Текст книги "Проснись, моя любовь"
Автор книги: Робин Шоун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)
Ее смех замер в задыхающемся вздохе. Чарльз приподнялся на локтях, его бедра расположились как раз напротив ее. Он нежно убрал прочь длинные пряди волос, упавшие ей на лицо.
Его дыхание смешалось – устойчивое воздействие жара и аромата: пряной горчицы, пикантного сыра, острого маринада, выдержанного вина, сладкого меда. Разметавшиеся волосы создали золотой ореол вокруг его головы. В уголках глаз были милые морщинки. Его морских синих глаз.
– Ты так прекрасна, – произнес Чарльз.
Представить только, что ее, Элейн, назвали прекрасной!
– Солнце расплавило твои волосы, словно отблески огня проникли в темноту ночи.
Его губы, словно грубый шелк, легко коснулись ее. Снова и снова.
– Не сопротивляйся мне. Никогда не сопротивляйся мне….
Его склоняющаяся голова заслонила солнце. Его губы были такими же горячими и влажными, какими она их помнила. Его язык по-прежнему обжигал.
Элейн закрыла глаза и приоткрыла рот.
Чарльз втянул воздух, ощущая добровольно раскрытые губы, чувствуя ее расслабленное тело. До этого она дала ему самый желанный день в его жизни, а сейчас – дарила то, что он искал весь прошедший год. Всю свою жизнь. Она дарила ему себя.
У нее был вкус их пикника – пряной горчицы и сладкого меда. Он ласкал эти губы с ликованием острой пронизывающей боли, слыша ее затрудненное дыхание, вкушая ее удовольствие. Он целовал так долго, навеки, желая гораздо большего, желая так много, что становилось страшно. Страшно оттого, что это только сон. Он боялся, что прежняя Морриган может вернуться, и он останется один на один со своим желанием.
Девушка протянула руки и обняла его за плечи. Прохладные пальцы скользнули вверх по его шее, зарылись в волосах. Поцелуй стал более настойчивым, более решительным. Его язык то проникал в ее рот, то выходил из него. Пальцы в его волосах сжались в кулак и потянули вниз, не слишком нежно, но и не причиняя боли. Она еще сильнее приникла к его губам.
Чарльз оторвался от нее и приподнял голову.
– Посмотри на меня, – прошептал он.
Морриган подняла глаза. Ее черные глаза, до этого казавшиеся ему пустыми темными дырами, теперь пылали страстью. Страстью к нему.
Чарльз рассмеялся тихо, торжествующе.
– Ты чувствуешь, дорогая, не так ли? Kama. Это так. Ты не будешь сражаться со мной, больше никогда не будешь. Ты – моя.
Сверкающие глаза замерцали. Страсть все еще на поверхности, но уже ускользает. Она сопротивлялась. Черт ее возьми. И его тоже. Он не допустит ошибку и не даст ей время снова передумать. Чарльз начисто забыл о своем намерении заставить Морриган умолять его. Все это было в его тантрических учениях. А он хотел ее страсти, хотел прямо сейчас.
Он приник к губам Морриган, обуреваемый собственной свирепостью и жаждой покорить ее. Она издала жалобный стон. Он немного ослабил давление, но отказался пощадить. Она – его. Он не позволит ей обманывать его, обманывать их. Вместе, навеки вместе – он и она. Как два лебедя.
Он расстегнул пуговицы на лифе ее платья.
– Не сопротивляйся, – прошептал он, наполовину умоляя, наполовину требуя.
Все слишком затянулось, он не может остановиться. Он не станет останавливаться. Тяжелый бархат соскользнул вниз с ее плеч, обнажая атласный корсет, который был частью приданого.
– Нет, не надо…
Чарльз закрыл слабый протест Морриган поцелуем. Он до талии спустил платье, затем повернул девушку набок, чтобы расшнуровать корсет.
Морриган напряглась, она просунула руки между ними и, что есть силы, оттолкнула его. Все еще прижимаясь к ней губами, Чарльз отбросил корсет и перекатил жену снова на спину. Морриган в ответ попыталась свести ноги вместе, но слишком поздно – он был уже здесь, расположившись меж ее восхитительных бедер.
Лорд приподнялся и захватил большим и указательным пальцами ее сосок, набухший от желания. Сквозь шелк сорочки Чарльз начал сжимать его – то мягче, то сильнее, снова нежно, потом резко ущипнул. Морриган задыхалась под ним, ее тело выгнулось дугой. Удовлетворенный, он отпустил ее губы, спустившись языком вниз по подбородку. Он ощутил зарождающийся внутри нее протестующий крик еще до того, как тот готов был вырваться из горла. Быстрый, как мангуст, Чарльз заглушил его своими губами, одновременно лаская другой сосок, сжимая то сильнее, то мягче, снова нежно, затем – резко.
Дыхание Морриган перешло в негромкие, страстные всхлипывания. Чарльз нерешительно выпустил ее губы и возобновил свое путешествие к грудям. От сексуального напряжения ее тело натянулось, больше не было никакого сопротивления. Когда он захватил ртом обтянутый шелком сосок, она выгнулась в грациозном движении, таком чудесном, таком прекрасном. Он жадно приник к нему сквозь сорочку, шелк которой был гладким и влажным, сосок – твердым и горячим.
От длинного отчаянного стона, вырвавшегося из горла девушки, его пах готов был разорваться от напряжения.
– Да, – прошептал он. – О Боже, да, да. Позволь мне слышать тебя. Стони для меня, Морриган, стони, я так хочу слушать тебя.
Его рот, присасываясь и покусывая, перемещался от одной груди к другой.
Морриган приподняла ноги, создавая опору его бедрам, таз наклонился, готовый принять его. Да, она была готова, больше никакой борьбы. Она – его, сейчас, сию же минуту. Он должен овладеть ею. Немедленно.
Рука Чарльза скользнула под юбку, ткань облепила запястье, поднимающееся все выше и выше.
– Бог мой, как ты горяча!
Он уперся в панталоны. Черт, они застегнуты! От страсти его пальцы стали совсем неуклюжими, чтобы справиться с маленькими круглыми пуговичками. Он услышал звук разрываемой ткани, но сосредоточился только на Морриган. И вот он здесь, его пальцы мнут мягкую кожу живота, погружаясь, касаются там, где она течет, словно знойная полноводная река. Он раздвинул полные гладкие складочки и, не теряя времени, дрожащими пальцами проверил ее готовность. Морриган дернулась в его руках, затем затрепетала.
– Шшш… – прошептал Чарльз. Он слышал, как его легкие усиленно перекачивают воздух. Это походило на дыхание Шивы после долгого трудного пути. Все его тело горело. Он сделает все возможное, чтобы и она горела так же жарко. Они будут вместе.
– Сожми крепко, милая, на этот раз никакой боли. Боже! – выдохнул он.
Его палец был зажат ее внутренними мышцами, захвачен жарким и влажным шелком.
– Никакой боли, только наслаждение. Бог мой, как ты туга, ты убиваешь меня. Продолжай, любимая.
Протиснув внутрь еще один палец, он ощутил раскрывающееся натяжение и сделал небольшие вращательные движения, чтобы смягчить легкую боль.
– Не напрягайся, подожди. Подожди, пока я войду. Вот теперь. Обхвати мои пальцы… да, вот так, попробуй удержать меня внутри… теперь расслабься, позволь мне опять войти… еще глубже… вот так. Удерживай меня, сильнее, да, расслабься, снова впусти меня. Тебе так хорошо, будет очень хорошо.
Заглушив вздох Морриган своими губами, он подстроил движения языка под стать своим пальцам – внутрь, вокруг, назад, внутрь, вокруг, назад, внутрь, глубоко погружаясь.
– Боже, да…
Морриган издала всхлипывающий звук, глаза ее были плотно зажмурены, рот раскрыт, задыхаясь. Она то прижимала его к себе, то водила руками по его плечам. Чуть позже Чарльз обучит ее всем премудростям. Если же она прикоснется к его обнаженной плоти сейчас, он просто взорвется.
Его пальцы выскользнули из ее тела. Морриган протестующе застонала, ее бедра приподнялись, пытаясь вернуть его.
– Скоро. Скоро, любимая, скоро, – напевал он вполголоса, раздирая брюки и широко разводя ей ноги – эти длинные роскошные ноги.
Он прижался к ней. Она была такой напряженной. Он нажал сильнее.
Морриган застонала – другим стоном – смесью боли и горя. Чарльз посмотрел на нее. Глаза широко раскрыты. В сфокусированных глубинах разверзлись черные ямы.
– Нет, – прорычал он, – я не позволю тебе все разрушить. Я не дам тебе уничтожить нас. Не сейчас.
Он прижался еще сильнее к ее сопротивляющейся плоти.
– Черт возьми, нет, – он погрузился внутрь, немедленно охваченный живым огнем. – Боже, не сейчас!
Она была так напряжена, как будто сжимала его в два раза сильнее. Чарльз чуть-чуть вышел, затем погрузился еще глубже, повторяя движения до тех пор, пока не прижался к ее лону.
Он осторожно перенес свой вес на Морриган. Пот бисеринками выступил на лбу и капал вниз на ее бледное лицо. Он видел в ее глазах зарождение настоящей боли, но кроме этого, воспламенение чего-то более жаркого. Она – его, подумал он с удовлетворением. Он может не торопиться. И взять ее с собой.
– Расслабься, Морриган, расслабься для меня, любимая. Все хорошо, очень хорошо. Позволь мне доставить тебе удовольствие, – напевал он, медленно уверено выходя, затем кружа и погружаясь, то короткими соблазняющими, то глубокими требовательными проникновениями.
Морриган выгнула бедра.
Чарльз сжал зубы.
– Да, да, именно так, любовь моя… поддерживай меня, сопровождай меня… возьми меня, прими меня всего… еще больше… возьми, любовь моя, возьми…
Он ощущал, как приближается ее оргазм. Мышцы сжались, захватив его. Она сопротивлялась, но он не позволил ей отступить, вонзаясь все сильнее и глубже, шепча ее имя, произнося чувственные любовные нежности. Звук яростного биения плоти о плоть эхом разносился по тихой дубраве.
Где-то короткой резкой трелью отозвалась птица. Он слышал так же хорошо, как и ощущал ту истекающую влажность, которую сам создал. Вдруг тело ее приподнялось вверх, полностью раскрываясь.
В момент своего освобождения она приняла его целиком и полностью. Все ее тело содрогнулось в конвульсиях, натянув и сжав каждую мышцу.
– Боже! О Боже! – Чарльз задыхался. Мир вокруг взорвался, унося его за собой.
Он обессилено упал на грудь своей жены – теперь уже настоящей жены, делящей с ним не только имя, но и тело.
Глава 20
Элейн смотрела на чистое синее небо, ощущая на себе безжалостно палящие лучи полуденного солнца. Она чувствовала себя так, будто ее вдавили в землю; трава щекотала неприкрытые части тела, которые не полагалось так непристойно выставлять. Вся нижняя часть болела и горела, общий пот склеил ее тело с телом лорда. Его грудная клетка то расширялась от вдоха, то опадала при выдохе, заставляя жесткий ковер волос вдавливаться и тереться через женскую сорочку об ее нежные груди.
Чарльз бормотал что-то на ухо, чаще вздыхая, нежели произнося внятные слова. Он приподнялся на руках, оторвав себя от ее тела. Элейн сморщилась от новой боли, от звука влажной плоти, выходящей из влажной плоти. Он рухнул рядом с ней на траву.
Элейн села. Она одернула платье, затем стала методично застегивать пуговицы.
Чарльз шевельнулся, перекатился на спину.
– В чем дело, любимая?
Он, не спеша, провел вверх пальцем по бархатной ткани, покрывавшей ее спину, и коротко засмеялся:
– Неужели я взял тебя на муравейнике?
Элейн неуклюже поднялась на ноги. По ее бедрам струйкой стекла мужская эссенция. Она сжала зубы. Корсет валялся в нескольких шагах от нее, разорванные панталоны были непристойно распластаны по траве в том месте, куда он их кинул, пучки зеленых стеблей выглядывали из выреза штанин.
Элейн заметила свои ботинки и сунула в них ноги. Краем уха она услыхала, как Чарльз сел позади нее.
– В чем дело? – повторил он более настойчиво.
Элейн захромала к лошадям. Только бы ей удалось взобраться на спину Джаспер. Тогда она смогла бы ускакать домой и похоронить себя на какое-то время в спальне.
Как только она уже было подумала, что спасена и лорд не следует за ней, сильные руки грубо развернули ее. Элейн резко зажмурилась от солнца.
– В чем дело, черт подери? Я причинил тебе боль?
Солнце скрылось от рывка вперед. Он сильно встряхнул ее раз, другой, третий. Беспощадные черты лица поплыли перед глазами. Чтобы удержать равновесие, Элейн инстинктивно схватилась за держащие ее руки, почувствовав сильную и горячую плоть под тонким хлопком. Его рубашка была разорвана так же, как и ее панталоны.
Разорвана ею. В порыве страсти.
О мой Бог!
– Скажи мне, черт подери! Я знаю, ты можешь!
Он затряс ее сильнее, пока Элейн в конце концов не взмолилась:
– Пожалуйста!
– О, можешь, – раздраженно произнес Чарльз. – Как я и говорил. Ради Бога, Морриган, ты моя жена! Если ты думаешь, что я позволю тебе вести себя подобно героине из дешевого романа, забудь об этом. Все в прошлом, ты выросла и понимаешь свои обязанности. Я внятно изъясняюсь?
Солнце пропало опять, но вместо толчка вперед в пустое пространство, тело Элейн оказалось прижатым к телу лорда. Его брюки были расстегнуты, сквозь бархатную одежду Элейн могла почувствовать длину его мужского орудия – он производил впечатление даже в спокойном состоянии. В животе Элейн сжались мускулы, она тяжело вздохнула. Как Боули со своими поросячьими манерами и кровосмесительными связями посмели приехать сюда? Почему лорд стал тем мужчиной, который дал ей удовлетворение, которое она не могла получить за все семнадцать лет своего брака?
Солнце скрылось. Решительный открытый рот поймал ее вздох. Его язык легко скользнул внутрь, влажный – он напоминал о сочащейся по ногам влаге. Горячий – он напоминал о жгучей, пульсирующей боли, что не покидала ее. Лорд кружил вокруг ее языка, напоминая своими движениями о другой боли. Она вспомнила, как он вращал между ее ног своим другим «довеском», таким же обжигающим. Вспомнила, как он двигался в ней рывками, дразня и продолжая пронзать до тех пор, пока Элейн перестала отличать, где кончается его тело и начинается ее.
Чарльз отступил. Его суровые глаза светились триумфом.
– Так будет всегда, Морриган. Каждый раз, когда я коснусь тебя, ты будешь вспоминать. Стремясь получить больше.
Едва Элейн смогла догадаться о его намерениях, как он поднял и взвалил ее на спину Джаспер. Рукой лорд скользнул под тяжелую бархатную юбку и завел ее правую ногу за луку седла. Такое открытое положение делало тело в высшей степени уязвимым. Тотчас же Элейн почувствовала вторжение в нежную плоть.
Элейн отпрянула назад насколько смогла. Джаспер мягко заржала, беспокойно шагнув к лорду. Твердые, безжалостные пальцы нырнули еще глубже. От боли у Элейн расширились глаза. Пальцы заработали усердней, большой палец лорда гладил нежное утолщение в верхней части губ. Кровь, отлившая от головы Элейн, прихлынула к этой маленькой головке, бугорок распух и затрепетал под настойчивым воздействием. У Элейн участилось дыхание. Животные запахи лошади и секса усилились. Маленькие огоньки вспыхнули в глазах Чарльза, синие, черные, ныряющие огоньки, глубже, глубже…
Чарльз медленно отпустил ее плоть. Элейн сжала мышцы. Он неумолимо выскользнул с мокрым, чавкающим звуком и провел пальцами по ее ляжке, по небритой ноге, неотрывно глядя ей в глаза. В его взгляде безошибочно читалось знание их близости. И гнев.
– Это просто небольшое напоминание, моя дорогая ханжеская женушка. – Он засунул ее левую ногу в стремя. – Влага не вся моя.
Они возвращались в тишине по той же самой дороге, но теперь все казалось другим. Элейн никогда не думала, что есть так много различных видов тишины. Есть удовлетворенная тишина, счастливая тишина, спокойная тишина, яростная тишина. Тишина, наполненная презрением и насмешкой, тишина, наполненная болью и предательством. Тишина, разрушающая преграды, и тишина, возводящая барьеры.
Вернувшись в конюшни, Чарльз снял Элейн с седла.
Ее правая нога подвернулась. Он отвернулся. Элейн схватилась за стремя, ища поддержки. Но взгляд уперся ему в спину, так как лорд уже направлялся прямиком к дому.
Джаспер качнула головой, исследуя непонятную тяжесть на стремени. Элейн рассеянно оттолкнула кобылу и перенесла весь свой вес на ноги.
Чарльз скрылся за углом дома, ни разу не оглянувшись назад. И это тогда, когда ему было известно, что она могла уже упасть и быть до смерти затоптанной копытами!
Элейн задохнулась от яростного гнева. Самовлюбленная свинья! Скотина!
Как он смеет спокойно себе думать, что стоит ему коснуться ее пальцем, как она сразу же прыгнет к нему в кровать! Она ему покажет! Она покажет им всем – свиньям, всем до последнего!
Шумом и гамом наполнился согретый воздух за японской ширмой – в святую святых вторглись энергичная суета и суматоха. Элейн прикрыла груди и бросила свирепый взгляд на Кейти. Служанка, не обращавшая на нее никакого внимания, подняла с пола запачканную женскую сорочку и нижние юбки. Она несколько секунд блуждала взглядом по сторонам, а затем воскликнула:
– О мэм, вы потеряли свой корсет! И панталоны!
Элейн лишилась дара речи. Служанка никогда не перестанет удивлять ее. Невозможно заранее представить, что она сделает в следующий момент: засмеется, вскрикнет или завизжит?
Кейти пожала плечами.
– О, ну может быть, лорд знает, где они могут быть?
– Кейти! – Элейн произнесла отрывисто. – Если ты только посмеешь пойти и спросить у лорда, я… я просто тебя придушу!
Кейти не выглядела потрясенной. До Элейн дошло, что она опять использовала «ненормативную» лексику – употребила выражение из сленга янки двадцатого столетия. Ей пришлось поспешно добавить:
– Я не… не позволю тебе больше быть моей служанкой, Кейти! Клянусь!
Кейти опять пожала плечами.
– Ну, хорошо, я это к тому, что больше никого нет, кого лорд хотел бы видеть вашей служанкой.
От наглости горничной у Элейн расширились глаза, в точности как у рассерженных леди девятнадцатого века.
– Какое платье вы хотите надеть к сегодняшнему ужину, миледи? Как насчет синего? Как раз под цвет глаз лорда, как вы думаете? – мечтательно произнесла Кейти
Элейн стиснула зубы:
– Нет, не думаю.
– Ну, вы должны что-нибудь надеть, мэм. Лорд ожидает вас к ужину.
Элейн полностью спланировала, как вести себя за обедом сегодня вечером. Чтобы на этот раз эти люди поняли, что она, Морриган, – не глупая игрушка. Начнем с Кейти.
– Дай мне что-нибудь красное. Ярко-ярко красное. И затем принеси ножницы и острую бритву. Немедленно.
Элейн изучала в зеркале свое отражение в красном шелковом платье. Она уже отрезала от него рукава с буфами и сняла кружево, прикрывающее грудь.
Кейти воткнула последнюю шпильку в прическу, которую соорудила на голове Элейн, и отошла назад. Ее глаза расширились от изумления.
– О мэм! Вам не кажется… что вы… можете простудиться?
Обеденный гонг проник сквозь стены.
– О мэм, вы уверены, что не хотите переодеться?
Элейн взглядом заставила служанку замолчать:
– Ты свободна, Кейти. Иди обедать.
Когда служанка ушла, Элейн досчитала до тысячи. Прежде, чем пересечь комнату и открыть дверь, она поправила лиф платья, прикрывая верх коричневых ореолов сосков. Сложенный лист бумаги скользнул по ковру – напоминание о тех днях, когда у Элейн болели живот и горло. Кейти плохо ведет домашнее хозяйство, подумала она, наслаждаясь возможностью покритиковать служанку.
Воздух в холле был прохладным. Элейн подняла руки, позволяя ему коснуться ее бритых подмышек. Бритва девятнадцатого века не была приспособлена для женского тела.
Внизу лестницы подскочил лакей, готовый угодить госпоже. Он распахнул двери в серебристо-голубую комнату. Элейн подавила нервный вздох, слуга отошел назад. Она подняла подбородок и ступила вперед.
На нее мгновенно взметнулись три пары глаз. Мэри и Пруденс, принаряженные во что-то невзрачно-розовое, сидели на тахте по сторонам от своей матушки.
Чарльз, одетый в традиционный черный смокинг, склонился над каминной полкой, держа в руках бокал с бренди. Когда Элейн вошла, он выпрямился, его глаза слегка расширились и воззрились на нее.
Элейн решительно выпрямилась, выдвигая грудь вперед, получая удовольствие от потрясения на лицах Боули. Она только надеялась, что ее соски не выскочили наружу. Нет, она надеялась, что они все-таки неожиданно вылезут. Конечно, такая христианская семья не станет выносить ее непристойный вид, они предпочтут забиться в чулан от греха подальше. Они уйдут, и лорд тоже уйдет, когда она продемонстрирует им свое равнодушие к их мнению.
Тогда, ни на кого не отвлекаясь, у нее будет время поразмыслить, как поскорей вернуться в двадцатое столетие.
Чарльз степенно пересек комнату, направляясь к ней. В синих морских глазах плескалась чистая похоть, как будто стоило ему только щелкнуть пальцами, и она бы сразу же легла перед ним. Элейн застыла, сдерживая нарастающий гнев.
Он предложил ей руку.
– Морриган, вы выглядите очаровательно.
Его голос звучал мурлыканьем мартовского кота. Блестящими глазами он скользнул по декольтированному вырезу алого платья.
Элейн почувствовала, как соски напряглись. Были ли они видны?
– На самом деле, никогда в своей жизни не видел такой красоты. Пожалуйста, – он просунул ее руку под свой локоть. – Садитесь около огня. Ночной воздух холодный, не так ли? Могу я предложить вам выпить? Херес? Что-нибудь послаще, возможно?
– Позор, – прошипела миссис Боули с багряной физиономией. Казалось, ее глазные яблоки того и гляди выпрыгнут со своих орбит. Мэри и Пруденс подались вперед, с нетерпением ожидая наказания от кузена.
– Милорд, пожалуйста, позвольте мне! Морриган, сейчас же иди наверх и переоденься в приличную одежду! Мои извинения, милорд! На самом деле, вы сейчас действительно смогли убедиться, насколько она распущена. Как… как она высмеивает все достоинства поддержания христианской скромности! Позвольте мне…
Чарльз посмотрел на миссис Боули, одна его бровь поползла наверх.
– Мадам, я надеюсь, вы не ссылаетесь на это в высшей степени обворожительное платье, что надето на Морриган? Это подарок. От меня лично. Конечно, вы не думаете, что я мог подарить жене неуместную одежду?
Тетка Морриган фыркнула. Круглые лица Мэри и Пруденс вытянулись от разочарования.
– Я отказываюсь, милорд! Я отказываюсь подвергать моих невинных крошек этой своенравной демонстрации распущенности. С какой стати, девчонке стоит только наклониться и… все!
– Как я полагаю, более того, для первого раза я напомню вам, что вы можете отослать дочерей прочь. Они совершенно спокойно пообедают в своих комнатах. Равно как и вы, мадам. Пожалуйста, мы не желаем быть причиной ваших страданий, не так ли, Морриган?
– Ни за что!
Глаза Чарльза вспыхнули, взглянув на Элейн. Она уверено высвободила свою руку. Смех в его глазах тут же умер, заменившись на… нет, такого человека никто б не смог задеть так, как можно задеть ее.
В воцарившейся тишине миссис Боули яростно набросилась на еду. Спасаясь от летящих брызг, Элейн подкрепляла себя вином. После третьего бокала, однако, ее фужер перестал волшебным образом наполняться. Тогда жестом Элейн подозвала лакея – он предложил ей ростбиф, основное национальное блюдо, как она читала когда-то. Элейн беспокойно махнула слуге и отослала еду прочь, рассматривая при этом композицию, составленную из живых цветов. Если она не может пить вино, тогда ей не нужно ничего.
Лакей, вызванный невидимой рукой, степенно прошел к противоположному концу стола. Минуту спустя перед ней стояла маленькая хрустальная чаша. Элейн уставилась на яичный крем. Второй раз за этот день она чувствовала, как кровь отлила от головы.
Боже мой! А вдруг она забеременела!
Элейн забыла про шок Боули и застывшего лорда, забыла вину за физическое удовлетворение вне брака, забыла тот факт, что это тело было не ее, а ее главной целью является возвращение в двадцатое столетие, к мужу, который никогда не доставлял ей телесного наслаждения.
Все эти вещи, казалось, меркли перед лицом возможной беременности.
Не имело значение, что она – не Морриган, а лорд – не ее муж. Он мог сделать ее беременной!
– Морриган! Морриган, я сказала, что пора покинуть джентльменов!
Элейн сощурилась. Тетка Морриган с двумя кузинами нетерпеливо стояли около своих стульев.
– Морриган, я говорю, пора покинуть джентльменов! – голос миссис Боули прервал поток ее мыслей.
«Бестолковая корова! – кисло заметила Элейн про себя. – За этим столом только один джентльмен».
Чарльз присоединился к ним прошлой ночью, почему сегодня должно быть иначе?
Элейн начала выбираться из-за стола. Немедленно ее стул был отодвинут одним из невидимых лакеев, которые в случае необходимости появлялись, как по волшебству. Вставая, она взглянула на лорда. Он продолжал сидеть, рядом с его правой рукой стоял графин темно-красного вина. Издевательская, ответная усмешка скривила его губы.
Элейн вспомнила первый раз, когда они ели вместе. Тогда, попросив графин, он сказал, что ей нет необходимости покидать стол – он может запросто выпить как с ней, так и без нее.
Сейчас она сделала вывод, что правила этикета предписывают леди покидать мужчин во время распития ими портвейна, и улыбка на его лице на этот раз означала, что он собирался придерживаться традиции.
Элейн опередила выводок Боули, который двигался в направлении серебряно-голубой гостиной. Она надеялась, он выпьет столько, что у него будет двоиться в глазах и он врежется в дверь.
– Конечно, я не ожидала от тебя ничего другого. Что ты за бесстыжая особь рода человеческого, Морриган. Позвони, чтобы подали чай!
Элейн вдруг подумалось о более занимательных вещах, которые она сейчас с удовольствием сделала бы. Например, накинула б веревку на шею миссис Боули и смотрела как она на ней болтается, как это делал ковбой в вестерне. Улыбнувшись, Элейн села на край дивана.
– Я совершенно не удивлена, что слуги такие ленивые. Ты не способна управлять домом, в скором времени я смогу убедить в этом лорда Арлкотта. А затем ты получишь хорошую взбучку, – сказала миссис Боули, стараясь не попадать взглядом в декольте племянницы. – Пруденс, позвони, чтоб принесли чай!
– Да, мама. – Более высокая из сестер потянула серебряный шнурок, висевший в гардинах. Почти немедленно перед ними возник старший лакей, как будто он все это время стоял за дверью и подслушивал их разговор.
– Будьте так добры, принесите поднос с чаем, голубчик. И включите туда блюдо со сладостями. Ужин был совершенно невыносимый. Мясо жесткое, овощи не доварены, а пудинг кислый, – миссис Боули победоносно взглянула на Элейн. – Отправляйся немедленно.
Элейн взглянула на выпятившееся женское платье. Оно очерчивало кромки корсета, которые впивались в массивную тушу миссис Боули.
– Нет, – отчетливо произнесла Элейн. – Никаких сладостей. Никакой другой еды. – Она любезно улыбнулась лакею. – Ужин был просто превосходный. Спасибо.
Миссис Боули разинула рот, казалось, она удивилась, что ее племянница могла такое сказать. Элейн гадала, дозволялось ли Морриган говорить в их присутствии?
– Очень хорошо, миледи. Спасибо. Я передам повару ваши комплименты. – Лакей поклонился и вышел из комнаты.
Элейн почувствовала всю прелесть и горечь положения быть полноправной леди дома.
Леди лорда.
– Думаешь, удалось избежать плетки лорда Арлкотта, Морриган?
Элейн немного удивленно взглянула на… Мэри. В первый раз та заговорила. Элейн уже, было, начала думать, что сестры имеют один язык на двоих и говорит им Пруденс.
Миссис Боули успокоила дочь.
– Каждому воздастся по делам его. Поиграй на пианино. Тогда на твою кузину будет оказано хоть какое-то христианское влияние.
Мэри протяжно затянула «Вперед, христианские солдаты» [21]21
Английский гимн девятнадцатого века, написанный в 1871 году.
[Закрыть].
Элейн вздохнула с облегчением, когда прибыл поднос с чаем. Пение тугоухого Чарльза было райской музыкой по сравнению с завываниями Мэри. Миссис Боули схватила серебряный чайник, стремясь вновь взять власть в свои руки.
– Вы – наша гостья, миссис Боули, – голос Чарльза раздался со стороны двери, пресекая тем самым телодвижения пожилой женщины. Он звучал трезво. – Морриган разольет чай.
Миссис Боули неохотно поставила чайник назад. Она уступила место Элейн на тахте. Элейн также неохотно уселась рядом с миссис Боули. Однако, опустившись, с большим трудом заставила себя там и остаться. Было просто невыносимо, что эти люди надевали чистую одежду на грязное тело! Элейн, не пролив ни капли, успешно наполнила чашку чаем.
– Бестолочь! Мне четыре куска сахара и сливки!
Элейн хотела ткнуть пальцем в сахар и сливки на подносе. Но этикет девятнадцатого века отличался от этикета века двадцатого. Когда она налила чашку чая для Чарльза, он тихо попросил ее:
– Только лимон, пожалуйста, – и добавил «спасибо», когда она выполнила его просьбу и протянула ему чашку. Удивительно, как это никто из выводка Боули ничего не сказал.
Элейн потянула чай, он был крепкий и ароматный. Она пыталась вспомнить аромат чайного пакетика, который макала в теплую воду.
– Мэри, поиграй на пианино. Я уверена, лорд желает развлечься. Пруденс, ты можешь подпевать. У нее такой чистый голос, милорд, церковный хор много потерял без моей Пруденс.
– Спасибо, но не надо. Как-нибудь в другой раз. У нас с Морриган был утомительный день. Мы удаляемся. Но вы, если пожелаете, можете остаться.
Чашка была изъята из пальцев Элейн. Ее руку схватили крепкие, неумолимые тиски и вытянули наверх.
Элейн глубоко вздохнула. Это было время для раунда номер два. Она подумала, что была слишком самонадеянна, полагая, что лорд может упиться до потери пульса.
Чарльз шел, подстраиваясь под шаги Элейн. Он остановился перед дверью, что была рядом с ее собственной. Его глаза мерцали в свете лампы.
– Думаю, сегодня – в моей комнате, – пробормотал он. Лорд открыл дверь, крепко держа Элейн за локоть, будто опасался, что она может убежать.
Его комната была выдержана в черно-золотых тонах со случайными вкраплениями темно-красных оттенков. Очень элегантно. Очень по-восточному. Чисто по-мужски.
В момент, когда закрылась дверь, Чарльз притянул к себе Элейн и поцеловал. Он лизнул и исследовал стык ее сомкнутых губ. Она замерла, кончик языка попытался проникнуть внутрь. Элейн сжала челюсти. Его язык лизал и исследовал ее зубы, десна, нежно скользя по внутренней стороне губ.
Элейн оставалась невосприимчивой.
Чарльз отстранился от нее.
– Черт тебя подери!
Синева его глаз блеснула льдинками льда. Элейн улыбнулась, пытаясь держать себя так же холодно, под стать сиянию, исходившему от этих глаз.
Он обеими руками обхватил ее голову и поднял лицо кверху. Его губы и язык продолжили свою игру. К ним также присоединились и зубы. Он нежно оттянул нижнюю губу Элейн и укусил ее. Затем, начал посасывать губу так, как посасывал мочку уха той ночью, когда застал ее за разглядыванием неприличных картинок. Так же, как сосал ее сосок под женской сорочкой сегодня днем.
Она недооценила его. Лорд не собирался выставлять ее за дверь в приступе гнева оттого, что оказался отвергнутым. Элейн оттолкнула его, поддавшись внезапной панике, представив возможный исход этой схватки.
«Это измена, прелюбодеяние», – повторяла она себе.
«Он мог сделать тебя беременной», – повторяла она себе, когда была уже не в состоянии остановить распространяющиеся по всему телу ощущения. Она высвободила свою губу.
