Текст книги "От революционного восторга к… (СИ)"

Автор книги: Роман Путилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Очнулся я утром, лежащим в парусиновой складной койке в этой же палатке. Голова разламывалась, во рту было ощущение сортира, а за пологом палатки что-то все время грохотало, и кто-то орал, как недорезанный поросенок.

В палатке, кроме меня, никого не было, на столе стояли миски с остатками закуски и наполовину полный бутыль со спиртом.

Понимая, что порошок от головной боли я сейчас не найду, я налил себе грамм пятьдесят спирта и опрокинул содержимое стопки себе в рот, от чего меня чуть не вывернуло потрохами наружу, но это я выдержал, затем стало легче и головная боль немного отступила.

– Солдат… – выйдя из палатки я поймал за рукав, бегущего куда-то рядового: – что случилось?

– Немцы с австрияками фронт прорвали, отряд эвакуи… – солдат сбился: – Съезжает отсюда, ваше благородие.

Я огляделся – судя по всему, первым успел съехать интендант – два, загруженных с верхом, грузовика, еще вчера утром, принадлежащих мне, пылили по проселку, метрах в пятистах от аэродрома, направляясь в сторону тыла, причем, мои люди все были здесь – под командой Каца грузили в гондолу «Ваузена» предметы, очень похожие на небольшие бомбы. Пара самолетов прогревала движки, окруженные толпой нижних чинов, остальной народ бегал вокруг, как заполошные курицы, что-то грузя в две обычные, крестьянские телеги, а что-то бросая в большую кучу, наваленную недалеко от палаток.

– Соломон Ааронович, добрый день. Вы далеко собрались? – я подошел к самолету и протянул руку, сидящему в кабине Кацу.

– Здравствуйте, Петр Степанович. Мы же с вами ночью говорили, что я решил остаться на фронте со своим самолетом, добровольцем. Сами видите, летать некому.

– Я насчет вашего решения помню и целиком одобряю. – осторожно, чтобы боль не вернулась, кивнул я головой, делая вид, что помню ночные разговоры: – Я спрашиваю, куда вы сейчас полетели?

– Так немцы прорвали фронт, наши части отходят. Дали команду сбросить запас бомб на передовые порядки противника и перелетать на новый аэродром, под Тарнополь. Так что собирайтесь и отходите на восток, а то немцы, говорят, уже в пяти верстах.

– Удачи вам, Соломон Ааронович. – я торопливо махнул рукой и двинулся в сторону палатки – пять верст – это совсем немного, а мне еще вещи укладывать.

– Петр Степанович, мне бы одного человека в кабину, бомбы бросать в одиночку не сподручно.

– Петр, разреши. – вперед шагнул Муравьев, глядя на меня с такой надеждой, как будто я распределял бесплатную путевку в санаторий Крыма, в сезон.

– Платон Иннокентьевич, а ты одной рукой справишься?

Начальник моей канцелярии поднял с земли очередную бомбу и, без особого усилия, подал ее в кабину Кацу.

– Тогда лети, только живым возвращайся, а то меня твоя супруга… сам понимаешь, что со мной сделает.

Мы обнялись с Муравьевым, после чего он стал карабкаться в высоко расположенную гондолу аэроплана, а я пошел обратно в палатку – за лесом была слышна частая винтовочная стрельба.

Слава богу, ни на мой «сидор», ни на автомат с подсумком никто не покусился. Я съел кусок подсохшего хлеба, положив на него толстый слой колбасного фарша, выпил ковшик прохладной воды из бака, стоящего в углу палатки, собрал свое имущество и вышел на улицу, готовый хоть отступать, хоть наступать.

Самолеты, кроме двух, сиротливо стоящих на краю взлетной полосы, уже взлетали, тяжелыми прыжками отрываясь от земли, и неторопливо набирая высоту, полетели в сторону шума выстрелов.

Глава 19

Глава девятнадцатая.

Июль одна тысяча девятьсот семнадцатого года.

Аэродром представлял собой часть поля, скошенную и тянущуюся вдоль полосы кустарника, шириной саженей в сто и длиной примерно в триста саженей.

На восток, за границей взлетно-посадочной полосы, тянулось поле, которое заканчивалось примерно в трех верстах, у кромки далекого леса.

Узкий, накатанный колесами телег, проселок неровным зигзагом тянулся к этому далекому лесу, и по нему нам предстояло уходить, имея в качестве транспорта две крестьянские телеги, загруженные различным военным имуществом. Еще больше пещей и предметов снаряжения было навалено у большой палатки, в которой я проснулся сегодня утром, а из ямы, находящейся на самом краю аэродрома несколько солдат вытаскивали здоровенную деревянную бочку.

– Это что, военный? – я ткнул рукой в сбитое из досок, потемневшее от каких-то технических жидкостей, чудо бондарного искусства.

– Бензин, ваше бродь. Интендант сказал -что не вывезем, все палить, чтобы германцу не досталось.

– И вот это все сжечь хочешь? И самолеты тоже? Они же, вроде, исправны?

Я поразился – на стоянке стояла пара вполне приличных бипланов, выглядевших ни в пример современнее и крепче, чем нелепые «Ваузены»

и «Фарманы», с установленными сзади, толкающими винтами. И еще, между прочем, я знал, сколько стоят эти самолеты, мне, во всяком случае, денег хватило только на устаревший «Ваузен».

– Так что с ними делать, господин офицер – пилотов нет, самолеты без летчиков. Остается только сжечь. – пожилой мужичок с умными глазами, казалось бы, по недоразумению облаченный в военную форму, настолько она нелепо на нем сидела, лихо махнул ладонью где-то в районе виска: – Зауряд– прапорщик Гусев, фельдфебель авиаотряда. У зауряд– прапорщика, кроме авиационной эмблемы (традиционный винт с крылышками) на погоне присутствовал защитного цвета поперечный басон старшего сержанта Советской армии, на котором виднелась одинокая звездочка. Как я понимаю, это был аналог советского прапорщика – еще не офицер, но уже не младший чин.

– Стой, погоди с поджогом. Построй личный состав.

Через пару минут передо мной стояла неровная цепочка из двух десятков человек. Восемь моих, бывших милиционеров, водителей и механиков, помогавших Кацу со сборкой-разборкой самолета, остальные местные – механики, ездовые и прочая, сугубо мирная тыловая шваль. Часть солдат аэродрома успела смыться из расположения самостоятельно, либо покинула расположение на бывших моих грузовиках, вместе с доблестным интендантом.

– Товарищи, я на фронте первый день и сразу же война повернулась ко мне могучей филейной частью. Вон, мои механики не дадут соврать, сколько денег мы потратили на покупку и ремонт самолета, сколько сил убили, чтобы его сюда доставить, а вы собираетесь сжечь два аэроплана. Нет, братцы, так дело не пойдет. Скидывайте все с телег и цепляйте к ним аэропланы. Вам до леса их тянуть примерно час…. Правильно, прапорщик?

– Так точно, ваше добродие, пока телеги разгрузим, пока самолеты привяжем, часа полтора будем до леса добираться, не меньше.

– Понятно. Господин прапорщик, назначаетесь начальником эвакуационной команды. Остальные… Товарищи, приказывать я вам не могу. Мои люди свое отвоевали, а вы, аэродромный люд, мне не подчиняетесь. Поэтому говорю вам всем – я пойду сейчас туда…– я ткнул пальцем на запад, где уже стихла винтовочная стрельба: – И постараюсь задержать супостата по эти полтора часа. У кого есть оружие, можете присоединится. Удержим германца – мы молодцы, сбережем народное добро, поможем республике. Уедут телеги за лес, до того, как враг покажется – мы все равно молодцы, встаем и уходим. Прапорщик, имущество пока не сжигать. Оставить одного, самого шустрого и бочку подкатить поближе. Увидит германцев – пусть поджигает бочку, она лопнет и вещи, и имущество тоже сгорит. Ладно, братцы, лихом не поминайте, кому что-то должен – всем прощаю.

Я покопался в куче вещей, подготовленных к уничтожению, нашел малую саперную лопату, в которой каждый заклепочник опознал бы лопату Линнеманна и двинулся в сторону зарослей кустарника.

Подойдя к кустам я оглянулся, впрочем, не питая особых надежд. К моему удивлению, от расположения аэродрома в мою сторону тянулись шестеро моих, по количеству наличных автоматов, и двое «аэродромных», с длинными винтовками за плечами. Лопаты несли все.

– Товарищи, окапываемся здесь, в кустах. Если увидим противника – кто с автоматами – не стрелять, подпускаем противника на расстояние сто шагов, только после того, как я дам команду, открываем огонь. Вы двое, с винтовками, сколько у вас патронов?

Боеприпасов у «аэродромных» было не богато, по тридцать патронов на человека.

– Вы, братцы, стреляете по своему усмотрению, главное попадайте.

Копать индивидуальную ячейку среди кустов было адовой работой, лезвие лопаты постоянно натыкалось на многочисленные корни и корневища растений, которые приходилось рубить. Поле перед нами простиралось широкой полосой, глубиной, примерно, в половину версты, за которым темнела еще одна полоса леса, от которого, в сторону аэродрома, мимо нас, вилась узкая строчка проселочной дороги.

Не успел я углубится в на достаточную глубину в неподатливый грунт, чтобы надежно укрыть свою тушку, как из леса выехал десяток всадников, судя по всему казаков, что галопом, напрямик через поле, поскакали на восток. Похоже, больше наших войск впереди не осталось, а мне осталось только с новой силой вгрызаться в землю.

По-хорошему стоило обойти окапывающихся людей, проверить, как окопались мои подчиненные и «летчики», но я просто не успел. Сквозь деревья леса напротив я заметил какое-то движение…

– Залечь, все замерли… – зашипел я, обращаясь к своим соседям: – Передать по цепи…

Негромкая ругань, стук лопат по корням и шелест ссыпаемого грунта мгновенно затихло, когда на проселочной дороге показался десяток человек, в серо-голубых мундирах, глубоких германских касках и серых обмотках. Люди идут по обоим обочинам проселка, растянувшись в две короткие колонны.

– Бах! – выстрел винтовки метрах в двадцати от меня был неожиданным, сразу же после него прозвучал выстрел второго нашего «летчика». Первая пуля вздыбила пыль в паре шагов от переднего австрийского пехотинца, вторая умчалась вдаль вез видимых последствий.

Пехота противника, даже как-то лениво, рассыпалась в цепь и пропала из виду, упав среди густой поросли, то ли пшеницы, то ли овса.

Из леса ударил пулемет, который короткими очередями стал «стричь» наш кустарник, а под его прикрытием, из-за деревьев, вывалилась цепь вражеских пехотинцев, что неторопливо побрели в нашу сторону. Метров с двухсот, с нашей стороны вновь прозвучали выстрелы, и если первый стрелок попал одному из австрийских пехотинцев куда-то в руку, то второй стрелок вновь отправил пулю в «молоко». Раненый австриец, пригнувшись, побежал обратно, в сторону спасительного леса, волоча свой «манлихер» за ремень, остальные два десятка стрелков залегли, а первый десяток, который внезапно оказался гораздо ближе к нашей позиции, дал дружный залп по кустам, после чего перешел на беглый огонь. Австрийская цепь из трех десятков человек, прикрывая друг друга, перебежками, быстро сближались с нами, пули вжикали над самой землей, я пытался плотнее вжаться в свою ячейку, периодически, боком, выгребая из ямы верхний слой земли, стараясь насыпать перед собой хоть какое-то подобие бруствера. Наших ответных выстрелов я уже и не слышал, настолько часто стреляли австрийцы. Внезапно, метрах в семидесяти от меня, австрийцы дружно встали и бросились вперед, яростно крича «Форвартс!» и размахивая гранатами на длинных, деревянных ручках… Австрийский пулемет, боясь задеть своих, беспокоящий огонь уже прекратил.

У меня в запасе было всего несколько секунд, которые были необходимы австрийскому взводу, чтобы добежать на дистанцию броска гранаты и закидать ими тупых русских, и я привстал на колено.

– Огонь! – семь пистолетов пулеметов, пусть и под пистолетный патрон, достаточно, чтобы выстроить непреодолимую стену перед атакующей пехотой.

Единственная граната, брошенная в нашу сторону, не долетела шагов двадцать до кустов и особого впечатления не произвела, что-то хлопнуло, вверх взметнулось грязное облако дыма. Австрийские пехотинцы были опытными фронтовиками, залегшими практически мгновенно, но десяток раненых или убитых, которые падали «неправильно» я успел заметить. Дополнительную сумятицу в боевых порядках врага произвели два взрыва тех же гранат, очевидно выпавших из рук убитых или раненых стрелков… В любом случае, судя по шевелению колосьев и удаляющимся стонам, австрийская пехота, подхватив раненых, начала отползать. Встали человеческие фигурки из стены колосьев только перед самым лесом, и было их, действительно, гораздо меньше, чем вышло из леса полчаса назад. Вслед им мы не стреляли – патронов было откровенно мало.

Розовое облачко дыма вспухло в небе минут через двадцать после окончания атаки, зависнув немного в стороне от нас, и мне хватило пары секунд, чтобы понять, что сейчас нам будет полный конец.

– Встали, встали! Бегом назад! – я шустро вскочил и возглавил отступление своего воинства. Закрывая лицо от веток кустарника, а бежал как лось, надеясь успеть убежать, как можно дальше от этих безобидных облачков. Всего несколько, и мы выскочили из кустов, оказавшись на границе аэродрома, перед широким, уходящим вдаль полем. Никаких укрытий, кроме горы военного имущества и забытой полотняной палатки, до самого горизонта не было, лишь вдалеке, по дороге, медленно перемещалось что-то большое, крылатое.

– Бегом! Бегом за мной! – я огромными прыжками бросился в сторону склада ГСМ, огромной ямы, где оставались две большие бочки, пахнущие бензином. Если бы в яму упал любой артиллерийский снаряд. Наша смерть была бы страшной и мучительной, никаких шансов для людей, прижавшихся к деревянным бочкам с топливом, не было, но эта яма была единственной, н=а пару километров вокруг, не считая длинной траншеи армейского сортира, что прятался на дальнем краю аэродрома. Но, над нами рвалась шрапнель, а склад ГСМ имел навес из бревен в один ряд, что, теоретически, должно было защитить нас от круглых пулек, шедро рассыпаемых в небе австрийскими снарядами.

Очевидно, что командир вражеского подразделения посчитал достаточным потратить на русский заслон всего десяток снарядов, потому как обстрел прекратился через десяток минут.

– Все живы? – я нашел в себе силы отлипнуть от бочки, к боку которой прижимался все время, и вскочил: – Бегом назад, на позиции, австрийцы атакуют.

Над сказать, что кустарник изрядно проредило в результате обстрела, а светло-зеленая палатка, как раненая птица, покосилась и громко хлопала на ветру изодранным пологом, но это я заметил уже на бегу, стараясь, как можно быстрее, вернуться в кусты, так как драться с вражеской пехотой в кустарнике мне совсем не хотелось, где, из-за каждого ствола, тебе могли ткнуть острым штыком, а преимущество автоматического оружия сходило на нет.

Я успел упасть на живот, потеряв свое мелкое укрытие, и слыша сзади тяжелые шаги своей команды, когда с правого фланга, по приближающейся цепи австрийской пехоты ударил короткими очередями, пулемет. Серо-голубые мундиры, как по команде, залегли, замерли, затаившись среди густо-засаженного поля, потом на фланге. откуда стрелял пулемет, раздался взрыв, затем другой. Австрийцы поднялись, пулемет молчал, но стоило стрелкам броситься вперед, очереди раздались уже с левого фланга.

После этого история повторилась – противник залег, через несколько минут раздались выстрели пушек с австрийской стороны и пара гулких взрывов где-то там, откуда бил пулемет, а пехота, полежав несколько минут, встала и двинулась вперед.

– Огонь! – австрийская рота, попав под очереди семи автоматов, мгновенно залегла и начала отползать назад, а мы, не придумав ничего оригинального, повторили их маневр. Я прекрасно понимал, что, как только рота австрийцев отползет на безопасное расстояние, кусты обстреляют гранатами австрийские гаубицы или пушки, не знаю, что по нам стреляет из враждебного леса. Выбравшись из-за кустов, я завертел головой, не зная, что предпринять. На территории аэродрома закрепится было решительно негде, а прятаться в поле, так себе идея – нас просто задавят числом.

– Влево уходим, влево! – я махнул рукой и побежал в сторону нескошенной полосы, а, пробежав несколько шагов. Чуть не начал стрелять от неожиданности – от кучи вещей, подготовленных на уничтожение, нам наперерез выскочили трое человек, при двух пулеметах. Один из них был мой механик Непийвода, что, по моим расчетам, должен был быть в нескольких верстах отсюда, в команде эвакуирующих самолеты.

– Петр, ты что тут делаешь?

– Нам, командир, зауряд– прапорщик отдал пулеметы с аэропланов и отправил назад, к вам…

– Так это вы с флангов по австриякам стреляли?

– Так точно, натурально мы. – на ходу, вытянулся перед мной один из «летчиков», с унтерскими лычками: – Ваши слева засели, а мы справа. Я вашим робятам сказал, чтобы несколько очередей дали и тикали оттуда…

– Непийвода, так ты не один был? – я развернулся к бойцу.

– Не один…– здоровенный мужик тяжело, по-детски, вздохнул: – Со мной Павлов был, только его немецкой гранатой насмерть посекло…

– Ты уверен, что, что насмерть?

– Уверен, там половину головы оторвало, сразу кончился, даже не вскрикнул.

– Тогда вечная память… – я на мгновение снял фуражку и перекрестился:

– Патроны у вас есть, пулеметчики?

– По одному диску осталось…

– Вот и у нас тоже, по два. Ладно, здесь, в траве заляжем и не дышать, как австрийцы выползут из кустов, по моей команде стреляем во шланг, и бегом, через поле, вслед за нашими.

Австрийцы добрались до нашего аэродрома минут через двадцать. Сначала из зарослей высунулось несколько голов, потом пара человек, а, убедившись, что по ним не стреляют, а перед ними лежит гора военного имущества, солдаты полезли из всех щелей, как тараканы. Никакой стрельбы во фланг не получилось. Бойцы серо-голубых мундирах, в количестве полусотни душ, во главе с офицером, окружили гору ценностей и начался увлекательный процесс присвоения трофеев. Подданные «лоскутной империи», галдя, как цыгане на базаре, вырывали друг у друга какие-то ценности, увлеченно копались в казенном добре, как глухари на току, не обращая ни на что внимание. Поэтому, наше появление за спиной, трещащих, как сороки, «прихватизаторов», было для них смертельной неожиданностью. Полусотня опытных воинов, еще час назад демонстрирующих на поле отменную выучку, опыт и дисциплину, после первых очередей в упор, в спину, превратились в стадо испуганных овец. Несколько человек, пытавшихся скинуть с плеча винтовки, были изрублены очередями в упор, остальные просто побежали в сторону спасительных кустов, бросая оружие и, добытые в борьбе, ценные трофеи. В прореженной растительности скрылись только двое, самые быстрые и самые ловкие. А мы, как только на землю упали последние горячие гильзы, под мои дикие крики, бросились в противоположную сторону – единственным спасением для нас было удалится на достаточное расстояние от этого страшного места до того, как нас д=настигнут разъяренные мстители.

Единственное, что я успел сделать – это поджечь папку с какими-то бумагами на промасленной бочке с бензином и снял с застреленного австрийского лейтенанта портупею, с желтой кобурой и саблей в ножных.

Бочка взорвалась, разметав во все стороны свое, полыхающее содержимое, когда мы удалились на расстояние шагов в двести, а вскоре заполыхало и, наполовину разваленная австрийцами, куча военного имущества. Стрелять нам в спину начали, когда мы находились примерно, на середине поля, то есть, с дистанции, примерно с полторы версты. Пули, веселыми жаворонками, просвистывали где-то в стороне, а мы, не пригибаясь шли к близкому лесу, периодически оборачиваясь за спину, где, окутанный черным, жирным дымом и жарким пламенем, отсчитывал свои последние минуты полевой военный аэродром.

Глава 20

Глава двадцатая.

Июль одна тысяча девятьсот семнадцатого года.

– Кто такие? – на краю дальнего леса вовсю мелькали лопаты и куски глины, там торопливо копались траншеи, а нам навстречу вышел унтер и двое рядовых с винтовками наперевес.

– Гражданские, в тыл идем…

– Поди дезертиры? – унтер презрительно сплюнул на траву тягучую, желтую слюну: – Оружие сдавайте и валите отсюда!

Судя по черному шеврону с вышитым черепом и перекрещенными костями, а также красной ленте, пришитой по манжетам гимнастерки и вороту, и пуговицам, обшитым красной материей, мы имели дело с каким-то «Ударным батальоном смерти».

– Вот эти со мной, мы из Петрограда аэроплан и грузовики привезли, на деньги партии «Справедливая Россия» собранные, для авиаотряда, а эти товарищи – военные, наземная команда с аэродрома, который австрийцы захватили, мы обоз с неисправными аэропланами прикрывали. Вот мои документы. Два пулемёта казенные, с поврежденных аэропланов, их надо в авиаотряд, уверен, сдать, тем более, что к ним патронов практически нет, а наши пистолеты – моя личная собственность и для армии они признаны непригодными. – я достал разрешение на владение пистолетами – пулеметами, выписанные мною же, в бытность мою начальником милиции.

– Одну минуту, гражданин хороший, тут надобно все серьезно проверить. – унтер сунул в рот латунный свисток на шнуре, что был привязан к его поясному ремню, и, надув щеки, засвистел изо всех сил.

Через несколько минут появился щеголеватый поручик, со всеми нашивками, кроме-того красная ткань шла по обшлагу новенького френча. Широкий офицерский ремень оттягивала квадратный чехол, судя по размеру, от морского бинокля. Образ хорошо снаряженного вояки дополнял «маузер» в деревянной кобуре, на тонком ремне, перекинутом через плечо.

– Что у тебя, Ефимов… – взгляд поручика делано скользнул сквозь нас: – С дезертирами разобраться не можешь?

– Да тут, гражданин командир роты, непонятные лица, и оружие сдавать не хотят…

– Оружие, граждане, драпающие в тыл, придется сдать, а иначе вы мимо нас не пройдете… – поручик с ленцой повернул в нашу сторону голову, многозначительно постукивая пальцами по крышке кобуры.

– Основания?

– Дезертирам оружие в тылу не нужно, а если вам так ваше оружие дорого, то добро пожаловать в цепь, в состав первого революционного маршевого батальона. Так, хоть умрете героями.

– Прошу прощения, господин поручик, вы в двигателях и органах управления аэропланов разбираетесь?

– Ни в малейшей мере, а к чему этот вопрос?

– Вот эти, с пулеметами механики из технической команды эвакуированного аэродрома. Если вы их пропустите, они догонят свои команды, вечером отремонтируют повреждённые самолеты, что мимо ваз проволокли, и завтра самолеты будут сбрасывать бомбы на головы австрияков. А эти пулеметы сняты с этих аэропланов, и без них они небоеспособны. Тем более, в пулеметах патронов практически не осталось.

– Понятно, нижние чины – свободны. А вы кто? Тоже какие-то важные специалисты?

– Нет, мы гражданские, от партии «Справедливой России», привезли снаряжение для летчиков, жаль только, что половину пришлось уничтожить, потому что противник прорвался к аэродром, а вывезти все не успели.

– И что, австрийцев видели?

– Ну, если вы в свой замечательный бинокль поглядите, может быть тоже увидите, их там, возле того дыма, очень много лежит, человек полста, наверное.

– Почему лежит? – поручик начал расстегивать свой поясной саквояж.

– Умерли, потому что. – я пожал плечами: – Начали казенное имущество растаскивать, мародерить, а мы их в спину… причесали.

– Ни черта не вижу! – офицер крутил колесико фокусировки.

– Ну они там точно лежат. – я показал трофейный пистолет: – Вот, с убитого офицера снял. И пушки или гаубицы у них есть, судя по всему, не самого большого калибра, да и со снарядами не очень хорошо, больно экономно по нам стреляли.

– Да вы кто, черт побери?

– У унтера вашего наши документы. Мы снаряжение и подарки привезли летчикам, и попали, как куры в ощип, пришлось оставаться, прикрывать эвакуацию аэропланов.

– Скажите, господин Котов… – поручик через пару минут оторвался от изучения документов: – У вас разрешение на ваши странные пистолеты выписал начальник милиции с такой же фамилией. Родственником приходитесь?

– Нет, гораздо ближе родственника – я стеснительно улыбнулся: – Это я сам, до отставки.

– А разве так можно?

– Почему нет? – Начальник милиции выписывает разрешение фабриканту на использование и испытание, фабрикантом же изобретённых, пистолетов. Что тут плохого?

– И почему вас в отставку отправили, хотелось бы поинтересоваться…

– Неразрешимые противоречия с министром юстиции Керенским Александром Федоровичем. – сейчас можно было рассказывать о гонениях со стороны бывшего всенародного любимца.

– Да, Александра Федоровна, чтобы ему, очень сильно нам подкузьмила, сорвала наступление… – закручинился поручик.

– А было что срывать? – я огляделся по сторонам: – Что-то не вижу я силы великой, что рвётся опрокинуть дерзких австрияков и отбросить их до самой Вены. Да и ваш батальон смерти, на батальон не сильно и похож…Скорее рота неполного состава.

– Остальные части на данном участке фронта проголосовали удерживать резервные линии обороны по месту своего картирования… – скрипнув зубами, прошипел поручик.

– Вот видите, солдаты даже линию фронта не хотят восстановить, а вы говорите – Керенский наступление сорвал.

– Вы что, за этого врага народа вступаетесь, милостивый государь?

– Не в коей мере, господин поручик, ни в коей мере. Я просто рассуждаю о роли личности в истории. Ну, елки– палки, не успели уйти.

Со стороны вражеских позиций по небу тарахтел раскрашенный в красно-коричневую ливрею биплан с большим черным крестом на фюзеляже и оперении хвоста.

– Истинно так. – поручик наконец что-то разглядел в свой бинокль, после чего ткнул пальцем в поле, где, на грани видимости, я разглядел серую колонну, двигающуюся в нашу сторону.

– Поручик, мне кажется, если у вас конечно есть патроны к тем ручным пулеметам, пора посылать кого-то конного или быстроного, чтобы их вернули.

– У нас в батальоне два таких пулемета, сейчас пошлю вестового. – поручик достал из кармана галифе серебряный свисток и два раза свистнул в него.

Через пять минут вестовой, наверное, на коне самого поручика, поскакал в тыл, опасливо поглядывая на кружащий за нашими силами аэроплан.

– Господин поручик! – оторвал я офицера от криков в адрес нижних чинов – судя по бестолковой суете и возрасту солдат, опытных ветеранов тут было мало, в основном необстрелянная молодежь.

Зато офицеров было в избытке – хромой подпоручик, что буркнув, что он пойдет к пулемету «максим», сразу же скрылся в лесу и больше не показывался, присутствовали еще три юных прапорщика, что орали и суетились еще похлеще своих подчиненных.

– Господин поручик! – дергать за рукав офицера я не стал, просто заступил дорогу: – У вас случайно маузеровских патронов нет?

– Случайно есть. Двадцати штук вам хватит?

– Конечно нет, но давайте хоть двадцать… – я вытащил из подсумка пустой магазин и выжидательно уставился на офицера.

– Сейчас. Тищенко! Тищенко! – поручик стал дуть в свой свисток, после чего, с досадой, взмахнул рукой: – Черт, я же его в тыл за пулеметами отправил. Ну, подождите, скоро вернется и принесет патроны из моей палатки. Кстати, хотел у вас справить – это вообще, что у вас за оружие?

– Пистолет– пулемет собственного производства. Стреляет патронами от «маузера», может стрелять очередями, как пулемет, но, на близкой дистанции, сами понимаете.

– То есть игрушка…– разочарованно протянул военный и с досадой отвернулся.

– Вы мне патронов насыпьте побольше, и я вам продемонстрирую, что это за игрушка. – разозлился я: – Мы, как бы воевать не собирались, патроны летчикам в подарок везли, в результате из интендант аэроотряда на грузовиках увез, а мы остались с тем запасом. Что при себе были.

– Да, интенданты, они такие. Не зря Петр великий вешать их хотел через год службы. – поддакнул мне офицер, который, судя по всему, тоже имел к тыловикам воз претензий.

Наш интересный разговор прервали – аэроплан с крестами перестал выписывать круги и пошел на снижение.

– В укрытие! – заорал кто-то, и мы с поручиком побежали к ближайшей траншее. Не только мы были такими умными – количество желающих укрыться в узкой щели явно превышало количество копателей. Я соскользнул вниз и упал на что-то мягкое, а сверху на меня навалился офицер.

– Какого черта, господа! Взяли бы и рыли себе окоп сами…

– Блинов, поговори мне еще! У нас хоть и революция, но ротные пока землю рыть не обязаны!

– Да я не вам господин поручик, я вот этому штатскому…

Я успел открыть рот, чтобы достойно ответить лежащему подо мной нижнему чину, когда, рядом с нашим укрытием, гулко грохнуло, и мой рот, глаза и нос мгновенно оказались забиты пылью и листьями, а в воздухе повисла химическая вонь.

Пока я пытался прокашлялся и прочихаться, еще раз грохнуло что-то в стороне, и звук мотора в небе начал удалятся.

– Слазьте с меня, господа! – заорал снизу скандальный хозяин окопа: – Я сейчас задохнусь!

– Да ладно, можно подумать… -я спихнул с себя поручика и выполз на поверхность, после чего обессиленно распластался на траве – хотелось просто лежать, чтобы меня никто не трогал.

Этим я и отличался от местного батальонного командира отвечал только за себя, и горстку своих людей, поэтому мог себе позволить полежать на мать-сырой Земле, чего был лишен поручик – он, вновь схватился за свой бинокль.

– Внимание всем! Обер – офицерам, доложить о потерях! Всем приготовится, занять позиции, через пятнадцать минут начнется атака.

Далеко, примерно, на расстоянии версты, в поле замерла серая человеческая гусеницы – от вражеского аэроплана отделился какой-то предмет с ярко-красной лентой и полетел вниз – две серые фигурки бросились к тубусу, очевидно, с донесением, после чего понесли свою находку в сторону единственного человека на лошади, к которому, после этого, сбежались еще несколько человек.

«Сейчас бы мои минометы – накрыли бы к…» – додумать свою мысль я не успел – справа от нас раздались стук пулемета «максим».

– Видите, что Максимов с пулеметом творит? Просто волшебник! – поручик обернулся ко мне, весело оскалив белые, крупные зубы: – Батальон, всем в укрытие, сейчас начнут обстрел.

Очевидно, Максимов был тот хромой подпоручик, что ушел к пулемету, умудрившийся, несмотря на значительное расстояние, накрыть первой очередью группу возле далекого всадника. Во всяком случае, светлая лошадь лежала на боку, а серые фигурки разбегались в разные стороны, мгновенно развали строгий строй ротных колонн, несмотря, но то, что пулемет уже замолчал.

Мы снова попрыгали в окоп, на этот раз его хозяин, вольноопределяющийся Блинов не лежал, раздавленной лягушкой на дне, а сидел, привалившись к глинистой стенке, лишь изредка посверкивая маленькими, сердитыми глазками, из-под стальной каски новейшего, образца семнадцатого года, типа, с большим, двуглавым орлом над козырьком.

Орудия стрелять по нам начали через несколько минут. Сначала над головами расцвели розовые облачка и раздался свист, впивающейся в землю и деревья, злой шрапнели, а потом в ход пошли фугасные гранаты.