Текст книги "Проснись, моя любовь"
Автор книги: Робин Шоун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)
Глава 10
Моя леди,
Полагаю, Ваши больные горло и живот оправились достаточно, чтобы позволить Вам присоединиться ко мне за ужином. Я распорядился, чтобы в Вашу честь были приготовлены специальные блюда. Чувствую уверенность, что Вы не станете разочаровывать ни меня, ни моего повара. Поскольку Вы, без сомнения, осознаете, что наши предыдущие договоренности все еще остаются в силе.
Ваш покорный слуга и неизменно Ваш муж.
Элейн изучила записку, смелый четкий подчерк, слова сквозят сарказмом. Почему он не обратился к Морриган по имени? Почему не подписался своим собственным?
– Миледи, время готовиться к ужину. Я приготовлю платье. Вы будете в нем очаровательны.
Элейн раздраженно набросала записку, желая ничего иного, кроме покоя. Кейти прочитала ее и моментально разрыдалась:
– Мистер Фриц говорил, что меня наняли заботиться о вас, что я могу быть служанкой нашей леди, пока лорд не найдет кого-нибудь еще. На эти деньги я смогу купить детям ботинки. О мэм, пожалуйста, не отсылайте меня! Я уже сказала другим слугам. Если вы не нуждаетесь во мне теперь, они подумают, что я лгала, а лорд решит, что я вам не понравилась, и попросит меня с сестрой уйти, и… и я больше никогда не увижу мистера Фрица, и… о, пожалуйста, мэм, пожалуйста, дайте мне шанс.
Элейн не была точно уверена, о чем это излияние: о разрушенных ли амбициях или босых детях, испорченной репутации или о расставании влюбленных, проливших море слез.
Как бы то ни было, легче было согласиться, чем выносить причитания девицы. И Элейн уступила.
Кроме того, если бы она отослала Кейти, лорд мог повторно прислать к ней Хэтти.
Элейн уперлась лишь тогда, когда служанка стала настаивать на облачении «миледи» в корсет.
В конце концов, Кейти оставила ее в тишине и покое. Мысли Элейн возвратились к записке лорда и своему предыдущему сообщению. Почему он обращался к ней так же, как она обращалась к нему в предыдущей своей записке, только заменив пол, но точь-в-точь?
Она знала, что-то было неправильным, когда она писала прошлую записку. Но что? Почему, ох, почему она не могла вспомнить? Все утро было затуманено болью и тошнотой. Она помнила Кейти, отдергивающую гардины, бесконечно трещавшую про одевание госпожи, чтобы присоединиться к «его светлости» за завтраком; затем служанка добавила новых страданий, сунув чашку этого противного горячего шоколада ей в лицо.
Элейн написала записку, пребывая в отчаянии, заявляя…
Она утверждала, что у нее болит живот.
Это было причиной, почему он написал записку в таком тоне. Небольшое упоминание выдавало сарказм. Ей очень повезет, если он решит, что она всего-навсего просто тупица!
Но было что-то кроме этого. Боже мой! Почему она никак не может вспомнить?
Что-то, что он также уловил. Зачем еще тогда подражать ее манере обращения? Успехи Элейн в подделывании подчерка Морриган были довольно хорошими, чтобы выдержать проверку, конечно, если не класть написанное рядом с оригиналом. Так что же?..
Раздался звон, возвестивший время ужина. Забавно, но гонг звучал лишь тогда, когда лорд находился в доме. В дверь поскребли. Элейн секунду колебалась. Хэтти не была настолько неуверенной. Равно, как и «его светлость» не стал бы царапаться в дверь. Кроме того, она заметила, что здесь была у каждого своя манера стучаться – такое же свойство личности как, к примеру, голос или подпись. Кейти барабанила одним образом, служанка, выносившая ночной горшок, – другим, по-своему звучали и слуги-мужчины. Этот стук определенно походил на манеру стучаться слуги мужского пола. Элейн открыла дверь. Лакей, которого она видела прошлой ночью, одетый в черно-красно-белую ливрею, низко поклонился.
– Милорд послал меня, чтобы я проводил вас к обеду, миледи.
Элейн посмотрела на многочисленные ряды взбитых пышных буклей, аккуратно уложенных друг против друга. Проводить ее? Конечно, лорд доверял собственной жене самостоятельно дойти до обеденного зала?
На сей раз Элейн не стала долго держать слугу в поклоне. Тщательно закрыв дверь, она пошла впереди его, показывая полную осведомленность о местоположении столовой.
Коридор мерцал зловещими тенями. Роящиеся в голове мысли стучали в такт движению. Он знает, что я не Морриган. Шаг. Как он мог узнать? Правая нога. Он знает. Левая нога. Как он мог узнать?
На гранях хрустальной люстры играли миллиарды огней. Ступая на черный, испещренный прожилками мрамор лестницы, она продолжила свое движение, мысленно повторяя. Он знает, он знает…
Элейн замедлила шаг, позволяя слуге нагнать ее. Он открыл двойные двери и поклонился. Она сделала решительный вдох и вошла в столовую.
В комнате было пусто, если не считать слуги-официанта. Элейн задумалась, почему сопровождающий ее лакей с невозмутимым лицом старательно избегал встречаться с ней взглядом: из-за того, что он – слуга, а она – леди, или оттого, что смущен ее пьяным поведением прошлой ночью?
Лакей отодвинул стул. Элейн села, предусмотрительно подхватив руками юбку, чтобы подол не зажало, когда стул быстро пододвинулся. На какое-то мгновение ее волосы свесились вперед темным покрывалом.
Немедленно обе упавшие пряди были пойманы и убраны с лица. Элейн откинулась на спинку стула. Наверно, слуга, осмелевший после пьяного поведения госпожи, не смог удержаться?
Нежные руки расправили волосы по спинке стула. Прежде, чем Элейн успела запротестовать, горячие ладони переместились ниже, надавив на плечи. Уверенные большие пальцы легко скользили взад и вперед по гладкому шелку платья, затем сделали паузу, исследуя впадинки ниже плеч, разглаживая, измеряя выпуклости ключиц.
Нет, это был не обнаглевший слуга. Элейн старалась не поддаваться постепенно охватывающему ее расслаблению. Слабая наэлектризованная нить, бегущая от пылающих рук, пронеслась по плечам к кончикам грудей, соскам, которые он уже видел, возможно, даже пробовал. Покусывал.
Прилагая неимоверные усилия, Элейн боролась с нарастающим приступом неуместных ощущений.
Нет, не слуга ласкал ее. Элейн узнала бы прикосновение лорда в любом месте, в любое время.
К беспощадным пальцам присоединились и остальные. Он еще раз слегка надавил ладонями на плечи, затем провел пальцем по краю выреза платья, скользнув рискованно близко от неприкрытой части груди.
– В действительности, дорогая, нет никакой нужды выставлять напоказ свои… прелести. Думаю, мы уже выяснили, что подобные им исключительны и редко у кого встречаются.
Горячая волна накрыла лицо и грудь Элейн. Почему она не позволила Кейти зашнуровать ее в один из тех чертовых корсетов? Неужели он подумал, что она пытается соблазнить его?
Сильные горячие руки напряглись и расслабились. Легкое касание шевельнуло волосы на макушке – поцелуй? – затем… она стала свободна от лишающих воли ласк. Он сел слева от нее прямо во главе стола.
Элейн пристально разглядывала его.
Волосы, казавшиеся ей раньше коричневыми, пылали богатством оттенков, подобно блестящему каштану. Ее современники из Чикаго, молодые яппи, сгубили бы здоровье, добиваясь такого золотистого загара смуглой кожи, эффектно оттененной белоснежной рубашкой. Черный смокинг, казалось, был снят с витрины «Джингисс формэл уэр» [12]12
gingiss formalwear – американский магазин деловой одежды и вечернего платья.
[Закрыть], и столь же отличался от ливрей слуг, как и ее платья в большом шкафу – от униформы служанок. Незначительные детали отличали костюм лорда от одежды двадцатого столетия: у лацканов пиджака были округлые края, покрой был более сложный, облегающий, подчеркивающий превосходное телосложение. Жилет плотно прилегал к плоскому животу, а брюки сидели так, что не оставалось никакой свободы для воображения. Она прошлась по выпуклости в его паху оценивающим взглядом.
– Дорогая.
Элейн торопливо подняла глаза. Бриллиантовые запонки скрепляли белоснежные манжеты. Каждая частица его блестящих синих глаз была холодна и тверда.
– Со мной что-то не так? – спросил лорд. Он взглянул вниз, расправляя на коленях салфетку, коротко задержался на выпуклости в промежности, прежде чем накрыть ее складками белого шелка.
Элейн следила за его намеренно провокационными действиями, потом, одернув себя, быстро перевела взгляд на лицо. Он ждал. Длинный рот с полной нижней губой растянулся в насмешливой улыбке, холодные глаза сверкали с понимающим блеском. Он выглядел так, словно прятался под ее кроватью и оказался свидетелем такого, что человек любого пола не имеет права видеть.
Элейн почувствовала, что залилась краской от груди до кончиков ушей.
Его улыбка стала еще шире.
Загорелая рука соскользнула вниз. Элейн в смятении затаила дыхание. Перед ней аккуратно поставили тарелку с супом.
Желудок в предвкушении заурчал. Кейти чуть раньше приносила ей обед, барабаня в закрытую дверь так громко, что можно было разбудить мертвого, но, разрываясь между головной болью и желудочными спазмами, Элейн была не в состоянии принимать пищу. Игнорируя понимание, вспыхнувшее в синих глазах лорда, Элейн накрыла колени салфеткой и взяла столовую ложку.
Ее рука замерла на середине. Она тревожно уставилась на еду. Большие желтые шары катались по дну тарелки. Сам суп представлял собой темный желтый бульон, заполненный маслянистыми каплями. Элейн подняла глаза в тот момент, когда слуга поставил перед лордом точно такую же тарелку, в которой, однако, было иное содержимое. Лорд взял свою ложку и открыто усмехнулся, демонстрируя два ряда ровных белых зубов.
– Яичный суп, моя дорогая. Кушайте на здоровье. Здешнее сельское население питает огромную веру в репродуктивную силу яиц. Повар приготовил этот особенный деликатес специально для вас. – Его улыбка исчезла. – Ешь.
Элейн осторожно опустила ложку в суп, стараясь не потревожить большие желтые шары со дна тарелки. Это было очень жирное желтое варево, не страшней обычного насыщенного куриного бульона. Не дурно. Возможно, если слегка поперчить…
– Слуги находят весьма странным, что мы уже год, как женаты, – суп пролился из ложки Элейн, – а все без видимых результатов. Отсюда эти особые блюда. Повара серьезно настроены побить все пари, как видишь. Они решили обеспечить нас яйцами, чтобы я, в свою очередь… – лорд изящно потягивал прозрачный бульон из своей тарелки, – …обеспечил вас спермой. Что случилось с вашей левой рукой? – Его голос переменился от шелкового до стального. – Это болезнь распространяется все шире?
Элейн подавилась. Ложка упала в тарелку, забрызгав лиф шелкового платья куриным бульоном. Желтки перекатывались взад и вперед.
Она почувствовала, как кровь отхлынула от головы.
Ничего удивительного – пальцы Морриган были такими же неуклюжими, как и ее собственные в двадцатом столетии, которыми она привыкла стучать по клавишам, а не царапать пером. Элейн с опозданием поняла, что у Морриган было совершенно законное основание писать с левым уклоном, настолько сильным, что она чуть не вывихнула себе запястье, когда имитировала ее почерк.
Морриган была левша.
А Элейн – правша.
Рука, одетая в черное, дотронулась до ее груди в тот момент, когда Элейн дотянулась до бокала правой, – нет, левой рукой. Она сжатыми пальцами держала стеклянный фужер, пока слуга вытирал лиф платья полотенцем.
Вытирал ее груди полотенцем!
В то время как он наблюдал, черт подери его глаза! Неужели лорда ничуть не волновало, что слуга прикасается к его жене?
– Могу предположить, дорогая, что после вчерашнего опыта вы предпочтете что-то с менее негативными последствиями, – непринужденно заметил лорд. Он аккуратно опустил свою ложку в суп. – Джейми, принеси ее светлости стакан свежего молока.
Элейн свирепо взглянула на невозмутимое лицо слуги. Джейми, лакей, очевидно, поставил в известность не только весь штат «пьянствующей» миледи, но и самого лорда. Лакей сложил и повесил на руку белое полотенце, которым обхаживал Элейн. Затем ловко вытянул бокал из ее пальцев.
– Хорошо, мой лорд.
Элейн зло уставилась на «лорда». Она ненавидела молоко после ужасного пикника в четвертом классе, когда ее укусил пони. Тогда в качестве дополнения к плотоядной лошади прилагалась еще и корова с большим раздувшимся выменем. Каждый ребенок был вызван, в ее случае – принудительно, сжать горячее узловатое вымя, чтобы, как выразился учитель, извлечь совершенный природный напиток и исследовать полученную субстанцию – молоко! Горячее, свежее, прямо из-под коровы, которая стояла и бесконечно жевала-пережевывала жвачку. С таким же успехом можно было б выпить и слюну животного, заключила тогда девятилетняя Элейн.
Или мочу. Корова также имела противную привычку вертеть хвостом в непосредственной близости от лица, что постоянно напоминало о близости вымени к менее привлекательной части тела.
Его светлость улыбнулся. Он наслаждался происходящим. Как будто знал. Но откуда он мог знать?
Если только Морриган также не любила молоко.
Он и Морриган были женаты уже год.
Что еще было общим у Элейн с Морриган? А что нет?
Лорд степенно прикончил свой суп. Элейн от всего сердца желала, чтобы он захлебнулся или чтоб у нее были эти шары из оставшегося бульона, чтобы метнуть их ему в физиономию.
Она опустила взгляд и заметила шарики сваренных вкрутую желтков яиц. Усмешка затаилась в уголках ее рта. Отлично, у нее остались шары, если только она посмеет их использовать.
Рука в черном возникла перед Элейн и поставила стакан рядом с тарелкой супа. Вещество в бокале было белым и пенистым, как слюна бешеной собаки. Большой желтый глаз выглядывал со дна стакана.
Сырое яйцо.
Элейн поняла, что чувствует хамелеон. Сначала она покраснела от смущения, затем побелела от шока. Элейн была уверена, что сейчас она позеленела от раздражения.
Сырое яйцо!
Сделав глубокий вдох, она вызывающе вскинула взгляд.
– Морриган, если вы не выпьете, я приму это как знак того, что ваш организм готов к зачатию ребенка. Я хотел вам дать день-два, чтобы вы оправились от болезненного состояния. Но если вы чувствуете, что готовы…
Элейн выпила теплое молоко. Когда она добралась до яйца, оно проскользнуло без последствий, фактически безвкусное. Лакей забрал пустой стакан. Элейн подавила отрыжку, чувствуя себя словно Рокки на тренировке.
Его светлость улыбнулся с подлинным изумлением. Он действительно был весьма красив, когда не вел себя холодно и скверно. Золотые и медные искры вспыхивали в его каштановых волосах. Он поднял руку и скомкал в кулаке белую шелковую салфетку, которая накрывала его промежность.
Элейн отодвинулась, к ней вернулись страх и неуверенность. Что если это был тест? Что если Морриган ненавидела не только молоко, но, возможно, и яйца, – так сильно, как сама Элейн их терпеть не могла? Что если она настолько не переваривала это все, что после у нее всегда начиналась рвота?
Лорд нежно вытер рот Элейн своей салфеткой, коснувшись губ гладким шелком. Под тканью чувствовалось прикосновение шершавых, мозолистых кончиков пальцев.
Он был нежен с Морриган четыре ночи назад? Или обращался с ней как вчера с Элейн, используя язык, зубы и примитивную силу? Лакей забрал их суповые тарелки. В последующей еде все также преобладали яйца. Лорд лично ухаживал за женой, накладывая из бесчисленных тарелок и чаш, которые приносил слуга, по нескольку ложек каждого блюда ей на тарелку. Элейн съела все, что стояло перед ней, осторожно манипулируя вилкой в левой руке. Она боялась принять, боялась отказать, практически оцепенев от понимания, что он знал, что что-то было не так, – от понимания, что она провалила этот экзамен еще до того, как подняла ту треклятую столовую ложку.
Лорд кинул свою салфетку на стол.
– Джейми, принеси портвейн. Не надо уходить, Морриган. Уверяю, я могу прекрасно выпить как с вами, так и без вас. Итак, что вы думаете о вашем особом питании?
Слуга унес блюда Элейн. Ее мысли поспешно громоздились одна на другую в поисках ответов.
Морриган оставила бы лорда со своим портвейном? Он часто выпивал после обеда? Как он не запьянел после всего вина, что поглотил за обедом?
Боже! Морриган была левшой. Как теперь следовало вести себя Элейн?
Она стала рассматривать живопись на стене напротив. Группа охотников в красных пальто, скачущих на лошадях, окружила охваченную паникой лису.
Чего еще Элейн до сих пор не знала о Морриган?
– Морриган, вы помните, я говорил, что не желаю видеть ваше скверное настроение, да или нет?
Элейн оторвала взгляд от пойманного в ловушку животного. Глаза лорда вновь превратились в синие осколки.
Она кивнула.
– Итак, вы довольны своей особой едой?
Вспыхнувший гнев, сопровождаемый отчаяньем, быстро угас. Та записка. Черт его побери. Чего он хотел?
Она коротко кивнула, дважды.
– И вы сейчас чувствуете себя более предрасположенной к зачатию?
Не было нужды колебаться в этом вопросе. Элейн энергично замотала головой.
Веселость вновь вернулась на лицо лорда. Он откинулся назад, позволяя лакею забрать свои блюда.
– Тогда, возможно, мы должны совершить паломничество к Сернскому исполину [13]13
cerne giant. Сернский исполин – огромная фигура человека с дубинкой в руке, предположительно Геркулеса, вырезанная на меловом холме близ деревни Серн-Аббас, графство Дорсетшир. Фигура древнего происхождения – ок. 2 в. н. э.; высота 55 м.
[Закрыть]. Как я понимаю, для женщин очень полезно спать в пределах границы члена гиганта. А он действительно огромен. У него только член длиной в восемнадцать футов. К большому стыду смертного человека.
Лакей наполнил бокал темно-красным вином. Лорд махнул левой рукой в сторону хрустального графина. Слуга поставил портвейн на стол и отступил. Где-то позади Элейн мягко открылась и закрылась дверь.
Лорд пригубил вино, глядя на Элейн поверх края бокала. Он сделал большой глоток, прежде чем поставить бокал.
– Могу вас уверить, что сделаю все возможное и со своими обычными смертными размерами. – Он поигрывал ножкой фужера. – Местные жители на Белтейн [14]14
Белтейн – кельтский праздник начала лета, традиционно отмечаемый 1 мая.
[Закрыть] все еще танцуют вокруг майского дерева, установленного на сердце гиганта. Или, возможно, не на сердце. Ну, так как, вы хотели бы поскакать на майском дереве, моя дорогая? Приватно, разумеется.
Элейн уставилась на свой кубок с водой. Отражаемое пламя танцевало в хрустале.
Лорд выпил стакан воды после бокала портвейна. Его глаза оставались прикованными к Элейн, словно она была самой увлекательной вещью, которую он когда-либо видел. Или была неизвестного вида насекомым.
Мочевой пузырь Элейн увеличился до точки разрыва. В конце концов, даже сильная воля в безвыходном положении не сможет сдержать позывов природы. Элейн поднялась со всем достоинством, насколько позволяла искалеченная нога, и двинулась к двери.
Со стороны стола раздался оглушительный грохот, упал стул. Элейн сделала рывок к двери. Ее схватили за левое плечо и повернули вокруг.
Она споткнулась. Правой рукой лорд подхватил предательское тело Морриган, затем твердо положил обе руки ей на плечи.
Его плоть излучала горячую, живительную мощь.
Он тщательно и напряженно изучал ее.
– Хэтти приходила ко мне сегодня. Она сказала, что вы делали скверные вещи, когда лежали одна в кровати. Говорит, что вы «играли» сами с собой. Сказала, что вы грешили против Бога и человека. Против меня. Это правда, Морриган? – Большие пальцы обхватили ее шею. – Вам больше нравятся свои собственные прикосновения, чем ласки мужчины? Чем мои? Я мог бы дать так много, если бы вы только…
Элейн умерла тысячу раз, смотря в эти синие глаза. Было плохо оттого, что Хэтти издевалась над ней, но сказать ему подобную вещь! Не имело значения, что опрос, который она слышала по радио, уверял, что 99 % людей в мире делали это, а оставшийся 1 % – лгал, что не делал. Не важно, что, насколько она знала, Морриган не делала это в отличие от самой Элейн, но, будучи в чужом теле, она не касалась себя там. Не имело значения, что выражения его лица не было осуждающим. Хуже. Он смотрел на нее с жалостью, словно знал – то, что она делала раньше со своим телом, было жалким подобием. Как будто отвергая его, она невежественно, по-детски отвергала себя.
Элейн хотелось провалиться сквозь землю. Хотелось кричать от досады. Вместо этого она уставилась на него широко открытыми немигающими глазами, скрывая смущение, дрожа от слабости, которую чувствовала даже сквозь замешательство: плотно стиснув зубы, застыв на месте, словно холодный мрамор, как статуя возле лестницы. Да, именно так: она хотела бы превратиться в бездушное изваяние, в ничего не чувствующую, ни о чем не думающую статую.
Элейн обдало потоком холодного воздуха. Освещенный свечами стол поплыл перед глазами, что было бы тревожным знаком, если б хватило времени разобраться во множестве беспорядочных ощущений. Она ударилась спиной о дверь, с силой выдыхая воздух из легких. Левая нога подкосилась. Элейн схватилась за дверную ручку, ноги стали, словно желе или сырое яйцо, которое она съела для увеличения плодовитости.
– Уйдите отсюда! Просто уйдите!
Элейн вышла. Она прислонилась спиной с противоположной стороны двери, укрывшись от слуг и гнева лорда. Она чувствовала себя, как будто пробежала милю, как будто спрыгнула с горы. Как будто стала единоличной владелицей контрольных пакетов акций Хьюлетт-Паккард, ИБМ и всех других воротил компьютерного мира.
Как будто она потеряла что-то невероятно драгоценное.
Стакан ударился о дерево с такой силой, что дверь задребезжала. Элейн чувствовала каждый осколок, каждую каплю жидкости. Что-то прохладное и влажное скатилось вниз по ее щеке. Она вытерла слезу тыльной стороной руки.
Сумасшедшая. Она крайне, крайне безумна.
Как этот мир.
Как этот лорд.
Постепенно до Элейн дошло, что, кроме нее и лорда с другой стороны двери, здесь есть кто-то еще. Краем глаза она заметила лакея в черно-бело-красной ливрее, который неподвижно замер у двустворчатых дверей. Это был все тот же слуга, который привел ее сюда, и, без сомнения, тот самый, кто помог ей забраться по лестнице предыдущей ночью.
И сейчас он был очевидцем.
Она распрямила плечи и двинулась к лестнице.
Как будто это вообще имело какое-либо значение.
Чарльз уставился на забрызганную вином дверь, потом перевел взгляд на свою пустую руку, на осколки бокала, искрящиеся на деревянном полу в растекающейся красной луже, затем снова на свою пустую руку. Равномерная струйка портвейна, стекающего с двери, – капля за каплей настойчиво добавлялись к лужице впустую растраченного вина.
Он сходит с ума. Настоящий сумасшедший, подумал он, блуждая взглядом по двери. Поток вина разделился: тоненькая струйка скатывалась медленно вниз по красивым прожилкам дерева, в то время как основной поток устремился вперед, чтобы присоединиться к растущей лужице. Проклятое золотое кольцо на протяжении всего ужина светило обещанием каждый раз, когда она поднимала свою вилку или кубок с водой. Напрасные, пустые обещания.
Всю ночь он пытался вызвать отклик у своей жены, найти намек на страсть, что обещало ее обнаженное тело. Но все напрасно. Ее глаза, смотрящие в его, были холодными, безжизненными, как растекшийся по полу портвейн.
Этот сочившийся поток мог бы быть ее кровью. На какое-то мгновения ему захотелось, чтоб это было так. Он хотел, чтобы дверь была ее головой. Он хотел заставить ее быть той женщиной, в которой он нуждался.
О Господи. Он не должен был приходить. Ему следует уйти на этот раз. Уйти, прежде чем он уничтожит их обоих.
Игнорируя хруст стекла под ногами, Чарльз широко распахнул дверь столовой.
– Прикажи груму седлать мою лошадь, Джон.
– Хорошо, милорд. – Лакей поклонился, старательно пряча эмоции на лице, хотя лорд не обернулся, чтобы оценить усилия. Барон оставил за собой красные следы на мраморном полу, необычайно плотные для портвейна. Пожимая плечами, Джон выпрямился. Не его это дело, что хозяин уничтожил дорогостоящую вещь, пусть даже и принадлежавшую ему. И уж конечно, не его делом было высушивать глупые слезы впавших в детство баронесс.
