Текст книги "Хроники Эмбера I-II"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Скоро придет очередь Блейза, а затем моя, если он погибнет.

Впереди остались шестеро наших воинов.

Десять ступенек…

Их осталось пятеро.

Мы медленно поднимались на Колвир, а лестница сзади, насколько хватало глаз, была залита кровью. Оправдать себя всегда несложно.

Наш пятый солдат убил четверых, прежде чем погиб, и мы прошли еще один короткий зиг (или заг) склона горы.

Только вперед! Четвертый воин авангарда сражался, держа в каждой руке по сабле. Он бился за святое дело и поэтому наносил удары с большим воодушевлением. Ему удалось справиться с тремя гвардейцами.

Третий не обладал такой верой, а может, просто хуже владел оружием, и был убит сразу же.

И их осталось двое.

Блейз вытащил свою длинную шпагу с золотым орнаментом, и клинок ее блеснул на солнце.

– Скоро, брат! – сказал он. – Теперь уже скоро! Посмотрим, как они выстоят против принца Эмбера!

– Надеюсь, только одного, – заметил я, и он ухмыльнулся.

По моим подсчетам, мы прошли три четверти пути, когда Блейзу пришлось вступить в бой.

Он мгновенно убил первого гвардейца, вонзил острие шпаги в горло второго и ударил ею по голове третьего, скидывая его вниз. Дуэль с четвертым продолжалась несколько секунд, но исход ее не вызывал сомнений.

Я поднимался вслед за Блейзом и на всякий случай тоже вытащил шпагу из ножен. Он был великолепен и владел оружием куда лучше, чем я предполагал. Шпага его, словно живая, мелькала в отблесках солнца. Он стремительно продвигался вперед, и гвардейцы падали перед ним – о боже, как они падали! И что бы ни говорили о Блейзе, в тот день он показал себя истинным принцем, достойным сыном Эмбера. Я стал думать, долго ли он продержится.

В левой руке Блейз держал кинжал, которым пользовался с ярой жестокостью и при малейшей возможности, пока не лишился его, оставив в горле своей одиннадцатой жертвы.

Я не видел конца колонне солдат Эрика. Видимо, она доходила до самого верха лестницы. Я надеялся, что мне не придется вступить в бой. Я почти верил в это.

Еще три гвардейца пролетели мимо меня в пропасть, и мы очутились на небольшой лестничной площадке перед очередным поворотом. Блейз расчистил площадку и вновь начал подниматься по ступенькам. Я наблюдал за ним уже полчаса, а воины, выступавшие против него, все умирали и умирали. Я слышал шепот восхищения солдат, шедших сзади, и у меня невольно мелькнула сумасшедшая мысль, что Блейзу удастся расправиться со всеми гвардейцами в одиночку.

Он использовал каждый трюк, известный в фехтовании. Он выбивал шпаги плащом, делал подножки. Он хватал противника за кисть руки, выворачивал и скидывал в пропасть без борьбы.

Мы дошли до следующей лестничной площадки, и я увидел, что на рукаве Блейза, не перестававшего улыбаться, выступила кровь. Гвардейцы, стоявшие за теми, которых он убивал, были бледны, как смерть. Это тоже ему помогало. Возможно, и мое присутствие нагоняло на них страх, действовало на нервы, сковывало движения. Как я позднее узнал, они слышали о нашей битве на море.

Блейз расчистил очередную лестничную площадку. Честно говоря, я не думал, что ему удастся продержаться так долго. Столь феноменального владения шпагой я не видел с тех самых пор, как Бенедикт в одиночку удерживал проход через Арденнский лес против Лунных Всадников Генеша.

Однако Блейз начал уставать, это я тоже видел. Если бы можно было подменить его хоть ненадолго, дать ему возможность отдохнуть..

Но такой возможности не было. Поэтому я продолжал идти сзади, со страхом ожидая, что очередной удар окажется для него последним.

Я знал, что он слабеет. До вершины горы оставалось сто футов.

Внезапно Блейз стал мне близок. Он был моим братом и не отказал мне в помощи, а сейчас, прекрасно понимая, что вряд ли ему удастся продержаться до конца, продолжал сражаться… тем самым давая мне шанс завоевать трон…

Он убил еще троих, но с каждым ударом рука, державшая шпагу, двигалась все медленнее. Поединок с четвертым гвардейцем затянулся минут на пять, и я был уверен, что следующий противник окажется для него последним.

Я ошибся.

Пока Блейз пытался высвободить клинок из тела, я перебросил шпагу из правой руки в левую, выхватил из-за пояса кинжал и метнул его. По самую рукоять вошел он в горло пятого гвардейца.

Блейз перепрыгнул через две ступеньки сразу и ударом локтя скинул очередного солдата в пропасть, затем сделал прямой выпад, вспоров живот следующему.

Я не отставал ни на шаг, готовясь вступить в бой, как только возникнет необходимость, но Блейз пока что не нуждался в моих услугах. С необычайной энергией, как будто к нему пришло второе дыхание, кинулся он вперед и выиграл для нас две ступеньки.

Я держал наготове еще один кинжал, который мне передали по линии, и бросил его, как только заметил, что Блейз начал уставать. Но в момент броска гвардеец нагнулся, и кинжал ударил его рукояткой по голове. Это, правда, помогло Блейзу столкнуть своего противника с лестницы, но идущий следом солдат решительно бросился в атаку, и хотя шпага Блейза вошла ему в грудь, он потерял равновесие, и они вместе полетели в пропасть.

Повинуясь непонятному инстинкту, почти не соображая, что делаю, но тем не менее прекрасно понимая, что мгновенные решения почти всегда себя оправдывают, я выхватил левой рукой из-за пояса колоду карт, швырнул ее Блейзу, который на секунду как бы завис над бездной (настолько быстро отреагировали мои мускулы), и крикнул ему во все горло:

– Лови скорее! Лови же, идиот!

У меня не было времени смотреть, что произойдет дальше: пришлось вступить в бой.

Но колоду он поймал. Это я успел заметить краешком глаза.

И тогда начался последний этап нашего восхождения на Колвир. Скажу только, что нам удалось это сделать, и я остановился, тяжело дыша, на верхней площадке лестницы, и стал ждать, когда вокруг меня соберутся остатки моего войска.

Мы построились и кинулись в атаку. Чтобы дойти до гигантской арки, являющейся восточными воротами Эмбера, нам потребовался примерно час. Мы миновали ее с боем и вошли в город.

Где бы сейчас ни был Эрик, я уверен, он не предполагал, что нам это удастся. Невольно я вспомнил Блейза. Хватило ли у него времени выхватить нужную карту и воспользоваться ею, прежде чем он упал на дно пропасти? Видимо, я никогда этого не узнаю.

Мы недооценили противника, сильно недооценили. Сейчас его войско намного превосходило наше численностью, и нам оставалось только биться до последнего, потому что о победе нечего было даже мечтать. Зачем я свалял дурака и бросил Блейзу колоду карт? Я знал, что у него не было своей, и действовал подсознательно, повинуясь инстинкту, который, скорее всего, приобрел на отражении Земля. Ведь карты необходимы были мне, чтобы спастись, если меня разобьют наголову.

Меня разбили наголову.

Наступил вечер, и моя небольшая армия таяла на глазах. Нас окружили со всех сторон, а до дворца было еще далеко. Мы потерпели поражение.

Льювилла или Дейдра предоставили бы мне убежище. Зачем я лишил себя возможности к ним обратиться? Я отразил очередную атаку, убил гвардейца и перестал думать о своем поступке.

Солнце зашло, небо потемнело. Нас оставалось всего несколько сотен, и мы не приблизились к дворцу ни на шаг. Затем я увидел Эрика, отдающего какие-то распоряжения громким голосом. Если б только мне удалось подойти к нему ближе! Но это было невозможно.

Я сдался бы ему в плен, чтобы сохранить жизни моим людям. Но сдаваться было некому, и никто не предлагал мне условий капитуляции. Эрик не услышал бы меня, закричи я во все горло. Он был слишком далеко.

Скажу короче: они убили всех, кроме меня.

А на меня набросили сети и сбили на землю, обстреляв тупыми стрелами без наконечников. Я помню, что получил множество ударов по голове и впал в беспамятство, похожее на кошмарный сон, от которого никак не удавалось избавиться.

Мы потерпели поражение.

Пробудился я в подземной темнице Эмбера, горько сожалея, что мне не удалось победить, хотя трудный путь я прошел почти до самого конца. Если меня оставили в живых, значит, у Эрика были на то основания. Перед моими глазами возникли видения колодок, огня и щипцов для пыток. Я представил себе, как постепенно начну деградировать, лежа на сырой соломенной подстилке.

Долго ли я оставался без сознания? Неизвестно.

Я тщательно обыскал маленькую тюремную камеру, пытаясь найти хоть какой-нибудь предмет, с помощью которого можно было бы покончить жизнь самоубийством.

Безуспешно.

Устроившись поудобнее, я заснул.

Проснулся я в полном одиночестве. Никто меня не пытал, и мне некого было подкупить. Еды тоже никто не принес.

Я лежал, завернувшись в плащ, и вспоминал свою жизнь с тех пор, как очнулся в Гринвуде и отказался от укола. Может быть, зря.

Я познал отчаяние.

Скоро должна была состояться (если уже не состоялась) коронация Эрика.

Но сон – благо, а я так устал…

Впервые за долгое время я получил возможность отдохнуть и забыть о всех своих неприятностях.

Камера была темной, сырой, и в ней пахло гнилью.

Сколько раз я просыпался и вновь засыпал – не помню. Дважды я находил у двери поднос с мясом, хлебом и водой. Каждый раз я съедал все без остатка. В камере было холодно. Я ждал.

Затем за мной пришли.

Дверь распахнулась, и камера тускло осветилась. Я моргнул с непривычки, и в этот момент меня позвали.

В коридоре выстроился отряд стражников, так что сопротивляться было бессмысленно. Я потер рукой щетину на подбородке и пошел туда, куда меня повели.

Шли мы долго – сначала коридорами, потом по спиральной лестнице – и в результате очутились во дворце Эмбера. Я ни о чем не спрашивал, со мной никто не разговаривал. Меня привели в теплую, чисто убранную комнату и велели раздеться донага. Я разделся. Затем мне указали на ванну с горячей водой, от которой поднимался ароматный пар, и подошедший слуга помыл меня, подстриг и побрил. Когда я вытерся насухо, мне дали чистую одежду – черную с серебряной отделкой. Когда я оделся, на меня накинули плащ – черный с застежкой в форме серебряной розы.

– Теперь вы готовы, – сказал сержант. – Следуйте за мной.

Я последовал за ним, а стражники окружили меня со всех сторон.

Через некоторое время мы очутились в мастерских, где кузнец сковал мне руки цепями, которые невозможно было разорвать, и обул ноги в кандалы. Я знал, что ничего не добьюсь, если окажу сопротивление, разве что буду избит до бесчувствия. Я не хотел быть избитым до бесчувствия и поэтому не сопротивлялся.

Затем несколько солдат охраны взяли цепи в руки и повели меня по дворцу. Я не глядел по сторонам и не восхищался великолепным убранством залов. Я был пленником. Возможно, в скором времени я окажусь либо в могиле, либо на дыбе. Сейчас я был бессилен что-нибудь изменить. Быстрый взгляд в окно подсказал мне, что наступил вечер, и я не испытывал ностальгии, шагая по дворцу, где все мы играли детьми.

Длинным коридором меня провели в большой банкетный зал. Повсюду были расставлены столы, а за ними сидели люди. Многих я знал.

Я увидел знакомые лица, в том числе Флору и придворного музыканта, лорда Рейна (именно я посвятил его в рыцари), с которым не встречался несколько столетий. Заметив, что я на него смотрю, Рейн отвернулся.

Меня подвели к большому столу в центре зала и усадили на стул.

Стражники встали сзади, приковав мои цепи к кольцам, недавно вделанным в пол, – видимо, специально для этой цели. Кресло во главе стола пока еще пустовало.

Справа от меня сидела миниатюрная блондинка, которую я не знал, слева – Джулиан. Не обращая на него внимания, я повернулся к незнакомке.

– Добрый вечер. Кажется, нас забыли представить. Меня зовут Корвин. – Она беспомощно посмотрела на своего соседа, рыжеволосого гиганта с кучей веснушек, но тот сделал вид, что оживленно беседует с какой-то дамой. – Если вы мне ответите, ничего страшного не произойдет, – сказал я. – Честное слово, я не заразный.

Она выдавила из себя слабое подобие улыбки.

– Меня зовут Кармель. Здравствуйте, принц Корвин.

– Какое приятное у вас имя, – заметил я. – Скажите, почему такая приличная девушка, как вы, оказалась в этом зале?

Она быстро взяла в руки бокал и сделала глоток воды.

– Корвин, – нарочито громко произнес Джулиан, – мне кажется, леди возмущена твоими наглыми к ней приставаниями.

– Правда? Откуда тебе знать? По-моему, с тобой она за весь вечер и словом не обмолвилась.

Джулиан не покраснел. Он стал белым как мел.

– Достаточно. Немедленно замолчи.

И тогда я потянулся и намеренно громко забренчал цепями. Во-первых, это произвело желаемый эффект, а во-вторых, я узнал, сколько свободного пространства находится в моем распоряжении. Недостаточно, конечно. Эрик, как всегда был бдителен.

– Подсядь поближе, братец, и прошепчи мне свои возражения на ушко, – сказал я.

Но он почему-то остался на месте.

Так как меня усадили за стол последним, я не сомневался, что главные события должны были произойти с минуты на минуту. Я не ошибся.

Зазвучали фанфары, и в зале появился Эрик.

Все встали.

Кроме меня.

Стражникам пришлось изо всех сил натянуть цепи, и я поневоле принял вертикальное положение.

Эрик улыбнулся и спустился с небольшой лесенки. На нем была тяжелая горностаевая мантия, почти полностью скрывавшая его традиционный костюм. Он встал во главе стола рядом с креслом, слуга остановился сзади, и виночерпии тут же принялись разливать вино.

Когда бокалы были наполнены, Эрик громко воскликнул:

– Выпьем за здравие тех, кто всегда будет жить в Эмбере, вечном городе!

И все подняли бокалы.

Кроме меня.

– Возьми бокал, – сказал Джулиан.

– Подай его мне.

Он не шелохнулся, лишь сверкнул глазами. Тогда я быстро взял бокал в руки. Между мной и Эриком сидели человек двести гостей, но мой голос разнесся по всей зале. И Эрик не отрывал от меня взгляда, пока я произносил свой тост:

– За Эрика, который сидит в самом конце стола!

Никто со мной не чокнулся, и Джулиан первым выплеснул вино на пол. Остальные последовали его примеру, но я успел выпить почти до дна, прежде чем бокал выбили из моих рук.

Эрик уселся в кресло, придворные заняли свои места, а стражники отпустили державшие меня цепи, и я упал на стул. Лакеи принялись разносить всевозможные блюда, а так как я был голоден, то ел больше других и с огромным удовольствием. Музыка не умолкала ни на секунду, и трапеза продолжалась по меньшей мере два часа. За все это время никто не сказал мне ни единого слова, и сам я тоже ни с кем не разговаривал. Но мое присутствие ощущалось всеми, и поэтому за нашим столом было куда менее оживленно, чем за остальными.

Каин сидел по правую руку Эрика. Джулиан явно был не в фаворе. Рэндом и Дейдра отсутствовали. В зале находилось много дворян, которых я знал и даже считал своими друзьями, но ни один из них не кивнул в ответ, случайно встретившись со мной взглядом.

Я понял, что осталось выполнить небольшую формальность, и Эрик станет королем Эмбера.

Так оно и произошло.

Когда обед закончился, никто не стал произносить длинных речей. Эрик поднялся с кресла, музыка стихла, прозвучали фанфары, и процессия дворян прошествовала в тронный зал дворца.

Я знал зачем.

Эрик остановился рядом с троном, и все склонили перед ним головы.

Кроме меня, естественно, но стражники вновь натянули цепи, и на этот раз я был поставлен на колени.

Сегодняшний день был днем его коронации.

В тронном зале стояла мертвая тишина. Затем Каин внес подушку, на которой лежала корона. Корона Эмбера. Он преклонил колени, вытянул руки и застыл в этом положении.

Рывком цепей меня подняли на ноги и потащили вперед. Мгновенно поняв, чего добивается Эрик, я начал бешено сопротивляться, но пинками и ударами меня вновь поставили на колени у самых ступенек трона.

Зазвучала нежная музыка – это были «Зеленые Рукава» – и голос Джулиана за моей спиной громко произнес:

– Состоится коронация принца Эмбера! – Затем он прошептал мне на ухо: – Возьми корону и протяни ее Эрику. Он коронует сам себя.

Я посмотрел на серебряную корону Эмбера, лежавшую на алой подушке, которую держал Каин. На конце каждого из семи ее пиков сверкал драгоценный камень. Обруч был усыпан изумрудами, а по его бокам горели два рубина. Я не шевельнулся, думая о тех временах, когда корона эта украшала голову нашего отца.

– Нет, – сказал я, и меня ударили по лицу.

– Возьми ее и протяни Эрику, – повторил Джулиан.

Я попытался кинуться на него, но цепи были надежно натянуты. Мне снова дали пощечину.

Я уставился на острые высокие пики и согласно кивнул.

– Хорошо. – Потянувшись к короне, я взял ее в руки, быстро одел себе на голову и воскликнул: – Короную принца Корвина, который отныне становится королем Эмбера!

Корону немедленно сняли и положили на подушку. Меня несколько раз сильно ударили по спине. По всему залу прокатился шепоток.

– Еще раз, – сказал Джулиан. – Протяни ее Эрику.

– Хорошо, – ответил я, чувствуя, как по моей спине течет что-то мокрое и липкое.

И я швырнул корону изо всех сил, надеясь выбить Эрику глаз.

Он поймал ее правой рукой и улыбнулся, словно добился того, чего хотел.

– Спасибо, – произнес он. – А сейчас я обращаюсь ко всем присутствующим и тем, кто слышит меня на отражениях. В этот день я принимаю корону и трон. В моей руке – скипетр королевства Эмбер. Я завоевал трон в честной борьбе и занимаю его по праву!

– Лжец! – крикнул я, но мне тут же зажали рот.

– Я короную себя и отныне буду называться Эриком Первым, королем Эмбера!

– Да здравствует король! – три раза прокричали придворные.

Эрик наклонился и прошептал мне на ухо:

– Никогда в жизни не видел ты зрелища более прекрасного, чем сегодня… Эй, стража! Я повелеваю выжечь Корвину глаза! Пусть последним его воспоминанием будет праздничное великолепие этого дня! А затем бросьте его в самую далекую темницу, самое глубокое подземелье Эмбера, чтобы память о нем стерлась и имя его было забыто!

Я плюнул Эрику в лицо, и меня опять избили.

Я сопротивлялся изо всех сил, но меня выволокли из тронного зала. Никто не смотрел в мою сторону, и последнее, что я помню, это фигура Эрика, который восседал на троне и милостиво улыбался столпившимся вокруг придворным.

Его приказание было исполнено, и, благодаря богу, я потерял сознание, прежде чем они успели закончить.

Я не имею ни малейшего представления, сколько времени прошло с тех пор, как я очнулся в абсолютной тьме от ужасающих, ни с чем не сравнимых головных болей. Возможно, именно тогда я изрек свое проклятье, а может, несколько раньше, когда глаз моих коснулось раскаленное железо. Не помню. Но я знал, что никогда Эрик не будет спокойно восседать на троне, потому что проклятье принца Эмбера, произнесенное в отчаянии и ярости, всегда сбывается.

Во тьме подземелья я царапал ногтями соломенную подстилку, но слезы отказывались течь, и это было самое страшное. Спустя много-много часов (только ты и я, боже, знаем, как долго я мучился) ко мне вновь пришел сон.

Я пробудился, но боль меня не оставила. Я встал. Измерил шагами камеру. Четыре шага в ширину, пять в длину. Дыра в полу вместо уборной, соломенный тюфяк в углу. Щель под дверью, за которой стоял поднос с затхлым куском хлеба и бутылкой воды. Я поел и попил, но сил у меня не прибавилось.

Голова моя болела так сильно, а в душе моей не было покоя.

Я старался спать как можно больше, и никто не приходил меня навестить. Я просыпался, шел в противоположный конец камеры, на ощупь находил поднос с едой, если его оставляли, и съедал все без остатка. Я старался спать как можно больше.

Когда я проснулся на восьмой раз, боль из моих глазниц ушла, Я ненавидел своего брата, который стал королем Эмбера. Лучше бы он убил меня.

Я попытался представить, что говорят во дворце по поводу моего приговора, но ничего путного в голову не приходило.

Что ж, когда Эмбер окажется во тьме, Эрик горько пожалеет о том, что он со мной сделал. Я знал, что так будет, и это хоть немного меня утешало.

Так началась моя жизнь во тьме, и я не мог измерить ее течение. Думаю, и зрячий не отличил бы день от ночи в этом мрачном подземелье.

Время шло своим чередом, не поддаваясь никакому учету, и иногда меня бил озноб и охватывал страх, потому что я не мог понять, провел я в своей камере много недель, часов, месяцев или лет.

Я старался вообще не думать о времени. Я спал, ходил (я уже точно знал, куда поставить ногу и где надо повернуть) и размышлял о своей прошлой жизни. Иногда я сидел, скрестив ноги, и дышал ровно и глубоко, стараясь опустошить мозг от мыслей. Это помогало – думать ни о чем.

Эрик был далеко не дурак. Я не потерял своей силы, но теперь не мог ею воспользоваться. Слепому не нужна была власть над отражениями.

Борода моя отросла до груди, волосы свисали ниже плеч. Первое время я умирал от голода, но затем аппетит пропал. Когда я вставал слишком резко, у меня начинала кружиться голова.

Мне снились кошмары, в которых я был все еще зрячим, и тем горше были пробуждения. Постепенно я начал забывать события, приведшие к моей слепоте. Мне начало казаться, что они произошли не со мной, а с каким-то другим человеком. Может, так оно и было.

Я очень сильно похудел. Я пытался представить, каким бледным и изможденным сейчас выгляжу. Несколько раз мне хотелось заплакать, но я был лишен этой возможности. Слезные железы не желали функционировать. Когда я думал, что человека можно довести до такого состояния, мне становилось страшно.

Однажды я услышал, как в дверь тихо поскреблись, но не обратил на это внимания. Звук повторился, и вновь я промолчал. Затем послышался тихий голос, зовущий меня по имени.

Я пересек камеру.

– Здесь, – сказал я.

– Это я, Рейн. Как ваши дела?

Я расхохотался.

– Прекрасно! Ох, лучше не придумаешь! Бифштексы, шампанское, танцовщицы чуть не каждую ночь. Боже! Ну и вопросы ты задаешь!

– Простите, – прошептал он. – Честное слово, я ничем не могу вам помочь. – И в голосе его прозвучала неподдельная боль.

– Знаю, – ответил я.

– Если б только мог, я бы все для вас сделал.

– Тоже знаю.

– Я кое-что вам принес. Возьмите. – Маленькое окошко в нижнем углу двери скрипнуло, открываясь.

– Что это? – спросил я.

– Чистая одежда. И три буханки свежего хлеба, головка сыра, немного говядины, две бутылки вина, блок сигарет и несколько коробков спичек.

Голос мой охрип от волнения, в горле пересохло.

– Спасибо, Рейн. Ты – хороший человек. Как тебе удалось ко мне прийти?

– Я знаком со стражником, который сегодня дежурит. Он будет молчать. Он слишком многим мне обязан.

– Смотри, как бы ему не пришло в голову заплатить тебе все долги сразу, написав донос. Я, конечно, очень тебе благодарен, но больше не приходи. Естественно, я уничтожу улики, которые могут тебя выдать.

– Мне жаль, что все кончилось так печально, Корвин.

– Мне тоже. Спасибо, что подумал обо мне, несмотря на повеление Эрика забыть мое имя.

– Это было несложно, – сказал он.

– Сколько времени я здесь пробыл?

– Четыре месяца и десять дней.

– Что нового в Эмбере?

– Эрик правит государством. Других новостей нет.

– Где Джулиан?

– В Арденнском лесу, командует войском.

– Почему?

– С некоторых пор какие-то загадочные существа стали проникать к нам из других отражений.

– Понятно. А Каин?

– Развлекается в Эмбере. В основном пьет вино и ухаживает за женщинами.

– Жерар?

– Назначен адмиралом флота.

Я вздохнул с облегчением. Честно говоря, я боялся, что Жерар попадет в немилость после того, как он увел эскадру на юг, освобождая мне путь.

– О Рэндоме ничего не слышно?

– Он – пленник, но находится под домашним арестом.

– Что? Рэндома взяли в плен?

– Да. Он прошел Лабиринт в Ребмэ и переместился в Тронный зал Эмбера. Прежде чем его схватили, он успел ранить Эрика из арбалета.

– И его не казнили?

– Ходят слухи, что Рэндом женат на дворянке из Ребмэ. А Эрик в данный момент не хочет осложнять отношений между королевствами, одно из которых является зеркальным отражением другого. У Муари сильное войско; поговаривают, Эрик намеревается на ней жениться и сделать своей королевой. Интересные слухи, хотя, конечно, глупо им верить.

– Да, – согласился я.

– Вы ведь очень ей нравились, правда?

– Может быть. Откуда ты знаешь?

– Я присутствовал в Тронном зале, когда Рэндому произносили приговор, и мне удалось с ним поговорить. Миледи Вайа, его жена, попросила разрешения жить вместе с мужем под домашним арестом. Эрик до сих пор не решил, что ответить.

Я с удивлением подумал о слепой женщине, которую никогда не видел.

– Как давно это произошло? – спросил я.

– Мм-мм… Рэндом появился в Эмбере тридцать четыре дня назад. Вайа подала прошение неделей позже.

– Она, должно быть, странная женщина, если действительно любит Рэндома.

– И я так думаю, – согласился Рейн. – Более неподходящую пару трудно себе представить.

– Если увидишь Рэндома, передай ему привет и вырази мое сочувствие.

– Хорошо.

– А где мои сестры?

– Дейдра и Льювилла остались в Ребмэ. Леди Флоримель осыпана милостями и стала одной из первых придворных дам. Я не знаю, где сейчас Фиона.

– О Блейзе я тебя не спрашиваю. Уверен, что он погиб.

– Наверное, – сказал Рейн. – Хотя тело его так и не было обнаружено.

– О Бенедикте ничего не слышно?

– Нет.

– А о Бранде?

– Ни слуху ни духу.

– Что ж, будем считать, я достаточно подробно расспросил тебя о своей семье. И хватит об этом. Ты сочинил какие-нибудь новые баллады?

– Нет, – ответил Рейн. – Работаю сейчас над «Осадой Эмбера». Не знаю, станет ли мое произведение популярным, но запретят его в любом случае.

Я протянул руку через маленькое окошко в углу двери.

– Я хочу пожать тебе руку, – сказал я, и тут же почувствовал прикосновение его пальцев. – Спасибо тебе за все, но больше не приходи. Глупо так рисковать.

Он сжал мою руку, что-то пробормотал и ушел.

Я нащупал пакет с едой, вскрыл его и до отвала наелся мясом – самой сытной пищей, которая там была, – и хлебом. Оказывается, я совсем забыл, что есть можно вкусно. Затем меня стало клонить ко сну, и я задремал, а проснувшись, откупорил бутылку вина.

В моем ослабленном состоянии потребовалось совсем немного, чтобы захмелеть. Я закурил сигарету, уселся на соломенный тюфяк, облокотился о стену и расслабился.

Я помнил Рейна еще ребенком. В те времена я был взрослым молодым человеком, а он – кандидатом в королевские шуты. Придворные издевались над тощим неглупым пареньком, кто как мог. Кстати, я тоже не был исключением. Я сочинял музыку, писал стихи, а он достал где-то лютню и научился на ней играть. Вскоре мы начали петь на два голоса, и я к нему привязался. Потом мы попробовали сочинять вместе, и хотя у него плохо получалось, я старался лишний раз похвалить его, испытывая в глубине души раскаяние, что издевался над ним раньше. К тому же я научил Рейна владеть шпагой, и ни ему, ни мне не пришлось пожалеть об этом. Спустя несколько лет он стал придворным музыкантом Эмбера. Рейн считался моим пажом, и когда начались войны против темных сил из отражения Вейрмонкен, я пожаловал ему грамоту на дворянство, и мы сражались с ним бок о бок. Я посвятил его в рыцари на поле битвы при Джонс Фоллз, и он того заслуживал. Рейн продолжал сочинять стихи и музыку и вскоре превзошел меня, своего учителя. Он всегда носил малиновые одежды, а слова его были – чистое золото. Я любил его, как друга, одного из немногих в Эмбере. Правда, я никогда не думал, что он рискнет принести мне передачу. Никто другой не осмелился бы меня навестить. Я сделал глоток вина за его здоровье и закурил вторую сигарету. Рейн был хорошим человеком. Мне пришло в голову, что Эрик рано или поздно лишит его звания придворного музыканта.

Окурки и (спустя некоторое время) пустую бутылку я выкинул в дыру для уборной. Неожиданная проверка могла уличить меня в том, что я «развлекаюсь», и тем самым я сильно подвел бы Рейна. Я съел все, что он принес, и впервые за время заточения почувствовал себя сытым. Последнюю бутылку вина я приберег на тот случай, если мне захочется напиться и хоть ненадолго обо всем позабыть.

Это произошло довольно скоро, и, отоспавшись, я вновь вернулся к своим думам.

Я надеялся, что Эрик не знает всех скрытых сил, которыми обладали члены нашей семьи. Просто не может знать. Да, конечно, он был королем Эмбера. Но не таким, как отец, обладающий колоссальными знаниями и умеющий применять их на деле. А значит, у меня имелся один шанс на миллион, ничтожный, но драгоценный, мысль о котором не давала мне сойти с ума в минуты самого страшного отчаяния.

Хотя, возможно, какое-то время я был безумен. И сейчас, очутившись в Царстве Хаоса, я не могу вспомнить многих дней своего пребывания в темнице. Чем они были заполнены – тайна, и я не собираюсь обращаться к психиатру, который сорвет с нее покровы.

К тому же, милые мои врачи, вряд ли кто-нибудь из вас способен лечить членов нашей семьи.

Я лежал на соломенном тюфяке, мерил шагами пол. Меня окружала тьма. Я стал очень чуток к звукам. Я слышал шуршанье крысиных лапок по соломе, отдаленные стоны узников, эхо шагов стражника, оставляющего поднос у двери. По звукам я научился с точностью определять расстояние и направление.

Видимо, я стал также более восприимчив к запахам, хоть и старался не обращать на них внимания. Я мог бы поклясться, что в тошнотворном воздухе камеры долгое время держался запах гниющей плоти. Интересно, что произойдет, если я умру? Сколько бутылок с водой и кусков хлеба уберут, прежде чем стражнику придет в голову проверить, жив ли его узник?

Ответ на этот вопрос мог оказаться для меня крайне важен.

Запах смерти и разложения держался в камере не менее недели.

Как я ни сдерживался, как ни боролся с искушением, в конце концов у меня осталась одна пачка сигарет.

Я открыл ее и закурил. Рейн принес мне большой блок «Салема», и я выкурил одиннадцать пачек. Двести двадцать сигарет. Я знал, что выкуриваю сигарету за семь минут (когда-то давно я засекал время по часам). Значит, я потратил на курение одну тысячу пятьсот сорок минут, или двадцать пять часов сорок минут. Я был уверен, что перерыв между сигаретами составлял по меньшей мере час, даже полтора. Пусть будет полтора часа. На сон у меня уходило от шести до восьми часов в сутки. Следовательно, шестнадцать-восемнадцать часов я бодрствовал и, таким образом, выкуривал за день десять или двенадцать сигарет. Нетрудно было подсчитать, что Рейн посетил меня примерно три недели назад. Он говорил, что я сижу в тюрьме четыре месяца и десять дней. Значит, уже пять месяцев.

Я берег последнюю пачку «Салема», как мать ребенка. Когда сигареты закончились, настроение мое резко ухудшилось.

И вновь прошло много времени.

Очень часто я думал об Эрике. Справлялся ли он с обязанностями монарха? Какие задачи перед собой ставил? С какими трудностями сталкивался? Почему ни разу не спустился в темницу, чтобы помучить меня? Забудут ли обо мне в Эмбере, согласно королевскому повелению? Никогда, решил я.