Текст книги "Край вечных туманов"

Автор книги: Роксана Гедеон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Роксана Гедеон
Край вечных туманов

Часть 1
БРЕТОНСКИЕ ДОРОГИ

ГЛАВА ПЕРВАЯ
БРЕТОНСКИЕ ДОРОГИ

1

– Алансон! Алансон! О, наконец-то!

Этот возглас одной из пассажирок дилижанса заставил меня выглянуть в окно. Лошади бежали вниз по тропе, проложенной на склоне холма. Я видела тусклый блеск темных вод Сарты и далекие, слабые огни какого-то жилища. Дождь шел целый день, покрыв мутной поволокой окна дилижанса. Дорога совсем раскисла, ехать стало трудно.

– Это не может быть Алансон, – проговорила я неуверенно.

– Алансон – большой город, а здесь так мало огней…

Но всем пассажирам, в том числе и мне, хотелось, чтобы это был Алансон. Постоянный дождь, сырость, скверные разбухшие дороги, грязевые потоки… Осторожный Паскаль вел свой дилижанс очень медленно: за четыре дня мы преодолели всего шестьдесят лье. Путешествие ужасно измучило всех пассажиров: хотелось, наконец, оказаться в большом городе и как следует отдохнуть.

– Это не Алансон, – раздался глухой голос старика Паскаля.

– Это постоялый двор. Там славный хозяин, а раньше было и славное вино. До Алансона еще добрых два лье. Ну, так что же вы скажете, граждане? Едем дальше или остановимся на ночь в гостинице?

Пассажиры переглянулись. Вид у всех был жалкий, измученный. У пожилого солдата открылась рана на ноге, дочери торговца уже который день чихали и кашляли. Да и я не отказалась бы от теплой постели и горячего ужина.

– Везите нас в гостиницу! – крикнул Брике.

– От холода уже зуб на зуб не попадает.

Паскаль хлестнул лошадей, и они побрели по грязи в сторону огней, грустно сиявших в дождливой темноте мартовского вечера. Я осторожно нащупала на поясе свой кошелек с ливрами, полученными от Батца. Денег было немного, но вполне хватит до Сент-Элуа. И даже еще останется…

Брике первым выпрыгнул из дилижанса и, как истинный кавалер, подал мне руку. Несмотря на помощь, я все равно почти утонула в грязи. На порог одноэтажной гостиницы вышел хозяин с фонарем в руках. Отблески света помогли прочесть название – «Золотой погребок».

– Чего изволите, граждане? Ужин, ночлег?

– И то, и другое, – пробасил Паскаль.

– Да еще хоть какого-нибудь корма моим лошадям, иначе мы точно никуда не доедем.

– Сделаем, все сделаем, гражданин.

– Цены, наверное, бешеные? – спросил Паскаль, прищуриваясь.

– Видит Бог, не выше, чем в Париже. В провинции Ман нынче голодно, как и везде.

Я поспешно прошла в трактирный зал, заняла место у пылающего камина. Каким наслаждением было стянуть мокрые ботинки и протянуть босые замерзшие ноги к огню… Сперва я даже обомлела от такого потока теплого воздуха. Рядом сидел Брике и тяжело сопел от удовольствия. Потом вокруг очага стали собираться другие пассажиры дилижанса. Немного согревшись, я чуть отодвинулась, чтобы дать место маленьким продрогшим дочерям торговца.

Гостиница была пуста, и, наверное, ее хозяин и не ожидал посетителей, поскольку еда не была готова. «Золотой погребок», несмотря на свое кокетливое название, был только грубо срубленным домом, толстые стены которого пропитались запахом капустного супа. Этот суп и подали на ужин. Чуть позже жена трактирщика принесла миски, полные очень горячей фасоли с салом и чесноком, и крынки молока.

– Вина нет и не будет, – сказала хозяйка угрюмо.

– Недавно были гвардейцы, искали хлеб. Да вдобавок перебили все последние бутылки…

Паскаль только крякнул в ответ.

Мне сейчас было все равно, что есть. Лишь бы была еда, да к тому же горячая.

– Времена нынче тяжелые, – сказал Паскаль.

– Путешествовать стало опасно. Да и с едой плохо. Я помню, раньше случался такой голод, что люди ели крапиву и сено, кору, капустные кочерыжки, коренья. Мололи ореховую скорлупу вместе е ядрами, чтобы добавить к последней горсти овса или ржи.

– Зачем вы говорите это? – спросила я.

– Затем, чтобы вы радовались тому, что имеете.

Ах, подумала я, мне и так радостно. Незачем пугать меня страшными картинами голода. Ценой собственного унижения я добилась исключения замка Сент-Элуа из списка имущества, подлежащего конфискации. Теперь замок как бы ни существовал. Но на деле-то он был мой, и я знала – у кого есть замок и земля, тот никогда не умрет с голоду.

Брике, поужинав, сразу улегся спать на войлочной подстилке, совсем близко от очага. Он был к этому привычен и охотнее спал на полу, чем в постели. Я взглянула на мальчика: тощий, маленький, но физиономия плутовская и нос ястребиный. Сколько лет этому сорванцу? Четырнадцать? Нет, пятнадцать.

Уже, наверное, было одиннадцать часов вечера. Дождь лил не переставая. Хозяин трактира потушил все огни, кроме маленькой лампы, что мерцала на столе, и теперь в зале было сумрачно. Бодрствовали только я и Паскаль. Я взяла свой высушенный у огня плащ и щеткой стала чистить его от грязи. Было тихо-тихо, лишь изредка потрескивало пламя лампы.

– Это ваш брат, мадам? – спросил Паскаль, указывая на Брике.

Я вздрогнула от обращения «мадам». Все давно уже говорили «гражданка».

– Нет. Он просто, просто мой друг.

– Я так и подумал. Сопляк совсем не похож на вас, явно не родственник. А зачем вы едете в Ренн, мадам Лоран?

– В Ренне у меня сын. Да еще всякие дела.

– А муж?

– У меня нет мужа. Я одна.

– Одна решились отправиться в такую дорогу?

Я удивленно взглянула на Паскаля.

– А что такого страшного в этой дороге? От холода и усталости меня и муж бы не спас. Разумеется, я не нуждаюсь в помощи.

Паскаль сокрушенно качал головой, набивая табаком трубку. Он был такой крепкий, уверенный, твердый, как скала, точно знающий, что должен опекать своих пассажиров, как детей.

– Здесь много разбойников, мадам Лоран. Видите, как я вооружен? Мне не впервой попадать в переделки.

– У меня нет денег, господин Паскаль. Меня не станут грабить.

– Да, но вам могут нанести иной урон.

Я подозревала, что он имеет в виду, но ничего не ответила. Паскаль слишком мрачно смотрит на мир. Здесь, в «Золотом погребке», сейчас так спокойно. Ночь пройдет быстро и мирно, на рассвете мы продолжим путь, а когда я доберусь до Сент-Элуа, мне и сам черт не страшен.

– Скверные времена, мадам. Очень скверные.

Голос Паскаля осекся. Из дождливого мрака ночи донесся странный протяжный звук. Словно хриплый крик старика… Я вздрогнула. Звук умолк, а дождь все шумел и шумел, заглушая даже треск хвороста в камине.

– Это кричит сипуха, – сказала я.

– Вы уверены?

Паскаль резко поднялся, выхватил из-за пояса тяжелый пистолет. Я встревожилась.

– Что вы хотите, господин Паскаль?

– Да так… Взгляну, что там во дворе.

Он вышел. Я слышала, как старик прошелся по трактирному двору, заглянул в какие-то двери – я ясно слышала их скрип. Грустно замычала корова в хлеву. Потом шум дождя усилился, и я уже ничего не слышала.

Струи воды стекали по оконному стеклу. Небо было темно, как черный бархат, и ни одна звезда не вспыхивала на нем. Ветер бился в окна, и жалобно звенели рамы под его порывами. Раздался первый раскат грома, и ослепительная молния синим пламенем озарила трактир. Я вздрогнула. Какая жуткая ночь! Молния вспыхнула еще раз, да так ярко, что я невольно подумала, есть ли в гостинице громоотвод. Разумеется, нет… Это ведь не Париж, а глухой уголок Мана.

Вернулся Паскаль – вымокший до нитки и рассерженный.

– Вы что-нибудь увидели?

– Черта с два что-то увидишь в такой дождь! Отправляйтесь спать, мадам Лоран. Наверное, это и вправду кричала сипуха.

Я и сама считала, что пора спать. Когда спишь, не боишься ни молнии, ни грома. Постель, приготовленная для меня, была более чем скромная – старый тюфяк, застланный простыней, застиранной до прозрачности. Я прижалась щекой к подушке, набитой соломой, и закрыла глаза. Мне вспомнился первый бал в Версале. Тогда тоже шел проливной дождь, и сверкала молния. Но мне не было грустно. Я была поражена собственным успехом и долго не могла уснуть, вспоминая мельчайшие подробности того блестящего вечера. С тех пор прошло семь лет… Стоит ли вспоминать о том, чего уже никогда не вернуть? Я давно привыкла к бедности, скверной еде и даже к Грязной работе – ведь не зря же я служила в кухне Тампля. Я привыкла даже к одиночеству. И теперь у меня была только одна цель – добраться до Сент-Элуа.

Жанно, наверное, и не узнает меня. Но я обниму его и спою «Прекрасную мельничиху» – не мог же он забыть свою любимую песенку. Каким он сейчас стал? Ему ведь уже почти шесть лет. Я представляла себе смуглого прелестного ребенка с шелковистыми кудрями, черными, как вороново крыло, и огромными глазами цвета самой нежной лазури – глазами прекрасными, как растаявшие жемчужины. Жанно, наверное, вырос и пообносился. Наверняка он нынче ходит в куртке и гетрах, как обыкновенные крестьянские дети, а летом бегает босой, в полотняных штанах и парусиновой рубашке. Вряд ли Маргарита могла одеть его получше. Боже, как низко мы все пали! Жанно – единственный наследник высокого рода де да Тремуйлей де Тальмонов, – на что он может надеяться, кроме нищеты? Если, конечно, нам не удастся покинуть Францию. Я вспомнила и об Авроре – ей уже одиннадцать. А еще есть Шарло. Господи Иисусе, какая забота свалится на меня.

Маргарита поможет мне. Думая о трех детях, которые будут у меня на руках, я и на миг не представляла, что рядом не окажется Маргариты. Я так любила ее. За год разлуки мне всегда казалось, что я осиротела. Не было постоянного ворчания, порицаний и нежных наставлений. Раньше они мне так надоедали, а теперь их не хватало. Пожалуй, Маргарита всегда была единственным человеком, на кого я могла надеяться. Паулино очень молод и, наверное, скоро откажется от обузы, которую представляла наша семья.

Громкий шум прервал мои мысли. Я вскинулась на постели. Послышался пронзительный звон разбитого стекла и ужасный треск – словно кто-то хотел выбить трактирную дверь.

– Кто там, черт побери? – раздался голос старого Паскаля.

Я стала поспешно одеваться, нащупывая в темноте комнаты свои ботинки, но мне удалось только накинуть на себя юбку. Чудовищная брань смешалась со звуками выстрелов. Стреляли раз, другой. Мои соседки – жена торговца, дама со служанкой и три маленьких девочки – закричали от ужаса.

– Надо закрыть дверь! – крикнула я.

Босиком бросившись к двери, я закрыла ее на задвижку.

– Мама! Мама! – кричали девочки.

– Нас хотят убить?

Мама приказала им замолчать, но они продолжали реветь от страха во весь голос.

– Да оставьте вы этого старика! – раздался чей-то громкий повелительный голос.

– Хватайте трактирщика! Он нам много задолжал, каналья! Да не упустите его женушку – у нее такие телеса, что хватит на целый полк!

Какие-то люди били посуду, двигали мебель, слышался шум борьбы, но больше не стреляли.

– Ух, как я замерз! – произнес тот же голос, видимо, принадлежащий главарю.

– Да и наш скряга наверняка тоже. Ну-ка, погрейте ему пятки у огня! Да не забудьте взглянуть, что там за дверью, я слышу какой-то женский писк. Мы отлично развлечемся!

– Это грабители, – прошептала я.

– «Поджариватели». Черт возьми, почему вы не заставили своих дочек замолчать!

Жена трактирщика закричала так истошно, что у меня потемнело перед глазами. Крики превращались в какую-то какофонию. Теперь вопил уже и мужчина. В комнату заползал отвратительный запах горелого мяса – словно бандиты жарили поросенка.

– Ну, ломаем дверь, что ли?

– Бери стол, Мартен! Мы живо справимся!

Я едва успела отскочить от двери. По ней ударили с такой силой, что зазвенели стекла в окнах. Еще один такой удар – и дверь сорвется с петель. Схватив плащ и ботинки, я бросилась к окну, изо всех сил затрясла раму – она не поддавалась. Но ведь надо же бежать! Не помня себя от страха, я изо всех сил ударила по стеклу рукой. Кровь залила мне пальцы, осколки посыпались на грудь, на платье, но я не отряхивала их. Вскочив на подоконник, я живо выпрыгнула из окна во двор.

Мои ноги утонули в холодном размокшем навозе и еще каких-то нечистотах. С трудом выбираясь из этой вонючей грязи, я поспешно натягивала ботинки. Дождь был такой, что я сразу вымокла до нитки, и моя нижняя рубашка и юбка, в которые я была одета, прилипли к телу. Я побежала к воротам, на ходу накидывая плащ.

Темная высокая фигура выросла передо мной. Я почти наткнулась на человека, что скалой неожиданно вырос на моем пути. Я отшатнулась. Незнакомец ударил меня по лицу с такой силой, что я упала. На мгновенье свет померк перед моими глазами.

Острая боль привела меня в чувство. Бандит тащил меня за волосы по земле, тащил в сторону трактира. Я застонала, вырываясь, но он так ударил меня ногой, что я задохнулась от боли. Бандит дотащил меня по грязи до порога, там схватил за шею, как тисками, силком поднял на ноги и так толкнул вперед, что я не удержалась на ногах и упала на пол. Яркие языки пламени в камине плясали перед моими глазами, приближаясь и становясь все краснее.

– Кого это ты приволок, Ноэль?

– Дамочку какую-то! Она уже почти удрала. Смотрите, какая она нежная! Наверняка из аристократок.

– Она вся в грязи, Ноэль. С дамами нужно обращаться повежливее, – произнес насмешливый голос.

Я узнала его. Голос главаря.

Он наклонился ко мне, рывком поднял с пола так, что я стояла теперь на коленях. Ужасное лицо приблизилось ко мне – горящие страшные глаза, желтоватые поры нечистой кожи, красные прожилки вокруг зрачков, и запах, противный запах перегара и пота. А еще я видела лужи крови на полу, бесчувственного трактирщика, лежащего у камина с обугленными ногами, убитого Паскаля и связанных, брошенных в углу, как дрова, женщин.

– Шеф, я поймал эту женщину. Не забудьте, что это я, Ноэль!

– Отвяжись. Видишь, наша дама не в себе. Меня зовут виконт де Маргадель, мадам, генерал всех «поджаривателей». А как зовут вас?

Я смотрела на это чудовище, которое смело называть себя виконтом, и не находила слов для достойного ответа. Впрочем, они, пожалуй, и не найдутся. Рука бандита сжимала мое плечо. Ловко изогнувшись, я впилась зубами в руку самозваного виконта – вот это был нужный ответ!

Я слышала, как он закричал, когда мои зубы прокусили кожу, и струйка крови побежала мне в рот. Он старался освободиться и бил меня по лицу, но я не ослабляла своей хватки и сжимала зубы все сильнее, сжимала с каким-то наслаждением, словно стремясь прокусить ему руку насквозь. Его кровь текла у меня по подбородку.

В это мгновение меня ударили по голове с такой силой, что я потеряла сознание.

Некоторое время я не помнила, что со мной происходило. Наверное, они меня били – и по лицу, и сапогами, и таскали за волосы.

– Ну-ка, давайте эту стерву к столбу!

Этот хриплый разъяренный возглас на мгновение вернул мне проблеск сознания. Потные огромные руки пригвоздили меня к трактирному столбу, скрутили веревками так, что я не могла пошевелиться, но и не падала, повиснув на бечевке. Кто-то окатил холодной водой, потом рванул на моей груди рубашку. От множества жадных похотливых рук, смердящих прикосновений, противных ртов и боли, нестерпимой боли во всем теле глаза у меня заволокло ярко-красным туманом.

Мне казалось, что я упала в огонь, в бездну, где бушует пламя, и закричала из последних сил. Чья-то рука ударила меня головой о столб. Я умолкла.

2

Такое же чувство было тогда, когда я потеряла Луи Франсуа. Пустота, ужасающая пустота в теле. Отсутствие мыслей и желаний, тихое отчаяние, заполняющее душу. И боль, резкая боль, пронзающая мозг. Будто тяжелый железный обруч сдавил голову.

В моем теле не осталось больше крови, ни единой капли. Отсюда такая пустота.

– Мадам! Мадам! Вы живы еще или нет?

Кто это спрашивает? Я не видела, хотя мои глаза были открыты. Не все ли равно, чей это голос.

– Вы дышите! Так что ж вы молчите?!

Это был тонкий жалобный голос, почти детский, и к нему примешивался плач. Кто-то взял мою голову в руки и пытался приподнять, подстилая охапку соломы. Потом я почувствовала прикосновение холодной мокрой губки ко лбу. Но и так было ужасно холодно, и от этого ледяного прикосновения меня передернуло. Словно электрический ток пробежал по телу. Я застонала, шаря рукой вокруг себя, пытаясь найти какую-нибудь одежду и укрыться. Но ничего не было, и сама я лежала почти нагая.

– Вам холодно, мадам? Сейчас я вас укрою!

Через минуту на меня свалилась тяжелая куртка из грубого сукна. Ткань была холодная. Пройдет много времени, пока я согреюсь.

– Брике, – произнесла я тихо.

– Брике, это ты?

– Я мадам! Ну, конечно! Я же знал, что вы живая. А бандиты подумали, что вы умерли, и бросили вас тут.

Надо мной склонилось так хорошо знакомое лицо с плутовскими глазами и ястребиным носом. Брике. Удивительно, как он оказался тут после того кошмара.

– Ты спасся? – прошептала я.

– Я перед самым нападением вышел по нужде. Ужин был такой дрянной, вот меня и потянуло. Я вышел. Гляжу: бандюги ворота сломали и бьют в трактире окна. Я сразу дал деру. Отсиделся в кустах возле речки. Дождь был – ужас! А утром я вернулся.

– Сейчас утро? – спросила я с трудом.

– Да какое там утро! Уже снова ночь. Я целый день старался вас расшевелить, да у меня ничего не выходило. Жутко иногда становилось. Вот, думаю, и влип в историю! Заехал черт знает куда, денег нет. Теперь и в Париж не вернешься. И брюхо набить тут нечем. Я голодный как волк.

Я понемногу начинала согреваться и чувствовала, как в окоченевшие члены возвращается теплая кровь. В трактире были выбиты все окна, и, несмотря на то что Брике закрыл дверь, по полу, где я лежала, проносился сильный сквозняк.

– А они вас, ну, того? Они вас изнасиловали, да, мадам?

– Замолчи! – сказала я с неожиданной яростью.

– Что ты сидишь? Ступай во двор, найди какие-нибудь дрова.

– Зачем?

– Чтобы разжечь камин, болван!

Меня колотила дрожь. Эта вспышка совсем меня обессилила. Хуже всего было то, что вместе с сознанием возвращалось чувство боли. Невыносимо ныло тело. Руки были ободраны, на ладонях – страшные порезы. Лицо разбито в кровь, губы рассечены, на груди и плечах живого места нет. Синяки, кровоподтеки, глубокие царапины. Все это ныло, саднило, мне хотелось кричать от боли. Я попыталась подняться, но не хватило сил. Я лишь заметила, что одежда изодрана в клочья, а я лежу в крови и грязи. На лодыжке большой ожог.

Вдруг ясно, до мельчайших подробностей вспомнилось все, что случилось. Мерзкие издевательства. Одно чудовище сменяется другим, и нет конца этому кошмару. Потные руки, разрывающие мое тело, запахи конюшни, душащие меня. Отвратительная физиономия виконта де Маргаделя, его рот, прилипающий к моему лицу, его морда рыжего кабана!

Я закричала от ужаса, словно переживала все это сейчас, и вся покрылась холодным потом. Боже, кто спасет меня? Как я выберусь из этой переделки? Отвращение так захлестнуло меня, что я насилу сдержала рвоту.

– Что это с вами, мадам? Вы почему кричали?

Брике бросил связку хвороста на пол и подбежал ко мне.

– Я слышал, вы кричали.

– Ничего, – прошептала я, вся дрожа.

– Ничего страшного. Разожги поскорее камин, если ты не хочешь, чтобы я замерзла насмерть.

Брике повиновался. Мокрый хворост скорее не горел, а тлел, но мне хотелось оказаться поближе к камину. Мальчишка помог мне передвинуться к огню. Я убедилась, что ходить еще не могу.

На полу трактира все так же валялись трупы. Старый Паскаль, трактирщик, которому сожгли ноги, и его замученная жена. Торговец был пригвожден к креслу пикой, Я закрыла глаза, не в силах созерцать это.

– Двоих судейских они бросили в колодец, – сказал Брике.

– А все три девочки умерли. Одна совсем недавно. Я давал ей воды, но она меня так и не услышала. «Поджариватели» их тоже изнасиловали.

– А остальные женщины?

– Они их увезли с собой. Я видел. Связали, перебросили через седла и увезли. И у вас, как я заметил, деньги забрали.

Я пошарила у пояса. Действительно, кошелька нет. Забрали даже те жалкие деньги! Подходящий промысел для человека, приписывающего себе титул виконта. А изнасиловать девочек! Я раньше о таком даже не слыхивала.

– Где ты берешь воду, Брике, если в колодце трупы?

– Так поблизости есть река, мадам.

– Ах да. Река Сарта.

Ночь прошла скверно. Меня то до костей пробирал холод, и я натягивала на себя все тряпки, что были вокруг, то трясла лихорадка, и я начинала бредить. Раны от побоев невыносимо ныли, лицо горело. Приходя в сознание, словно выныривая из темной бездны, я видела вокруг себя мрачные стены трактира, тусклый отблеск головешек в очаге и содрогалась при мысли о том, что рядом со мной трупы.

Утром я долго не могла подняться, разминая руки и ноги. Было ужасно холодно. Брике по моему приказанию отправился на поиски хвороста, а заодно и за водой. Как истинный парижанин, он не умел колоть дрова, и приходил в возмущение оттого, что должен заниматься такой работой.

«Если я не съем хоть чего-нибудь, – сказала я себе, – я так и умру в этом «Золотом погребке». Мне нужно встать».

Раны и кровоподтеки ныли, словно меня избили только вчера. Держась рукой за стену, я сперва поднялась на колени, а потом уж встала на ноги. Шатало, как после пьяной оргии. Башмаков нигде не было видно, от юбки остались лохмотья, корсаж с трудом стягивается на груди. Волосы, перемазанные грязью и кровью, падали на лицо…

Сволочи! Проклятые сволочи, и самый большой мерзавец среди них – виконт де Маргадель, их главарь, этот рыжий кабан!

Мерзавец – это еще чересчур мягко сказано.

Я с трудом прошлась по трактирному залу, вздрагивая от остекленевших взглядов мертвецов. Четыре трупа. Хоть бы уйти отсюда поскорее!

Кладовка была пуста. Я нашла только горсточку муки и несколько унций ржи, смешанной с золой. Когда вернулся Брике, мы разожгли огонь и поставили кипятить воду. Затем всыпали в горшок найденную мною муку – вот и получился суп.

Брике хлебал деревянной ложкой это варево и морщился. Я предпочитала не проявлять своего отношения к этому мутно-белесому супу. Он был горячий, только что с огня, и я чувствовала, что согреваюсь. Кровь прилила к щекам, боль почти угасла.

– Мадам, это ж только вода!

– С мукой, – добавила я.

– Вы думаете, этим можно наесться?

– Другого у меня нет.

Втайне я сознавала, что Брике прав. Голод будет терзать нас больше и больше, если мы не утолим его чем-нибудь более существенным. Послышался какой-то звук – грустный, протяжный, заунывный. Я удивленно подняла голову.

Брике смотрел на меня, ничего не понимая. Разозлившись, я отвесила ему подзатыльник:

– Болван! Ты сидишь здесь два дня и ничего не слышишь? Это же корова мычит! Ко-ро-ва! Недоенная, понимаешь? Вот напасть мне с таким помощником!

Как была босиком, я пошла в хлев. Так и есть, корова. Значит, мы получим молоко… Немного, конечно, и только один раз, потому что нам нечем покормить это животное. Господи Иисусе, спасибо тебе за то, что ты придумал корову!

– Брике, берись за дело!

Мальчишка отскочил от меня как ужаленный.

– Ну да! Я в жизни коров не видел!

Я покачала головой. А я видела? Даже представить невозможно, как я была далека от этого!

– Ну-ка, держи ее за рога! Хоть это ты можешь сделать, несчастный?

С нескрываемым страхом я прикоснулась к набухшему болезненному вымени. Ободранные руки ныли, и я сжимала зубы от боли. К счастью, корова словно чувствовала, что я хочу принести ей облегчение. Белые струи – свежие, теплые, пряные потекли на дно грязного деревянного ведра.

В хлеву я обнаружила и свинью – худую, почти умирающую, безразлично лежащую на боку. В корыте, к которому свинья не хотела притрагиваться, было несколько испорченных картофелин, капустные кочерыжки и добрая порция какой-то непонятной каши. Я тщательно собрала все это в тряпку. В огороде, порывшись в земле, удалось разыскать три перемерзшие морковки и еще странные закоченевшие клубни – я не знала, что это такое. Во всяком случае, съедобное, иначе бы не выращивали в огороде.

– У нас есть еда, Брике, – сказала я с нескрываемой гордостью за свои находки.

Мы ели все подряд, как голодные звери, жадно, быстро, не разбирая ни вкуса, ни отвратительного запаха подобной еды. Я взглянула на ведро с молоком. Как хорошо было бы напиться чего-то чистого, свежего после всей той дряни, что мы употребили в пищу! Но что будет завтра?

– Нет, – сказала я грустно.

– Молоко мы трогать не будем. До вечера, по крайней мере.

Поход за едой очень меня утомил. Жгучая боль от ожога пронизывала щиколотку. Как я страшна сейчас, мелькнула у меня мысль. Не женщина, а смертный грех.

Вечером у нас обоих началась ужасная рвота. Нас даже не рвало, а выворачивало наизнанку.

– Вот бы зарезать свинью, – сказала я отдышавшись, – да зажарить ее на огне. Ты можешь это сделать, Брике?

– Я? Зарезать? Да я не знаю даже, как это делается, мадам.

Я вздохнула. Значит, свинья умрет. Ей недолго осталось. Мы выпили все молоко, что надоили от коровы, и, устроившись у еще теплого очага, уснули. На этот раз сон был тяжелый, непробудный. Меня уже не тревожили никакие мысли. Только в теле жила приятная уверенность в том, что я отдыхаю, что завтра смогу отправиться в путь.

Утром я впервые решилась взглянуть повнимательнее на то, что же сделали со мной бандиты. Из маленького зеркальца, найденного на комоде, на меня смотрела страшно похудевшая женщина с грязными волосами соломенного цвета, с разбитыми, вспухшими губами и кровоподтеками на щеках. Два ужасных синяка были даже на шее, словно меня пытались задушить. Запекшаяся кровь на теле почернела и стягивала кожу. Выбрав тряпку почище, я осторожно обмывала следы побоев. Из этого ничего не вышло. Тогда я спустилась к пустынному берегу Сарты и, несмотря на то что вода была ледяная, вымылась. Кровь смыта. Но как смыть память о тех отвратительных руках, что прикасались ко мне, о той чужой мерзкой плоти, что осквернила меня? Еще долго я буду сама себе противна.

В сундуке трактирщицы я обнаружила какие-то старые лохмотья. Они лежали там, наверное, со времени Луи XIV, но, по крайней мере, прикрывали тело. Я переоделась в грубую бумазейную юбку, подол которой превратился в бахрому, жесткую рубашку и черный корсаж из саржи. Спутанные волосы туго уложила под чепчик. Тяжелую, толстую, как драп, шаль накинула на плечи, скрестила концы на груди и завязала крепким узлом за спиной. Никто не отличил бы меня от крестьянки, причем самой бедной. Вот только обуви не было. Тяжело вздыхая, я стащила с мертвого Паскаля кожаные сапоги. Они были велики для меня, но я подвязала их бечевкой, чтобы не сваливались. В такой обуви можно было дойти и до края света. О том, что сапоги сняты с трупа, я тогда и не вспомнила.

А мой пропуск? Пропуск, добытый с помощью обмана и морфия? Смешно было бы искать его после того, что произошло. Жалкая бумажка или сгорела, или просто пропала навсегда. Стало быть, меня может арестовать любой республиканский патруль, которому я попадусь на глаза.

Я еще раз оглядела трактирный зал, на полу которого уже запеклась кровь, и снова вспомнила кошмар, что здесь случился. Больше всего на свете я боялась, что у меня может быть ребенок от этого отвратительного насилия, но потом, сделав подсчеты, поняла, что Бог избавит меня от этого несчастья. А что, если мне снова встретится банда «поджаривателей»? Подумав, я выдернула из-за пояса старого Паскаля тяжелый пистолет, а за ним два мешочка с порохом и пулями. Если уж попала в ад, то надо уметь защищаться.

– Пойдем, Брике. Мы должны поскорее уйти из этого места.

Ступать на левую, поврежденную, ногу мне было тяжело, но я пересилила себя. Как можно быстрее пересекла двор, где лежали тела девочек-подростков. Над ними тоже надругались… Между ног одной из них торчал штык.

– Сволочи! Ах, какие сволочи!

– Да, эти «поджариватели» похуже, чем господа из Двора чудес, – резюмировал Брике.

– Можно сказать, суровые бандюги. Что ж поделаешь? Кто может, тот и грабит. Время нынче такое.

Я молчала. Дорога шла вдоль Сарты, и я брела по ней спотыкаясь. Кажется, я потеряла счет времени. Какое нынче число? Я принялась считать по пальцам… Оказалось, уже 7 марта 1793 года – я целую неделю в пути! За такое время можно добраться до Христиании.

– Куда мы идем? – осведомился Брике.

– В Алансон? Помнится, бедняга Паскаль говорил, что до Алансона еще целых два лье.

– Нет, – сказала я твердо.

– В Алансон мы заходить не будем. Мы пойдем через деревни, где меньше людей.

Я знала, что путь надо держать в Ле-Ман. Это крупная дорога, не какой-нибудь закоулок, где бесчинствуют молодчики виконта де Маргаделя. Я была в двойственном положении: с одной стороны, боялась республиканских патрулей, с другой – опасалась банд «поджаривателей».

– Все-таки вы молодец, мадам! – восклицал Брике, верный своей привычке бежать вприпрыжку впереди меня.

– Они такое с вами сделали, что, я думал, вы уже и не встанете. А если и встанете, то будете как сумасшедшая. Я знаю, такое бывает.

– Ну нет, – сказала я, усмехнувшись.

– Что-что, а нервы у меня крепкие. Я и не такое видела.

Был полдень, и воздух звенел от солнца и счастья. Я с удивлением замечала, как быстро вступает в свои права весна. Бутоны почек набухли так, что готовы были взорваться в сладострастном порыве цветения, а кое-где уже курчавилась молодая поросль. Голубоватый туман, первый предвестник весны, уже растаял, уступив место золотистой дымке. Уже готовился цвести пышный орешник. Нежные примулы обрамляли узкую тропинку и поднимались выше по холму. Волчье лыко расцвело красивыми розовыми цветами, испускающими острый аромат. Я знала, что в нем ядовито все, вплоть до листьев и корней, но все равно оно красиво.

– Куда мы идем? – снова спросил Брике.

– В Ле-Ман.

Не очень приветливо встречали меня родные края.

– Сударыня. Сударыня! Не дадите ли вы нам чего-нибудь поесть? Хоть бы кусочек хлеба… Я и мой брат очень голодны.

Один Бог знает, как я произнесла эти слова. Пожилая крестьянка окинула нас обоих пристальным взглядом. Вероятно, мои лохмотья и покрытое синяками лицо, а также тощая фигурка Брике произвели на нее впечатление. В руках у нее была миска с кашей – она как раз шла кормить кур. Быстрым движением крестьянка протянула нам щедрый кусок густой каши.

– Берите! Да скорее, чтобы муж не увидел. Ступайте с Богом!

– Мы будем молиться за вас, добрая женщина, – с постной миной простонал Брике.

За два дня пути он уже знал, что нужно говорить в таких случаях.

Мы отошли в безлюдный деревенский переулок. Наступала ночь. Кашу я разделила пополам и половину протянула Брике:

– Ешь и не хнычь больше! Видел бы мой отец, чем занимается принцесса де Тальмон.

– Я же вам предлагал свои услуги, – пробормотал Брике с набитым ртом.

– Милостыню просить – тоже мне, придумали! Набиваем брюхо всякой дрянью… Я мог бы украсть что-то в тысячу раз лучшее.

– Ты попадешься на воровстве, и нас заберут в полицию.

– Ха! – Брике искренне рассмеялся.

– Крестьяне никого не сдают в полицию. Если они ловят вора, то расправляются с ним сами.