Текст книги "Сельский стражник (СИ)"

Автор книги: Роман Путилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Глава 8

Глава восьмая.

Что-то теряем, что-то находим.

Сентябрь 1994 года.

Городской Сельский РУВД.

– Здорово! А что у тебя случилось? – сегодня я подловил старшего лейтенанта Кобоева возле гаража в тот волнительный момент, когда он ругался с механиком гаража, не понимая, почему он должен платить деньги за ремонт казенного «лунохода».

– Не хочешь платить, значит жди. – механик равнодушно пожал плечами и ловко сплюнул желтой, тягучей слюной: – Через два месяца, может быть, сделаем твой драндулет.

– Какие два месяца⁈ – горячился участковый: – У меня между деревнями, на круг, пятьдесят километров. Я что, пешком должен по участку бегать?

– Дело, не поверишь, не мое. – механик вытащил пачку «Магны» и, щелчком выбив сигарету, повернулся ко мне: – Земляк, огоньком не богат?

Прикурив, механик вернул мне одноразовую зажигалку «Бик» и повернулся к возмущенному Кобоеву.

– Запчастей нет, я завален срочной работой. Найдешь деньги – изыщу запчасти, буду ночами гайки крутить, сделаю тебе машину, а за голый оклад – извини.

– Ладно, будут тебе деньги…– участковый выругался по-турански и побежал, быстро перебирая коротенькими ножками.

– Давно бы у себя на участке отремонтировал машину…– задумчиво глядя вслед его фигуре, пробормотал механик, после чего повернулся в мою сторону, весело подмигивая: – А знаешь почему он свое драндулет сюда пригнал?

– Да откуда? – пришла моя очередь неопределенно пожимать плечами: – Я его вообще третий раз вижу и про него ничего не знаю.

– Он на своем участке всех, кто, хоть как-то, умеет гайки крутить, уже на деньги «кинул», никто с ним больше дела иметь не хочет, вот и прикатил он сюда, хотя у меня дороже. Уверен, что машину ему кто-то из пацанов, которых он «кинул», покалечил. Вот так вот, молодой.

Механик еще раз плюнув на асфальт, махнул мне рукой и скрылся в полумраке гаража, а я пошел разыскивать убежавшего Кобоева.

Особо далеко бежать за участковым не пришлось, он сам ждал меня на крыльце РУВД.

– Брат! Займи денег! С получки отдам. – Кобоев смотрел на меня так ласково, как будто и правда был моим братом.

– Ниоткуда деньги взять, брат! Сам без копейки сижу. – широко и искренне улыбнулся я коллеге.

– Тогда поехали со мной, брат. – Старший лейтенант заговорщики подмигнул мне: – Помнишь Журавлёвка, где у тебя мотоцикл сломался? Отвези меня туда, и, клянусь, через час, я две тысячи тебе отдам. Только ты меня потом домой довезёшь, брат.

Предложение моего нового брата было так себе, коммерчески совсем не оправданно. Пожелай я покатать кого-нибудь на жёлто-синем «Урале», в фирменной милицейской ливрее, заработал бы, не в пример, гораздо больше. Вторым отрицательным моментом было то, что, если бы мои арендаторы увидели, что я лично привёз в их дом человека, который их «доит» на деньги каждый день, да через день, то никто бы со мной больше в Журавлёвке не разговаривал.

– Конечно брат, отвезу куда скажешь, только двадцать литров мне заправь в бак мотоцикла, и сразу поедем. – я, по-прежнему, выражал полную готовность везти моего нового друга хоть на край света, на условиях предварительной оплаты: – Две тысячи и бензин, и сразу поехали.

Усатый участковый выругался и скрылся в здании РУВД, видимо, нет у него сейчас ничего – ни денег, ни бензина.

Правда, надо признать, что этот настырный тип все равно найдёт способ попасть сегодня в Журавлевку, а значит мне надо принимать меры, чтобы оградить моих жильцов от визитов этого «оборотня в погонах».

Испытывал ли я муки совести от того, что собирался «слить брата»? Ни единой секунды. Я, безусловно, не ангел, но методы зарабатывать деньги, что практиковал усатый «старлей» мне были абсолютно чужды.

«Ниссан» я припарковал у проходной троллейбусного парка, под присмотром вахтера, а сам, накинув на плечи серую милицейскую плащ-палатку, двинулся в сторону Журавлевки. После обеда день стал мрачным и серым, с неба припустил холодный мелкий дождь, и я, в своем одеянии, абсолютно слился с серой природой. Крепкие ботинки мгновенно отсырели, водяная взвесь, неожиданно, какой-то едкой жидкой пленкой покрыло мне все лицо. Больше всего я опасался за видеокамеру, что прятал за пазухой. Если вода или влага попадет в тонкий механизм японского аппарата, весь мой план пойдет насмарку и придется ломать голову над новым способом изобличения алчного коллеги.

Деревня Журавлевка.

К дому, где живет Магир-ака с семьей младшего сына, я подошел с задов огорода, полез между сырых досок забора и замер, почувствовав, что пола плащ-палатки за что-то зацепилась.

План мой был прост и прямолинеен, как металлический лом – проникаю на чердак дома аксакала по деревянной лестнице, прислоненной к дому со стороны двора, благо, мелкий дождик загнал многочисленных обитателей деревни по домам, занимаю позицию у слухового окна, выходящего на деревенскую улицу, снимаю процесс передачи денег от мигрантов участковому Кобоеву, после чего отправляю копию отснятой пленки в компетентные органы и вуаля! Конкурент плачет на допросе в прокуратуре, благодарные арендаторы регулярно платят мне оговоренные суммы за мои сельские дома и все счастливо танцуют, ну, кроме участкового, конечно.

Как там у Толстого? «Все строят планы, и никто не знает, проживёт ли он до вечера». Вот и мой план начал срываться, даже толком не начавшись. Плащ-палатку пришлось свернуть, отчего я сразу стал мокрым, как невыжатая половая тряпка. Земля между грядками в огороде от воды стала настолько скользкая, что я чуть не стал на продольный шпагат, до боли потянув связки. Лестница ужасно скрипела и страшно раскачивалась под моим весом – если смуглый пацан лет десять мигом взбирался по ней, то мне было откровенно страшно. Казалось, что наскоро сбитая из двух жердин и семи перекладин лестница сейчас сложится под моим весом. В доме, куда я пытался проникнуть, слышимость была такой прекрасной, что мне казалось, что они просто обязаны услышать мои острожные шаги. В одном месте я неудачно приподнял голову и из-за всех сил врезался головой в ржавый гвоздь, торчащий из крыши во внутрь чердака. Я пару минут скрипел зубами от боли, после чего осторожно выглянул из слухового окна, к которому, с таким трудом, добрался. И тут я понял, что совершил большую ошибку. Кто, в своем уме, будет разговаривать под дождем и передавать участковому деньги? Да я даже не знаю, как тут сам процесс экспроприации происходит, ходит Кобоев по домам, или ему сразу за всех всю сумму выносят… Я попытался переползти, поискать щель в потолке, чтобы иметь возможность снимать происходящее внутри дома, но не особу преуспел. Слуховое окно, где я засел с камерой, располагалось над «холодной» верандой, и там я нашел маленькую щелочку, через которую с трудом мог рассмотреть кусочек пола. Вряд ли умная японская оптика сможет в таких условиях навести фокус.

Кобоев приехал около семи часов вечера, на своем «УАЗике», с исполосованной мордой. Поставив машину напротив дома, в котором я засел, он приоткрыл дверь, устало выставив ноги на подножку и закурил, изредка бросая ленивые взгляды на дорогу, ведущую от трассы и дом Магира-аги.

Первые фигурки, устало бредущих по дороге мигрантов я увидел примерно в половине восьмого вечера. Как я понял, члены эмигрантского клана работали в разных места и с работы подтягивались в разное время. Кто-то из мужчин сам подходил к участковому и отдавал ему деньги, кто-то старательно делал вид, что не видит вездехода, старательно обходил ее стороной, но бдительный Кобоев окликал «нарушителей конвенции», подзывал к себе и отнимал деньги. В любом случае, платили все. Прямо подо мной, на террасу дома, вышли две темноволосые молодки и, глядя на происходящее через окна, что-то взволнованно обсуждали на своем языке.

Все произошло неожиданно. Вот к машине, после окрика участкового, подошли три, мокрых, хоть выжимай, молодых мигранта, вот двое из них, безропотно, сунули участковому в руку мятые купюры – процесс передачи бесстрастно фиксировала японская камера, а вот с третьим вышла промашка. Третий мигрант, высокий худой парень, заспорил с участковым, и спор сразу перешел на повышенные тона. Кобоев ударил парня, и тот, нелепо взмахнув руками, упал в грязь, а после того, как с трудом поднялся, все и произошло.

Измазанный в жидкой глине парень бросился на участкового, прижимаясь к нему и хватая его за запястья, а те двое, что секунду назад стояли позади них, мокрые, жалкие и, казалось, безучастные ко всему, набросили на шею Кобоева какое-то полотенце и принялись душить его в четыре руки. Признаюсь, честно, я даже не сразу понял, что происходит – камера несколько секунд продолжала фиксировать сучащего ногами участкового, на котором повисли трое, не давая ему даже дотянуться до кобуры, торчащей из-под серой куртки.

Кобуры! Какого черта я тут лежу, как блогер двадцать первого века! Какой бы сукой не был Кобоев, он мент, и его сейчас натурально убивают! Рука выдернула пистолет из поясной «оперативки», я бросил камеру, рывком оттолкнулся от досок на которых лежал и в голове моей вспыхнула сверхновая, что-то лязгнуло и с шумом упало вниз…

Когда яркие вспышки в глазах исчезли и обрел возможность соображать, я понял, что произошла катастрофа. Правую руку я не чувствовал, вернее чувствовал, как в нее воткнули раскаленный стержень, из груди рвалось, еле сдерживаемое мной, шипение, а в правая рука больше не сжимала привычную рукоять пистолета. Кое-как повернувшись набок, я увидел торчащий из крыши новенький гвоздь – «сто двадцатка», на зазубренном наконечнике которого висела почти черная капля крови. Это что? Я, со всей дури молодецкой, вскакивая, насадился на гвоздь? Я, преодолевая боль в руке принялся щупать доски, в поисках выпавшего пистолета, когда мои пальцы повисли в пустоте…

Я, уже понимая, что случилось нечто ужасное, повернул голову и разглядел черную полоску, идущую под крышей. Кто-то, при строительстве дома, забыл забить утеплителем полость между дощатыми стенками дома или утеплитель там осел и сейчас в эту узкую полость улетел самый нужный для меня предмет в мире. Я, постанывая от боли, боясь вновь напороться на гвозди, торчащие из крыши, попытался сунуть в полость руку, но пальцы нащупали только плохо оструганные доски. Мой черный верный друг лежал в недосягаемой для меня глубине, а я сидел на чердаке, будучи опасным очевидцем для…

Я осторожно выглянул в слуховое окно. С участковым уже было покончено, и сейчас его обмякшее тело, десяток набежавших мигрантов, в том числе и пара женщин, запихивали в заднюю дверь «УАЗика».

Длинный парень, что напал на Кобоева первым, размахивал пистолетом с обрезанным кожаным тренчиком и что-то вещал перед двумя десятками своих соплеменников, вокруг которых крутились ребятишки. Внизу раздались торопливые шаги, в щели что-то мелькнуло, и я увидел, как из дома, накинув на плечи фуфайку, торопливо вышел Магир-ага.

Старик суетливо дошел до машины, посмотрел на тело участкового, уложенного на пол машины, после чего повернулся к высокому парню и начал на него орать.

Я, понимая, что мало что могу сейчас сделать, подхватил видеокамеру и вновь приник к видоискателю. Объектив смотрел на двух орущих друг на друга мигрантов, старого и молодого, которых окружила молчаливая толпа. Как я понимаю, сейчас, возле милицейского вездехода, происходил передел власти и низвержение авторитетов. О первопричине этого события напоминали лишь стоптанные подошвы узконосых туфель старшего лейтенанта Кобоева, виднеющиеся из салона машины. Наконец старик замолчал, обошел молодого возмутителя спокойствия и, волоча ноги, устало пошел к своему дому. Вслед за ним пошел молодой парень и две молодые женщины, а большая часть мигрантов осталась слушать нового лидера, который продолжал что-то громко вещать, потрясая трофейным пистолетом. Поснимав немного эту картинку, я понял, что безопаснее всего для меня потихоньку выбираться отсюда, пока мое укрытие не стало для меня ловушкой. Пользуясь, что большая часть моих квартирантов с восторгом слушала молодого вождя, а в доме старика, подо мной кто-то громко принялся спорить, я выключил камеры и крадучись двинулся на выход, в сторону лестницы, прислоненной к противоположному слуховому окну.

Честно скажу, не кривя душой – пока спускался с шаткой конструкции, чьи ступени страшно скрипели под моими ступнями, пока пробирался через огород, ежесекундно ожидал, что из-за угла покажется десяток молодых местных мужиков, которые радостно пристрелят меня из пистолета участкового, но Бог спас, не позволил погибнуть, укрыл меня от глаз местных жителей, пока я не скрылся в густом кустарнике, окружавшем деревню. Правда, когда перелазил через забор, бросил взгляд на дом, с чердака которого, я, только что, вылез – показалось, что дрогнула занавеска на окне, но ни тревожных криков, ни погони не было, поэтому будем считать, что привиделось.

Частный дом. Тихий центр.

– Ты что смотришь? – Ирина подошла неслышно, я слишком увлеченно просматривал на видеомагнитофоне свои записи: – Это что, кого-то убили?

– Да нет просто человеку плохо стало, вот его в машину положили и потом в больницу повезли…– я улыбнулся, судорожно нажимая кнопку «Стоп» на пульте от «видика».

– А зачем его на пол, а не на сидение положили? – подозрительно спросила меня кандидат в депутаты.

– Я откуда знаю? – притворно удивился я: – Дети степей, у них свое понимание, куда правильно человека класть. Ладно, дорогая, я поехал, ты же помнишь, что мне до утра, на «избирательном» дежурить?

– Можно я с тобой? – Ира умоляюще смотрела мне в глаза.

– Нет солнышко, давай, я тебя к родителям моим завезу, а сам поеду, сильно опаздываю, а там проверяют постоянно.

Я почти не соврал своей подруге. Избирательные участки действительно проверяли регулярно.

Деревня Журавлевка.

Свой пост я самовольно оставил в три часа ночи, заперев дверь за последним проверяющим, которых за ночь было у меня двое.

Надеюсь, что до утра никто больше не приедет, иначе мое отсутствие на посту, выявленное при проверке, окончится моим увольнением, и я ничего не смогу с этим сделать. Но оставаться в здании школы я не мог – где-то там, в темноте старого деревенского дома, лежал и неудержимо манил меня к себе, совсем как кольцо всевластия, мой табельный пистолет, который я должен был заполучить обратно, чего бы это мне не стоило.

Грета осталась с Ириной, а вот Демон поехал со мной, на дежурство. Председатель участковой избирательной комиссии, передавая мне ключи от избирательного участка и от школы, на черного пса, сидящего рядом со мной только покосился, милицейские проверяющие безуспешно просили «дать лапку», ну а теперь Демон оставался здесь за старшего. Посадив пса у входной двери в школу и пообещав скоро быть, я запер школу на ключ, прыгнул в автомобиль и помчался в сторону Журавлевки. Дорога, которая днем занимала минимум полтора часа, ночью отняла у меня всего минут сорок – нога на отнималась от педали «газ», а желтые, мигающие всполохи ночных светофорах приглашали не тормозить на перекрестках. Машину я бросил на дороге в деревню, метрах в трехстах от околицы, а ключ спрятал, повесив на сук приметной акации. Даже если я попадусь, запертая машина, как улика, перегораживает дорогу в Журавлевку, а ключ не найдешь, если не знаешь где искать.

Пистолет я зацепил со второго «заброса», просто почувствовав, как смертоносная машинка и обломок магнитного диска, с звонким щелчком, «склеились». Теперь важно было выудить мой «улов», чтобы веревка не порвалась и не развязалась, а оружие не за что не зацепилось.

Почувствовав в руке родную рукоятку оружия я, от облегчения чуть не сбацал чечетку, в последний момент вспомнив, что внизу, на первом этаже дома, спят люди, которые мне отнюдь не друзья.

– Значит я не ошибся…– негромкий шепот раздался за моей спиной, когда моя нога коснулась влажной земли.

Я мгновенно отпустил лестницу, извернулся, как кот и через удар сердца стоял, держа вновь приобретенный, пистолет в руке и вглядываясь в силуэт человека, стоящего в паре метров от меня.

– Здравствуй, Магир-ака. Натворили вы делов вчера.

– Это не мои…– пожевав тонкими губами, тихим змеиным шепотом ответил старик: – Это парни из Андижана. Они убили двух человек у себя, приехали в Россию. Завтра поедут обратно на автобусе.

– Во сколько уходит автобус, Магир-ака?

– Автобус уходит в полдень. – аксакал развернулся и пошел в сторону дома, но сделав пару шагов, обернулся.

– Я знал, что ты хитрый и опасный человек, Громов. – старик уже скрылся за углом, а я в растерянности хлопал глазами. Он что, считает, что я намеренно дал убить Кобоева?

Ушел я чисто, мигранты вывели в своей, вернее, моей части села всех собак, поэтому лай поднять было некому. А вот мой пес устроил настоящую истерику, которую я услышал за полкилометра от школы.

Председатель избирательного участка приперся за два часа до начала работы избирательного участка и теперь настойчиво стучал в дверь школы, под лай, беснующегося внутри, пса.

– Что случилось? – из-за шума я подошел практически вплотную.

– Ой…– председатель вздрогнул от неожиданности: – Вы где были? Я уже десять минут стучусь, а вы где-то гуляли. Я на вас докладную подам!

– Я обходил территорию школы, согласно инструкции…

– А я объясняю для тупых – десять минут уже здесь стучусь, вы не могли меня не слышать!

– А я тебя в школу не пущу. Вот расписание висит, в рабочие часы и приходи…– я оттолкнул человека и быстро проскользнул за дверь, не давая председателю участковой комиссии ворваться вслед за мной: – Вот по расписанию и приходи, вместе с остальными членами комиссии. А может быть ты хочешь бюллетени все испортить.

Глава 9

Глава девятая.

Выстрел.

Сентябрь 1994 года.

Председателя избирательной комиссии в помещение я запустил за десять минут до открытия избирательного участка, когда подошли другие члены комиссии. На его пламенные взгляды я не реагировал, по большому счету он был мне никем. Мое дело – охрана урн, бюллетеней и прочей наглядной агитации, с чем я и справлялся. Правда этот вредный человек попытался показать мне мое место в этом мире…

Сменщик мой прибыл около десяти часов утра, да не один, а с господином полковником, начальником Городского Сельского РУВД, а значит и моим нынешним руководителем.

– Здравия желаю, товарищ полковник!

Я стоял в теньке у крыльца школы, уже умытый и полностью проснувшийся, у моей ноги сидел большой черный пес, и своим видом мы олицетворяли торжество законности и порядка на этом участке местности.

– Здравствуй, Громов. – мне сунули начальственную длань, после чего началось разбирательство: – Жалуются на тебя тут, говорят, ты председателя комиссии на его рабочее место не пустил. Ты понимаешь, что ты своим поведением…

– А я его, товарищ полковник и в следующий раз не пущу. – невежливо прервал я обличительную речь начальника: – И я не понимаю, что этому гражданину потребовалось делать на избирательном участке в шесть часов утра? Я помещение под охрану принял вечером, утром я его обязан сдать членам комиссии или своему сменщику, что я и сделал. А следить за этим типом два часа, чтобы он не напакостил, я не подписывался. Он сам испортит бюллетени или на плакате усы кандидатам в депутаты пририсует, а потом скажет, что это я не досмотрел? Нет, товарищ полковник, я так не согласен.

Начальник РУВД смерил меня тяжелым взором, потом молча махнул рукой, отпуская домой. Я, конечно, допускал продолжение скандала, но его не было. Не стал полковник усугублять наши разногласия, не стал давить на меня авторитетом. То ли сам понимал, что я в своем праве, то ли устал, а разборки со мной решил оставить на потом, после окончания избирательной компании – не знаю, да и некогда было мне об этом размышлять, я торопился…

По дороге успел заскочить домой, прихватил старый военный бинокль с затертой надписью «Цейс». Переодеваться не стал – сунусь в «гражданке», просто затопчут, а милицейская форма давала какую-то зыбкую надежду, что меня не будут рвать на части обезумевшая толпа иностранцев.

Машину поставил через дорогу от площадки, где отстаивались и грузились потрепанные автобусы, увозившие бывших соотечественников на родину. Не знаю, как этот автохлам преодолевал тысячи километров по степям, где дороги трудно было назвать дорогами, но, тем не менее, автобусы пользовались спросом, приезжали и уезжали заполненные.

Своих фигурантов я узнал в самый последний момент – три парня, один из которых был заметнее выше своих товарищей, остановились у двери в автобус, прикурили, чтобы через пару минут нырнуть в салон.

Со стоянки автобус ушел не в полдень, а гораздо позже – я дождался, когда закроются двери и бело-красная махина «Магирус», чадя черным жирным выхлопом, вырулила на трассу.

У меня оставалось пять минут, чтобы обогнать тушу автобуса, доехать до виднеющегося вдали поста ГАИ, договориться со старшим, чтобы автобус остановили…

На посту ГАИ, прикрывающем Город с юго-запада, как всегда, царила нездоровая суета. Десяток людей в серой форме тормозили крадущиеся мимо машины, подходили к кабинам, проверяли кипы документов, досматривали груз. Отличить сотрудников ГАИ от работников транспортной инспекции было сложно, все были одеты примерно одинаково, при этом вторые усиленно маскировались под первых.

Я с трудом нашел место где припарковать свой «Ниссан», бросился к ближайшему гаишнику с погонами лейтенанта:

– Братан, срочно надо остановить бело –красный автобус «Магирус», что на юг идет…

– Кому надо? – гаишник лишь на секунду оторвал взгляд от доверенности, которую протягивал ему владелец «Жигулей», после чего снова уткнулся в документы.

– Там три типа, что вчера убили участкового, и у них оружие…

– Кого остановить, где остановить? – обозлился гаишник: – Иди на пост, к старшему, с ним вопросы решай. Нам здесь запретили автобусы тормозить…

А красно-белый «Магирус» уже приближался к посту, по одному их разделенных отбойниками, коридору.

– Дай сюда! – я сорвал с руки гаишника черно-белую пластиковую палку и шагнул навстречу автобусу, показывая удивленному водителю, чтобы он прижимался вправо.

– Ты что делаешь⁈ – меня попытались ухватить за рукав куртки, но Демон, что двигался у моей левой ноги недовольно зарычал и меня отпустили…

– На, не плачь. – я убедился, что автобус остановился, заблокировав своей тушей две фуры, не глядя сунул палку инспектору ГАИ и двинулся к открывающейся двери «Магируса»

– Доброе утро граждане, готовим документы на проверку и вещи для осмотра. – на нас с Демоном смотрели десятки враждебных глаз, еле возвышающиеся над нагромождениями баулов и сумок, наваленных в проходе и стоящих на коленях пассажиров.

– Эй, начальник, у нас договор есть с Геннадий Федорович! – приподнялся над креслом водитель.

– Кто такой Геннадий Федорович? – я оттолкнул бумаги, которые мне протягивал смуглый водитель автобуса – мне его лицензии и путевые листы были неинтересны.

– Он начальник, очень большой начальник. Он тебя потом порвет и вые…

– Сейчас я тебя здесь вые…– оборвал я говорливого водителя: – У меня свой начальник. Выходим с вещами на выход.

Водитель что-то сказал на тюркском языке и весь автобус заулыбался издевательски. Понимаю. Дебилу – менту, с его дебильной собакой, дебильный начальник сказал проверять вещи выезжающих мигрантов на предмет провоза наркотиков. Вот только русские направление перепутали. Наркота, привезенная в этом автобусе, давно уже выгружена и передана оптовикам, никто обратно в Среднюю Азию ее не повезет.

– Каждый берет свои вещи и выходит из автобуса! Давайте быстрее, раньше выйдете – раньше обратно сядете. – подгонял я возмущающихся иностранцев.

Наконец в салоне автобуса стало свободнее, и я разглядел в самом конце своих фигурантов. Три парня сидели на заднем диване, напротив центрального прохода и о чем-то тревожно переговаривались, бросая на меня короткие взгляды.

Я выглянул наружу. Мигранты кучковались напротив автобума, складывая свои баулы в большие кучи, а у кабины стояли трое мрачных гаишников, во главе с майором и сверлили меня сердитыми взглядами.

– Мужики, в самом конце трое сидят…– я наклонился к «продавцам полосатых палочек»: – Главный – высокий, в зеленом спортивном костюме, они вчера участкового завалили и пистолет забрали. Я их сейчас из автобуса выведу, и надо брать по жесткому…

– Кто? – майор тут-же сунул любопытную морду в салон, и задние пассажиры поняли, что покидать нагретые сиденья им не стоит.

Я до последнего надеялся, что фигуранты не будут рисковать и выйдут из автобуса «на досмотр», предварительно спрятав пистолет за подушки сидений, но любопытный майор все испортил. Закричав что-то непонятное, высокий парень с зеленом «спортике» выдернул из-под себя потертый пистолет и схватил за шею вставшего с переднего сидения невысокого худощавого парня, почти ребенка.

Как высокий фигурант умудрился спрятаться за низкорослым пацаном, что, не дыша, стоял посреди прохода, прижав к живому огромную спортивную сумку, но он спрятался, я видел только смуглую руку с пистолетом, прижатым к голове заложника, и часть заросшей черными волосами головы с бешено выпученным глазом.

– Уходи, бросай оружие! – орал высокий террорист, старательно укрываясь за своим живым щитом: – Уходи из автобуса, не то я его убью!

Его подельников я не видел, видимо, они укрылись за высокими спинками боковых сидений.

Мимо меня, чуть не снеся своими огромными баулами, пробежали к двери два задержавшихся пассажира и наконец мы остались в салоне вшестером – мы с Демоном и четверо преступников. Почему четверо? Мне проще считать, что длинный душегуб держит пистолет у виска своего приятеля, судьба которого мне безразлична. Я отпихнул Демона, который сунул любопытный нос между моих ног и пытался прошмыгнуть вперед, подхватил с сиденья чью-то огромную сумку «мечта оккупанта», накинув синтетическую петлю себе на плечо, и двинулся вперед, сокращая дистанцию. Сумка была откровенно неподъемная, но я старательно держал ее у себя на животе – больше, прячась за ней так же, как мой противник прятался за пацана – метр плотно упакованных тряпок вряд ли пробьет пуля милицейского «макарова».

Двигаясь приставными шагами, с трудом протискиваясь по узкому проходу с громоздкой клетчатой сумкой на животе, я неумолимо приближался к замершему заложнику и прячущемуся за ним душегубу.

Орали все. За окном хором, на непонятном мне языке, орали бывшие пассажиры автобуса, тыча в меня пальцами, впереди рыдал заложник и что-то орал убийца. Я не знаю, что он орал, наверное, как и положено в детективах, что я должен бросить оружие или выйти из автобуса, и ожидать спецназ, вертолет и мешок с долларами… Я не люблю детективы, они меня всегда подбешивают, особенно в сценах, когда десяток полицейских-милиционеров-жандармов дружно кидают оружие на пол, стоило какому– нибудь дрыщу приставить ствол к голове случайного прохожего и начать истерично выдвигать свои безумные требования. С какого хрена я должен бросать оружие. Сейчас у террориста в руках одна жертва и очень мало патронов, но стоит мне положить свое оружие, как количество жертв примется расти в геометрической прогрессии…

Мне осталось пройти всего два шага, и я смогу просто приставить ствол к голове высокого парня и нажать курок. По его вытаращенному глазу шоколадного цвета, я вижу, что он уже осознал, что приставлять ствол оружия к голове своего соседа по автобусу была плохой идеей, наличие в автобусе заложника меня абсолютно не волнует, а вот оторвать ствол от головы паренька и направить на меня он не решается, считая, что не успеет… А где там не успеть, у меня перед глазами только круглые глаза заложника, с крупными слезами, соскальзывавшим по гладким, почти детским, щекам, а преступника я, к примеру, совсем не вижу. Часть кисти с зажатым пистолетом, часть небритой щеки, с кучерявыми волосами небольших бачков – все это постоянно перемещается, скачет перед глазами, не давая прицелиться наверняка.

Мне оставалось всего сделать только шаг до точки принятия решения, когда в наш психологический поединок с душегубом вмешались другие участники. Демон, которому надоело пассивно вертеться у меня за спиной, попытался обогнуть меня, запрыгнул на спинки левого ряда кресел и… с грохотом сорвался вниз, провалившись вниз головой между сидений. Не успел террорист осознать куда делась прыгнувшая на спинки кресел, выглядевшая опасной, крупная собака, как сзади раздались отчаянные маты и тяжелые удары – гаишники вовремя решили отвлечь внимание преступника на себя. Капитан вскарабкался на плечи лейтенанта и принялся, со всей дури, молотить по огромному заднему стеклу автобуса металлическим прикладом табельной «ксюхи». Услышав грохот за спиной, парень с пистолетом лишь на мгновение повернул голову назад, пытаясь понять, что за новая напасть свалилась ему на голову, но этой секунды мне хватило – я сделал шаг вперед, одновременно приставляя ствол пистолета к его голове и нажал на курок. В облаке частичек сгорающего пороха, голову человека с пистолетом отбросило назад, после чего он мгновенно обмяк, свесив голову. Пистолет выпал из его руки на линолеум, постеленного на пол автобуса. Я схватил заложника за плечо и вытолкал его себе за спину, где он и осел на пол – ноги парня совсем не держали. Два приятеля убийцы, спрятавшиеся за креслами, смотрели на меня широко раскрытыми глазами, потом, тот что слева неуверенно потянулся к лежащему на полу пистолету, на что я сбросил на него огромную сумку, что последние пару минут служила мне бронежилетом и упал сверху, чтобы у паренька даже мыслей дурных в голове больше не было. Второй же сообщник покойника с ужасом глядел на простреленную голову своего товарища, из которой вяло стекала на пол густая вишневая кровь.

Я сидел на ступеньках крылечка КПП и смотрел, сощурившись на бледно-желтое, сентябрьское солнце. Вокруг здания поста шла нервная суета, от которой я старательно абстрагировался. Высаженные пассажиры иммигрантского автобуса, стоически сидели на своих пешках и баулах за ограждением площадки досмотра транспорта, с восточной терпеливостью дожидаясь, когда их транспорту, украшенному растрескивавшимся задним стеклом, разрешат двигаться дальше. Вполне вероятно, что сегодня их никуда не отпустят, да и завтра тоже – машина следствия и правосудия в России разгоняется очень медленно.

Водитель автобуса явно затаил на меня зло, когда его допрашивал следователь прокуратуры, он что-то зло кричал в мою сторону, но мне было все равно на его крики. Я его уже простил, а до его эмоций мне было все равно. Подумаешь, разбили прикладом здоровенное кормовое стекло и изъяли заднее трехместное кресло, в котором застряла моя пуля, пробив моей жертве голову насквозь и выйдя через шею. Он за один рейс столько денег поднимает, что покроит свои убытки. Мне, честно говоря, не до этого. Наш начальник службы участковых Николай Владимирович Макаров, дождавшись, когда съехавшее начальство не смотрело в мою сторону, сунул мне на подпись ориентировку о найденном в сгоревшей машине теле старшего лейтенанта Кобоева, и пропавшем пистолете, и теперь я пытался построить безупречную версию о том, как я здесь, вообще, оказался, и какого рожна я полез в этот автобус… Если что, то это цитата вопроса, который мне задал один из штабистов, в немалом числе, слетевшихся на громкое чрезвычайное происшествие. Двух подельников убитого уже увезли, я сказал, что они были в одной компании с моей жертвой, пистолет участкового изъяли, мой пистолет, естественно, тоже забрали.