Текст книги "Константинополь. Последняя осада. 1453"

Автор книги: Роджер Кроули

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Итак, 9 апреля они вывели десять самых больших своих торговых кораблей перед заграждением, поставив их «в тесном строю носами вперед». Барбаро дает достоверные сведения о размере каждого из судов и об их капитанах, упоминая всех по порядку, начиная с генуэзского судна [водоизмещением] в «две тысячи пятьсот бочек» под командованием Жоржи Дориа и кончая судном в «шестьсот бочек». Он сообщает названия трех из них: «Филомати» и «Гуро» из Кандии и «Каталокса» из Генуи. Борт о борт с ними стояли самые прочные из галер. Корабли, «хорошо вооруженные и в превосходном порядке, как если бы им предстояло вступить в бой, один лучше другого», встали по всей длине заграждения от Города до Галаты, находившейся на противоположном берегу. С внутренней стороны гавани оставались в резерве еще семнадцать парусных торговых судов, а также другие галеры, в том числе пять императорских, с которых, вероятно, сняли вооружение, планируя создать максимальную его концентрацию у заграждения. Несколько оставшихся кораблей затопили, чтобы уменьшить риск их поражения из пушек и распространения огня – кошмара наяву для моряков в условиях сосредоточения кораблей в одном месте. Уверенные как в надежности оборонительных укреплений, так и в собственных навыках в морском деле, поместив пушку на берегу для подстраховки, капитаны стали ждать прибытия османского флота. У них имелось примерно тридцать семь судов в целом против армады из ста сорока кораблей, что на бумаге составляет громадную разницу, но итальянские моряки хорошо разбирались в тонкостях морского боя. Управление кораблем являлось искусством, требовавшим навыка, и успех во многом определялся подготовленностью команды, поэтому исход боя на море зависел не столько от численности, сколько от опыта, решительности и везения, связанного с течениями и ветрами. «Видя свой столь внушительный флот, мы чувствовали себя надежно защищенными против флота неверных», – самодовольно писал Барбаро, демонстрируя устойчивую тенденцию недооценивать мастерство турок в ведении морских боев, свойственную венецианцам.

Наконец 12 апреля, около часу дня, показался османский флот, боровшийся со встречным северным ветром. Несомненно, горожане высыпали на стены близ моря, глядя на горизонт, медленно наполняющийся мачтами. Суда шли на веслах, «решительно» приближаясь. Однако, увидев корабли христиан, выведенные перед линией заграждений и построенные в боевом порядке, турки двинулись к другой стороне пролива, располагая суда вдоль противоположного берега, произведя сильное впечатление на зрителей. Их уныние усилилось, когда они услышали «энергичные крики, звуки кастаньет и тамбуринов, напугавшие матросов нашего флота и горожан». Позднее в тот же день весь флот продвинулся на две мили вверх по Босфору к маленькой гавани на европейском побережье, именуемой греками Диколон [21]21
  «Двойные колонны» (греч.).


[Закрыть](теперь там находится дворец Долмабахче). Размеры и мощь военного флота, несомненно, поколебали даже уверенность итальянцев, поскольку корабли стояли у заграждения в боевой готовности весь день и всю ночь, [и команды] «час за часом ожидали, что они [турки] явятся атаковать наш флот», но ничего не произошло. Так началась изнурительная игра в кошки-мышки. Рассчитывая уменьшить риск быть захваченными врасплох, итальянцы сделали так, что два человека постоянно находились на городских стенах соблюдавшей нейтралитет Галаты (отсюда можно было следить за флотом в Диколоне, стоявшим выше по Босфору). При любых признаках движения даже одного корабля по проливу человек спешил вниз по улицам Галаты к Рогу, дабы предупредить Алевиза Дьедо, командующего в гавани. Раздавался сигнал боевой трубы, и те, кто находился на кораблях, немедленно вставали «под ружье». День и ночь они пребывали в обстановке нервного напряжения и мрачных предчувствий, в то время как суда мягко покачивались на якоре в спокойных водах Золотого Рога.

Мехмед поставил перед своим новым флотом три четко сформулированные цели: блокировать Город, попытаться силой проложить путь в Золотой Рог и оказать сопротивление любому флоту, попытавшемуся подняться к Мраморному морю, дабы освободить Константинополь. Поначалу Балтоглу ограничивался высылкой патрулей, бороздивших воды вокруг Города, – специально для того, чтобы не дать кораблям входить в две маленькие гавани близ Константинополя со стороны Мраморного моря или покидать их. Примерно тогда же с Черного моря прибыла дополнительная эскадра: корабли, нагруженные пушечными ядрами и другим военным снаряжением для армии. По-видимому, прибытие подкреплений ускорило начало нового периода деятельности в османском лагере.

Мехмед, с нетерпением желавший схватить Город мертвой хваткой, отдал Балтоглу приказ напасть на заграждения. Если бы османы смогли проложить путь в Золотой Рог, Константину пришлось бы отвести со стены, окружавшей Город с суши, столь необходимых здесь защитников для обороны берега. Обе стороны тщательно готовились к данному моменту. Несомненно побуждаемые Мехмедом, чье увлечение таким новшеством, как артиллерия, не имело границ, османы погрузили на свои галеры маленькие пушки. На «боевых клювах» (носах) галер они разместили тяжелую пехоту и погрузили на суда боеприпасы: каменные пушечные ядра, стрелы, дротики и горючие материалы. Наблюдатели на стенах Галаты видели их приготовления с близкого расстояния, и Лука Нотарас, командующий византийскими войсками, имел достаточно времени, дабы укомплектовать большие купеческие каракки и галеры людьми и вооружением.

Вероятно, 18 апреля, как раз в то время, когда начался первый мощный штурм стен у ворот Святого Романа, Балтоглу начал первую морскую атаку. Выйдя в море из Диколона, флот обогнул мыс и начал быстро приближаться к заграждениям. Османы стремительно плыли навстречу плотному строю высоких кораблей, стоявших на якоре у цепи. Матросы подбадривали друг друга криками и боевым кличем. Корабли подошли на расстояние полета стрелы, потом замедлили ход и начали стрелять из луков и пушек. Над водой засвистели ядра, нули, зажженные стрелы, сметая врагов с палуб. После первых залпов османы продолжили продвижение в сторону стоявших на якоре судов. Когда они столкнулись, турки попытались стать борт к борту и пойти на абордаж. Бросая крючья-кошки и штурмовые лестницы, атакующие стремились подняться на борт более высоких кораблей. Предпринимались попытки перерубить якорные канаты торговых судов. Град дротиков, копий, стрел обрушился на обороняющихся. Натиск был яростным, но успех сопутствовал экипажам более высоких и крепких каракк. Ядра из пушек, установленных на османских галерах, оказались слишком малы, чтобы нанести ущерб прочным деревянным корпусам, и абордажные команды атаковали снизу, подобно воинам, пытающимся штурмовать стену на суше со дна рва. Матросы и морские пехотинцы на судах христиан могли засыпать турок метательными снарядами из луков со специальных площадок на корме и с более высоких позиций на «марсовых площадках». Копья, оперенные для увеличения точности попадания, стрелы и камни сыпались дождем на ничем не защищенных атакующих, толпившихся у бортов своих кораблей, «раня многих и убивая немалое число» людей. Торговые суда применялись для ближнего боя на море и имели соответствующее оснащение. Вода для тушения зажигательных средств находилась под рукой, а спускавшиеся с мачт веревочные подъемники позволяли бросать тяжелые камни прямо на вражеские суда, обрушивать их на хлипкие корпуса сгрудившихся длинных кораблей «и причинять таким образом заметный вред». Борьба за овладение цепью и ее удержание оказалась жаркой, но успех начал явно склоняться в пользу христиан. Они сумели обойти фланг галерного флота. Опасаясь поражения, Балтоглу отвел корабли и отступил в Диколон.

Первый раунд войны на море закончился успешно для обороняющихся. Они прекрасно знали преимущества своих судов и понимали главное: хорошо оснащенные торговые корабли могли успешно противостоять скученным галерам с их низкими бортами, если экипажи дисциплинированны и должным образом экипированы. Надежды Мехмеда на мощь артиллерии на море не оправдались. Те пушки, которые годились для установки на невысоких галерах, были слишком малы, чтобы эффективно действовать против парусников с их прочными корпусами, а условия боя – трудности с предохранением пороха от морской сырости и правильным наведением орудий при качке – еще больше уменьшали шансы на успех. Затягивание осады с каждым днем увеличивало нетерпение Мехмеда – и возможность прибытия помощи с Запада.

Для Константина успех обороны Города зависел от получения поддержки христианской Европы. Бесконечные дипломатические миссии, предшествовавшие осаде, занимались тем, что просили или одалживали людей и ресурсы для дела христианства. Ежедневно жители Константинополя вглядывались в море на западе, надеясь увидеть флот – эскадру из венецианских и генуэзских галер с загнутыми носами, где бьют в барабаны, трубят в боевые трубы, развеваются на соленом ветру флаги Республики Святого Марка с изображенными на них львами или знамена Генуи. Но море оставалось зловеще пустым.

В сущности, судьба Константинополя зависела от сложных отношений между итальянскими городами-государствами. Еще в конце 1451 года Константин отправил посланцев в Венецию с сообщением – Город падет, если не получит помощи. Вопрос долго обсуждался в венецианском сенате. В Генуе отвечали уклончиво, в Риме папа проявлял озабоченность, но требовал доказательств проведения в жизнь идеи союза церквей. В любом случае он не располагал ресурсами для оказания помощи, если венецианцы ему таковых не предоставят. Генуя и Венеция смотрели друг на друга, руководствуясь холодным расчетом коммерческого соперничества, и ничего не делали.

Призыв Константина к Западу основывался на средневековых религиозных представлениях, но адресовался государствам, где на первом месте стояли экономические интересы, поразительно напоминая современность. Венецианцев совершенно не интересовало, униаты византийцы или нет. Им не хотелось становиться защитниками веры. Сугубо практически мыслящие торговцы, они больше внимания уделяли коммерческим сделкам, безопасности морских путей и оценке прибылей. Их сильнее беспокоило пиратство, чем богословие, и больше интересовали доходы, нежели вера. Умы венецианских купцов занимали цены, по которым они могли купить или продать пшеницу, меха, рабов, вино и золото, обеспечение людскими ресурсами галерного флота и направление средиземноморских ветров. Они жили торговлей и морем, скидками, размерами прибыли, состоянием наличности. Дож находился в прекрасных отношениях с султаном, а торговля в Эдирне приносила барыши. Кроме того, Константин серьезно ущемил интересы Венеции на Пелопоннесе за предшествующие двадцать лет.

Вследствие таковых причин в августе 1452 года меньшинство венецианских сенаторов требовало предоставить Константинополь его собственной участи. Подобное отношение смягчилось следующей весной, когда поступили сообщения о том, что торговые пути в Черное море перекрыты, а венецианские корабли потоплены. 19 февраля сенат решил подготовить флот из двух вооруженных транспортов и пятнадцати галер для выхода в море 8 апреля. Организацию экспедиции поручили Алевизу Лонго. Ему дали осторожные инструкции. Среди прочего они содержали полезный совет – избегать конфронтации с турками в проливах. В конце концов он отбыл 19 апреля, на следующий день после первого крупномасштабного штурма стен. Другие государства предпринимали столь же несогласованные усилия. 13 апреля правительство Генуэзской республики призвало своих граждан, купцов и должностных лиц отправиться «на Восток, в Черное море и в Сирию» помогать всеми силами императору Константинополя и Димитрию, деспоту Мореи. За пять дней до того были санкционированы займы с целью снарядить корабли против Венеции. Тогда папа написал венецианскому сенату, сообщив о своем решении организовать отправку пяти галер, взяв их взаймы у венецианцев, для оказания помощи Городу. Венецианцы, всегда охотно дававшие взаймы, в принципе не возражали, но напомнили папе: курия до сих пор не оплатила им стоимость галер, участвовавших в крестовом походе, окончившемся разгромом под Варной в 1444 году.

Папа Николай, однако, уже организовал одно мероприятие на свои средства. Опасаясь за судьбу Константинополя, он нанял в марте три генуэзских торговых судна, снабдив их оружием, продовольствием и людьми, и отправил их на помощь Городу. В начале апреля они достигли принадлежавшего Генуе острова Хиос близ анатолийского побережья, но дальше продвинуться не смогли. Северный ветер, мешавший и османскому флоту, две недели удерживал генуэзцев у Хиоса. 15 апреля он переменился на южный, и корабли продолжили путь. 19 апреля они подошли к Дарданеллам, где встретили тяжелый императорский транспорт с грузом зерна, закупленного по приказу императора на Сицилии и отправленного итальянцем Франческо Леканеллой. Они прошли Дарданеллы и беспрепятственно миновали турецкую морскую базу в Галлиполи – весь османский флот отправился в Диколон. Корабли, по всей видимости, примерно такие же, какие видели турки за несколько дней до того у цепи: парусники с высокими бортами, вероятно, каракки (турецкий хронист Турсун-бей называл их «коги»). При южном ветре они так быстро пересекли Мраморное море, что к утру 20 апреля их команды разглядели на горизонте с восточной стороны огромный купол собора Святой Софии.

Жители Города каждый день вглядывались в даль, надеясь увидеть флот. Они заметили корабли примерно в десять часов утра и узнали генуэзские флаги – алый крест на белом поле. Новость в мгновение ока переполошила население. Почти тотчас же увидели суда и турецкие морские патрули, отправившие сообщение об этом Мехмеду в его лагерь в Малтепе. Султан помчался в Диколон отдать ясные и категорические приказы Балтоглу. Его явно уязвили поражение флота в бою у заграждений и провал штурма стен, и его распоряжения в адрес флота и командующего звучали недвусмысленно: «Захватить парусники и привести их к нему или не возвращаться назад живыми». Галерный флот поспешно привели в готовность. Все гребцы заняли свои места. Суда были битком набиты солдатами – тяжелой пехотой, лучниками и янычарами из личной гвардии султана. На кораблях установили легкие пушки, туда же доставили зажигательные материалы и «много другого оружия: круглые и прямоугольные щиты, шлемы, нагрудные панцири, метательные снаряды, копья и длинные дротики и другие предметы, полезные для такого рода сражения». Флот поплыл по Босфору, намереваясь вступить в схватку с пришельцами. Успех был необходим для поддержания боевого духа войск. Но вторая морская битва должна была происходить в водах пролива (дальше от берега, чем в первый раз), где властвуют своенравные босфорские ветры и местные течения – весьма труднопредсказуемые. Подобные условия диктовали более высокие требования к судам.

Генуэзские торговые корабли шли по проливу при ветре, дувшем им в корму. Османский флот, не имея возможности использовать в этих условиях паруса, свернул их и двинулся на веслах по изменчивому морю.

Вскоре после полудня четыре судна подошли к Городу с юго-востока, держа курс прямо на башню Димитрия Великого, заметный ориентир на мысе Акрополис, хорошо видный и с берега. Они находились в готовности сманеврировать таким образом, чтобы повернуть в устье Золотого Рога. Значительное численное превосходство вселило в людей Балтоглу «уверенность и надежду на успех». Они продолжали плыть по направлению к четырем генуэзским судам, «оглашая воздух стуком кастаньет и криками, как люди, рассчитывающие на победу». Шум от боя барабанов и пронзительного звука зурн распространялся над морем по мере того, как приближались галеры. Лес мачт и весел сотен кораблей надвигался на четыре торговых судна, и исход казался очевидным. Население Города заполонило стены, жители лезли на крыши домов Сфендона, откуда открывался отличный вид на Мраморное море и вход в Босфор. На другой стороне Золотого Рога, за Галатой, Мехмед и его свита наблюдали за событиями с удобной точки на противоположном холме. Обе стороны следили за происходящим, тревожась и надеясь, в то время как трирема Балтоглу подошла к головному генуэзскому кораблю. Стоя на корме, он категорически потребовал спустить паруса. Генуэзцы продолжали путь, и Балтоглу приказал своему флоту лечь в дрейф и начать обстреливать каракки. В воздухе засвистели ядра. Со всех сторон на итальянские корабли посыпались камни, дротики и стрелы, в том числе и зажженные, но генуэзцы не дрогнули. Вновь преимущество оказалось на стороне более высоких судов: «Они вели бой с высоты, прямо с нок-рей и деревянных турелей метая стрелы, дротики и камни», – писал Критовул. Качка затрудняла галерам правильное прицеливание и точное маневрирование вокруг каракк, ринувшихся вперед, подставив паруса южному ветру. Бой превратился в непрерывную перестрелку с турками, пытавшимися на волнах переменчивого моря приблизиться настолько, чтобы пойти на абордаж или поджечь паруса. Генуэзцы обрушивали на них град метательных снарядов с кормы, похожей на замок.

Маленький караван высокобортных кораблей невредимым достиг мыса Акрополис и уже готовился повернуть, собираясь укрыться в гавани Золотой Рог, когда разразилась катастрофа. Неожиданно спал ветер. Паруса бессильно повисли на мачтах почти у самых стен Города, продвижение вперед прекратилось. Беспомощные корабли стало сносить течением в сторону, противоположную устью Золотого Рога, навстречу берегу Галаты, откуда следили за происходящим Мехмед и его армия. Преимущество оказалось теперь на стороне галер с их веслами, а не парусников. Балтоглу собрал свои наиболее крупные суда вокруг торговых кораблей, совсем близко от них. Турки вновь подвергли их обстрелу метательными снарядами, но добились не большего, чем прежде. Их слишком малые пушки не могли причинить ущерб корпусам или вывести из строя мачты. Команды христианских кораблей тушили огонь водой из бочек. Видя, какой урон наносит продольный огонь, адмирал «прокричал повелительным голосом» и приказал флоту сблизиться с врагом и идти на абордаж.

Турецкие галеры атакуют парусники христиан.

Рой галер и длинных лодок приблизился к громоздким и беспомощным караккам. Море превратилась в бурлящую массу сцепившихся мачт и корабельных корпусов, выглядевших, по словам хрониста Дуки, «как сухая земля». Балтоглу таранил носом своей триремы корму императорской галеры, самой крупной и хуже всего вооруженной по сравнению с прочими христианскими судами. Османские пехотинцы полезли наверх по дощатым мостикам, стремясь забраться на генуэзские корабли, используя абордажные крючья и лестницы, разбить их корпуса топорами и поджечь с помощью зажженных факелов. Одни поднимались по якорным цепям и канатам, другие метали в деревянную обшивку копья и дротики. Когда враги сблизились, борьба превратилась в серию отчаянных рукопашных схваток. Оборонявшиеся находились сверху, их защищали надежные доспехи, и они разбивали головы неприятелей дубинами, когда те карабкались по бортам кораблей, обрубали цепляющиеся руки саблями, метали дротики, копья и камни в кипевшую внизу массу. С более высокой позиции на нок-реях и марсовых площадках «они бросали метательные снаряды из своих ужасных катапульт и обрушивали град камней на сгрудившийся турецкий флот». Арбалетчики точно посылали стрелы в выбранные ими цели, а матросы раскручивали лебедки, чтобы поднимать и бросать тяжелые камни и бочки с водой на легкие корпуса длинных лодок. Таким образом они повредили и потопили многие из них. В воздухе смешались самые разные звуки: крики и возгласы, рев пушек, плеск от падения сорвавшихся обратно в воду вооруженных людей, треск весел, стук камней о дерево, звон стали о сталь, свист стрел, летевших так быстро, «что весло не успевало опуститься в воду», звук пронзаемой клинками плоти, потрескивание огня и стоны раненых. «Повсюду царило смятение; [воины] подбадривали друг друга, и оттого стоял великий крик, – вспоминал Критовул, – люди наносили удары и получали их, убивали и гибли, толкали и сами были теснимы, ругались, богохульствовали, угрожали, стонали – [словом], раздавался ужасный шум».

Два часа турки вели со столь стойкими противниками жаркий бой. Их солдаты и матросы сражались храбро и с необычайной яростью, «подобно демонам», как не без зависти вспоминал архиепископ Леонард. Постепенно, несмотря на тяжелые потери, стало сказываться численное превосходство. Один из христианских кораблей окружили пять трирем, другой – тридцать длинных лодок, третий – сорок баржей, полных солдат, словно множество муравьев пыталось одолеть огромного жука. Когда одна лодка отступала или тонула, оставив отягощенных оружием людей погибать в волнах или хвататься за обломки, на смену ей подходили новые лодки, не давая добыче уйти. Трирема Балтоглу цепко держалась за самый тяжелый и хуже всего вооруженный из императорских транспортов, «блестяще защищавшийся; сам капитан Франческо Леканелла бросился на помощь». В это время командирам генуэзских кораблей стало, однако, очевидно, что транспорт будет захвачен, если они не вмешаются немедленно. Каким-то образом им удалось совершить соответствующий маневр, подведя свои четыре корабля борт к борту и пришвартовав их один к другому. Зрителям казалось, будто они возвышаются подобно четырем башням посреди роя кишевших вокруг османских судов, стеснившихся так, что образовалась сплошная деревянная поверхность, и из-под нее «почти не было видно воды».

Наблюдатели, столпившиеся на городских стенах и на кораблях у цепи, бессильно смотрели, как спутавшийся рой медленно относит течением к мысу Акрополис и навстречу берегу Галаты. Когда бой приблизился, Мехмед подъехал на лошади к самой воде, возбужденно выкрикивая приказы, угрозы и слова ободрения своим доблестно сражавшимся людям и понукая коня идти по мелководью – он явно желал руководить операцией лично. Балтоглу находился уже достаточно близко, чтобы слышать султана, но при этом игнорировал его громогласно отдаваемые приказы. Солнце садилось. Битва продолжалась уже три часа. Казалось очевидным – турки добьются успеха, «поскольку всерьез взялись за дело, сменяя один другого и ставя на место убитых и раненых новых людей». Рано или поздно запас метательных орудий у христиан должен был иссякнуть, а их энергия – ослабеть. И тут произошло нечто, столь неожиданно изменившее ситуацию, что христиане увидели в этом не что иное, как божественную десницу. Подул южный ветер. Постепенно большие квадратные паруса четырех подобных башням каракк зашевелились, раздулись, и корабли вместе вновь двинулись вперед, подгоняемые непреодолимой силой ветра. Быстро сгруппировавшись, они прорвались через кольцо хрупких галер и поднялись к устью Золотого Рога. Мехмед выкрикивал проклятия своим командирам, судам и «в ярости рвал на себе одежду», но уже наступила ночь, и продолжать преследование генуэзских кораблей было слишком поздно. Вне себя от ярости из-за унижения, испытанного им из-за увиденного, Мехмед приказал флоту отойти в Диколон.

В безлунную ночь две венецианских галеры вышли за цепь. На каждой из них матросы трубили в две или три трубы и громко кричали, создавая у врагов впечатление, будто в море вышло «по меньшей мере двадцать галер», и тем обескураживая неприятеля во избежание преследования. Галеры тащили на буксире парусники в гавань, где в церкви звонили в колокола, а горожане выкрикивали приветствия. «Ошеломленный Мехмед в молчании стегнул своего коня и поскакал прочь».