планет, жители которых смогли бы помочь Айлинерону в этой Войне? И как много среди них тех, кто уже пал под натиском Атексетов?

Прокси лежала на столе, маня загадками, скрытыми за туманной оболочкой. Всё своё свободное время Лориан посвящал попыткам придумать тактику, как обойти ловушку, скрытую внутри, но не мог придумать ответа. Порой он даже думал, что ловушки там вовсе нет – но проверять это было бы глупо. Скорее всего, ключ к решению загадки всегда был у него под носом, однако что это за ключ и как его применить – неизвестно. И отравляющее раздражение росло в разуме Лориана тем больше, чем дольше рядом с ним безмолвным напоминанием находилась туманная капля.

***

Просторная комната Агмаила на станции Эмингон-8 мало чем отличалась от всех остальных. Единственным признаком того, что здесь жил Бог Разума, был необычный водопад в углу: вода стекала широкой лентой из-под потолка и падала вниз – но падала не прямо. Сила Кориолиса, вездесущий спутник жизни на вращающейся станции, изгибала водопад, поэтому поток входил в чашу внизу под небольшим углом – и под шум воды двое в комнате напряжённо вели диалог.

– Это самоубийство, – со сдерживаемым огнём в голосе проговорил адмирал Рутил. – Идти в лобовую атаку на Атексетес, не зная, что за горизонтом – бессмысленная затея недальновидного азарта.

– Друг мой, – Агмаил выглядел куда более спокойным. Он сложил руки вместе, скрыв ладони широкими рукавами, и посмотрел в окно. – Я знаю, что нас ждёт по ту сторону неизвестности. Дело лишь в том, что ты не хочешь мне верить.

Персиваль появился в дверях, но спорящие, казалось, не обратили внимания.

– С предыдущего вторжения Атексетов прошло больше трёх тысяч лет, – возразил адмирал, и Персиваль вспомнил, что тот не знает правды об истории. – Неясно, какие сюрпризы нам уготовил этот срок.

– О, сколько ещё чудес я должен сотворить, чтобы ты начал мне верить? – улыбнулся Агмаил совершенно беззлобно.

– Без доказательств нет веры, статистика – лишь свидетельство, – Рутил был непреклонен. – А если вы там погибнете, мне некому будет потом сказать, что вы ошибались.

– Мы вернёмся с победой, – Агмаил немного склонил голову влево, – и я скажу, что снова оказался прав. Поверь мне, Виллафрид. Я не играю в кости, ведь заранее знаю исход.

Адмирал Рутил вздохнул и направился к двери. Столкнувшись там с Персивалем, он посмотрел ему в глаза с немой просьбой – тот кивнул. Дверь закрылась, оставив его с Богом Разума наедине.

– Мой Бог, – сказал Рыцарь. – Я уже научился определять, что передо мной иллюзия.

Агмаил лишь молча развёл руками.

– Франц, – позвал Персиваль.

Он не смог уловить тот момент, когда силуэт Бога Разума растворился в небытии. Взамен у самого окна Персиваль увидел белую фигуру: Франц сидел на полу, прислонившись плечом к стеклу, а спиной – к стене, и смотрел в космос. Трость лежала совсем рядом, но Франц её не касался.

– Садись рядом, друг мой. Не стесняй себя приличиями.

Персиваль подошёл к окну и сел рядом, напротив Франца. Около минуты они сидели молча, слушая шум воды – а затем Рыцарь спросил:

– Вы правда хотите атаковать Атексетес? Даже при том условии, что за горизонт вокруг него нельзя будет отступить, если всё станет слишком плохо? Нам придётся довести бой до конца, живыми или мёртвыми.

Франц кивнул.

– Да, я хочу. Более того, я сам поведу вас в бой.

– Не знал, что вы умеете сражаться, – Персиваль приподнял уголки рта.

– У меня ещё много для тебя сюрпризов, друг мой, – Франц повёл ладонью перед собой. – Видишь ли, Персиваль… Я узнал от Эйонгмера немного, но важное он передать сумел. Эта битва, возглавленная Богом Разума, знаменует конец первой главе Войны. Я знаю, что потери будут меньше, чем многие ожидают. Знаю, что сам буду жить. И знаю, что будет дальше – в самом конце, когда Зодчий Вселенной явит себя…

Персиваль кивнул. Он пытался понять, как себя может чувствовать человек, который знает, что его ждёт в будущем, и не может на это повлиять – но ему не было подвластно постичь тягость давления трёх тысяч лет этого знания. Три тысячи лет Агмаил жил с мыслью: что бы он ни делал – исход предрешён. И сейчас он готов ринуться в бой, прорваться за точку невозврата, где его ждёт враждебная неизвестность – но готов лишь потому, что знает, что победит. Не может быть иначе.

– Всё верно, Персиваль, – проговорил Франц, мечтательно посмотрев куда-то наверх, где на кольце станции видны были отблески солнечного света. – Его пророчества – это моё проклятье. Эйонгмер поступил крайне жестоко, рассказав мне всё; но если бы не рассказал – мир бы погиб.

– Вы не объяснили это адмиралу, верно?

– Я надеялся, что он поймёт, но не подталкивал его. Видишь ли, чем больше люди знают, тем больше думают лишнего. Виллафрид – человек дела, и ему лишние мысли ни к чему.

Персиваль нахмурился, задумавшись.

– Но ведь Лориан знает, – вспомнил он.

– И ты, верно, догадываешься, почему, – Франц с грустью посмотрел на Персиваля. Рыцарь проанализировал факты и ничего не ответил, лишь кивнув.

Стекло окна станции было тёплым. Изнутри его согревал комнатный воздух, а снаружи уберегал от охлаждения безжалостный вакуум, где не было места ничему, что могло бы нести тепло. Этот вакуум был подобен дыханию смерти – медленно и неотвратимо он запекал в жаре лучей света спутники у Микаты, ближней к солнцу планеты, и так же медленно замораживал дальние космические аппараты, чьё инфракрасное излучение уносило больше энергии, чем те потребляли. Вакуум вершил судьбы всех, кто был слишком близко или слишком далеко, и лишь в небольшой области, где жили своей жизнью Кубус и Левен, люди были способны выжить, чтобы осознать его безжалостность.

– Я мог бы вечно сидеть у окна, наблюдая за неизменностью мира, – мечтательно сказал Франц. – Но вечного в жизни немного. Точно так же я смотрел в окно своей обители, мимо пролетали дни, ночи, годы, люди один за другим сменяли тех, кто уходил на покой. Именно тот мир казался мне неизменным. В предопределённости его судьбы я видел прекрасное, но те времена прошли.

Франц поднял с пола трость и плавным движением поднялся на ноги.

– Я позвал тебя не просто так, Персиваль, – сказал он. – Ведь всё меньше у меня шансов скрестить с тобой мечи.

Персиваль выдохнул воздух – это единственное, что осталось от давно забытого им смеха. Пять минут капитан Железных Рыцарей и Бог Разума разминали мускулы, готовясь к поединку. Франц никогда не говорил, что умеет фехтовать – но спорт, получивший поддержку Бога Разума, не мог быть выбран наугад. Персиваль догадывался, почему Франц вызвал его на дуэль сейчас, а не в дни спокойствия, и почему выбрал именно его. Не надо было быть великим рационалистом, чтобы понять: Франц знает, что конец близко. Этот поединок – прощальный подарок.

– Ты вернёшься из-за горизонта Атексетеса, Персиваль, – говорил Франц, выполняя хитрые упражнения руками. – Но будь готов к тому, что возвращаться будет некуда.

Закончив разминку, Персиваль закрыл глаза и сосредоточился. В тумане воздуха, откуда зормильтоновский модуль вампиром выпил энергию, вокруг Рыцаря появился спортивный доспех. Выхватив из ниоткуда меч, Персиваль принял боевую стойку.

Франц же глубоко вздохнул и поставил трость на пол: та не шелохнулась, когда он её отпустил. Белая одежда Бога Разума изменяла свою форму и цвет: широкая мантия окрасилась в чёрный, ремень глубокого синего цвета стянул её в талии; рукава, раньше просторным убором скрывавшие контуры рук, стали гораздо уже, очерчивая предплечье и локоть. И совершенно иной человек явился перед Персивалем, беспросветным мраком образа угрожающий с противоположного конца комнаты. Даже выражение лица, казалось, не было прежним – на место умиротворённого спокойствия встала холодная решимость, глаза словно сияли фиолетовым огнём – и лишь стального цвета волосы, собранные в хвост на затылке, напоминали о прежнем Агмаиле. Трость прыгнула ему в руку, на лету превратившись в изящный спортивный меч.

– Таким меня увидел Эйонгмер, когда ступил на дно Ренектиша три тысячи лет назад, – сказал Бог Разума, принимая боевую стойку. – И не было в том мире воина, способного меня победить в равном бою – потому что нет равного боя, когда соперник – я.

Персиваль внимательно изучал человека, стоящего напротив: не Бога Разума, а Франца, каким его выбрал Первый Набла в последние дни Земли. Тот пригнулся, словно хотел быть как можно ниже; меч он держал в левой руке лезвием назад, придерживая рукоять правой ладонью. Среди мечников было отлично известно, зачем нужен обратный хват: так держат меч, когда готовятся резко сократить дистанцию. Персиваль приготовился сделать шаг назад – и оказался прав.

Нейра подала сигнал к началу боя, и Франц с неестественной скоростью рванулся вперёд. Персиваль попытался уколоть так, чтобы соперник сам налетел на меч, но резкое движение, взмах – и клинок отлетел в сторону, а Персиваль оказался совершенно открыт. Рыцарь сделал шаг назад, в нескольких сантиметрах от его груди пролетела рука Франца – и ухватила его за запястье, не давая взмахнуть мечом. Но боец в чёрном не остановился на этом: естественным продолжением своего захвата он сделал полный оборот, и Персиваль едва успел присесть под пролетевшим над головой лезвием.

Франц делал большую ставку на максимально короткую дистанцию, и Персиваль это понял: ногой он толкнул соперника в грудь, и тот отлетел на пару метров. Не давая Францу передохнуть, Персиваль перешёл в наступление: снова и снова он наносил удары мечом, но те не достигали цели. В короткие мгновения, когда взгляды соперников встречались, Персиваль видел жуткую улыбку Франца, неестественную для его лица; было ли это следствием расщепления сознания, или была видна настоящая эмоция этого странного человека?

Если бы кто-то посмотрел на поединок со стороны, он бы не увидел мечей; вместо этого его взору предстал бы чёрный маревый вихрь, окружавший соперников. Скорость, с которой наносились удары, была непостижима человеческому разуму – клинки питались лишь силой рефлексов, отточенных до идеала. Персиваль чувствовал, что невольно использует модуль, чтобы ускорить движение меча, и знал, что Франц делает то же самое. Это был истинно равный бой – возможно, первый в жизни нынешнего Бога Разума.

Мечи проносились над головами, соперники уклонялись и двигались по комнате в яростном танце. И уже не одним мечом, а несколькими атаковали они друг друга – оружие появлялось из воздуха, ударяло и растворялось там же, являя собой воплощение сущности эффекта Зормильтона – Мацело. Бог Разума был искусен в управлении модулем, но Персиваль обладал великим боевым опытом. И эта дуэль стала высочайшим проявлением искусства поединка – искусства, имеющего смысл только в бою людей друг с другом.

***

Гвен сидела на кровати в своей комнате спиной к окну. Освещение было выключено, и единственное, что проецировало тень на кажущуюся чёрной стену – слабый свет Клехту, естественного спутника Левена. Но Гвен не видела даже этого – закрыв глаза, она осторожно приоткрывала запреты, которые наложила на свои мысли.

Но чем больше она пыталась, тем больше убеждалась в том, что это безнадёжно. Даже единственная мысль, проскочившая на кратчайший миг, отдавалась в разуме ужасным чувством, которое она называла тревогой. Гвен оказалась в коконе собственных запретов, окружённая болью – и выбраться оттуда уже не могла.

– Гвен, – голос Агмаила мягко коснулся сознания вместе с тем, как Бог Разума проявился за спиной.

– Приветствую, мой Бог, – ответил рефлекс Гвен.

Агмаил медленно обошёл кровать и сел рядом с потухшим Рыцарем.

– Персиваль беспокоится о тебе, – сказал он тихо. – Я пришёл помочь.

Гвен открыла глаза; дыхание её срывалось.

– Я не знаю, что со мной, мой Бог, – сказала она, и в этих словах явилась отчаянная крупица тревоги, прорвавшаяся сквозь кокон запретов. – Я думала, я ко всему готова. Но мои методы… не решают проблему…

Агмаил опустил взгляд.

– Возможно, мне известно то, что ты силишься себе запретить, – его слова казались незримыми объятиями, – но никто в моих Двух Мирах не мог быть к этому готов.

Гвен снова застыла, и Агмаил ощутил жестокую борьбу в её сознании.

– Я могу тебе помочь, – продолжил он. – Но мне нужно твоё согласие.

– Сделайте что угодно, – проговорила она. – Почините меня…

– Я ещё не сказал условие, – Агмаил закрыл глаза. – Я могу выстроить систему запретов в твоём сознании так, чтобы воспоминания не вызывали боли. Но большую часть того, что ты помнишь о нём, придётся забыть. Я дам тебе возможность подумать, а после того скажи – согласна ли ты.

И с последними словами Бога Разума от тревоги не осталось ни следа. Взгляд Гвен сфокусировался, и разум опустел, устав после долгой борьбы. Но она помнила вопрос Агмаила и понимала, что подавление эмоций долго не продлится – поэтому из последних сил сконструировала цепочку.

«…тревога – неэффективно: согласиться.»

И Гвен кивнула.

Агмаил поднялся на ноги и обратился к вечности:

– Что ж, видит Набла, я выбираю лучшее из худшего, – он повернулся к Гвен и встал перед ней на колено, положив ладони на плечи. – Прошу меня простить, – прошептал он и закрыл глаза.

Со стороны казалось, что Бог Разума и Железный Рыцарь застыли во времени на несколько минут. На комнату опустилась тишина, едва нарушаемая дыханием вершителя обряда и мученицы Войны – вряд ли можно было подумать, что именно происходит сейчас в их сознаниях. Лишь редкие слёзы, текущие по щекам Гвен, были свидетельствами её утраченной печали.