355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роджер Джозеф Желязны » Антология мировой фантастики. Том 3. Волшебная страна » Текст книги (страница 10)
Антология мировой фантастики. Том 3. Волшебная страна
  • Текст добавлен: 19 сентября 2016, 13:14

Текст книги "Антология мировой фантастики. Том 3. Волшебная страна"


Автор книги: Роджер Джозеф Желязны


Соавторы: Джон Рональд Руэл Толкин,Елена Хаецкая,Абрахам Грэйс Меррит,Дмитрий Володихин,Эдвард Дансени
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 40 страниц)

Гончим удалось выгнать единорога из леса и оттеснить его вниз, к долине, а две лисицы все бежали по сторонам и смотрели. Спускаясь по склону, единорог ставил ноги осторожно, словно ему было больно налегать на них всем своим весом, однако его шаг оставался таким же быстрым, как и у псов, которые спускались в долину следом за ним. И оказавшись на дне котловины, единорог повернул влево и пробежал немного вдоль нее, но, увидев, что собаки настигают, повернул к противоположному склону.

Он больше не мог скрыть усталости, которую все дикие звери стараются не показывать до последнего. Каждый шаг вверх по склону давался ему с огромным напряжением, словно отяжелевшие ноги вдруг потянули вниз его тело. Орион видел это со своего края котловины.

Когда единорог добрался до гребня, гончие уже почти настигли его, и тогда зверь вдруг повернулся к ним и, приняв угрожающую позу, взмахнул в воздухе своим длинным и страшным рогом. Псы с лаем запрыгали вокруг, но острый конец рога танцевал в воздухе с такой быстротой, что ни одной из гончих никак не удавалось схватить зверя. Они-то сразу сообразили, что удар этого страшного оружия сулит смерть, и, несмотря на владевшее ими возбуждение погони, благоразумно отскочили подальше от рассекающего воздух рога.

Тем временем подоспел и Орион со своим луком, но стрелять не торопился – отчасти потому, что поразить животное, не задев окруживших его собак, было довольно сложно, отчасти из-за ощущения, – которое сегодня часто посещает и нас, а потому не кажется ни новым, ни странным, – что это будет несправедливо по отношению к единорогу. Тогда он отложил лук и, распихивая собак ногами, вытащил из-за пояса старый меч, который постоянно носил с собой, а потом сделал шаг вперед, чтобы скрестить свое оружие с рогом единорога. Единорог изогнул белоснежную шею, устремив острый рог прямо в грудь Ориону. Хотя животное, несомненно, было утомлено долгой погоней, в мускулах его шеи все еще сохранилось достаточно силы, чтобы нанести этот могучий удар, и Орион с трудом парировал его. Потом он и сам сделал выпад, метя единорогу в горло, но толстый и длинный рог так легко отбил острие в сторону и так быстро перешел в контратаку, что Ориону пришлось налечь на меч всем своим весом, и все равно рог прошел в каких-нибудь дюймах от его тела.

Орион снова попытался пронзить животному горло, но огромный белый зверь ушел от выпада почти презрительно и, целясь точно в сердце, продолжал раз за разом наносить стремительные и мощные удары, одновременно тесня Ориона грудью. Эта грациозно склоняющаяся шея, похожая на арку, но обвитая твердыми мускулами, столь уверенно и мощно направляла смертоносный рог, что вскоре Орион почувствовал, как немеет от усталости рука. Он предпринял еще один выпад, но снова безрезультатно, а выпрямляясь, увидел, как свирепо блеснул в звездном свете глаз зверя, увидел прямо перед собой белизну твердой как мрамор шеи и понял, что больше не сможет отражать могучие удары.

И тут одной из гончих удалось схватить единорога чуть выше правого плеча и повиснуть на нем. Не прошло и секунды, как вся свора набросилась на зверя, впиваясь зубами в свои излюбленные места, и все вместе они напоминали возбужденную толпу, которая с сопением бросается то в одну, то в другую сторону, но в итоге топчется на одном и том же месте.

Орион больше не наносил ударов мечом: между ним и горлом единорога оказалось вдруг слишком много собачьих тел. Из глотки зверя вырвались громкие и страшные стоны, не похожие ни на какие звуки, когда-либо оглашавшие собой наши поля. Неожиданно они оборвались, и в наступившей тишине было слышно лишь низкое рычание, раздававшееся над поверженной тушей удивительного зверя.

Глава XX
Исторический факт

Орион шагнул в самую гущу своры, освеженной яростью боя и триумфом победы. Раскрутив ремень кнута так, что он образовал вокруг неровный шелестящий круг, он отогнал гончих от чудовищного мертвого тела; в другой же руке Орион держал меч, с помощью которого отрезал голову единорога. Кроме того, он снял кожу с шеи, так что она, пустая, свисала с отделенной головы. И все это время гончие не переставали волноваться и лаять, и то одна, то другая предпринимала попытку броситься на остывающее тело, как только ей казалось, что она может проделать это, не опасаясь удара кнутом. Прежде чем Орион завладел своими трофеями, прошло довольно много времени, потому что кнутом ему приходилось работать едва ли не больше, чем мечом. Он сделал ременную петлю и закинул отрезанную голову через плечо так, что рог единорога торчал вверх слева от его головы, а испачканная в крови шкура свисала вдоль спины. Пока Орион пристраивал трофеи поудобнее, он позволил своим псам снова потревожить мертвое тело и попробовать крови убитого зверя. Он отозвал их и, дунув в рог, повернул в сторону Эрла, и свора послушно пошла за ним. Когда все ушли, из-за кустов осторожно выбрались две лисицы. Им тоже не терпелось попробовать на вкус волшебную кровь, ведь именно этого они дожидались так долго.

Пока единорог взбирался на свою последнюю гору, Орион чувствовал такую усталость, казалось, еще немного, и он не сможет идти дальше; теперь же, когда за плечами его висела тяжелая голова зверя, всю усталость как рукой сняло. Орион шагал с легкостью, которую он обычно ощущал только по утрам, – это был первый добытый им единорог! Псы тоже выглядели освеженными, словно кровь, которую они лакали, обладала волшебной силой, так что домой свора возвращалась оживленной, беспорядочной толпой, то бросаясь играть, то забегая вперед, словно ее только что выпустили из вольера.

Орион возвращался домой через ночные холмы, пока перед ним не показалась долина Эрл, скрытая дымом селения, сквозь который проглядывал единственный поздний огонек в одной из башен замка. Спустившись знакомыми тропами по откосу, Орион первым делом загнал гончих в вольеры, а потом – незадолго до того как рассвет коснулся вершин холмов – затрубил в рог перед задней дверью замка. Престарелый стражник, отворивший дверь Ориону, первым из людей увидел торчащий над головой лорда Эрла острый и прямой рог единорога.

Это был тот самый рог, который много лет спустя был послан Папой Римским королю Франциску в качестве подарка. Именно о нем упоминает в своих мемуарах Бенвенуто Челлини, когда рассказывает о том, как Папа Клемент послал за ним и неким Тоббиа и приказал представить на рассмотрение проект достойной оправы для рога единорога – лучшего из всех, когда-либо виденных. Представьте же себе восторг Ориона, добывшего рог, который даже поколения спустя восхищал людей настолько, что они сочли его «лучшим из когда-либо виденных»! И ведь случилось это не где-нибудь, а в Риме – в городе, обладавшем неограниченными возможностями – в части приобретения и сравнения разного рода сокровищ. Видимо, Папа Римский имел в своем распоряжении сразу несколько подобных любопытнейших вещиц, раз он сумел выбрать для подарка лучший. Ну а в более простые времена, к которым относится мое повествование, рог единорога был редкостью непревзойденной, так как единороги все еще почитались животными сказочными.

Орион отнес голову единорога Трелу, и старый следопыт отделил кожу и промыл ее, а череп вываривал несколько часов подряд. Потом он натянул кожу обратно, набил шею соломой, и Орион поместил трофей на почетное место среди голов оленей, что украшали собой высокие стены дворцового зала.

Слухи об удаче молодого лорда и о чудесном роге, который он сумел добыть, распространились по всему Эрлу со скоростью единорожьего галопа, и к вечеру в кузнице Нарла опять собрался маленький парламент Эрла. Вновь старейшины уселись вдоль длинного стола, обсуждая новость, так как на этот раз, кроме Трела, и многие из них тоже успели увидеть голову. Поначалу, однако, – просто из уважения к однажды принятому решению, – кое-кто продолжал держаться мнения, что никакого единорога не было; и они пили крепкий мед Нарла и доказывали, что все это чушь и обман зрения. Только некоторое время спустя, – то ли убежденные аргументами Трела, а скорее из чистого благородства, которое вдруг взросло в их душах, словно прекрасный цветок на плодородной почве лугов, – они уступили, и голоса, что возражали против существования зверя, один за другим стихли. Снова проголосовали, и была объявлено единогласное решение: Орион действительно убил единорога, пригнав его из-за границ полей, которые мы знаем.

Вот тут наконец все старейшины позволили себе обрадоваться, так как наконец увидели волшебство, которого им так недоставало и ради которого много лет назад они составили и привели в действие свой план. Тогда все они были намного моложе и возлагали на магию очень большие надежды. Сразу по окончании голосования Нарл вынес собранию еще одну баклагу меда, и все старейшины выпили, чтобы отметить радостное событие. За магию, сказали они, которая наконец пробудилась в Орионе, и за счастливое будущее, несомненно, ожидающее Эрл. Благодаря уюту длинной комнаты, мягкому свету свечей, обществу добрых товарищей и умиротворяющему действию крепкого меда каждый из них уже без труда заглядывал в ближайшее будущее на какой-нибудь год или около того и ясно видел там известность и великую славу, которые в скором времени – стоит немного подождать – обрушатся на Эрл. Старейшины снова завели разговор о днях, которые казались им теперь гораздо ближе: о днях, когда об их возлюбленной долине услышат в самых отдаленных краях и когда слава полей Эрла будет шагать от города к городу. Одни хвалили древний замок, другие воспевали высоту окружающих холмов, третьи восторгались долиной в целом и тем, как надежно она укрыта от всех других земель. Четвертые не могли нарадоваться дорогими сердцу домиками, выстроенными древними жителями Эрла, пятые толковали о щедрости густых лесов, протянувшихся до самого горизонта, и все дружно предвидели времена, когда необъятный мир узнает обо всем этом, так как теперь у Ориона была магия. Оказывается, все старейшины были прекрасно осведомлены о том, что большой мир неизменно внимателен к любым сообщениям о всякого рода волшебстве и реагирует на них на удивление быстро, хотя минуту назад он, казалось, только что не спал.

Они как раз восторгались магией, оживленно обсуждали единорога и провозглашали здравицы славному будущему Эрла, когда дверь кузницы внезапно распахнулась и на пороге появился Служитель. Он стоял там в своей длинной белой накидке с розовато-лиловой оторочкой, и за спиной его чернела непроглядная ночь. Глядя на него при свете свечей, старейшины наконец заметили, что на шее Служителя висит на золотой цепи священный знак.

Опомнившийся Нарл пригласил его войти, а кто-то придвинул к столу еще один стул, но Служитель слышал, что они говорили о единороге, и потому обратился к ним оттуда, где стоял, лишь слегка возвысив голос.

– Пусть будут прокляты единороги! – провозгласил он. – Пусть будут прокляты их повадки, и их образ жизни, и все волшебное – тоже!

В благоговейном молчании, установившемся вдруг в уютной комнате Нарла, кто-то воскликнул:

– Не проклинай нас, господин!

– Добрый Служитель, – мягко возразил гостю Нарл, – мы никогда не охотились на единорогов.

Но Служитель уже поднял руку, словно отводя единорожью скверну, и проклял их:

– Да будут прокляты единороги, – крикнул он, – и те места, где они обитают, и лилии, которыми они питаются, и все песни и легенды, в которых о них рассказывается. Да будут прокляты вместе с ними все, кто живет, не помышляя о спасении!

Все еще стоя в дверях и сурово глядя в комнату, Служитель сделал паузу, ожидая, что старейшины дружно отрекутся от единорогов.

А они думали о гладкой и шелковистой шкуре единорога, о его сказочной быстроте, о грациозном изгибе шеи и о красоте, которая смутно, неясно явилась им в вечернем сумраке, когда белоснежный зверь промчался мимо Эрла. И еще они подумали о его прямом и опасном роге и припомнили древние песни, где воспевалась легендарная бестия. Они неловко молчали, не спеша отречься от магии.

Служитель понял, о чем они думают, и, ясно видимый на фоне ночи при свете свечей, снова поднял руку для проклятия.

– Да будут прокляты их быстрые ноги, – торжественно сказал он, – и их шелковистая белая шкура, и их красота, и все волшебное, что есть в них. Пусть будет проклято все, что пасется по берегам зачарованных ручьев!

Даже после этого Служитель видел, что в глазах старейшин все еще теплится любовь ко всему, что он запретил, и не спешил закончить свою проповедь. Напротив, он еще более возвысил голос и, сурово глядя в их обеспокоенные лица, добавил:

– И пусть вовеки будут прокляты тролли, эльфы, гоблины и феи на Земле, и гиппогрифы с Пегасом в небесах, и все морские племена в пучине водной. Наши священные ритуалы запрещают их. Пусть будут прокляты все сомнения, все странные мечты и все фантазии. И да отвратятся от всего волшебного люди, что хотят быть праведниками. Аминь.

И резко повернувшись, Служитель вышел в темноту. После его ухода лишь ночной ветер праздно заглянул в дверь, а потом захлопнул ее. Комната Нарла снова стала такой же, как и несколько мгновений назад, только всеобщая радость отчего-то вдруг померкла и растаяла. Так прошло несколько минут, пока кузнец, поднявшись во главе стола, не заговорил, первым нарушив это мрачное молчание.

– Разве для того столько лет мы осуществляли свои планы? – начал он. – Разве для того возлагали на магию столько надежд, чтобы сейчас отказаться от всякого волшебства и проклясть наших соседей – безвредный народ, что живет за пределами полей, которые мы знаем, и отречься от всего прекрасного, что есть в воздухе, и перестать верить в невест утонувших моряков, что обитают в морской глубине?

– Нет, конечно, нет! – крикнул кто-то, и старейшины дружно глотнули меда.

Один почтенный человек встал и высоко поднял рог, до краев полный медом. Следом за ним начали подниматься еще и еще люди, пока все старейшины не оказались стоящими вокруг стола, на котором горели свечи.

– Магия! – воскликнул кто-то, и остальные громко подхватили его крик. – Да здравствует магия!

Служитель, который, кутаясь в широкие полы своей светлой накидки, пробирался в темноте домой, услышал этот клич и, покрепче стиснув в кулаке свою святую эмблему, торопливо пробормотал заклинание против всех коварных демонов и подозрительных тварей, что могли таиться в тумане.

Глава XXI
На краю Земли

В тот день Орион дал своим собакам отдых, однако на следующее утро он рано проснулся и, сразу отправившись к вольерам, выпустил своих игривых псов на свежий воздух и солнечный свет. Он повел их через холмы прочь из долины – туда, где лежала загадочная граница Страны Эльфов. Он не взял с собой лука со стрелами, только меч и кнут, так как ему пришлась по сердцу свирепая радость его пятнадцати псов, преследующих однорогого зверя. Эту азартную радость Орион разделял с каждой из собак. Убить единорога из лука было бы удовольствием только для одного.

Весь день он шел через поля, время от времени здороваясь с кем-то из фермеров или работников, принимая шутливые пожелания удачи в охоте. Но когда ближе к вечеру Орион подошел почти к самой границе, все меньше и меньше людей заговаривало с ним, так как он открыто направлялся туда, куда никто не ходил и куда даже в мыслях не устремлялся ни один из жителей пограничных ферм. Но Орион шагал себе, черпая бодрость в собственных радужных мыслях и наслаждаясь молчаливым дружелюбием верной своры. Мысли Ориона и его собак были настроены только на охоту.

Он дошел до самого сумеречного барьера, к которому, теряя четкие очертания, сбегали с людских полей живые изгороди, растворяясь в странном темно-синем зареве сумерек, каких не знает наша Земля. Вблизи одной из таких изгородей, как раз у того места, где она соприкасалась с барьером, Орион и встал со своими собаками. Падающий на кусты отсвет если и напоминал что-то земное, то больше всего походил на лиловатую туманную дымку, которая чудится нам при взгляде, брошенном на живую изгородь с дальней стороны осиянного радугой поля, а порой свет, подобный этому, можно заметить на лепестках последних цветов боярышника, что растет в наших полях.

Почти сразу за изгородью, у которой притаился Орион, словно жидкий опал, мерцал полный чудес барьер, через который не могут проникнуть ни человеческое зрение, ни слух; только голоса эльфийских рогов изредка доносятся с той стороны, но и они предназначены для избранных. Пока Орион сидел в засаде, рога пели и пели где-то за стеной сумерек и, пронизывая эту преграду тусклого света и тишины магическим крещендо своих звенящих нот, достигали слуха.

Вдруг рога умолкли, и даже тихий шепот не доносился больше с той стороны границы. Ориона обступили звуки обычного земного вечера. Но и они раздавались все реже. А единороги не появлялись.

Вдали залаяла собака. Возвращаясь домой, устало протарахтела по пустынной дороге одинокая телега, и чья-то речь донеслась с дороги и тут же затихла, не нарушив наступающей тишины. Любые слова казались неуместным вызовом молчанию, опустившемуся на поля, которые мы знаем. И в этой тишине Орион пристально смотрел на границу Страны Эльфов, ожидая единорогов, но ни один из них так и не переступил через разделяющие миры сумерки.

Видимо, он поступил не слишком разумно, придя на то же самое место, где всего лишь два дня назад застал врасплох пятерых зверей, так как из всех тварей, живущих по обе стороны границы, единороги слывут самыми осторожными и пугливыми, неустанно и ревниво охраняя свою неземную красоту от человеческого глаза. Именно поэтому при свете дня они пасутся за пределами полей, которые мы знаем, и лишь изредка тихими безопасными вечерами переходят на нашу сторону, да и тогда редко удаляются от спасительной полосы сумерек. Дважды подстеречь этих животных с собаками в одном и том же месте, да еще в течение двух суток, да еще после того, как один из них был загнан и убит, оказалось еще невероятнее, чем думал Орион. Скорее всего, дело было лишь в том, что сердце его все еще полнилось триумфом недавней победы, и потому арена, где это произошло, манила Ориона больше других мест – манила тем очарованием, каким обладают все подобные места. Он глядел на сумеречный барьер, ожидая, пока одно из этих могучих существ – широкая и плотная тускло-опаловая тень – гордо вышагнет из клубящегося синеватого сумрака границы. Но единороги так и не появились.

Стоя в своем укрытии, он так долго смотрел на стену светящегося мрака, что она в конце концов всецело завладела его вниманием. Мысли Ориона унеслись вдаль вместе с ее блуждающими огнями, и он возжелал приблизиться к вершинам Эльфийских гор. Подобное желание, должно быть, было хорошо знакомо тем, кто жил на маленьких фермах вдоль края полей, ведь все они постоянно смотрели в другую сторону, мудро отворачиваясь от чудес волшебной страны. Говорят, если в юности фермер заглядится на эти странствующие, перемигивающиеся огни, то для него никогда больше не будет никакой радости ни в наших добрых полях, ни в выведенных плугом красновато-коричневых прямых бороздах, ни в волнах колышущейся ржи и ни в каких других земных вещах. Его сердце, любя эльфийскую магию и вечно тоскуя по неведомым горам и существам, не удостоенным благословения Служителя, будет далеко от всего этого. Орион стоял на самом краю магических сумерек, пока над полями догорал наш земной вечер, и все здешние мысли стремительно бежали из его памяти, и весь его интерес вдруг оказался обращен к эльфийскому. Из всех людей, ходивших дорогами Земли, Орион помнил теперь только свою мать; и тут, словно колдовские сумерки нашептали ему что-то, он понял, что Лиразель была волшебницей и что он сам принадлежит к магическому роду. Теперь он знал это твердо, хотя никто ему об этом не говорил.

На протяжении многих лет Орион раздумывал о том, куда могла исчезнуть его мать. Часто он одиноко сидел и молча строил самые разные догадки, и никто не знал, о чем думает дитя. Теперь же ему стало ясно, что все это время ответ на его многочисленные вопросы буквально витал в воздухе; и казалось Ориону, что его мать где-то совсем близко, по ту сторону зачарованных сумерек, что разделили скромный фермерский край и Страну Эльфов.

Орион сделал всего три шага и подошел вплотную к границе. Его нога остановилась на самом-самом краю полей, которые мы хорошо знаем, а сам барьер очутился прямо перед его лицом. Вблизи он напоминал туман, в глубине которого медленно и важно танцуют все оттенки жемчужно-серого и голубого.

Но стоило Ориону сдвинуться с места, как у ног его шевельнулась собака, и вся свора, разом встрепенувшись, стала следить за ним, но как только он остановился, гончие тоже успокоились. Орион старался заглянуть за барьер, но не видел ничего, кроме блуждающих расплывчатых пятен и полотен света, созданных из сумеречного сияния тысяч и тысяч ушедших вечеров, что были сохранены при помощи волшебства именно затем, чтобы сложить из них ограждающий Страну Эльфов барьер. Тогда Орион окликнул мать, позвал ее через пропасть многих вечеров, из которых была сделана стена сумерек в том месте, где он стоял; а потом он позвал ее и через время, так как с одной стороны все еще была Земля и стояли человеческие дома, и время измерялось часами, минутами и годами, а с другой стороны была Страна Эльфов, где время двигалось по иным законам и вело себя по-другому. Так он окликал ее дважды и прислушивался, и снова звал, но в ответ ему из Страны Эльфов не раздалось ни шепота, ни крика.

Орион в полной мере ощутил величие потока, отделившего его от матери, и понял, что он и темен, и широк, и могуч, как те потоки, что отграничивают наши дни от времен давно прошедших. Только этот сумеречный барьер искрился, взблескивал, переливался и казался воздушным, как будто и не отделял все ушедшие годы от стремительных и мимолетных часов, что зовутся промеж нами настоящим.

Орион продолжал стоять, окруженный мерцанием земных сумерек и слыша за спиной редкие, негромкие голоса позднего земного вечера. А перед ним – у самого лица чуть покачивалась высшая тишина Страны Эльфов и сиял своей непривычной красотой сумрачный барьер, создавший и хранивший эту тишину. Молодой лорд больше не думал ни о чем, он только вглядывался в эти глубокие и плотные волшебные сумерки, словно пророк, который, увлекшись запретным искусством, глядит и глядит в туманные глубины магического кристалла. Ко всему, что было эльфийского в крови Ориона, ко всей той магии, которую он унаследовал от своих предков-волшебников, взывали огни воздвигнутого сумерками барьера, и звали, и манили его.

Он подумал о своей матери, коротающей дни в безмятежном одиночестве вдали от беснующегося Времени, подумал о красотах эльфийской земли, смутно знакомых ему по магическим воспоминаниям, перешедшим к нему от Лиразели. Он вовсе перестал обращать внимание на негромкие голоса Земли за спиной. Вместе со всеми этими голосами перестали существовать для Ориона все обычаи людей и их человеческие нужды, и все, что они планируют, все, ради чего трудятся не покладая рук, и на что надеются. И все маленькие победы, которых люди достигают упорством и терпением, потеряли для него значение. В своем новом знании, пришедшем с той стороны границы и заключавшемся в том, что и в его жилах течет волшебная кровь, Орион немедленно захотел отринуть свою зависимость от Времени и оставить земли, что пребывали под его суверенной властью и были задавлены его тиранией. А оставить их он мог, сделав всего лишь пять коротких шагов, которые перенесли бы его в край безвременья, где его мать сидела подле своего царственного отца и правила вместе с ним зачарованным миром с высоты туманного трона. Иными словами, Орион уже не считал Эрл своей родиной; привычный человеческий образ жизни больше не подходил ему и людские поля не годились для его ног! Вершины Эльфийских гор стали для него тем же, чем являются для усталых работников, возвращающихся вечером с полей, гостеприимные соломенные крыши их родной деревни; неземное, сказочное стало для него домом.

Сумеречная граница, на которую Орион слишком долго смотрел, заколдовала его. В ней было заключено гораздо больше магии и волшебства, чем в любом земном вечере. Конечно, среди людей найдутся такие, кто сможет долго глядеть на туманный барьер, а потом равнодушно отвернуться, однако Ориону было не так-то просто это проделать. Магия могла зачаровать любое земное существо, но все они поддавались ее воздействию медленно, тяжело, неохотно. Кровь же Ориона откликнулась мгновенной, жаркой вспышкой.

Орион шагнул вперед, чтобы разом покончить со всеми мирскими заботами и разорвать связь со всеми земными вещами. Однако как только его нога коснулась сумерек, пес, сидевший в траве у живой изгороди в томительном ожидании обещанной погони, слегка потянулся и издал один из тех нетерпеливых звуков, что кажутся человеческому уху больше всего похожими на визгливый зевок. Услышав его, Орион, в котором на мгновение возобладала старая привычка, повернулся к собаке и, наклонившись, потрепал ее за ухом в знак прощания. Но тут уже все псы окружили его и принялись заглядывать в глаза и тыкаться в ладони влажными носами. Неожиданно оказавшись в самой середине пришедшей в движение своры, Орион, еще мгновение назад грезивший о сказочном мире и в мыслях своих плывший над просторами Страны Эльфов и взбиравшийся по склонам волшебных гор, неожиданно поддался голосу своей земной природы. Дело было совсем не в том, что ему больше нравилось охотиться, чем жить вместе с матерью за гранью времен в стране своего деда, или Орион так любил своих собак, что не мог их покинуть. Просто его предки по отцовской линии веками предавались охоте – точно так же, как предки по матери в своем безвременье практиковали магическое искусство. Его влечение к волшебству было сильней, пока он смотрел на что-то магическое, но стоило ему отвернуться, и земные корни с не меньшей силой позвали его к охоте. Прекрасная сумеречная граница только что манила Ориона в волшебную страну, но уже в следующее мгновение гончие позвали его в другую сторону. Для каждого из нас бывает сложно не поддаться воздействию внешних обстоятельств.

Некоторое время Орион раздумывал, стоя среди своих гончих и пытаясь решить, какой путь ему следует избрать. Он сравнивал покойные и неторопливые века, что едва текли над бестревожными лужайками и сонными чудесами Страны Эльфов, с жирной и темной пашней, с раздольными пастбищами и невысокими живыми изгородями Земли. Но рядом с ним были псы, они скулили, толкали его носами, ластились, заглядывали в лицо, разговаривали с ним, если умеют говорить лапы, хвосты и большие карие глаза, требующие: «Прочь отсюда, прочь!» Среди всей этой толчеи думать как следует было нельзя. Орион никак не мог ни на что решиться, так что псам в конце концов удалось настоять на своем. И тогда они вместе со своим хозяином отправились домой через поля, которые хорошо знали.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю