Текст книги "Двойняшки"
Автор книги: Роксана Пулитцер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
Она обманула нас. Я помню, как мы неделями ждали телефонного звонка от нее, а телефон молчал. – Губы Керри подрагивали. – Папочка мне все рассказал.
Он объяснил, что мама занята личной жизнью, что у нее просто нет на нас времени. Сначала я не поверила папочке, я же была еще маленькой. Я так скучала по маме. Но время доказало, что папочка был прав.
Джейн нахмурилась. Глубокие шрамы, которые остались в душе Керри, все еще кровоточили, поэтому она каждый раз внутренне вздрагивала при упоминании об Энн. Джейн вспомнила, как рыдала Энн, когда Декстер просто снимал трубку с аппарата и не клал ее сутки напролет, особенно в те дни, когда Энн точно позвонила бы, – в дни рождения, в праздники.
У Энн не было возможности противопоставить что-нибудь этой жестокости. Эгоизм Декстера был всепоглощающим: ему казалось, что он владеет чем-то безраздельно, только если в состоянии разрушить это.
Неужели Керри не понимала этого? Неужели не видела лжи во всех рассказах отца? Джейн вдруг поняла, что ответ на эти вопросы прост: она и не хотела. У нее не было сил столкнуться с правдой.
– Судья Хотхорн не мог ошибиться. Папочка сказал, что он лучший судья во Флориде, – продолжала Керри. – Мама виновата во многих несчастьях. Ты только посмотри на Грейси. – В ее голосе слышалось осуждение.
– Но, дорогая моя, я должна сказать, что у каждой из вас тогда была любящая сестра… и сейчас есть. – Джейн взяла Керри за руку. Ей показалось, это лучшее, что она могла сделать в этих обстоятельствах. Вдруг она спросила:
– Ты не голодна?
Что, если мы перекусим сандвичами прямо сейчас, ведь Кенни и Кейт все равно не с нами? Исключим из программы зоопарк и поедем прямо на аэродром.
Тогда мы сможем полетать подольше. – Она кивнула на корзину, приготовленную для пикника, а потом потребовала:
– А теперь рассказывай мне все о своей жизни. Как дела у Майкла?
– О-о, у него все в порядке. Он очень занят, – уклончиво ответила Керри и резко поменяла тему. – Папочка очень рад, что мы приехали. Он в восторге от мальчиков.
– А что ты думаешь о его разводе с Еленой?
– Она мне никогда не нравилась. Холодная ледышка. Может быть, чересчур британка. Папочке это нравилось, для него это была как бы игра, но я этого никогда не понимала.
– А сейчас у него есть подружка?
– Да. Ее зовут Зои. Я ее еще не видела – она сейчас на курсах по этикету.
Джейн покачала головой, а Керри прибавила:
– Ну ты же знаешь папочку.
К сожалению, да, подумала Джейн. А эта Зои наверняка очередная двадцатилетняя куколка.
– Ты слышала, какой ужасный шторм был сегодня ночью? – спросила Керри. – Я даже подумала, что начался сезон ураганов.
Джейн кивнула, и Керри продолжила:
– Мне приснился кошмарный сон. Я видела Грейси, и мне показалось, что она не дышит. Я подумала, что она умерла, и в ужасе проснулась. И услышала только свое судорожное дыхание.
Джейн поерзала в своем кресле. Пытаясь развеселить Керри, она воскликнула:
– И ты называешь это кошмарным сном?! Вот я подумывала о том, чтобы сделать небольшую пластическую операцию. Ну знаешь, грудь становится уже не такой, как раньше, когда тебе исполняется пятьдесят, и я решила, что ее немного надо поднять. А почему бы и нет? А потом мне приснилось, что я лежу в больнице, и когда я очнулась от наркоза, то обнаружила, что хирург сделал ужасную ошибку: он притянул правый сосок к щеке, а левый – к подбородку, и все это пришил. – Говоря это, Джейн показывала пальцем на лице, куда именно все было пришито.
Керри разразилась хохотом, а Джейн, смутившись, заключила:
– Конечно, я попрощалась с этой идеей.
– Наверное, ненадолго.
– Точно, – ответила Джейн, – совсем ненадолго.
Несколько минут спустя они уже въезжали на территорию аэропорта Лантана, все еще продолжая посмеиваться.
Прошлое
Двойняшки, которым исполнилось четыре года, бежали к ней по лужайке. Их локоны развевались, а лица светились от счастья. Девчушек практически нельзя было отличить друг от друга, если не считать почти незаметной ямочки на щечке у Керри. Даже когда Энн носила их, она чувствовала, что их сердца бьются в унисон. Вот и сейчас они, запыхавшись, дышали совершенно одинаково.
Энн посмотрела еще раз на своих совершенно одинаковых дочерей, которые бежали к ней на голубом фоне Атлантического океана. Она подумала, что всегда возникает необходимость объяснить себе разницу между обычным и тем, что кажется не совсем обычным. Когда она узнала, что родила двойню, она сразу же прочитала все, что смогла найти о близнецах: «Мой близнец Джо», «Близнецы в истории и науке», «Культ божественных близнецов», «Близнецы и их интеллектуальное сходство» и еще десятка три книг на эту тему.
Она улыбнулась. Близнецы и правда вызывали чувство восхищения. Между ними существовала какая-то необъяснимая связь – мимика, жесты, привычки… все было одинаковым. Прослеживалось сходство и в том, как они общались – и в словах, и в каких-то только им понятных знаках. Но, по мнению Энн, самым главным, пожалуй, было то, что их поразительное сходство и составляло основу всей их жизни.
Близнецы постоянно связаны между собой некими узами, крепче тех, что связывают мать и дитя. И Энн понимала это.
– Мама, посмотри… – начала Грейси, сунув носок туфельки в песок.
–..какую красивую ракушку мы нашли, – закончила Керри фразу сестренки.
Это было у них обычным явлением.
– Какая красивая, – ответила им Энн. – Очень красивая.
Энн всегда могла отличить их друг от друга. Для нее они были совершенно разными благодаря каким-то неуловимым признакам.
Грейси была немного хрупкой, похожей на принцессу, которую внезапно разбудили и показали что-то, что поставило ее в тупик, а лицо Керри всегда было веселым и светилось живостью и решительностью.
Девочки побежали по мокрому песку, разбрызгивая ножками накатывающиеся волны. Энн поспешила за ними, схватила рукой соленые морские водоросли и вдохнула их аромат. Светило солнце. На ноги накатывали волны. Она подумала о том, что ее жизнь прекрасна. У нее замечательный муж, который ее любит, двое детей, но… Энн не чувствовала себя счастливой. Да, она была ослеплена любовью в первые годы их брака, но сейчас начала понимать, что Декстер не совсем тот человек, за которого она выходила замуж. Он вовсе не был так уж умен, он не был личностью, как ей тогда показалось. Живя здесь, в Палм-Бич, она чувствовала вокруг себя интеллектуальную пустоту. Ей просто не с кем было поговорить.
И муж для этих целей подходил даже меньше других.
Его не интересовала ее карьера, ее взгляды и уж совершенно не интересовали ее мысли.
Несколько месяцев назад Энн случайно натолкнулась в его кабинете на ящик, в котором лежали вырезки из газет и журналов с ее интервью, все ее книги, статьи искусствоведов о ней и подробный отчет частного детектива. Для нее это стало всего лишь очередным разочарованием, еще одним свидетельством того, что в Палм-Бич ничего не происходит случайно. Тогда она внушила себе, что Декстер просто очень хотел ее, поэтому и собрал все данные о ней. Это поначалу казалось трогательным.
Но позже даже ее сексуальное влечение к нему – все такое же сильное и страстное – не могло заставить ее продолжать закрывать глаза на очевидные вещи. Энн не могла приспособиться к этому человеку – он совершенно не понимал ее интересов. И она не могла достучаться до него сейчас – да, по-видимому, ей и раньше это не удавалось. Она интересовала его лишь как добыча, трофей, а не как жена, с которой он делил бы свою жизнь и самого себя.
А двойняшки? Как он относился к ним? Он говорил, что любит их, но внешне эта любовь никак не проявлялась. Все его участие в их жизни заключалось лишь в том, что он проводил вечером несколько минут возле их кроватки, когда девочек укладывали спать.
Выходило, что Энн всего-навсего жила с Декстером, чтобы предоставлять ему определенные услуги, в которых он нуждался, – как, например, родила ему детей. А сейчас, когда они подросли, он относился к ним не более серьезно, чем к ценному приобретению, например, к новой машине, яхте или любой драгоценной безделушке. И Энн не удавалось проникнуть в ракушку, в которой он прятался, когда дело касалось его семьи. Он был просто окутан таинственностью.
Энн ходила по влажному песку, посматривая на детей, разглядывая крабиков, бегающих по отмели, и пеликанов, кружащихся над водой. Она не смогла подавить чувства легкого беспокойства, охватившего ее, когда она в очередной раз посмотрела на детей, которые громко разговаривали на языке жестов и слов, понятных только им двоим. Да, сейчас самое главное сохранить единство их семьи.
– Мама, помоги нам! – прокричала ей Керри, повернув к Энн лицо с румяными, нежными щечками, похожими на полураскрытый бутон розы.
Они провели на пляже еще несколько часов, строя замок из песка для принцессы, которая будет жить в нем весело и счастливо.
* * *
– Ты опоздала, – сказал Декстер, слезая с лошади и передавая поводья конюху, прибежавшему вслед за ним.
– Но я все-таки пришла. Тебя это не радует? – улыбнулась Энн ему в ответ и поцеловала в губы.
Декстер посмотрел на ее профиль – тот самый чистый и гордый профиль, который заставил его охотиться за этой женщиной и жениться на ней.
– Я приму душ, и мы встретимся в ложе, – сказал он и похлопал лошадь по морде, велев конюху отвести ее в стойло. Морда, грудь и передние ноги лошади были взмылены.
– Мне что, уйти прямо сейчас? – горловым от нежности голосом спросила Энн, увлекая его за конюшню.
– Нет, вовсе необязательно, – ответил Декстер, почувствовав, что его член слегка напрягся. Энн обладала огромным женским магнетизмом, который будил его фантазии, и тогда он терял чувство равновесия.
Губы Энн были влажными от желания. Последнее время близость между ними была не очень часто, и это не удовлетворяло ее.
Она задрожала от волнения, когда он поднял ее блузку из шерстяной органзы, открыв грудь солнечным лучам. Руки Декстера очень нежно – так же, как когда-то давно – стали гладить ее шею, плечи и грудь.
Он потрогал указательными пальцами ее соски и погладил кожу вокруг них. Декстер и Энн упали на землю, слившись в поцелуе.
Глаза Энн выдавали ее – она так страстно хотела его в эту минуту. Декстер разделся и сдернул с нее блузку, гладя ее живот, бедра и нежную кожу между ног, глубоко засунув в нее свои пальцы. Он прекрасно знал, что ей сейчас нужно – гораздо лучше, чем она сама.
Сердце Энн бешено заколотилось. Он уже много месяцев не делал с ней этого. Он поцеловал ее между ног, сначала нежно, потом более страстно. Она застонала и сжала бедра, удерживая лицо Декстера. А он продолжал ласкать самые чувствительные места ее тела, пока она не кончила, бурно и сильно, выкрикивая его имя.
Когда он поцеловал ее, на его губах был ее аромат. Зарычав, он глубоко вошел в нее. И тогда она снова закричала, нарушив тишину.
* * *
Энн сидела в личной ложе Декстера, из которой открывался прекрасный вид на поле для игры в поло.
А Декстер с удовольствием рассказывал о тонкостях игры, обсуждая разные матчи и сопровождая свои объяснения рассказом о различных курьезах из жизни игроков, которые сейчас находились на поле.
– Вчера утром на свалке в Демпси нашли подружку Энрике, – сказал он. Передозировка героина;
– Какой ужас! – вымолвила Энн, пораженная этой ужасной новостью. Она машинально гладила кончиками пальцев подарок Декстера – роскошное сапфировое колье, украшенное перламутром.
– Дорогая, вы приедете на наш фамильный матч в следующем месяце? – обратилась к Энн Телма Уолкет, затянутая в темно-зеленый костюм от Шанель и все же выглядевшая на десять лет старше тех семидесяти, которые отмечала вот уже несколько лет подряд.
– Вообще-то у меня на следующий месяц запланирована деловая поездка в Египет, – ответила Энн, поворачиваясь к ней так, чтобы спрятать пятна, оставленные травой на ее блузке.
– Ерунда, вы же можете отложить свою поездку и помочь мне, командирским тоном заявила матрона.
– Да, мы, разумеется, приедем, – заверил ее Декстер.
– Очень хорошо, – высокомерно кивнула головой дама и, похлопав Энн по руке своей кистью, покрытой вздутыми голубыми венами, величественно удалилась.
– Ты не можешь пренебрегать светскими обязанностями, – сказал Декстер, указывая кончиком сигары на какого-то фотографа, снимавшего их. – Здесь расти нашим детям, и наша обязанность – поддерживать хорошие отношения с обществом, в котором мы живем, – нравоучительным тоном продолжал он.
– Но мне нужно приступать к новой книге. Я безуспешно пытаюсь начать ее уже больше года, – умоляющим голосом сказала Энн. – У меня же подписан контракт. До нашей свадьбы ты поощрял мою работу…
Хотя Энн из чувства долга и посещала вместе с Декстером игры в поло, скачки, прогулки на яхтах, охоту – то есть участвовала во всех его забавах, сам он уже не считал, что должен платить ей тем же, хотя раньше всячески подчеркивал, что разделяет интересы жены.
На территории своего поместья он даже построил замечательную студию для Энн в качестве подарка к свадьбе, а сейчас явно не хотел, чтобы она продолжала работать. Энн была так занята детьми и общественными мероприятиями Декстера, что на ее работу времени практически не оставалось.
А ей очень не хватало ее любимого дела. Ее фотографии вошли в постоянные экспозиции многих галерей и музеев мира, теперь она оторвалась от всего этого. Лишь одно в этом мире раньше не вызывало у нее сомнений ее талант. Он казался неотъемлемой частью ее души. А сейчас…
Она потеряла самое себя. И знала это. Она теряла ту часть себя, которая делала ее такой, какой она была.
Как же это могло случиться? И, конечно, она поняла.
Все произошло из-за любви. Она отказалась слишком от многого, когда влюбилась в Декстера. Но эта любовь умирала. «А если еще не умерла, – с испугом думала она, – то, во всяком случае, все шло к тому.
Почему бы мне не бросить это все? Собраться и начать все сначала?» В какой-то момент внутреннего раздумья она решала, что так и сделает. А когда думала, что это произойдет, у нее холодело внутри. И это не имело даже отношения к Декстеру. Она не сможет этого сделать. И тоже из-за любви любви к дочерям Керри и Грейси. Она не сможет уехать от них ни сейчас, ни позже. И эта любовь заставит ее навечно остаться в Палм-Бич.
До конца матча Декстер вел с ней почти светский разговор на общие темы. Пару раз на его лице появлялась какая-то странная улыбка. Но о работе Энн они больше не заговаривали.
Прошлое
Энн швырнула свой персиковый купальный халат на спинку белого плетеного стула. Она отделала спальню в белом цвете. Посередине возвышалась на витых ножках огромная антикварная кровать с коваными медными спинками, над ней висел кружевной белый балдахин, а на постели возвышалась гора пышных шелковых подушек. Ночной столик с ее стороны был завален десятками книг, которые она проглатывала, читая ночи напролет. Столик Декстера был пуст, если не считать часов и серебряного портсигара, украшенного золотой монограммой. Энн стояла перед зеркалом в своей гардеробной, примыкающей к спальне.
На ней были только шелковый бюстгальтер и трусики цвета слоновой кости. Она ждала, когда наконец из огромного шкафа вылезут Керри и Грейси.
Гардеробная была отделана тканью изумительной расцветки в пастельных тонах. На окнах висели старинные белые кружевные шторы, на стенах фотографии, а в больших горшках зеленели пальмы и кусты цветущих орхидей. Она работала несколько месяцев, чтобы создать все это, дав волю своей творческой фантазии, вкусу и энтузиазму. И у нее получился действительно яркий и интересный интерьер. В углу комнаты на полке над креслом стояли две фарфоровые статуэтки, те самые, которые подарил ей Декстер, когда они встречались в Европе.
Незадолго до этого Энн закончила разбирать свой шкаф, где в два ряда висели платья, вечерние туалеты, пиджаки, а внизу выстроились сотни пар туфель.
Она отобрала кое-какие старые вещи и разрешила девочкам поиграть с ними, а сама тем временем одевалась к благотворительному вечеру, средства от которого должны были пойти на борьбу с раковыми заболеваниями. Она слышала, как дочки смеялись в шкафу, изучая его недра. Они бурлили весельем, словно искатели кладов, которые нашли спрятанные пиратские сокровища.
– А где украшения, мама?
– Посмотрите в среднем ящике, Грейси. Под свитерами, – ответила Энн, стоя у зеркала и накладывая тушь на ресницы.
Девочки тут же, щебеча, словно две веселые птички, принялись рыться в маминых сокровищах, изредка перешептываясь о чем-то. Обычно им не нужны были слова, чтобы понимать друг друга; близнецы не нуждаются в вербальном общении – они телепатически улавливают мысли друг друга.
– А вот и мы! Ну как? – громко объявила Грейси, торжественно выходя вслед за Керри из шкафа. В ее глазах играли лукавые искорки. Они принялись расхаживать по комнате из угла в угол, демонстрируя свои туалеты. За Грейси тянулся длинный розовый хвост маминой юбки.
– Вы останетесь на чай, дамы? – спросила их Энн с напускной серьезностью.
– Спасибо, разумеется, моя дорогая, – ответила Керри, умело копируя британский акцент.
Энн рассмеялась. В прошлом месяце актрисой была Грейси, а теперь эта роль перешла к Керри.
– Энн, – раздался в дверях недовольный голос Декстера. Он вошел в комнату уже при полном параде.
– Папочка, папочка! – воскликнула Керри и, выскользнув из маминых туфель на высоких каблуках, бросилась к Декстеру.
– Моя принцесса, – гордо сказал отец и подхватил ее на руки. На его лице заиграла широкая улыбка, когда он увидел, как Керри обрадовалась его появлению.
Декстер настаивал на том, чтобы у них с Энн как можно скорее появились дети. И на то были важные причины – он хотел удержать Энн здесь, в Палм-Бич, что, во-первых, помогло бы ему в его светской жизни, а во-вторых, прекратило бы ее метания по всему свету. Он, конечно, и подумать не мог, какое успокоение смогут со временем внести в его душу зеленоглазые, белокожие, светловолосые девочки. Особенно Керри. С самого младенчества Керри была очень привязана к отцу. Когда они гуляли всей семьей, Керри обычно держала его за руку. Она всегда ждала, когда он вернется домой, чтобы забраться к нему на колени и обнять его. Его сердце таяло, когда он смотрел на Керри. Она больше, чем Грейси, помогала ему избавиться от юношеских комплексов, которые до сих пор не давали ему покоя, – смеси унижения и ненависти, когда его принимали за еврея.
– Папочка завтра возьмет тебя на пикник, Керри. Там будем только ты и я, – прошептал Декстер ей на ушко.
Да, Керри была его любимицей, папиной дочкой.
Она чем-то была похожа на него. С годами именно эта девочка становилась все более и более важной для него; он полюбил ее с такой силой, которая ему самому казалась невероятной. Иногда он даже пугался силы этой любви. Никогда он не чувствовал себя настолько зависимым от близкого человека. Но ни разу в жизни он не чувствовал и такой любви к другому существу. Он не испытывал таких чувств даже к Энн.
– Здорово! – воскликнула Керри, у которой даже, дух перехватило от того, что папочка устроит для нее пикник. Для нее одной.
– Бегите вниз, уважаемые дамы. Мама скоро зайдет к вам, чтобы пожелать спокойной ночи, – сказала Энн.
– Спокойной ночи, папочка, – в унисон проговорили двойняшки и выбежали из комнаты.
Энн нахмурилась. Ее беспокоило то, что Декстер открыто отдает предпочтение Керри. Она смотрела в зеркало на пятнадцатикаратовый комплект украшений, которые только что надела, – бриллиантовое ожерелье, серьги и браслет.
– Декстер, пожалуйста, не забывай, что близнецы очень болезненно воспринимают насильственное отделение друг от друга, – спокойно заговорила Энн. – Даже на час. На прошлой неделе ты взял одну Керри покататься на лошади. Ты, наверное, не понимаешь, какими тяжелыми могут быть последствия.
Лицо Декстера перекосилось от досады, его черты обострились.
– Пусть все происходит естественным образом, – продолжила Энн. – Они расстанутся сами, своим, здоровым способом, когда станут достаточно взрослыми.
Установилась напряженная тишина, на лице Декстера появилась его обычная маска, он заходил по комнате, внимательно рассматривая фотографии на стенах. Такое поведение свидетельствовало о том, что он вот-вот начнет спорить.
– Никогда не учи меня, как мне вести себя с собственным ребенком, жестко сказал он.
– В этом все и дело, – ответила Энн, – не с ребенком, а с детьми.
Он вышел из комнаты так быстро, что Энн показалось, будто за ним развевался на ветру черный плащ.
– Никогда, – повторил он уже из-за двери с такой силой, которая поразила Энн.
Ее мрачные предчувствия еще более усилились, и ее охватил страх. Да, страх.
* * *
Керри и Грейси услышали стук маминых каблуков по кафельным плиткам пола. Они спрятались в шкафу.
Стены и потолок детской были оклеены белым шелком. В середине с потолка свисал полог из тяжелой ткани. В комнате стояли две детские кроватки, изящный столик с табуреткой, письменный стол, легкое кресло и шифоньер – все из белого дерева, украшенного перламутровыми кольцами. Их белоснежные кроватки были накрыты покрывалами с вышитыми голубыми незабудками. Все расчески, щетки, зеркальца были украшены монограммами «КП» и «ГП».
– А-а-а, – выскочив из шкафа, грозно закричали сестры, чтобы напугать мать.
– Ой! – испуганно воскликнула она, поддержав их игру. Она знала все места, где они прятались. – Вы перепугали меня до смерти. А зубы почистили?
– Еще нет, – ответила Керри и на одной ножке поскакала в ванную.
– Грейси, дорогая, если Керри завтра уедет с папой на пикник, мы тоже займемся кое-чем интересным – устроим настоящую охоту на слонопотамов! – сказала Энн и набросила покрывало на голову дочери.
– Мама, пусть Керри поедет. Я не буду скучать, – ответила Грейси, обняв лебединую шею Энн и поцеловав ее.
Энн даже смешалась, увидев, насколько солидарны эти малышки и насколько любят друг друга.
– Мама, от меня к Керри тянется голубая ниточка, а ты ее не можешь видеть, – прошептала Грейси. – Мы всегда вместе.
Энн нежно улыбнулась дочке. Она читала о некоей символической пуповине, которая продолжает связывать близнецов после рождения. И именно этой постоянной связью можно объяснить весь комплекс одинаковых привычек, вкусов и воззрений.
– Давайте-ка вместе помолимся перед сном, – сказала Энн, выключая верхний свет, хотя она знала, что Декстер опять будет ворчать на нее за задержку.
* * *
Энн и Декстер вышли из своего «бентли» перед входом в театр «Ройал Поинсиана», где гастролировали лучшие труппы с Бродвея, приезжая на юг страны. У входа в здание стояла толпа журналистов и фотографов, без конца мелькали фотовспышки. Внимание репортеров привлекла высокая стройная фигура Энн. В блокнотах появились подробности: Энн П. была одета в кашемировый вечерний туалет голубого цвета от Фабрис с серебряными блестками и V-образным вырезом на спине. Этот наряд выгодно подчеркивал ее пышную грудь и длинные ноги.
Полицейские старались, чтобы поток автомобилей, подъезжающих к зданию, не создал пробки. Вокруг была натянута веревка, за которой толпились те, кто не получил приглашения.
Декстер довольно потер ладони. Его люди из прессы были на месте. Одному из них он подмигнул. Декстер был проницателен и дипломатичен, он заранее организовывал за соответствующее вознаграждение внимание прессы к его появлению.
Декстер бросил взгляд на Энн, идущую рядом с ним. Она улыбалась, выглядела роскошно, была полна жизненной энергии. Он обвел глазами титулованных гостей из Европы, всех известных особ, которые присутствовали на этом благотворительном вечере, и с удовольствием отметил, что фотографы кружатся вокруг Энн, как мухи вокруг меда.
В первые годы их брака Декстеру нравилось общаться с Энн. То, как она смотрела на окружающий мир, помогало ему увидеть многие вещи по-новому; жизнь снова заиграла для него яркими красками, стала более насыщенной. До появления Энн в его жизни Декстер замечал вокруг только то, что могло воскресить его давние переживания или потешить уязвленное самолюбие. Вместе с Энн он увидел многое совершенно в ином свете. Но их общий взгляд на жизнь постепенно начинал размываться. Он знал, что в отличие от Энн ему не дано уметь отключаться от внешнего мира, созерцая что-то внутри себя. И он не мог, как она, смотреть на что-то только потому, что ему нравилось смотреть. Суть многих явлений оставалась скрытой от него. А Энн могла помочь ему увидеть невидимое. И за это он постепенно начинал ее ненавидеть.
– Вы выглядите восхитительно, – сказал человек полутора метров в высоту и столько же в ширину, похожий на шар. В его речи чувствовался сильный британский акцент. Он взял Энн под руку и повел к своему столу, чтобы она поздоровалась с его гостями.
Ее появление было встречено бурными и радостными возгласами.
– Давайте все вместе… А почему бы нам не пойти потом на улицу… Давайте…
Энн оглянулась на Декстера. Когда она увидела людей, окружавших его, на ее лице на мгновение появилось печальное выражение. Лица его спутников, казалось, замерзли в натянутых улыбках.
Декстер помрачнел, направился к бару с пустым бокалом в руке и молча поставил его перед барменом, чтобы тот наполнил его. В нем начинал тлеть уголек зависти.
Декстер поправил бабочку и подумал, что Энн хорошо выполняла свои обязанности. Она была прекрасной хозяйкой на приемах, не упускала из виду ни одной мелочи. Она создала роскошный интерьер в его доме, живой и красочный, подчеркнув его букетами из сада и оранжереи. Она помогла ему в его светских обязанностях. Но кто, черт возьми, дал ей право обходить его самого? Положение выходило из-под контроля. Кажется, ее пора осадить, подумал Декстер, и его глаза засверкали стальным блеском. Пора задать ей хорошую трепку. А то ей все слишком легко дается. Все, чего она добилась в жизни, достигнуто без особых усилий с ее стороны. Она даже получала при этом удовольствие. Почему она так легко находит общий язык со всеми? И сейчас, и раньше?
Несмотря на самонадеянность и самоуверенность Декстера, он явно ревновал и испытывал чувство горечи. Он задумался, склонив голову над своим бокалом вина.
Заиграл оркестр под управлением Лестера Ланина.
– Декстер, ты выглядишь так, будто собираешься придушить кого-то, послышался голос Патриции Монтегю, еще одной вдовы, с которой нельзя было спорить, если ты пытаешься достигнуть успеха в светском обществе Палм-Бич. – Я только что вернулась из клиники Пола Пихана в Виви. Тебе тоже следует там отдохнуть, пока морщины не превратили твою физиономию в карту автомобильных дорог США!
Брови Декстера соединились в одну линию, но он выдавил из себя улыбку, извинился и направился в сторону туалета. Да кто она такая, спрашивал он себя.
Такой же мешок из кожи с костями, как и все, но считает, что вправе меня поучать. Он подумал, что все эти светские сирены, которым он всячески старался угодить в течение многих лет, были настолько слепы, что ни разу не заметили того холодного цинизма, который скрывался за его обходительностью, ни разу не почувствовали убийственного сарказма, который сквозил в его льстивых комплиментах. Впрочем, они не замечали даже глубокой ненависти, которая горела в его глазах, когда на его лицо была натянута маска уважения и почтительности.
Декстер мыл руки и разглядывал себя в зеркале. В свете яркой лампы морщины казались резче и глубже. Черт, как это отвратительно, что ему уже сорок.
А Энн… Она так уверена в себе и так независима, думал он. Она так и не послушалась его и собирается на съемки в Египет на целый месяц. Да еще и детей с собой хочет забрать. Подумывает даже о том, чтобы отправиться во Вьетнам за демаркационную линию.
Господи, это так может навредить его связям в Белом доме! Она часами просиживает в своей студии, совершенно не думая о нем и его делах. Она стала приглашать в дом каких-то художников, которые никак не могли найти общего языка с его друзьями. А еще эта Джейн с ее снисходительными интонациями, которые так бесят его. Геморрой, а не баба!
– Декстер, мне нужно поговорить с вами, – бесцеремонно прервал его размышления Харрисон Конрад. Этот красивый молодой человек – владелец сети местных ресторанов был известен тем, что в противоположных флигелях своей усадьбы содержал молоденьких мальчиков и девочек. Сам он предпочитал мальчиков, а девочек держал для своих клиентов. – Вы представляете, Линда Розенблюм старается устроить своего сына в детский бальный класс! – возмущенно заявил он.
– Можете рассчитывать на мою поддержку, Харрисон, – сказал Декстер, сразу уловив суть дела. – Ведь этот класс посещают и мои девочки.
То, что он окажет поддержку Харрисону, станет еще одним камешком той противоречивой мозаики, из которой состояла его жизнь в Палм-Бич. Он и любил, и ненавидел этот город одновременно. Ненавидел за то, что когда-то Палм-Бич отверг его. Но любил за то, что в нем терпеть не могли евреев. Теперь он мог отомстить за смерть своего отца.
– Вы же знаете, Харрисон, я сделаю все, чтобы их не было на нашем острове. – Его зрачки расширились от ненависти, когда он заметил среди гостей человека с большим еврейским носом. – Они хитры, коварны, а способ, которым они…
– Простите, – сказала Энн, – но Малколм Розенблюм – друг Грейси и Керри, хороший друг, он часто бывает у нас дома. – Ее глаза угрожающе сверкали, щеки покрыл румянец негодования. Декстер понимал, что она сдерживается из последних сил. – Бог мой, вы жестоки, как нацисты! Не хотела бы я, чтобы такие, как вы, решали судьбы людей в день Страшного суда!
– Простите уж нас, грешных, – сказал Декстер, сцепив ладони и напустив на лицо покаянный вид.
При этом его насмешливые глаза посмотрели на Энн так, словно он заглядывал в самые скрытые уголки ее души.
– Я уверен, что Малколм – замечательный мальчик, – произнес Харрисон, – но дело не в этом, Энн. – Он говорил таким лишенным эмоций голосом, словно речь шла о погоде, а не о живых людях.
В нем не чувствовалось ни тени раскаяния. Его голос вызывал у Энн глубокое отвращение.
Она знала, что Декстер терпеть не может евреев.
И не могла простить ему этого, хотя и понимала, что причиной было то, что Декстер не чувствовал себя органично своим в высшем обществе. Если ей когда-нибудь удалось бы уговорить его поехать с ней в одну из стран, в которых она работала, может быть, даже в Израиль…
– Харрисон прав, – твердо сказал Декстер, – дело не в Малколме. Дело в том, что мы не имеем права допустить, чтобы Палм-Бич стал каким-то… каким-то…
– Грязным, – подсказал Харрисон.
– Именно, – согласился Декстер.
– А мне кажется, – с чувством сказала Энн, – что он и так уже достаточно замаран.
Разговоры вокруг них стихли, гости слушали, о чем идет спор. Декстер уставился на жену. Больше всего на свете он не любил публичных скандалов. Он подумал, что, если Энн скажет еще хоть одно слово, он ударит ее. Она посмотрела на него в упор. Ее взгляд был достаточно жестким. Но, оценив ситуацию, она грациозно повернулась к гостям со словами:
