Текст книги "От революционного восторга к… (СИ)"

Автор книги: Роман Путилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Глава 15

Глава пятнадцатая.

Май одна тысяча девятьсот семнадцатого года.

«Человек, в своей жизни командовавший, от силы секретарем, супругой и своими детьми, снедаемый безумной мечтой оставить свой след в истории государства Российского, подписывает документ, в результате реализации которого Российская армия превратится в загородный клуб по интересам. Играя с огнем бездумного внедрения демократии во всех сферах общественной жизни, господин Керенский забывает, что след в истории оставил не только Прометей, но и безумный Герострат»

«По информации нашего специального корреспондента, в центральной части города обострилось положение с уличной преступностью. Ввиду того, что почти половина милиционеров, вслед за своим бывшим начальником господином Котовым, подала прошение об отставке, на улицах практически не встретишь патрулей народной милиции, а заявления о многочисленных кражах и грабежах просто не принимают – штаб народной милиции на набережной реки Мойки в одну ночь прекратил свое существование, превратившись в клуб одной из политических партий. Господин Котов на вопрос корреспондента о правомерности таких действий ответил – цитата: 'С чем я в милицию пришел, с тем и ушел, ничего лишнего не прихватил. Через два дня наша газета опубликует развернутое интервью с бывшим начальником народной милиции.»

Каюсь, и статья, подвергающая жесткой критике нынешнего военного министра, и реклама меня любимого, поданная в форме критики, вышли из-под моего пера – газета «Речь» исправно публиковала мои творения, а публика – без лишней скромности прямо об этом заявляю, принимала их благосклонно.

А время продолжало истекать, как песок меж пальцев, и дней оставалось совсем немного.

Сейчас Керенский, в сопровождении представителей союзников, зорко следящих за подготовкой Россией июньского наступления, главной целью которого является ослабление германского давления на Западный фронт, на котором «без перемен», объезжает войска Юго-Западного фронта, чтобы поднять боевой дух солдат, не желающих воевать. Вся страна ждет повторения успеха прошлого года, когда генерал Брусилов нанес поражение войскам Австро-Венгрии, но вот только, если в столице каждый дворник знает о примерных сроках начала наступления, очень глупо рассчитывать, что Германского командование находиться в неведении относительно планов наступления русских. А, с учетом, отточенного до совершенства, возможности немцев перебрасывать войска с Запада на Восток и наоборот – я не знаю, на что надеются многомудрые генералы в Ставке. На революционный восторг трудящихся и солдатских масс? Да, этот восторг просто зашкаливает, превысив все мыслимые пределы. Керенский, как Петрушка, скачет вдоль линии фронта, устраивая митинг в каждом полку, иначе полк, по решению полкового комитета отказывается принимать участие в наступлении. А за плечом Керенского свою роль отрабатывает генерал Брусилов, назначенный военным министром главнокомандующим, как более демократический генерал.

Столичная пресса воет от восторга, каждый день придумывая новые восхваления Александру Федоровичу – гений революции, лучезарный сын великой Родины, истинно народный герой, первый сын и гордость России. Безусловно, мои слабые попытки клюнуть Отца нации сейчас выглядят смешно и нелепо, но вода камень точит, да и недолго осталась этому артисту срывать аплодисменты публики – всего чуть больше месяца. Стоит только революционному трибуну покинуть расположение части, солдаты которой только что носили Керенского на руках и кричали «Ура!», как войска охватывает апатия и уныние. Хорошим примером является инцидент с французской военной миссией, прибывшей на фронт, чтобы убедится в боеготовности русских войск. Во время выдвижения к передовому батальона, французских агитаторов за продолжение войны обстреляли из русских окопов.

В начале июля наступление армии захлебнется, войска побегут, теряя отбитую у австрияков территорию, вооружение и имущества, а количество военнопленных в десятки раз превысит количество убитых и раненных.

И это будет окончательным финишем. После неудачного наступления последует череда поражений, Корниловский переворот, всеобщая апатия и уныние, чем и воспользуются большевики и их союзники из числа военных, так как очень трудно представить, что Ленин, призывавший своих сторонников, в годы первой русской революции, нападать на правительственные войска, вооруженные пулеметами и артиллерией, посредством палок, ножниц и прочей утвари, смог разработать блестящую операцию по молниеносному захвату власти в стране. В любом случае, Октябрьский переворот может служить примером того, как надо делать, в том числе и для меня.

А пока мне остается выстраивать отношения с верхушкой партии меньшевиков, расширению партийной базы и подготовки к выборам в Учредительное собрание, так как я прекрасно отдаю себе отчет, что сорвать летнее наступление Русской Армии, превратившейся в катастрофу, не в моих силах.

Эти мысли промелькнули в моей голове в очередной раз, пока я слушал двух типов из городского управления народной милиции, что с утра прибыли на Набережную реки Фонтанки выселять меня и мой районный комитет РСДРП.

– И все-таки, господа, я не понял, на каком основании вы требуете, чтобы партийный клуб покинул данное здание?

– У нас приказ, подписанный начальником городской милиции…

– И какое отношение городская милиции имеет к этому зданию? У вас есть хоть какой-то документ, подтверждающий право собственности городской милиции на этот дворец, или, может быть, договор с собственником, по которому он передал вам это здание?

– Э-э-э… – мужчина, с виду чиновник, зачем-то переодетый в полувоенную форму синего цвета, с белой нарукавной повязкой на одной руке и золотистым угольником – на другой.

– Вы не подчиняетесь требованиям властей? – вкрадчиво интересуется второй милиционер, одетый точно также, только лицо у него сухое, костистое, а глаза злые – настоящая контра, видимо, бывший офицер.

– Законным подчиняюсь, незаконным нет. А чтобы не было вопросов о незаконности этого распоряжения… – я сую переданный мне приказ в стол: – Я его обжалую в суде. Не задерживаю вас, господа, вас повесткой вызовут…

– Да ты вообще кто такой? Ха…– не выдерживает офицер, наверное, контуженный, и лезет ко мне, через широкий стол, явно с недобрыми намерениями, но на нем виснет «чиновник», а из-под стола возникает оскаленная морда Трефа.

Я сидел за столом и, с любопытством смотрел, как бьется в руках «чиновника» «офицер». Рукопашной схватки с «контуженным» милиционером я не боялся – пока сильных рукопашников в России не было, а против пистолета у меня был Треф, который после того как пьяные солдаты напали на него и его хозяина, люто ненавидел направленное в его сторону оружие.

На шум, в кабинет ворвались мои заместители, а незваные гости поспешили покинуть помещение, пообещав скорую встречу.

– Что случилось, Петр Степанович?

– Да, милиция приказала в двадцать четыре часа выметаться отсюда…

– И куда мы поедем? Мы же не успеем все вывезти?

– Ну вот и я тоже самое подумал и поэтому отказался съезжать. Велел им для предметного разговора документы на недвижимое имущество принести. Так, господа, не расходимся, рассаживаетесь. Раз собрались, хочу коротенькое совещание провести. Итак, у меня сегодня три вопроса – первое, мне нужны несколько железнодорожных вагонов. Второе – мне нужен аэроплан, возможно бу, и третье – кто что-то знает о бомбометах. Если никто лично не разбирается в поставленных вопросах, прошу поискать людей – специалистов в этих вопросах.

– Запросы у вас, господин капитан. А зачем нам аэроплан и вагоны?

– То есть относительно бомбометов вопросов ни у кого нет. Это радует. – я преувеличенно-радостно потер руки: – а вагоны и аэроплан нам нужны исключительно для агитации и пропаганды нашей партии.

Июнь 1917 года.

– Вы, уважаемый Соломон Ааронович, скажите, как на духу – какими вы видите политические перспективы нашей страны? – я отпил глоток холодного пива из высокого бокала и откинулся на гнутую спинку стула, ожидая ответа собеседника.

Да, вот такого мне пилота нашли мои товарищи – соответствующей национальности. Господин прапорщик Соломон Ааронович Кац, только прапорщик пехоты. Господин Кац еще до войны закончил в Гатчине частную воздухоплавательную школу «Гамаюн» и получил свидетельство пилота, только с началом мировой войны добровольца Каца в авиацию, несмотря на дикую нехватку летного состава, призвать отказались, по причине ареста в девятьсот седьмом году за революционную пропаганду. В результате чего Кац обиделся и решил не служить, но царские военкомы отловили его ровно через год, и по причине наличия у еврейского мальчика среднего образования отправили его в школу прапорщиков. В шестнадцатом году Соломон Ааронович успел поучаствовать в Брусиловском прорыве, получил несколько шариков шрапнели, которые лишили его одного уха и двух пальцев и длинного шрама на спине, после чего молодой офицер оказался в тылу, где и прибился к своим землякам в Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов.

– Я, Петр Степанович, оцениваю текущее положение страны, как медленное сползание в дерьмо и никакого выхода из него я не вижу.

– Согласен с вами, но я выход вижу и пытаюсь найти выход из этой ситуации. Если вам интересно, то хочу предложить вам искать выход вместе.

– Прошу прощения, но на каких условиях я должен искать этот выход? Я, видите ли, в последнее время несколько стеснен в средствах, а у меня семья – сестра и мать престарелая…

Я задумался о том, что могу пообещать этому нужному для меня специалисту.

В принципе, финансовые дела моей… сейчас, наверное, можно сказать, организации, шли не шатко, ни валко. Механические мастерские работали в две смены, штампуя автоматы, кирасы и шлемы. Сто двадцать человек работали по восемь часов, шесть дней в неделю. Десять инженеров и студентов на контрактах работали над проектом миномета и соответствующих зарядов к ним, так как изученные мной современные бомбометы, в основном мортирного типа, меня не устраивали. Кроме того, перед проектным бюро мастерских стояла задача разработать средство противодействия боевым кораблям Балтийского флота, так как я был уверен, что в решающей схватке за власть большевики выбросят на игровое поле эту козырную карту. Если я верно помню уроки истории, в распоряжении Ленина, в дни Октябрьского переворота, Центробалт направил двадцать пять боевых и вспомогательных кораблей и пятнадцать тысяч моряков. Правда, по доброй традиции, мореманы вновь опоздали, поэтому штурм Зимнего был перенесен на седьмое ноября, но, в любом случае, это могучая сила. Успокаивает только одно – мне не нужно оружие, поражающие бронированные цели на расстоянии двадцать километров, ведь «Аврора» и линкор «Заря свободы» находились от берега, практически, на пистолетной дистанции.

Я вспомнил, что я не один и мой собеседник недоуменно смотрит на меня, ожидая ответа на свой вопрос.

– Прошу прощения, Соломон Ааронович, задумался. По условиям службы – паек, оклад денежного содержания, примерно соответствующий вашему тыловому жалованию, как прапорщика. Пенсионные выплаты родным в случае вышей гибели в размере десяти годовых окладов, пенсия или трудоустройство в случае увечья.

– Судя по этим щедрым условиям, дело, на которое вы меня рекрутируете очень опасное…

– Да бросьте, господин прапорщик. Сейчас в России просто жить очень опасно. А так – работа, как работа.

Я знал, о чем говорю. Деньги сейчас вообще не играли особой роли. Как подтверждение галопирующей инфляции, Временное правительство пустило в оборот зеленоватые купюры, номиналом в тысячу рублей, украшенные в середине свастикой. А в конце лета будут запущены в печать знаменитые «керенки» – блеклые маленькие фантики, на деньги даже не похожие.

Поэтому сейчас я мог обещать нужным мне людям любые денежные выплаты, так как скоро деньги потеряют свою традиционную экономическую роль, как меры стоимости и средства обращения, а на первое место выйдут материальные ресурсы, продовольствие, и, как не грустно, вооруженная сила, которую я сейчас стараюсь приумножить.

После того, как центральная часть столицы лишилась почти тысячи милиционеров, а те, что остались на службе, не могли использовать ни автоматы, ни кирасы, ни шлемы, так как, все перечисленное было моим личным имуществом, переданным отделу милиции в краткосрочную аренду, жители богатых кварталов пережили несколько неприятных дней. Бандиты, хулиганы всех мастей и солдаты– запасники, почуяв, что власть на улицах переменилась, рванули в центр, наверстывать неполученную прибыль. Остатки милиции заперлась в своих отделениях и охраняла сама себя, единственными островками стабильности были коммерческие заведения, охраняемые суровыми мужиками с нашивками на суконных куртках «Охрана 'Справедливая Россия». А на каждом углу, как повод задуматься, висели красные листы объявлений «Охрана жилых кварталов. Работаем с домовыми комитетами. Цены умеренные, согласно прайса». Устав от грабежей и разбойных нападений, а также незаконных обысков, делегации от домов и, даже, жилых кварталов, потянулись в договорной отдел бригады охраны по совпадению, в одном здании с нашим партийным клубом.

– И что я должен сделать на этих райских условиях?

– Пока найти самолет, который вы сможете собрать, разобрать, взлететь и совершить посадку.

– Нет, это даже не смешно. Где я возьму самолет? Это страшный дефицит!

– Соломон Ааронович, не смешите мои тапочки! В городе десяток авиационных заводов, и я не поверю, что такой умный молодой человек, как вы не найдет для моего исстрадавшегося сердца маленький самолетик с крылышками – мне «Илья Муромец» не нужен.

– И когда приступить?

– Немедленно и срок вам на выполнения поручения – неделя, после чего эта затея потеряет всякий смысл, и я буду искать иные варианты.

– Хорошо, я вас понял.

– Ну что-ж… – я встал и бросил на столик купюру в двадцать пять рублей с портретом Александра Третьего: – Жду от вас добрых вестей, а мне пора к нашим партийным боссам.

– Господа и товарищи, стесняюсь, но все же спрошу вас – вы выборы в Учредительное собрание выигрывать собираетесь?

Снова каюсь, на заседание меньшевистской ячейки (наверно так будет правильно) я проник явочным порядком, прикрываясь беспримерной бытовой наглостью жителя СССР конца двадцатого века и оскаленной мордой жутковатого Трефа, который, как выяснилось, кроме оружия, направленного в его сторону, не любит еще и людей, чинящих препятствие мне куда-то войти.

Господа из центрального комитета (не знаю, как правильно, устав партии меньшевиков мне изучать никто не давал) партии РСДРП (а этот бренд эти бородатые ребята безуспешно делят с большевиками), увидев клыкастую морду Трефа, опасливо поджали ноги под длинный стол, за которым они сидели в ряд, заняв одну сторону. Я человек не гордый – уложив Трефа на «место» в дальнем углу зала, я сел за стол, напротив этих партийных деятелей и вежливо поприветствовал присутствующих.

– Это кто такой? – даже не поздоровавшись, заорал какой-то нервный тип, кажется Чхеидзе.

– Может быть представите меня? – я нашел глазами моего, единственного в этой комнате, знакомца – Дана Федора Ильича.

– Это, господа, тот самый авантюрист, о котором я вам рассказывал в конце мая… – почему-то вильну в сторону глазами бывший военный доктор.

Глава 16

Глава шестнадцатая.

Июнь одна тысяча девятьсот семнадцатого года.

– Я почему-то так и подумал. – господин Мартов, он же Цедербаум, сложил перед собой на стол сжатые кулаки: – И чем обязаны вашему визиту?

– Я не понимаю вашей агрессии в отношении меня, дорогие родственнички. – я подтянул к себе один из стульев, перевернул его и сел, прислонившись подбородком на высокую спинку.

– Чей вы родственник? – Мартов переглянулся со своим зятем Даном.

– Да вы не волнуйтесь, я не о себе, а о вас говорю. Хотя, вы же сами уже запутались, кто вы есть на самом деле…

– Вы черносотенец? – насупился Дан.

– Не надейтесь, уважаемый Федор Ильич, я самый натуральный социал-демократ, хотя вы мне в праве им считаться, почему-то отказываете.

– Мы вам не отказываем, считайте себя кем хотите, милостивый государь…

– Вот и договорились, товарищ Дан – я считаю себя социал-демократом и рад приветствовать в вашем лице старший товарищей по партии.

– Господин Котов…– с какой-то тоской пробормотал «неистовый» Юлий: – Может быть вы себе какую-нибудь другую партию поищете.

– Никак не возможно, остальные мне не подходят. Только с вами, меньшевиками мне по пути.

– Мы не меньшевики! – рявкнул нервный Мартов.

– Меньшевики, меньшевики. –я достал из портфеля, принесенного с собой сложенный вдвое плакат: – Вот, сами же о себе пишете.

На бледно-зеленой бумаге какой-то изнеможённый бородатый старик, подняв палей верх, советовал голосовать исключительно за социал-демократов и меньшевиков на назначенных на осень выборах в Учредительное собрание.

– Это провокация большевиков!

– Совершенно с вами согласен, что это провокация, но вот только чья? Непонятно. Вы, уважаемые, утеряли хватку, «пролюбили» свой бренд и, как жалкие собачки, плететесь за своими, более удачливыми коллегами.

– Что вы несете, милейший⁈ И что мы «пролюбили»?

– Гордое имя своей партии. Вы ее просто отдели большевикам, хотя вы, товарищ Мартов создавали эту партию вместе с Лениным, стояли у истоков.

– Ну там не только мы с Лениным были…

– Да какая разница? Они теперь большевики, а вы последыши, то есть всегда младшие… И ваши телодвижения по переименованию вашей части партии ничего не даст. Ну, стали вы объединенной РСДРП и что? То, есть до этого вы были разъединенными? А кто сказал, что вы в дальнейшем не разбежитесь? А ваши ближайшие конкуренты, в любом случае, останутся большаками, то есть старше и главнее вас.

– Да вы просто сумасшедший!

– Да нет, это вы сумасшедшие. Вы мне сразу скажите – вы не планируете на выборах побеждать? Это ваша политическая махинация? Потом собираетесь своих сторонников передать тому, кто больше заплатит? Я верно угадал?

Какой-то сидящий у окна юноша, выписывающий что-то из разложенных перед ним книг, попытался подкрасться ко мне сзади, но был остановлен продемонстрированным ему сжатым кулаком.

– Посиди спокойно, парнишка, подумай о судьбе Родины.

– Да ты знаешь, с кем ты разговариваешь⁈ – выпучив глаза, заорал паренек:

– Это же глыбы, легенды!

– Точно, отцы русской демократии! – покивал я головой, вспомнив где-то слышанное выражение.

– Да, отцы! И даже дедушки! – парень стоял, вытянувшись в ниточку и орал, брызгая слюной, хорошо, что до него еще были пара метров: – И товарищ Аксельрод, и товарищ Плеханов!

– Точно, выдающиеся титаны мысли, мегамозги современности. – я начал обходить, брызгающего слюной и восхвалениями, парня с фланга.

– Вот, вы вроде бы со мной соглашаетесь, а у меня такое чувство, что вы издеваетесь надо мной и товарищами… -видимо я переиграл, и парень остановил свои восхваления.

– Правильно. Я хлопнул молодого человека по плечу, обтянутому поношенной суконной курткой: – Над вами все издеваются и все вас обманывают. Пока вы там витаете в эмпиреях, слушаете воспоминания товарища Аксельрода о том, как он был в земле и воле и умствования товарища Плеханова, которые сам товарищ Плеханов Слабо понимает, вас ваши коллеги-конкуренты обходят на повороте, забирая себе ваших сторонников.

– Вы что-то имеете против товарищей Плеханова и Аксельрода? – напал на меня Дан.

– Я? Нет! – я изобразил на лице крайнюю степень возмущения и даже стал отмахиваться ладонями: – Эти товарищи глыбы и памятники сами себе, в них живет сама история, но вот только вы товарища Плеханова не используете совсем, не реализовываете его чудовищно могучий потенциал.

– Послушайте, господин, как вас там… вы нас совсем запутали. – Мартов обхватил голову руками: – Коротко скажите, чего вы хотите и оставьте нас в покое…

– Как скажете. Я хочу, господа, чтобы наша партия достойно прошла через горнило выборов в Учредительное собрание, но для этого я прошу вас прислушаться к моим советам.

– Вы, наверное, хотели бы попасть в партийные списки? – ласково, как змей-искуситель, улыбнулся доктор Дан.

– Совсем не хотел, у меня есть, чем заняться. – вернул я ему улыбку.

– Ну хорошо, хорошо, мы вас слушаем…

– Во-первых, вам необходимо переименовать партию…Как вам к примеру – «Справедливая Россия»? Хорошо звучит?

– Послушайте, мне кажется, что вы из скорбного дома сбежали. Я вам как доктор говорю – вернитесь туда, там вам будет интересно.

– Доктор, давайте вы посерьезней будете, мне и так трудно, необходимо донести до вас все, что я хочу сказать, до того, как вы меня выгоните.

– Можно подумать, вы отсюда уйдете… – с сомнением пробормотал Мартов.

– Пока не закончу, не уйду, вы все правильно поняли Юлий Осипович. Так вот, продолжаем наш разговор. Второй пункт. Вам, товарищи, необходимо определится по вопросу поддержки правительства, вернее, категорически перестать поддерживать правительство по любым вопросам…

– Но мы же вместе двигаемся к….

– Товарищи, вы вместе с правительством никуда не двигаетесь, у вас разные дороги. У Временного правительства один путь – любым способом продолжить войну, чтобы не вызвать недовольства властных кругов Антанты и получить больше финансовых преференций при заключении мира, хотя это пустая затея. Не для того западники скидывали с трона императора, чтобы считаться с интересами российской буржуазии.

– Вы сторонника теории мировой закулисы? – Мартов иронично скривился: – Наверное, и мирового еврейского заговора тоже?

– Ну, заговор – не заговор, но сионистское движение никто не отменял и не говорите, что покойник Троцкий был просто удачливым журналистам, заработавший огромны деньги на статьях и митингах в Нью-Йорке, а не эмиссаром американского истеблишмента…

– Может быть и мы с Федором Ильичом…

– Товарищи, если вам американцы или англичане не предложили деньги, то это просто означает, что они не считают вас эффективным активом, вот и все. и, если бы я считал, что вы находитесь на чьем-то содержании, я бы к вам не пришел, мне их миллиарды все равно не перебить.

Я поглядел на молодого паренька, сидящего на стуле с открытым от изумления ртом и продолжил.

– Так вот, у правительства главная задача – оставаться у власти, как можно, более долгое время, желательно несколько лет, при правителе – диктаторе, том же Керенском. Ваша задача – добиться быстрейшего проведения выборов и заняться цивилизованной парламентской и партийной работой, постепенно проводя реформы, облегчающие жизнь трудящихся классов. И в какой точке ваши интересы совпадают с интересами Временного правительства. А ведь критиковать всегда проще, чем делать. Правительство будет постоянно подвергаться справедливой критике, а вы, если будете поддерживать любые шаги Львова и его команды, будете подвергнуты такой-же критики, как их союзники. В выигрышном положении к выборам подойдут партии и движения, оголтело ругающие правительство, не причастные ни к каким их ошибкам. Подумайте над этим.

– Мы обязательно над этим подумаем, а сейчас нам некогда, мы очень торопимся… – резко засобирался Дан, встав и ухватив за плечо Мартова.

– На заседание малого Совнаркома? – я грустно улыбнулся – не выходило у Данилы-мастера каменный цветок, не хотят меня слушать лидеры моей партии.

– Почему Совнаркома? Исполкома заседание скоро начнется, наверное… – родственники быстро вышли из кабинета, оставив меня наедине с молодым человеком, который смотрел на меня странным взглядом.

– Вас как зовут, товарищ?

– Богословский, Андрей.

– Скажите, товарищ Богословский, когда у нашей партии планируется следующее партийное мероприятие? – и видя непонимание в глазах парня, я уточнил: – Ну, митинг или раздача пряников нуждающимся?

– Не знаю, я ничего об этом не слышал.

– Понятно, ну тогда я вас, как представителя партийного штаба приглашаю в субботу на день открытых дверей в Васюганский полк, он кстати полностью поддерживает нашу партию, имейте это ввиду.

– И что это, господин Кац? – я шагнул в распахнутые ворота большого сарая и уставился на… наверное, правильнее будет сказать груду палок и проволочек. На почетном месте, в середине стояло что-то вроде корыта на четырех колесиках или гигантской детской коляски.

– Как видите, это то, что я смог достать за ваши деньги! – прапорщик лучился гордой улыбкой: – Дня за три соберем и полетим…

– Это полетит? – я недоверчиво показал головой.

– Конечно полетит, самолет вполне современный, четырнадцатого года выпуска летательный аппарат «Ваузен», французской конструкции.

Нда. Иногда я видел в газетах темные фотографии обломков сбитых немецких и австрийских аэропланов, которые были похожи на знаменитый «кукурузник», то есть, вполне себе самолет, но вот эта тележка на колесиках?

– Ну не знаю, Соломон Ааронович, в конце концов, вам на нем лететь, так что сами понимаете…

– Господин Котов, самолет, безусловно взлетит, за это я отвечаю, тем более, что двигатель почти новый, после капитального ремонта, но, хотелось бы знать, к чему готовить аэроплан?

– Справедливо. Ваша задача на ближайшую неделю – собрать э… аппарат, провести испытательный полет, после чего разобрать его и подготовить к транспортировке в железнодорожном вагоне в разобранном виде, после чего быть в готовности максимально быстро собрать и провести полет с дальность около двухсот верст. Вот такая наша с вами задача. Я вам сегодня пришлю пять человек, более-менее разбирающихся в технике и механизмах, чтобы они помогли вам…

– Да не стоит, я тут, на аэродроме с ребятами местными договорился, как раз денег немного осталось…

– Соломон Аронович, мне кажется, вы меня невнимательно слушали – вам предстоят неоднократные сборки-разборки сего аппарата в полевых условиях и очень сомневаюсь, что там будут присутствовать ваши знакомые ребята с местного аэродрома. Поэтому, ваша основная задача – научить моих ребят сборке-разборке самолета, они и только они смогут вам помочь в том месте, куда мы с вами поедем.

– Да, действительно, как-то не подумал. Присылайте ваших людей, я все время буду здесь, может быть, ненадолго, отойду в чайную, пообедать, потом сразу вернусь.

– Вот и договорились. – я крепко пожал руку пилоту и двинулся в сторону виднеющихся в стороне строений корпусного аэродрома – телефонирую в клуб, что заранее отобранные в команду обслуживания самолета ребята выезжали сюда, не теряя времени.

Домой я вернулся, как обычно, поздно. В квартире было непривычно тихо и темно, меня не вышли встречать ни супруга, ни тетка ни кухарка. Треф, мой четвероногий телохранитель, не проявлял никакого признака беспокойства, а значит никакого постороннего запаха в квартире его чуткий нос не улавливает. Я тщательно протер лапы добермана специальной бархоткой, лежащей у входной двери, на специальной полочке и пес, гремя когтями по паркету, скользнул мимо меня в загадочную темноту квартиры. У меня в голове мелькнула мысль о прячущейся в темноте толпе гостей, что должны внезапно включить свет и с крикам «Поздравляем», бросится на меня из темноты, но я ее отбросил – не именин, не дней ангела, или что там празднуют местные, у меня в ближайшие дни не ожидалось.

На всякий случай я, стараясь не топать громко, осторожно двинулся в сторону гостиной, но, стоило мне шагнуть за порок, ко мне бросился некто, одетый в белое платье. Слава Богу, жена – я обхватил уткнувшуюся мне в грудь Аню, в надежде, что ничего страшного не произошло.

– Анечка, солнышко, что случилось? – я обнимал ее за плечи, вдыхай знакомый запах ее волос.

– Петя, ты только не ругайся, но я не праздна…

Я сначала даже не понял, о чем она говорит, но потом в голове включился Гугл-переводчик и я осознал, о чем мне только что прошептал самый близкий в этом мире для меня человек.

– Анечка, солнышко, а почему ты плачешь, это же прекрасно… – я начал целовать соленые щеки.

– Правда? Просто я думала, что ты не хотел…

Ну да, я не хотел. Девочка еще очень молода, да и время сейчас не самое лучшее для появлении в этом мире ребенка, но мои планы быстро натолкнулись на пассивное сопротивление жены. Нет, она ничего не говорила, не задавала вопросов, вот только в кульминационные моменты стала цепляться в меня руками и ногами, прижимаясь всем телом и не давая отстранится, поэтому я махнул рукой, в надежде на судьбу и ангела –хранителя.

– Да я просто думал, что тебе еще рано становится матерью.

– Петр… – с голосе трепетной лани звякнул металл: – Я твоя жена перед Богом и людьми, а главный долг жены – быть матерью…

– Аня, главный долг жены – быть второй половинкой своего мужа и наоборот. А дети – это уже вторичное, но я не хочу с тобой спорить в такой замечательный день. Ты только скажи, почему в квартире пусто? Где все?

– Тетя поехала в подруге, у них компания для игры в вист образовалась, приедет только утром, а кухарку я отпустила, она к кумовьям собралась. Иди, освежись, я тебе в гостиной накрою.

Наш дом имел электрическое освещение, которое, правда, в последнее время, стало чаще отключатся. Я в темноте дошел до уборной, включил тусклую лампочку под потолком и вымыв руки, вернулся обратно, за, накрытый женой, обеденный стол.

Гостиная освещалась восемью свечами в двух подсвечниках, и от их, колеблющегося пламеня, юное лицо жены было прекрасным и загадочным.

– Что ты, солнышко, собираешься дальше делать? – я намазал горчицу на кусок холодной говядины, лежащей на тарелке рядом с вареными картофелинами – в семье купца, куда я вошел, предпочитали простую пищу, без особых кулинарных излишеств, да и положение с продовольствием в Петрограде лучше не становилось.

– А что? Петя, даже не уговаривай, дома я сидеть не буду…

– Аня, решай сама, только пообещай мне, как только почувствуешь, что тебе тяжело, сразу мне скажешь, я тебе легкое занятие подберу. И не вздумай в своём госпитале тяжести таскать. Сбросишь ребенка, да еще и на всю жизнь бесплодной останешься. – я стукнул пальцем по столешнице.

– Да ты что за ужасы говоришь, Петя?

– Я тебе правду говорю. Начнешь раненого ворочать, мужика семипудового, и все, потом всю жизнь жалеть будешь. Лучше санитаров ваших гоняй, а то я как в окно не посмотрю, так они все самокрутки курят и ласы точат за флигелем. Если кто из них начнет артачится, скажи, что я такому хитровану мигом организую отправку с ближайшей маршевой ротой в сторону фронта, тем более, наступление скоро, там такие здоровяки нужны.

– Ты что так разошелся, муж? – Аня подошла ко мне сзади и обняла за голову.

– Да просто волнуюсь за тебя, вот и все.

– Спасибо дорогой. Я обещаю, что буду беречься. – Анна поцеловала меня в шею, после чего обошла длинный стол и села напротив, положив голову на локти.