Текст книги "Теория квантовых состояний (СИ)"

Автор книги: Роман Фомин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 52 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

– Борис Петрович, голубчик, помилуйте. Этак вы совсем изведетесь, если еще беготней по учреждениям и переписыванием показаний станете утруждаться. Беречь себя надо, дорогой мой.

Он взял меня за плечо и с заботой заглянул в мое начинающее розоветь лицо. Я отметил крепость его поддержки и длинные холеные пальцы.

– Отдавая себе отчет, что причиной части ваших беспокойств являюсь персонально я, вижу необходимость удалиться, оставив вас в компании Анатоль Саныча и "Технической физики". Но прежде, не удержусь и дам вам два совета, – он дружелюбно улыбнулся. – Первый, Борис Петрович, – общечеловеческий. Обязательно отдохните! Я знаю, что небольшой вы поклонник застолий, но позвольте поделиться с вами визиточкой замечательного ресторана "Чайка". Вы его знаете, старинный ресторан на трамвайном распутье, за парком. Если вдруг выдастся повод попразновать, обязательно сходите, обслужат по первому разряду, как я вам обещал вчера. Можно конечно и без повода потрапезничать, но с поводом – совершеннейше святое дело. Ну а второй совет – научный. Вы ведь бъетесь сейчас над проблемой с вероятностями состояний. Некоторые мыслишки даже вертятся верные. Имеется мнение, – тут он отнял руку о моего плеча и авторитетно поднял указательный палец, – что задача эта связана с другой, не менее важной. Выражением функции времени в нейронной сети. Поразмышляйте на досуге.

Азар вынул из внутреннего кармана золотого цвета визитку и вложил в нагрудный карман моего пиджака. Я все еще переживал послевкусие жуткого наваждения. Сложилось оно в памяти моей в единую картину с до смерти напуганными лицами пьяных гопников на ночной аллее. Если им привиделось то же, что и мне, бессмысленные, безвольные их мычания представлялись мне вполне объяснимыми.

– А вот и Анатоль Саныч пожаловал! – брови Азара взлетели и взгляд устремился к широкой лестнице, двусторонней, с пролетами, ведущей из университетского холла вверх, до последнего, пятого этажа. – Ну что же, Борис Петрович, успехов вам на Физике!

Я обернулся, приходя в себя, чтобы увидеть, как по лестнице спускается Анатолий. Он был уже наряжен в необъятный свой плащ и шерстяную шапку, готовый к тому, чтобы выдвинуться на кафедру "Технической Физики", расположенную во втором университетском здании, вместе с кафедрами "Машиностроительного черчения" и "Общей химии".

Завидев меня, Толя заметно повеселел и, в три шага сбежав с лестницы, подлетел ко мне.

– А я тебя на кафедре искал! В час же по плану должны были идти на "Физику"!

– Привет, Толь, – кивнул я, переводя дух. – Позволь представить тебе... – я повернулся туда, где секунду назад стоял Азар, и обнаружил пустоту.

– Кого? – спросил Анатолий, оглядываясь.

Самообладание почти вернулось ко мне и я с напускным спокойствием сказал:

– Да, никого. Представлю в другой раз. Подожди меня, пожалуйста, я схожу в преподавательскую за пальто.

***

Мы с Толей вышли в холодный серый день с противным мокрым снегом. Хлопая усталыми дворниками, катили забрызганные машины, асфальт был черный от влаги с хлюпающими слякотными разводами. Даже здания стояли какие-то понурые. Блестели мокрые металлические буквы аббревиатуры нашего университета над террасой крыльца.

Анатолий издергался, дожидаясь меня в фойе, а теперь заливался соловьем.

– Сегодня у Палыча просидел с полчаса, – рассказывал он. – Месяц всего остался до ректорского визита, он рассказал чего в прошлом году рассказывали комиссии. Смешно, конечно, с этим чиновничьим братом.

Поглощенный своими заботами, я всячески отпихивал от себя мысли о надвигающемся визите министерской комиссии. Даже во время чаепития в преподавательской, я проигнорировал ту часть, когда говорилось, что всем принимающим участие в докладах, надлежит встретиться на этой неделе с Кругловым. Наверняка собирался Олег Палыч выдать развернутые инструкции, а в моем случае еще и репетицию устроить доклада о научной деятельности.

Анатолий переключился уже на историю, приключившуюся с сыном Олег Палыча, которой тот по-отечески поделился. Толя любил вообще такие вот отсылки, возводившие его в ранг панибратства с заведующим кафедрой или деканом факультета. Я, напротив, переносил их с трудом. Еще и день не задался с самого утра, чтобы вежливо выслушивать и любезно кивать. И лучшей темой для мести была, конечно, научная.

– Толь, я сегодня кашу ел, – перебил его я. – Овсяную.

Анатолий замолк, сбитый на полуслове и уставился на меня из-под шерстяной шапки сверху вниз. Он естественно не мог взять в толк, какое отношение имеет овсяная каша к его разговорам с начальством.

– Не в каше совсем тут дело, – строго сказал я, как будто ругая сам себя. – Но она меня натолкнула на интересную идейку по поводу наших вероятностей.

Лицо Анатолия изменилось. Всякий раз, когда мы переключались с бытовых разговоров на научные, он слегка менялся в лица, как-то концентрировался и суровел. Словно триггер срабатывал в его голове, что теперь вот надо бы включить дополнительные спящие отделы мозга, разговор предстоит серьезный.

Мы стояли у светофора и не сговариваясь синхронно отпрыгнули назад от снежных брызг, разлетевшихся из под колес проезжающей легковушки.

– Мне пришла в голову мысль, что граница отсечения, с которой мы экспериментировали, это не постоянная величина, а функция. И она рассчитывается отдельно для каждого узла сети, с учетом истории его предыдущих состояний.

Я стал излагать некоторые детали своей догадки, хотя в действительности идея пока была сырая, дыра на дыре. Само понятие истории для нейронной сети было одной огромной дырой. Что такое история? Набор предыдущих состояний? Какое количество итераций? Фиксированное число или за определенное время наблюдений? Наша задача многомерной оптимизации, помноженная на количество слоев сети, с учетом глубины истории наблюдений превращалась в неподъемную многоэкстремальную. Все эти вопросы в фоновом режиме всплывали в моей голове, пока излагал я основные доводы Анатолию. Я так в итоге увлекся рассказом, а вернее размышлением и расчетами вслух, что позабыл про свои утренние неудачи. Лишь однажды кольнула меня, сосредоточившегося на рассуждении, мысль, что выражение истории состояний в виде функции времени до боли напоминает совет, данный Азаром.

Анатолий насупившись шагал рядом и молчал. Только раз он буркнул:

– Это ж для каждого узла запускать отдельный расчет. И память, и длительность, все поедет.

Здесь позволю я себе отступить от линейного изложения, оставив себя вместе с Анатолием развозить снежную жижу, увлеченно обсуждающими идеи развития лабораторного стенда, топая во второе здание университета, на кафедру "Технической физики". Бросая редкие взгляды на уже изложенную часть истории, я замечаю, что порой, сам того не желая, углубляюсь я в научную тематику несколько подробнее чем того, скорее всего, желал бы читатель, каким бы многоопытным не был он в смежных дисциплинах. Я выступаю здесь в некотором смысле заложником собственного опыта, потому что с моей точки зрения специалиста, я по прежнему прыгаю по верхам, не погружаясь глубоко ни в высшую математику, ни в теорию искусственных нейронных сетей, однако же осознаю, что специальная терминология и диалоги героев могут повергать неискушенного читателя в уныние. Впредь постараюсь я прилагать дополнительные усилия к некоторому упрощению научной стороны сюжета, тщась при этом надеждой, что пытливый читательский ум не упустит случая поискать в литературе больше информации по теме, чтобы абзацы, посвященные научной моей работе не были возмущенно пропущены, а напротив были поняты и оценены наряду с остальными.

Мы вошли в сводчатое второе здание университета, Было оно, в сравнении с огромными, монументальными третьим, пятым и седьмым, скромным по размеру и будто бы даже не совсем соответствующим представлениям об учебном корпусе. Досталось оно университету по наследству от ремесленного училища, еще дореволюционного, и выстроено было в некотором эклектическом подобии старорусского стиля с теремообразными островерхими крышами по трем оконечностям плана строения в форме буквы Т. Училище строилось с претензией на художественность, оно имело панорамные стеклянные рамы, скругленные, либо луковично-верхие, фигурные кирпичные карнизы между этажами и особенный стиль, приданный вкраплениями архитектурных элементов: бестеррасоврой балюстрадой, скругленными фронтонами и градиентом штукатурки этажей от светлых нижних к темным верхним. Даже панорамный эркер у самой крыши, там где размещалась кафедра «Машиностроительного черчения», смотрелся удивительно к месту.

Не то, чтобы все это было ухоженным. Бросались в глаза облупившаяся штукатурка, несколько отсутствующих стекол в панорамах верхних этажей, выщербленные плеши на массивных входных дверях и облупившаяся краска оконных рам, однако здание несомненно было ярким, необычным. Часто днем можно было видеть молодых людей, студентов-архитекторов или художников, набрасывающих эскизы нашего второго корпуса.

Мы сдали верхнюю одежду в гардероб, где нас знали прекрасно, и прошли по затертым плитам пола к широкой массивной лестнице, ведшей на третий этаж. У ее подножия красивая двустворчатая дверь с вставками из желтого закаленного стекла вела на кафедру "Общей химии". Нам однако нужно было наверх, туда, где на втором и третьем этажах размещались лаборатории, аудитории и собственно сама кафедра "Технической физики".

Стало уже некоторым проявлением дурного тона с моей стороны вводить в повествование новых персонажей задолго до того, как с надлежащим тщанием я опишу биографические подробности нашего с ними знакомства. Сумбурность эта вызвана тем, что процесс моего изложения подчинен определенной логике и итеративности, поэтому исторические подробности запаздывают, уступая место развитию основного сюжета. Хотел бы я однако ответственно заявить терпеливому моему читателю, что разберу я последовательно этот список, в котором скопились уже Олег Палыч Круглов, Толя Ростовцев и Катя Скитальских, и расскажу подробно о знакомстве нашем, отношениях и совместной деятельности. Но перед этим помещу в эту очередь ли, стек, еще одного персонажа – Николая Никитина, старшего преподавателя кафедры "Технической физики", одного из весомейших помощников в разработке математической модели квантовой сети.

Вынужден я снова прибегнуть к запрещенному приему и приоткрыть завесу нашей с Колей истории, чтобы изложение мое не ломалось и не пещрило отсылками к автобиографическим главам, которые я не удосужился еще привести. Учился Коля на том же факультете что и я, и был крайне талантливым студентом. На старших курсах в качестве научного руководителя он выбрал завкафедрой "Технической физики" и переместился во второе здание. Несмотря на давнишнее наше знакомство и подходящий опыт в математике и программировании, к разработке лабораторного стенда Коля подключился случайно, относительно недавно. Схватывал он быстро и здорово помогал, а кроме того делился промышленным своим программистским опытом. С Колей встречались мы дважды в месяц, когда у всех нас в расписании значились свободные послеобеденные пары. Мы обсуждали последние изменения модели, результаты расчетов и дальнейшие шаги.

Встречи наши неизменно происходили в одной из лабораторий кафедры Физики, на третьем верхнем этаже. Интересной особенностью этой лаборатории было то, что вход в нее располагался внутри крупной лекционной аудитории, и чтобы проникнуть туда, нам непременно нужно было, по возможности тихо, отворить скрипучие двустворчатые двери и пройти на цыпочках мимо задних рядов парт, под взглядами не самых дисциплинированных студентов, сидящих "на камчатке", и недовольного преподавателя.

В течении последних месяцев, преподавателем этим неизменно оказывался заведующий кафедрой, профессор Мамаев Ринат Миннебаевич. Университетский деятель он был известный, заслуженный, советской еще школы, и случалось порой, что заметив нас с Толей, пытающихся вдоль стены, незаметно проскользнуть в лабораторию, что с учетом габаритов Толи было крайне самонадеянно и комично, останавливал он занятие и громко декларировал:

– В очередной раз предлагаю аудитории познакомиться с коллегами с кафедры "Автоматизации и Информатики", которые являются украдкой почерпнуть крупицу знаний фундаментальной науки – Физики! – чем вызывал взрыв смеха.

Ринат Миннебаич впрочем был всеми руками "за" наши совместные математические изыскания с Николаем, всячески их поощрял, и порой сам задерживался в малообеспеченных университетских лабораториях, обсудить наши последние достижения.

Сегодня переход в лабораторию прошел гладко. Ринат Миннебаич бросил на нас взгляд, чуть заметно кивнул, но лекцию продолжил как ни в чем не бывало.

Лаборатория представляла собой типичную малого размера аудиторию, вытянутую, с двумя рядами приставленных друг к другу столов, и большой меловой доской на длинной стене, исписанной дифференциальными вычислениями. Вдоль остальных стен стояли столы с оборудованием. Тут было все, что только можно вообразить в физической лаборатории: осциллографы, деревянные планки с нанесенными укрупненными электрическими схемами, приборы с линзами, маятники, вакуумные колбы, даже миниатюрная древняя лазерная установка. На стенах висела стопка старых плакатов с зарисованными физическими процессами и формулами, а также два портрета ученых – Эйнштейна и Ландау. Для постороннего наблюдателя, лаборатория наверняка представлялась хаосом, и трудно было вообразить, как превращается она по приходу студентов в структурированный практический материал для проведения занятия. Напротив окна, на прижатых к стене преподавательских столах стояли четыре в ряд компьютера: вертикальные системные блоки и выпуклые глубокие мониторы. Также в углу кубом высился серый матричный принтер.

Мы нашли Колю рядом с лазерной установкой, хотя занимался он вовсе не ей. У меня вообще не было уверенности, что она работала, хотя помнил я еще со студенческих времен, какой благоговейный трепет и уважение внушал нам этот прибор, напоминающий токарный станок в миниатюре, несмотря на бардак и общее запустение.

Роста Николай был среднего, одет в светлую рубашку под шерстяной жилеткой. Рубашку он заправлял в коротковатые ему брюки, но неизменно клок ее выбивался из-под ремня и висел голубым лопухом.

Коля сидел согнувшись знаком вопроса над тетрадкой и торопливо что-то туда записывал. Рядом с ним высился системный блок и массивный семнадцатидюймовый монитор. Периодически Коля прерывался и заглядывал в экран, но происходило это скорее автоматически, так как взгляд его блуждал и неизменно снова возвращался к тетрадке.

В это время лаборатория была свободной от занятий, собственно поэтому мы в ней и собирались. Помимо Коли находился в ней еще один старинный завсегдатай, лаборант кафедры "Технической физики" – седоусый Вадим Сергеич. Человек он был немолодой, работал в университете немыслимое количество лет, и сколько мы его знали всегда отвечал за лаборатории не являясь ни штатным преподавателем, ни научным сотрудником.

– Здорово, Никитин! Здравствуйте, Вадим Сергеич! – поздоровался Анатолий.

Я тоже буркнул что-то приветственное.

Никитинская собственная кандидатская, которую защитил он три года назад, посвящена была моделированию зондоформирующих систем для коротковолнового излучения. Интересная и сложная была работа. Он покатался с ней по России, докладывал в столицах и чуть было не поехал заграницу, в Чехию. Однако в последний момент в Чехию поехал кто-то другой, а Коле, да и Ринат Миннебаичу, дали понять, что, несмотря на успешную защиту, развивать это многообещающее направление в родном отечестве представляется не перспективным, ввиду практической невостребованности и откровенной отсталости научной базы. Коля тогда сильно заволновался и даже ушел из университета на два года, работал программистом в частной фирме. Но потом Ринат Миннебаич, с которым поддерживал он контакт, упросил его вернуться. Теперь вместе они разворачивали какие-то невероятные хозрасчеты, в большей части программистские, в общем выкручивались как могли.

Научную жилку свою Коля в настоящее время подпитывал вот такими стихийно возникающими задачами. К теме своей кандидатской, насколько было мне известно, он не возвращался.

Коля, к вящему нашему удовольствию, с самого утра ковырялся в результатах экспериментов. Он хорошо знал нашу математическую модель, да и вообще был глубоко в контексте нейронных сетей. Последние пару недель он занимался слоями сети, влиянием их количества на вероятности конечных состояний. Ввиду того, что программистом Николай был отменным, он на кафедральной рабочей станции умудрился провести с утра несколько интересных экспериментов, компилируя куски кода нашего стенда, отслеживая закономерность возвращения низковероятного состояния.

Я немедленно развернул перед Колей идеи, которые обсуждали мы с Толей в дороге. О потенциальном влиянии предыдущих состояний и числа вычислительных итераций, или иначе, тут я внутренне поежился, функции времени. Хотя не было у меня пока четкого представления о том, как такую функцию выразить. Мы забросили Колину тетрадку и переместились к доске, на которой Николай волюнтаристски стер половину записей.

Наступила самая вожделенная часть нашей встречи – исследовательская импровизация. Она не всегда приходила гладко, как сегодня. Случалось порой, что обсуждение не ладилось и мы вообще забывали о науке, просто сидели, пили чай, обменивались новостями.

Битых три часа рисовали мы доске математическое выражение для учета истории состояний сети или функцию времени, выявляющую потенциально существенную вероятность. То я, то Коля бросались нервически стирать и переписывать написанное, обнаружив вопиющую оплошность товарища. Толя сидел на столе и сдвинув брови наблюдал за нашими криками и беготней. Дважды заглядывал к нам Ринат Миннебаич, но не вошел.

Странной получалась та функция. Некоторая неопределенность присутствовала в ней, трудно было проследить, как родилась она исходя из многофакторной зависимости от числа слоев, итераций учителя и интеграла по истории состояний нейрона по полному диапазону вероятностей. Пришли мы к единственному варианту, при котором функции времени сеть также обучалась. Мы включили функцию времени в процесс обучения, где теперь информация, подаваемая на вход сети, содержала в себе метку времени.

Конструкция получилась настолько сложной, что объяснить с первого взгляда конечную формулу было практически невозможно; обосновывался только последний шаг, последнее преобразование. Удержать ее целиком, доказательно в голове не удавалось, казалась она диким нагромождением интегралов-сумм, степеней и делений.

Коля выразил мои мысли, когда сказал:

– Первый раз такое со мной. Вижу первый шаг в приближении, и последний. Объяснить целиком не могу.

Постояли мы минут десять, разглядывая исписанную доску. Я перебирал в уме сделанные шаги. Не упустили ли мы чего-то важного? Самым важным теперь было правильно зафиксировать и запрограммировать модель, потому что перелопатили мы прежний подход существенно. О чем размышляли Коля и Толя я не знал, но они, как и я, пристально смотрели на финальную формулу.

Толя наконец пошевелился на столе.

– Вот это получился монстр! Дайте-ка я его перепишу сейчас. Мне его теперь в формат си-шного кода надо перевести. Сфотографировать бы.

Коля почесал затылок перепачканной мелом ладонью и облокотился на стол. Его вихрастая светлая шевелюра стала еще взлохмаченнее.

– Перемудрили мы по-моему с идеей времени. На поверхности ошибки не наблюдается, но мы, кажется смешали две совершенно разные задачи – распознавания и прогнозирования. Ты то, Борь, понятное дело все это тащишь со своих давнишних лабораторных стендов по сжатию, интерполяциям и экстраполяциям. Но по-моему мы скрестили ежа с ужом.

Он холерически схватил стул и уселся на него, повернув спинкой к доске. По-прежнему всматривался он в наши вычисления, как будто верные.

Вадим Сергеич как ни в чем не бывало тыкал пальцами в клавиатуру. Периодически он поднимал голову, поглядывая на нас отсутствующим взглядом, но оставался целиком поглощенным заполнением каких-то электронных таблиц.

– Может чаю будете? – спросил он вдруг, отчего сделал я вывод, что все-таки боковым зрением наблюдал Вадим Сергеич за нами, одобрение прозвучала в его голосе.

– Да тут, пожалуй, не обойдешься чаем! – гоготнул Анатолий, заканчивая переписывать формулу в большую рабочую тетрадь. – Но чаю точно будем!

Еще с час торчали мы в лабораторной, которая свободна была до шести. Потом начинались занятия у вечерников. Вадим Сергеич принес из преподавательской электрический чайник со стаканами, заварку в пакетиках и початую коробку рафинада-сахара. Хлюпая, мы втягивали в себя обжигающий коричневый чай и рассуждали о преобразовании сложной интегральной формулы в совокупность вложенных циклов, которые смогут Анатолий и его студент-стажер добавить в нашу и без того сложную модель. Всякий раз, когда заговаривали мы о динамическом определении слоев и отметке времени, Толя тихонько ругался – больно уж много требовалось поправить и изменить в стенде, чтобы учесть новые зависимости.

У меня конечно руки чесались посмотреть, что получается, и, в особенности, удастся ли сохранить значимые состояния с низкими вероятностями и отбросить лишнее.

– Я вам честно скажу, други, – тяжело вздохнув сказал Анатолий. – такое изменение стенда займет у меня и моего стажера неделю. Чтобы написать, нормально отладиться и получить первые результаты.

– Неделю? – вскинул брови Николай. – Я за ночь сегодня накидаю тебе функцию. Пришлю утром на электронную почту. Отладитесь потом сами, конечно...

Коля был программист в нашем университете известный. Он даже проверял время от времени код Анатолия, на предмет соответствия первичной идее. Надо отдать должное Анатолию, он очень методично и точно реализовывал все наши математические выкладки. И всего только пару раз Николай нашел за ним незначительные ошибки.

– Подожди-ка, Коля! – Анатолий взвихрился из-за стола, едва не опрокинув стакан. – Тут для меня принципиальный момент. Я разбираюсь в модели, когда ее реализую. Если ты пришлешь мне функцию, то я возьму ее как есть, а потом буду механически отлаживать и править базовую функцию узлов, не понимая ни черта, что делаю. Либо все-таки я ее реализую сам, как мы сейчас зафиксировали, а потом, как обычно, ты посмотришь и проверишь.

Взвис Анатолий над нами и блестели его глаза. Территория программирования стенда принадлежала ему, покуситься на нее значило отнять у Толи последнее самоопределение и самоуважение в нашем исследовании. Невозможно, то есть.

– Не будем ничего придумывать, – поспешно согласился я. – Работаем как работали, Толя пишет, мы с Николаем потом смотрим. Я бы тебя попросил Толя, если можешь, частный случай реализовать пораньше. Пока с вырожденной функцией времени, увидеть хотя бы, сможем ли мы обнаружить низко-вероятное состояние на поздних этапах вычисления. Завтра-послезавтра, скажем?

Я шариковой ручкой ткнул в его тетрадку, показывая, где вырождается новая функция.

– Сделаю, – буркнул Толя удовлетворительно и снова сел на стул.

– А я сегодня еще так посчитаю, на бумаге, – Коля все разглядывал формулу на доске.

– А где Василий с Геннадь Андреичем? – спросил я Колю.

Василий и Геннадь Андреич были нашими местными подельниками. Они не то, чтобы вносили существенный вклад, больше помогали нам коротать время в лаборатории, но порой все-таки принимали участие в расчетах.

Вася был молодым ассистентом кафедры "Технической физики". Головастый недавний выпускник, он учился в аспирантуре под руководством того же Ринат Миннебаича.

– Должны были уже вернуться вообще-то, – ответил Коля. – Они в "первый дом" ушли перед вашим приходом. Там собрание у ректора, по поводу вашей министерской комиссии.

"Домами" мы называли здания университета. В "первом доме" размещалась администрация, ректор, его многочисленные заместители и секретари, бухгалтерия и архив.

Я удивился, узнав что Геннадь Андреич тоже отправился на собрание к ректору. Он хотя и долгожитель кафедры физики, доцент со стажем, но все же на подобные мероприятия приглашают обычно деканов и заведующих кафедр. Да и не вовлечена была кафедра "Технической физики" в этот визит.

Мы закончили в половине шестого. Удивительно продуктивной выдалась встреча. Давненько не случалось у нас таких прорывов. Хотя и невозможно было сразу оценить правильность нового подхода, чувствовал я, что реализация наша верная и настроение от этого у меня поднималось автоматически.

Я поднялся из-за стола и довольный потянулся. Пиджак мой, который небрежно лежал на столе, от моего нечаянного прикосновения пополз вниз и опал на пол кособокой серой хламидой с торчащими локтями. Я поднял его и принялся отряхивать, отчего из кармана выпала блестящая карточка.

Я еще раз наклонился к полу и узнал визитку, которую сунул мне Азар утром в фойе. Это была золотого цвета карта ресторана "Чайка" с выведенной прописной вязью надписью: "VIP-гость, все включено".

Я собрался уже убрать карточку в карман, когда ее заметил Коля.

– Ух ты! – присвистнул он. – Дорогая штучка, если это то, о чем я подумал.

Коля выхватил карточку у меня из рук и принялся разглядывать.

– Это мне подарил один... – я замешкался, – случайный знакомый. Я, честно сказать, даже не знаю, что это.

– Такие только руководителям исполкома городского или другим чиновникам выдают – милицейским начальникам, пожарным, в общем всех, кого надо задобрить. Знаешь "Чайку", дорогущий ресторан? Так вот, с такой картой туда можно прийти и тебя обслужат бесплатно. С компанией. Такая узаконенная форма взятки.

Я часто заморгал, глядя на сверкающие золотые блики перед глазами. Знать не знал я о существовании карт "бесплатного обслуживания", не говоря уж о том, что владею одной из них. Вот, значит, что за отдых предлагал мне Азар.

– Хороший у тебя знакомый, – подытожил Коля и протянул карточку обратно мне.

Я вернул ее в нагрудный карман пиджака. Глядя как аккуратно собирает Анатолий наши тетради и складывает в папку листки формата А4, которых натаскали мы из коробки у принтера для удобства вычислений, мне пришла в голову мысль.

– Пожалуй, вот что мы сделаем, коллеги! – мой голос дрогнул от гордости за неожиданно возникшую возможность. – Если подтвердится завтра гипотеза наша по вероятности и времени, то приглашаю вас в эту самую "Чайку", в которой я лично никогда не бывал!

Волна смущения окатила меня после такого заявления. Неловкость какую-то почувствовал я. Привычка это была давнишняя, заскорузлая, постыдное что-то виделось в демонстрации возможности "кутнуть", "засорить деньгами". Не было у меня ни опыта такого, ни воспитания.

Толя разложил все бумаги по стопкам и папкам, и запрятал свою тетрадь в отдел наплечной сумки. Чувствовалась в нем определенная гордость от того, что на нем де лежит теперь основная ответственность, чтобы наш запланированный банкет состоялся.

– Сегодня допоздна посижу. Посмотрим, что получится к утру, – чинно сказал он.

В этот самый момент распахнулась дверь лабораторной и в нее ввалились Геннадь Андреич и Василий. Были они румяные с обострившимися чертами лица, только что с улицы. Василий выглядел так, как обыкновенно представляют себе лаборантов. Худой, высокий, с двухдневной небритостью, в джинсообразных узких брюках, рубашке в клетку и невероятных размеров ботинках с прямоугольными носами. Таким, каким могут позволить себе быть студенты, лаборанты, ассистенты, аспиранты, но никак не преподаватели. Геннадь Андреич, напротив, комплекцию имел полноватую, рост средний. Он носил аккуратную седую бороденку и одет был в темно-синий костюм, в вороте которого сверкал фонарем массивный узел бордового галстука.

Они вошли шумно, напомнив нам, что за дверью давно никого нет и нам бы тоже не мешало ретироваться, до того как появятся усталые и понурые вечерники.

– Борис Петрович, Анатоль Саныч, вы здесь еще! – воскликнул Геннадь Андреич. – Отлично!

Геннадь Андреич был любопытным персонажем. Лет сорока пяти-пятидесяти возрастом, характера ярко сангвинического. Защищался он лет пятнадцать назад, совместно с Ринат Миннебаич, и с тех пор работал на кафедре преподавателем. Как старого своего товарища, Ринат Миннебаич включал его в различные кафедральные начинания, и до сих пор не мог я взять в толк, локомотивом ли, или порожним вагоном. Коля рассказывал, что Геннадь Андреич принимал участие и в хозрасчетах, хотя больше в переговорных процессах, а не в реализационных. Личная моя оценка Геннадь Андреича была средне-положительная. Обладая широким математическим опытом, в особенности в сложных полиномах и интегральных вычислениях, он порой видел ошибку там, где мы только еще начинали разбираться. При этом он много и пафосно пылил, шутил, и, по правде сказать, без него наши научно-ориентированные встречи протекали эффективнее.

– По вашу между прочим душу мотался я в первое здание! – громко возгласил Геннадь Андреич, "с места в карьер".

Он с прищуром посмотрел на исписанную формулами доску.

– Посмотри-ка, Вась, мы похоже весь праздник пропустили. Они тут нарисовали что-то такое, чего я даже не узнаю. Новую теорему Котельникова доказали?

Теорема Котельникова была любимой прибауткой Геннадь Андреича. Вставлял он ее по делу и без.

Состояние доски заинтересовало Геннадь Андреича лишь на одну секунду. Его распирало еле сдерживаемое желание немедленно поведать нам о посещении университетского административного крыла, он многократно употреблял словосочетания, навроде: наиважнейшее событие, стратегический вектор, и так далее.

Начал он с того, о чем мы уже знали, что несколько дней назад, ректор организовал внеочередное совещание посвященное надвигающемуся визиту высших чинов из министерства образования. Приглашены были почти исключительно руководители кафедр и деканат факультета "Технической Кибернетики", так как в этом году "неожиданное" посещение планировалось именно на этот факультет. В последний день однако, случился телефонный звонок, на котором кафедру "Технической физики" тоже попросили быть, в лице конкретно Геннадь Андреича, как имеющего отношение к перспективной научной разработке, которую кафедра будет представлять высоким гостям.

Ринат Миннебаич, заведующий кафедрой, на такое приглашение отреагировал отрицательно, однако он, Геннадь Андреич, мгновеннейше оценил оказанную кафедре честь и доверие, и убедил недальновидного Ринат Миннебаича, в необходимости своего на совещании присутствия, взяв на всякий случай с собою лаборанта Василия, если полезут неожиданно ректор и его окружение в глубокие технические детали.