Текст книги "Порождения света и тьмы. Джек-из-Тени. Князь Света."

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Марачек

Взгляни теперь на Цитадель Марачека в Центре Срединных Миров...

Все мертво, уныло, пусто. Неподвижно, безжизненно, безмолвно. Расцвети его прахом.

Часто приходит сюда Принц Который Однажды Был Богом – многое обдумать.

На Марачеке нет океанов. Уцелело лишь несколько пузырящихся родников, теплых и солоноватых, от которых разит псиной, словно от мокрой дворняги. Солнце его – очень старая, крохотная красноватая звездочка, слишком респектабельная или, может быть, ленивая, чтобы пуститься во все тяжкие, стать новой и уйти в пароксизме славы, она изливает вместо этого весьма анемичный свет, который идет на пользу глубоким синеватым теням, отбрасываемым причудливым каменным стаффажом среди бескрайних пляжей охры и сепии, каковыми подставляется Марачек ветру; и звёзды видны, хоть и слабо, над Марачеком даже и в полдень, ну а вечером горят они над выутюженными ветром равнинами, словно неоновые, ацетиленовые лампы, подчас – как лампы-вспышки; и плосок и уныл почти весь Марачек, хотя и перекраиваются по два раза на дню его равнины, когда достигают ветры своего бесплодного оргазма, сметая песок в кучи и тут же рассеивая их, все тоньше и тоньше вытачивая зернышки песчинок, – так что весь день висит в воздухе желтоватой мглой прах, наработанный ветром на рассвете и в сумерках, и вуаль мглы этой еще более умаляет звездочку Марачека для шарящего по небосклону ока, – все, в конечном счете, сглаживая и улаживая; сровненные с землей горы, ваянные-переизваянные гротески скал, бесконечная череда погребений и раскопок, – такова поверхность Марачека, послужившая, конечно, когда-то ареной для деяний, исполненных славы, мощи, блеска и великолепия, вопиет о подобном выводе сама ее банальность; но есть еще одно здание на Марачеке в Центре Срединных Миров, которое свидетельствует о подлинности этого наименования, а именно – Цитадель, которая, вне всякого сомнения, будет существовать, пока существует сам этот мир, хотя, быть может, не раз занесут ее пески – и вновь раскроют, – пока не наступит окончательный распад или общее оцепенение; Цитадель – столь древняя, что никто не может наверняка сказать, что была она когда-то выстроена, – Цитадель, является которая, вполне вероятно, древнейшим городом во всей Вселенной, разрушенная и отстроенная заново (кто знает, сколько раз?) на том же основании, снова и снова, быть может, с самого воображаемого начала иллюзии, называемой Время; Цитадель, которая самой своей статью свидетельствует, что и в самом деле существует нечто, способное превозмочь, чего бы это ни стоило, превратности судьбы, – о которой написал Врамин в «Горделивой окаменелости»: «...Упадка сладость не касалась никогда твоих порталов, ибо судьба – янтарь, берет все на себя...» – Цитадель Марачек-Карнак, архетипический град, который населяют ныне в основном проворные крохотные твари, чаще всего насекомые и рептилии, питающиеся друг другом, одна из которых жаба) существует в данный момент Времени под перевернутым кубком, который стоит на древнем столе в самой высокой башне Марачека (в северо-западной), когда тщедушное солнце встает из праха и сумрака и смягчает беспощадный свет звезд. Таков Марачек.

Когда сквозь двери с Блиса входят сюда Врамин и Мадрак, складывают они свою поклажу как раз на этот старинный стол, сделанный из одного куска какой-то розовой, неестественной субстанции, которая не по зубам даже и самому Времени.

Это место, где проносятся в ярости призраки Сета и монстров, с которыми он сражается, сквозь мраморную память – разрушенный и отстроенный заново Марачек, древнейший из городов, – извечно.

Врамин вправляет Генералу левую руку, вставляет правую ногу; разворачивает ему голову, чтобы она опять смотрела вперед, затем копается в механизмах шеи и фиксирует ее в таком положении.

– Ну а как поживает другой? – интересуется он.

Мадрак отгибает Вэйкиму веко, щупает пульс.

– Похоже, просто шок. Как ты думаешь, кого-нибудь когда-нибудь вырывали из самого фокуса фуги?

– Мне о таких прецедентах не известно. Мы, без сомнения, открыли новый синдром, этакий временной шок; я бы назвал его центробежным эффектом фуги – или эффектом центрифуги. Наши имена, чего доброго, попадут в учебники.

– И что ты предлагаешь с ними делать? Ты можешь их оживить?

– По всей вероятности. Но они тогда начнут все сначала – и, может статься, будут продолжать, пока не разнесут и этот мир.

– Ну, здесь не так уж много что разносить. Стоило бы, наверное, заняться продажей билетов, а потом выпустить их на волю. Могли бы недурно подзаработать.

– О цинизм торговца индульгенциями! Только тип в рясе способен додуматься до такого!

– Да нет! Я этому, если ты припоминаешь, выучился на Блисе.

– Ну да – там, где гвоздем программы на Ярмарке Жизни стал сам тот факт, что она может кончиться. Но ты знаешь, в данном случае мне кажется, что разумнее всего будет забросить их в какие-либо удаленные миры и предоставить там превратностям собственных их судеб.

– Тогда зачем же принес ты их в Марачек?

– Я не брал их сюда! Их просто засосало в дверь, когда я открыл ев. А сам я направлялся сюда, потому что всегда проще всего добраться до Центра.

– Может быть, обсудим программу наших ближайших действий?

– Давай пока что немного отдохнем, я закреплю для этого их транс. А потом можно будет просто открыть другие двери и уйти, оставив их здесь.

– Нет, это будет вопреки моим этическим принципам.

– Не говори мне об этике, ты, самый человечный человек! Поставщик всех сортов опиума, которые только ни выберет для себя народ! Адвокат-святоша для раздавленных жизнью!

– И тем не менее, я не способен оставить человека умирать.

– Ну хорошо... Эй! Кто-то побывал тут до нас – чтобы придушить жабу!

Мадрак глядит на кубок.

– Я слышал россказни, что в крохотных, лишенных воздуха склепах они могут протянуть целые века. Интересно, давно ли сидит здесь эта? Если бы только она была жива и могла говорить! Подумай только, о каких славных деяниях могла бы она нам поведать.

– Не забывай, Мадрак, что я – поэт, и, будь любезен, оставь подобные домыслы тому, кто способен рассуждать об этом, не меняясь в лице. Я…

Тут Врамин подходит к окну.

– А вот и гости, – говорит он. – Теперь мы можем с чистой совестью оставить здесь этих ребят.

Водруженный, словно статуя, на зубчатой стене бастиона, ржет Бронза, как паровая сирена, и делает тремя из своих ног стойку. Затем испускает он в предрассветную мглу лазерные лучи, и мигают, моргают ряды его глаз.

Что-то приближается, пока еще не видимое сквозь пелену пыли и ночную тьму.

– Ну что, пойдем?

– Нет.

– Согласен с тобой.

И они в согласии ждут.

Секс-комп

В наши дни всем хорошо известно, что некоторые машины занимаются любовью, – и не только в смысле метафизических писаний Блаженного Яшке Механофила, который рассматривает человека в качестве сексуального органа создавшей его машины, чье существование необходимо, чтобы, производя поколение за поколением машинерию, свершил он наконец судьбу механизма; на его взгляд, все типы механической эволюции протекают через человека – до тех пор, пока не сослужит он до конца свою службу, не будет достигнуто совершенство и не придет пора свершить Великую Кастрацию. Бл. Яшке, конечно, еретик. Как было доказано при обстоятельствах слишком многочисленных, чтобы их здесь упоминать, всякой машине как единому целому нужен пол. Теперь, когда машина и человек сплошь и рядом меняются компонентами, а то и целыми системами, в любой точке человеко-машинного спектра может стартовать полноценное существо и пробежаться по всей его гамме. Человек, этот самонадеянный орган, достиг, таким образом, своего апофеоза или единения со Всеблагой Сочленилкой через жертвоприношение и искупление, как оно всегда и бывало. Изобретательство имеет ко всему этому непосредственное отношение, но изобретательство, конечно, не более чем форма механического вдохновения. Нельзя больше говорить о Великой Кастрации, нельзя больше отрывать машину от ее созидания. И посему Человек должен остаться – как часть Большой Картины.

Каждый знает, что машины занимаются любовью. Конечно, не в вульгарном смысле этого слова, наподобие тех мужчин и женщин, которые – не будем вдаваться в тонкости экономической мотивации, – сдают свои тела внаем на год-другой той или иной коммерческой компании, и их соединяют с машинами, чтобы внутривенно питать, изометрически тренировать, притушить сознание (или, если пожелаешь, оставить его включенным), но главное – чтобы через имплантированные в мозг каналы стимулировать соответствующие движения – из расчета не более пятнадцати минут на один жетон – на ложах крупных клубов удовольствий (все более и более модных и в лучших домах, и в дешевых забегаловках) ради развлечения и забавы себе подобных. Нет. Машины занимаются любовью через посредство людей, но после многочисленных обменов функциями все равно делают они это обычно духовно.

Полюбуйтесь, однако, на уникальное, только что возникшее явление: Оргазмотрон Плежа-Комп – компьютерный оракул, который в состоянии ответить на безбрежный океан запросов, – и так и сделает, но только с удовольствием, пока пользователь сможет его должным образом стимулировать Многие ли из вас входили в программно обеспеченный будуар, чтобы поднять и уладить важнейшие вопросы, и обнаруживали, как быстро пролетает время? Совершенно верно. Кентавр навыворот, т. е. человек ниже пояса, секс-комп этот представляет лучшее из обоих миров в их слиянии За всем этим фоном кроется любовная история – о том, как входит в Комнату Вопросов мужчина, чтобы спросить у тамошней машины о своей возлюбленной в настоящем и будущем. Такое случается всюду, всегда, и не часто отыщешь еще что-либо столь же нежное. Подробнее об этом потом.

Глава делегаций

И вот появляется Гор, он видит на стене Бронзу, останавливается и молвит:

– Открывай эти проклятые ворота, или я вышибу их!

На это Врамин бросает через стену:

– Не я закрывал их, не мне их и отворять. Входи как знаешь или глотай пыль.

Гор вышибает тогда ворота, чему Мадрак слегка дивится, и поднимается по винтовой лестнице на самый верх самой высокой башни. Войдя в комнату, он не слишком-то дружелюбно оглядывает поэта и воина-жреца и спрашивает:

– Кто из вас не давал мне войти?

Оба шагают вперед.

– Два дурака! Знайте же, что я – бог. Гор, явившийся прямо из Дома Жизни!

– Извини, что нас это не очень-то впечатляет, бог Гор, – говорит Мадрак, – но и нам никто, кроме нас самих, не давал войти сюда.

– Как называть вас, мертвецы?

– Врамин, к твоим услугами – более или менее.

– …И я, Мадрак.

– А! Я немного наслышан о вашей парочке. Почему вы здесь и что это за падаль на столе?

– Мы здесь, ваше благородие, в основном потому, что больше нас нигде нет, – говорит Врамин, – а на столе, как ты видишь, два человека и жаба, и каждый из них, должен заметить, лучше тебя.

– Дешево достаются затруднения, – говорит Гор, – хотя расплатиться за них может оказаться и не по силам.

– Что, хотел бы я знать, привело столь скудно одетого бога мести в эту золотушную дыру? – спрашивает Врамин.

– Ну как же, конечно, месть. Не попадался ли в последнее время на глаза кому-либо из вас, бродяги, Принц Который Был Тысячью?

– Не кривя душой, скажу, что нет.

– И я.

– Я здесь, поскольку ищу его.

– Почему здесь?

– Один оракул счел, что это подходящее место. И хотя я не в восторге от перспективы сражаться с героями, – а я знаю, что вы таковы, – кажется мне, что должны вы принести извинения за то, как меня встретили.

– Ты рассуждаешь вполне по-божески, – признает Мадрак. – Знай, что были мы взбудоражены недавней битвой и что провели несколько часов в весьма раздосадованном расположении духа. Может, мы хлебнем доброго красного вина, дабы подтвердить наши чувства, – тем более, что, вне всякого сомнения, это единственная фляга подобного напитка во всем этом мире?

– Этого хватит, если оно не из плохих.

– Повремени тогда чуток.

Мадрак вытаскивает свою баклагу, делает из нее большой глоток, чтобы показать, что с нею дело чисто, без подвохов, и задумчиво оглядывает комнату.

– Подобающий сосуд, сэр, – говорит он и берет лежащий на столе перевернутый кубок. Протерев его чистой тряпицей, он наполняет его вином и протягивает богу.

– Благодарю тебя, воин-жрец. Я принимаю его с теми же чувствами, с которыми ты мне его предлагаешь. А что же это была за битва, которая до того вывела вас из равновесия, что вы позабыли даже о простой вежливости?

– Была это, Кареглазый Гор, битва при Блисе – между Стальным Генералом и одним типом, которого прозывают Вэйким-Скиталец.

– Стальной Генерал? Невозможно! Он мертв уже – много веков. Я лично сразил его.

– Многие успели сразить его. Но никто не победил его.

– Эта груда металлолома на столе? Неужели это и в самом деле Князь Восставших, который предстал однажды в битве предо мною как истинный бог?

– Еще не было тебя, Гор, на свете, а он уже был могуч, – говорит Врамин, – и когда позабудут люди Гора, по-прежнему не исчезнет Стальной Генерал. Неважно, на чьей стороне он сражается. Побеждает он или проигрывает – все равно, он – это сам дух восстания, который никогда не может умереть.

– Не нравятся мне эти разговоры, – говорит Гор. – Наверняка, если бы кто-то разобрал его на части и уничтожил их все до единой – а потом рассеял останки по всему космосу, – он перестал бы существовать.

– Было с ним и такое. И веками собирали последователи его по частям и в результате собрали заново. Этот тип, Вэйким, подобного которому мне никогда не доводилось видеть, – говорит Врамин, – заявил почти то же самое перед фугированной битвой, которая потрепала мир. Единственное, что удерживает их от опустошения – извини за невольную тавтологичность этой фразы, – и этого мира, Марачека, – это наложенный на них запрет выходить из временного шока.

– Вэйким? Так это и есть смертоносный Вэйким? Да. Могу поверить в это, просто даже глядя, как покоится он на стола И у вас нет никакой идеи, кто он на самом деле? Подобные герои не выскакивают обычно в полный рост из пустоты.

– Мне о нем ничего не известно, кроме того, что он – могучий борец и мастер фуги, явился на Блис в его последние дни, перед самым потоком черного прибоя, – быть может даже, чтобы ускорить его наступление.

– Это все, что ты о нем знаешь?

– Все, что я знаю.

– Ну а ты, могучий Мадрак?

– …Такова сумма моих знаний.

– А если пробудить его и спросить?

Врамин поднимает трость.

– Коснись его – и я оспорю твое право на пребывание здесь. Он – слишком опасная личность, а мы пришли сюда отдохнуть.

Гор опускает руку на плечо Вэйкима и слегка трясет его. Вэйким стонет.

– Знай, что посох жизни – это и копье смерти! – кричит Врамин и в изящном выпаде протыкает жабу, сидящую у самой левой руки Гора.

Не успевает Гор повернуться к нему, как проносится откуда-то по комнате порыв ветра, и взрывается жаба, башней вырастает посреди стола.

Дыбом стоят его длинные золотистые волосы, в улыбке растягиваются тонкие губы, когда падает взгляд его зеленых глаз на картину, представшую перед ним.

Принц Который Был Жабой потирает красное пятно у себя на плече и говорит Врамину:

– Ты что, не знаешь, что написано было: «Добр будь к птице и зверю»?

– Киплинг, – говорит, улыбаясь, Врамин. – А еще – Коран.

– Злыдень-оборотень, – говорит Гор, – уж не тебя ли я ищу, не тебя ли зовут многие Принцем?

– Сознаюсь в этом титуле. Знайте, что вы нарушили мои размышления.

– Готовься встретить свое возмездие, – говорит Гор, вытаскивал из-за пояса свое единственное оружие, стрелу, и отламывая ее наконечник.

– Неужели ты думаешь, что мне неведомы твои силы, брат? – говорит Принц, когда Гор поднимает наконечник, зажав его между большим и указательным пальцами. – Неужели ты думаешь, братец, что не знаю я про твою способность прикладывать к массе или скорости любого объекта силу своего ума – увеличивая их тысячекратно?

Пятно расплывается рядом с рукой Гора, и с противоположного конца комнаты доносится сильный треск – в то время как Принц оказывается вдруг на два фута левее, чем раньше; ну а наконечник стрелы, пробив насквозь шестидюймовую металлическую стену, продолжает свой путь в компании пыльного и ветреного утра. Принц тем временем продолжает говорить.

– ...И разве ты не знаешь, братец, что с той же легкостью, с какой уклонился от твоего нападения, могу я перенестись в неимоверную даль? Да, даже за пределы Срединных Миров?

– Не зови меня братцем, – говорит Гор, поднимая теперь оперение стрелы.

– Но ты же мне брат, – говорит Принц. – По крайней мере, по матери.

Гор роняет стрелу.

– Я тебе не верю!

– А от кого же, как ты думаешь, унаследовал ты свои божественные способности? От Озириса? Косметической хирургии по силам оказалось дать ему цыплячью голову, а собственному его сомнительному происхождению – склонность к математике; но мы с тобой оба оборотни, мы – сыновья Изиды, Ведьмы Лоджии.

– Пусть проклято будет имя моей матери!

И вдруг Принц стоит на полу рядом с ним и бьет его по щекам тыльной стороной ладони.

– Уже десяток раз мог бы я убить тебя, если бы захотел, – говорит Принц, – пока стоишь ты тут. Но я сдержался, поскольку ты мне брат. Могу я убить тебя и сейчас, но не буду. Ведь ты мой брат. Я не ношу оружие, ибо оно мне ни к чему. Я не коплю злобу, не то бремя моей жизни стало бы мне не по силам. Но не говори дурно о нашей матери, ибо ее пути – это ее пути. Я не превозношу ее и не проклинаю. Я знаю, что ты пришел сюда, чтобы меня убить. И если ты хочешь насладиться возможностью сделать это, попридержи-ка язык относительно нашей матери, братец.

– Тогда не будем больше говорить о ней.

– Хорошо. Ты знаешь, кем был мой отец, и посему догадываешься, что я отнюдь не неуч в боевых искусствах. Я дам тебе шанс убить меня в рукопашной схватке, если ты сначала выполнишь одно мое поручение. Если же нет, я перенесусь отсюда куда-либо еще и найду другого помощника, а ты, чего доброго, потратишь остаток своих дней на мои поиски.

– Вероятно, это и имел в виду оракул, – говорит Гор, – и сулит все это мне несчастье. И тем не менее, не могу я пройти мимо шанса исполнить свою миссию, прежде чем посланник Анубиса – этот вот Вэйким – примется за дело. Ибо неведомы мне его силы, и может он, чего доброго, оказаться сильнее тебя. Итак, я сохраню перемирие, выполню твое поручение и убью тебя.

– Этот человек – убийца из Дома Мертвых? – говорит Принц, глядя на Вэйкима.

– Да.

– Знал ли ты об этом, мой Ангел Седьмого Поста? – спрашивает Принц.

– Нет, – говорит, слегка кланяясь, Врамин.

– Я тоже, Господин, – говорит Мадрак.

– Пробуди его – и Генерала тоже.

– Наша сделка расторгнута, – говорит Гор, – если это произойдет.

– Разбуди их обоих, – говорит Принц, складывая руки на груди.

Врамин поднимает трость, с шее срываются языки зеленого пламени, перескакивают на распростертые тела.

Снаружи завывает ветер. Гор по очереди разглядывает всех присутствующих, потом говорит:

– Ты, брат, повернулся ко мне спиной. Обернись лицом, чтобы я не убивал тебя сзади. Как я сказал, сделка наша расторгнута.

Принц оборачивается.

– Они тоже нужны мне.

Гор качает головой и поднимает руку.

И тут...

– Настоящая семейная встреча, – наполняет комнату голос, – наконец-то сошлись все три брата.

Гор отдергивает руку, словно от гадюки, ибо лежит между ним и Принцем тень черной лошади. Он прикрывает рукой глаза и опускает голову.

– Я забыл, – говорят он, – что, как я сегодня узнал, ты тоже мой родственник.

– Не принимай это слишком близко к сердцу, – говорит голос. – Вот я, например, знаю об этом давным-давно и научился с этим мириться.

И просыпаются Вэйким и Стальной Генерал под звуки смеха, схожие с пением ветра.

Бротц, Пурц и Дульп

– Передай-ка мне, пожалуйста, фрейляйншип.

– Прошу прощения?

– Фрейляйншип! Фрейляйншип!

– У меня его нет.

– Он у меня.

– О! А почему ты об этом молчишь?

– А почему ты не спрашиваешь?

– Прости. Ну-ка, дай-ка… Спасибо.

– Почему ты его все дрочишь и дрочишь? Он же готов.

– Просто чтобы убить время.

– Ты в самом деле думаешь, что он когда-нибудь за ним пришлет?

– Нет, конечно. Но это не довод, чтобы выпускать недоброкачественную продукцию.

– А вот я думаю, что он за ним пришлет!

– Тебя кто-нибудь спрашивал?

– Я высказываю свое мнение.

– На кой он ему сдастся? Им же никто не может воспользоваться!

– Раз он его заказал, значит, он ему нужен. Он – единственный среди них, кто иногда приходит сюда по делам, и, добавлю от себя, он – истинный джентльмен. Придет день, и он или кто-то от него сунется сюда, чтобы выкупить заказ.

– Ха!

– Вот тебе и «ха!». Подходи, увидишь.

– Выбирать-то не из чего, подожду.

– Забери обратно свой фрейляйншип.

– Засунь его себе в зад.