Текст книги "Нить судьбы"

Автор книги: Роберт Святополк-Мирский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Глава девятая
ИСПАНСКИЙ КИНЖАЛ

Август–сентябрь 1497

Когда Варежка с Максом, минуя деревушку Кубличи, проехали по известной Максу звериной тропе прямо к лагерю уже вечерело.

К изумлению Макса на поляне, где происходило основное побоище, он не увидел ни одного мертвого тела, а лишь множество пятен крови, похожих на ржавчину, впитавшуюся то там, то тут в усыпанную иглицей лесную поляну.

Несколько мужиков и баб из Кубличей еще возились на поляне, стаскивая в кучу собранные в землянках убитых разбойников вещи – не пропадать же добру даром.

Они встретили Макса радостными возгласами, забыв на секунду о горе и печали, и начали кланяться в ноги Варежке, когда Макс представил ее, как дочь Антипа.

Потом они подробно рассказали о приезде Медведева и о том, что он уже часов пять назад выехал верхом, а двое кубличских мужиков на телеге с телом Антипа в крепко заколоченном гробу уехали с ним.

Варежка, опустив голову, задумалась. Потом вздохнула и сказала Максу:

– Ну что ж, может это и к лучшему. Я не хотела бы видеть батюшку мертвым. Пусть он останется в моей памяти, сильным, здоровым, красивым и умным, каким я его всегда знала. Я помню – батюшка говорил, что хочет покоиться на кладбище Медведева рядом со своим отцом…

– Да, он мне тоже это говорил, – подтвердил Макс.

– Медведев не успел его спасти, но он похоронит его как подобает. Мне бы тоже хотелось когда–нибудь лежать там, рядом с ним и дедушкой…. Но этого не будет…

– Макс! – закричал вдруг один из мужичков. – Ты же ничего не знаешь! Представь себе – погрузили мы мертвецов на телегу, а тут один зашевелился. Ну, ясное дело, мы его вытащили оттуда, и Меланья повезла его к бабке. Может еще и выдюжает.

И тут прискакал на коне мальчик из Кубличей. Его посылали проследить, куда ушло нападавшее войско.

– Я уже все сказывал старосте в деревне, но могу и повторить. В общем ехал за ними на большом расстоянии долго. Они свернули в сторону Белой. Но два человека, какие–то важные персоны, остались заночевать в Залесье на постоялом дворе. Когда я возвращался, они гуляли там во всю.

– Ты случайно не знаешь, кто они? – спросила Варежка.

– Знать–то не знаю, но описать могу. Я заскочил на этот постоялый двор и видел, как они там пили и ели. Один старик большой такой, здоровый, высокий, а другой худой с усами. О, вспомнил! Этот старик чего–то говорил худому все про какую–то вишню. Чудно как–то. А тот старика князем называл.

Варежка вдруг вспомнила слова Веры:

… – Старый князь Четвертинский и Вишня в один голос говорили, что напасть на Антипа планируют 1 сентября…

– Ты принес хорошую новость, парень, – Варежка, бросила мальчику монету.

Потом негромко сказала Максу:

– Сам Господь посылает их в наши руки. Ты знаешь, где находится это Залесье?

– Еще бы, – ответил Макс, – я здесь все вокруг знаю, как свои пять пальцев. Это не очень далеко.

– Поехали! – скомандовала Варежка. – К ночи нам надо быть там.

У Макса потеплело на душе.

Как она похожа на отца. И сказала точь–в–точь, как он бы сказал.

И он ответил, склонив голову, так же, как отвечал Антипу:

– Готов выполнить…

… На постоялом дворе в Залесье, в отличие от того постоялого двора, где Макс встретил Варежку, толпилось полно народу.

В этом не было ничего удивительного потому, что князь Четвертинский с Богданом Вишней явились сюда еще в начале вечера и немедленно поставили выпивку всем, кто в это время находился в главной избе.

Мало того, – они заявили, что будут сегодня ставить в неограниченном количестве выпивку всем, кто сюда заглянет, до тех пор, пока сами будут в состоянии сидеть за столом.

Разумеется, этот неслыханный жест немедленно стал известен не только всему Залесью, но успел достичь и соседних деревень, и любителей выпить на дармовщинку на радость хозяину оказалось столько, что изба едва вмещала посетителей.

Но дело, вероятно, шло к концу, потому что к полуночи князь с Вишней уже достигли того состояния, когда усидеть за столом, не заваливаясь на бок, им становилось все труднее.

Именно в это время два новых посетителя стали протискиваться из задних рядов к центру, где сидели щедрые незнакомцы.

– О! Новички! – закричал кто–то. – Свеженькие!

– Налить им, – еле ворочая языком, распорядился старый князь Четвертинский.

Хозяин услужливо стал наливать в деревянные кубки брагу, а вновь прибывшие гости все пробирались к центру.

Князь Четвертинский с трудом поднял склонившуюся на грудь голову и вдруг мгновенно протрезвел.

Перед ним стояла та самая ведьма, которая испортила всю его жизнь. Четвертинский не поверил своим глазам.

– Княгиня Святополк – Мирская? – воскликнул он, и глаза его расширились.

– Нет! – ответила Варежка. – Варвара Русинова.

И с огромной силой вонзила испанский кинжал прямо в сердце старого князя.

Кинжал был очень острый, Варежка знала куда бить, и тонкое испанское лезвие пронзило тело старого князя насквозь, уткнувшись в деревянную спинку лавки.

Варежка резко выдернула кинжал из тела и обернулась, готовая отразить любой удар.

В ту же секунду Богдан Вишня вскочил с места, да не успел ничего сделать.

– Умри, Иуда! – воскликнул Макс и нанес саблей сверху удар такой силы, что рассек тело Богдана Вишни от плеча до груди.

Полсотни людей ахнули в один голос, а Макс вскочил на стол с окровавленной саблей в руке и грозно крикнул:

– Всем сидеть на месте! Разрублю каждого, кто шевельнется!

Он кивнул Варежке, и она, вытянув перед собой испанский кинжал, на котором еще парила кровь князя Четвертинского, готовая в любую секунду ударить им каждого, кто встанет на ее пути, медленно пошла к выходу и толпа молча расступалась перед ней.

– А теперь послушайте все, – сказал Макс, – рассказывайте о том, что сейчас видели всем и каждому, и пусть слух о смерти этих негодяев дойдет до ушей князя Семена Бельского и его подручных! Пусть они знают, что их ждет такой же конец.

Макс внезапно свистнул так громко и пронзительно, что все присутствующие и так скованные страхом вздрогнули. Перепрыгивая со стола на стол, Макс мгновенно очутился у двери.

– Пусть только кто–нибудь попробует выйти! – зловеще сказал он и исчез во тьме.

Никто не шелохнулся, и стояла полная тишина, в которой раздавался лишь стук тяжелых капель крови, стекающих со стола на пол, а потом к этому звуку добавился глухой топот двух удаляющихся коней.

…Они прискакали в Кубличи поздней ночью, справедливо решив, что никто их там искать не будет. Местные жители охотно приютили их, выделив целый дом. Макс и Варежка хотели присутствовать на похоронах убитых людей Антипа. Макса также очень интересовали два вопроса: куда делась вся разбойничья казна и кто тот раненый, оставшийся в живых. На второй вопрос он вскоре получил ответ настолько же обрадовавший его насколько огорчил ответ на первый.

В живых остался Нечай Олехно и бабка–знахарка, которая его лечила, сказала, что критический момент прошел, и раненый вероятно выживет.

А вот казны Антипа никто из местных жителей не нашел.

Макс верил этим людям, зная их несколько лет.

– Я не сомневаюсь, – сказал он Варежке, – Это дело рук Семена Бельского. Он сделал это из–за денег Антипа, которые твой батюшка должен был разделить между нами всеми первого сентября. На свою долю я хотел собрать новый отряд, после ухода Антипа на отдых. Теперь у меня нет ни копейки.

Варежка положила на стол тяжелый кожаный мешок.

– Возьми, – сказала она, – это не Андрея, это мои деньги, личные. Я собирала потихоньку все прошлые годы. Мне они больше не нужны.

– Ты что такое говоришь? – изумился Макс.

– Разве ты не слышал того, что слышали полсотни людей? Четвертинский при всех назвал мое имя. Ты понимаешь, что это значит, Макс? Княгиня Святополк – Мирская – убийца. Как будут смотреть на ее мужа? На ее детей? Для Андрея честь – превыше всего…. Представь себе – суд… Допросы…. И в конце – казнь. Как он будет жить с этим? Нет! Мне надо уйти из этой жизни. Это единственное, что, быть может, сохранит честь моего супруга. У меня нет другого выхода. Бедные, бедные мои детки… Я их никогда не увижу…

– Варежка, – прошептал Макс, – умоляю тебя – не говори так.

– Мое решение непреклонно, – сурово ответила Варежка, – я должна умереть…

… Сентябрь оказался настолько холодным, что пришлось топить печи, и старый слуга Томаш недовольно ворчал на домоправительницу Агату, которая буквально стояла над ним, когда он растапливал печи утром, а поздно вечером, когда дети спали, ходила за ним по пятам, и следила за тем, чтобы он во время выгреб жар и не закрывал слишком плотно заслонку, а то ведь, не дай Бог, и угореть можно.

Свистел на улице ветер, стучала в окно комнаты Агаты сухая ветка, которую этот бездельник Томаш никак не может срубить, хотя она сто раз просила его об этом, и старушка, тяжело вздыхая, ворочалась с боку на бок и все никак не могла уснуть. А когда, наконец, стала засыпать, в дверь постучали. Никто чужой этого сделать не мог, потому что за высокой оградой у ворот дома постоянно стоял королевский стражник. Так было положено по роду службы князя Андрея. И Агата радостно вскочила с постели и побежала открывать. Скорее всего, это вернулась княгиня, – она ведь говорила, что уезжает ненадолго, а и так уже третья неделя пошла, как уехала. И все же осторожная Агата не сразу открыла дверь, а сперва выглянула в специальную смотровую щелочку.

Она узнала Макса, который не раз приезжал раньше, и тотчас отрыла дверь.

Лицо Макса серое и осунувшееся выражало такую скорбь, что сердце Агаты сжалось.

– Макс? Входи, но никого из хозяев нет – князь отправился сопровождать вдовствующую королеву, а княгиня недавно уехала.

Макс вошел в прихожую и, сняв шляпу, прикрыл за собой дверь.

– Я знаю, – тихо сказал он. – Княгиня со мной… Я привез ее…

– Как «привез»? – побледнела Агата, поднося руку ко рту в извечном женском выражении испуга и предчувствия беды. – Она нездорова?

– Она… она умерла.

Агата вскрикнула и зажала рот обеими руками, испугавшись, что ее крик разбудит детей.

– Как умерла? Отчего? Где она?

– Она здесь. Стражник не хотел пропускать меня, и мне пришлось открыть крышку гроба. Только убедившись, что это она, он впустил меня.

– Боже мой, – слезы полились из глаз Агаты, – какое несчастье. Как же это случилось?

– Это уже второе несчастье подряд, – сказал Макс. – Антип – ее батюшка, был убит неделю назад, а Варежка… Княгиня Варвара… Я не хотел об этом говорить, но слухи все равно дойдут до вас. В смерти Антипа повинен был князь Четвертинский. Так вышло, что он оказался неподалеку, и Варежка, находясь в горе гневе и отчаянии…она… в общем она отомстила за отца. Она убила старого князя. Но потом… вскоре потом она заболела, ее мучило чувство вины, а было очень холодно, ураган с моря, она простудилась, я повез ее домой, но в пути ей становилось все хуже, и вчера в Троках она скончалась. Я приехал сюда в обед, и вот – заказал гроб и карету, успел обо всем договориться на виленском кладбище: завтра на рассвете княгиня будет похоронена. Перед смертью она просила, чтобы дети не присутствовали на похоронах – пусть им скажут о ее смерти позже.

Макс взял Агату под руку.

– Может быть, Агата, ты хочешь попрощаться, пойдем, пока крышка гроба открыта, а то после отпевания в костеле ее заколотят.

Он вывел плачущую Агату на крыльцо, помог спуститься со ступенек. Ворота были распахнуты, стражник с любопытством заглядывал во двор, а у крыльца стояла черная похоронная карета с распахнутой дверцей.

Макс взял один из двух факелов, освещавших вход, и подвел Агату под руку к карете. Она перекрестилась и разрыдалась, увидев бледное неподвижное лицо Варежки в гробу. Макс, опасаясь, как бы ей не стало плохо, повел ее обратно к дому, заботливо помог подняться на крыльцо и у двери сказал:

– Я рано утром перед рассветом заеду за тобой. Ты ведь должна знать, где она упокоиться.

– Да, да, конечно. Я попрошу Томаша, чтобы он присмотрел за детьми, но они не встанут так рано. Я буду ждать Макс, Боже мой, какое несчастье… Бедные детки, бедная наша госпожа, бедный князь Андрей.

Макс быстро сел в карету, крикнул вознице: «Поехали!», карета выехала со двора, и стражник охраны тут же запер их.

На рассвете следующего дня прошла скромная церемония похорон.

Заколоченный гроб опустили в могилу.

Священник прочел молитву.

Могилу засыпали.

Макс довез рыдающую Агату до дома, поцеловал старушку и сказал на прощание:

– Дай Бог тебе долгой жизни. Быть может, еще когда–нибудь увидимся.

Агата никогда больше не увидела Макса.

Весной следующего года она умерла.

…Степан Ярый получил письмо с похвалами за успешно проведенную операцию и поздравления в связи с переходом на более высокую ступень в иерархии братства – теперь он становился братом шестой заповеди.

Но одно серьезное обстоятельство не позволяло Степану порадоваться успехом и повышением.

Когда там, в лесу, сразу после прекрасного выстрела покончившего, наконец, раз и навсегда с непобедимым разбойником Антипом, Степан вдруг почувствовал страшной силы удар ногами в спину, он упал вперед, уронив тяжелую пищаль, и не успел закрыть лицо руками.

Доктор Корнелиус не раз предупреждал его о том, что его ненастоящее лицо крайне уязвимо. Степан всегда берег его и обычно это ему удавалось. Но кто же мог подумать, что какой–то бешеный самоубийца прыгнет на него сзади с дерева?

При падении Степан сильно повредил лицо и теперь испытывал невыносимые боли, а невидимые под воротником швы на шее разошлись, и кровь непрерывно сочилась из них.

На вторую неделю после разгрома разбойников, Степан начал понимать, что ему придется ехать в Вильно к доктору Корнелиусу и просить его о помощи.

А тут дошли слухи об ужасной смерти князя Четвертинского и Богдана Вишни, а также о тех угрозах, которые публично высказал в адрес князя и его ближайших слуг Макс, который один из всего отряда каким–то чудом уцелел. Четвертинский еще до своей гибели успел рассказать Степану, что Макс – правая рука Антипа и очень опасен.

Хорошо еще, что эта проклятая ведьма – дочь Антипа, отправилась вслед за отцом – братья по вере сообщили, что после убийства Четвертинского она тяжело заболела, умерла и была похоронена на кладбище в Вильно.

Степан не был трусом, и угрозы Макса не очень испугали его, и все же он предупредил Бельского.

В отличие от Степана, князь Семен Бельский был вполне удовлетворен операцией. Как ни парадоксально, он был доволен именно тем, что потерял три четверти своих воинов, а радовало его то, что Четвертинский, как это и было заранее условлено, еще перед спешным и досрочным выступлением в лес, выплатил князю Бельскому вперед обещанное жалование, и теперь получалось, что три четверти этих денег некому платить а, стало быть, они остаются в казне князя Семена.

– Послушай, князь, – сказал ему, кривясь от боли, Степан, – я должен ехать к лекарю, но у меня созрела одна мысль и есть очень интересное предложение для тебя. Я прошу, пока меня не будет, обдумать все, как следует, и принять решение.

– Ну, говори.

– Полагаю, тебе пора написать прошение великому московскому князю и перейти на московскую службу со всеми своими землями.

– Да ты верно совсем рехнулся?! Или там, в разбойничьем лагере у тебя вышибли все мозги! Ты что такое говоришь? Я много лет создаю образ верного слуги литовской короны, а ты предлагаешь мне…. И к тому же, там Федор.

– Вот, кстати, – перебил Степан, – кстати, о Федоре. Он добился высоких почестей. Он славный воевода и со дня на день женится на родной племяннице самого великого московского князя, а ведь у него, когда он прибежал в Москву, не было ни клочка земли и ни копейки денег. Выслушай меня внимательно, князь и поверь, я знаю, к чему идет дело. Иван Московский не просто так отдал свою дочь в жены Александру. Он усыпил бдительность глупых литовцев, а теперь шаг за шагом отнимет у них полкняжества, если не все. Белая находится в опасной близости к подвинувшимся на запад границам Московского княжества. И скоро оно поглотит тебя. Москва сейчас сильна как никогда, а Литва слаба! Зачем тебе выступать на стороне слабого? Опереди события! Выступи на стороне сильного! Последуй примеру своего брата. Сейчас у тебя есть много земель, скупленных за ливонские деньги, у тебя есть достаточно золота – перейди со всем этим добровольно в Москву! Сошлись на то, что тебя здесь притесняют в православной вере – и ты сразу будешь там принят с почетом, мгновенно станешь воеводой, у тебя появятся привилегии и почести, а здесь кто ты? Извини, я очень плохо себя чувствую и поэтому говорю тебе правду в лицо. Ты знаешь, что у тебя нет вернее меня друга и слуги.

– Я знаю, Степан, но…

– Прошу тебя, выслушай меня до конца. Ты слышал, что говорил этот Макс? Я тебе докладывал. Он будет преследовать тебя в этом княжестве, где бы ты ни был! Нельзя жить в страхе и вечно прятаться! Однажды, он подстережет и убьет тебя. Макс единственный, кто остался в живых из людей Антипа, и он будет мстить. Тебе хочется жить постоянно озираясь? А вот в Москве он тебя точно, не достанет.

Степан уловил нотку нерешительность в глазах Семена и продолжал нажим:

– Здесь – ничего, а там – все. Прошу тебя, подумай, как следует, пока меня здесь не будет. А не будет меня, вероятно, месяца полтора. Чувствую, придется доктору Корнелиусу искать мне новое лицо.

– Гм, гм, ну что ж, дружище, что–то в твоих словах есть. Я подумаю.

– Не просто подумай – напиши хорошее прошение московскому Ивану, и оно сразу попадет в нужные руки. Признаюсь тебе по секрету: пока я жил в Москве, у меня там наладились кое–какие связи при дворе. Я знаю людей, которые помогут тебе быстро выдвинуться.

– Это правда? – с интересом сверкнули глаза князя Семена.

– Правда, – очень серьезно ответил Степан, – я оказал им кое–какие услуги, теперь они у меня в долгу.

– И кто же эти люди?

– Князь, не требуй от меня имен. Тебе достаточно знать, что это самые приближенные к великому московскому князю люди.

Князь Семен Бельский задумался.

На следующий день Степан Ярый выехал в Вильно.

Доктор Корнелиус осмотрел больного и с присущей ему откровенностью, мягко улыбаясь, сказал Степану, что задержись он еще на неделю, и вместо операции пришлось бы его хоронить.

Однако, учитывая успехи Степана и повышение его уровня в структуре братства, доктор пообещал найти ему подходящее лицо в самое ближайшее время…

Тайнопись Z

От Елизара Быка

Вильно

20 сентября 1497 г.

Симону Черному

в Москве

Дорогой друг!

Я уже сообщал тебе в прошлом письме обо всех подробностях операции, по изъятию денег у банды Антипа, и о нелепой гибели нашего брата Богдана Вишни. Я знаю, как нужны тебе сейчас в Москве деньги и жду надежного случая, чтобы переправить их. Думаю, такой случай представится примерно через месяц. Тот, кто помог нам их добыть, сам их тебе и доставит.

Дело в том, что в связи с неудачным падением Степана лицом вниз во время проведения операции «Антип», Корнелиусу пришлось сделать ему внеочередную операцию.

Кстати, я подумал, что нет худа без добра, и что теперь, когда Степан обретет новую внешность, ты сможешь вторично использовать его в Москве. Весьма любопытная должность, о которой ты мне писал и которая освобождается в связи со старостью того, кто занимал ее до сих пор, я думаю, как раз именно Степану полностью подойдет.

От всей души надеюсь на твою окончательную победу над Софьей, и скорую коронацию НАШЕГО наследника московского престола!

Как только будет назначена конкретная дата, дай мне знать – ради такого события я брошу все свои дела и приеду в Москву, чтобы вместе с тобой отметить успешное завершение возникшего у нас более тридцати лет назад замысла, казавшегося в то время фантастическим и неосуществимым!

Во имя Господа Единого и Вездесущего

Елизар Бык

Глава десятая
НАЧАЛО КОНЦА

Сентябрь–декабрь 1497

Антип был похоронен, согласно его воле, рядом с отцом, Филимоном Русиновым, на маленьком лесном кладбище в имении Медведевка.

Проститься с ним пришли все его бывшие люди, живущие ныне в Медведевке и Манино.

Были здесь и старый Гридя Козлов, и охотник–следопыт Яков, женившийся, наконец, на Ксении Кудриной, и Епифаний Коровин с женой, и сын его Никола с женой и детьми, и, разумеется, Неверовы с детьми и внуками и, конечно, Кудрины. Не было только их сына Алеши и Веры, урожденной Коровиной, которые вместе с Анницей находились Кракове и ничего не знали о драматических событиях, которые произошли за время их отсутствия.

Отец Мефодий отслужил заупокойную службу, тихая поминальная трапеза состоялась в доме Медведева, и когда все начали расходиться, Медведев задержал Ерему Селиванова и уединился с ним в комнате–музее.

– Скажи, Ерема, ты видел когда–либо нечто подобное, – Медведев протянул ему лист с точной копией письма Богдана Вишни, изготовленной Алешей.

Ерема взял лист присмотрелся, и глаза его расширились.

– Да, Василий Иванович, – я видел один раз такое письмо у отца. Как–то мать уронила нечаянно горшок с кипятком, обожгла ноги и громко закричала. Я бросился звать отца, он – к ней, я конечно, тоже, но потом вернулся, потому что был поражен тем, что увидел. Дело в том, что, когда я к нему неожиданно заглянул, меня очень удивило, что средь бела дня горела свеча. Отец, держал такое же, как это, письмо над ее огнем, а на обратной его чистой стороне проступали значки, очень похожие на эти…. И вот еще, я запомнил, что там, как и здесь, на лицевой стороне письма в правом углу стоял крестик… Больше я ничего тогда не успел разглядеть, потому что отец вернулся, накричал на меня, больно ударил по затылку, и запер в чулане. Я не знаю, писал он или получал такие письма еще, но бывало, что он по нескольку часов что–то делал днем при свече…. Да, это письмо очень похоже на то, что я видел тогда.

Медведев покивал головой.

– Я так и думал. Его писал один из людей повинных в смерти Антипа. Вероятно, он тоже принадлежал к этой тайной вере. Он должен был служить проводником воинам Бельского… Если твои родители были посланы в лагерь Антипа, то почему и Богдан Вишня не мог?…

Медведев вздохнул и продолжал:

– Я никогда не вмешивался в церковные дела и дела веры, но то, что я узнал из некоторых документов, доставшихся мне по наследству, то, что я услышал от тебя о твоих родителях, их жизни и смерти, и, наконец, то что случилось с Антипом…

– Поверь мне, Василий Иванович, – словно заклиная Медведева, сказал Ерема – Это очень опасные и страшные люди, если их не остановить, они причинят еще много зла…

– Я знаю человека, который давно ищет их… И если найдет….

– Назови мне его, скажи, где он! Я пройду полсвета, я расскажу ему все что знаю – я хочу, чтобы они понесли заслуженную кару за смерть моих родителей, за мою искалеченную жизнь, за тысячи других таких жизней.

Медведев снова вздохнул, и казалось, принял решение.

– Тебе не надо далеко ходить, – сказал он. – Я думаю, если ты расскажешь обо всем, что знаешь отцу Мефодию и отдашь ему этот документ – он протянул Ереме копию письма Вишни, изготовленную Алешей, – те, кому надо будет об этом узнать – узнают.

– Я понял, – тихо сказал Ерема и взял из рук Медведева письмо. – Я пойду к нему прямо сейчас.

– Наверно, это будет правильно, – покивал головой Медведев.

… Василий не мог задержаться дома больше, чем на два дня. Его отпуск, истраченный на путешествие с гробом Антипа, заканчивался, и пора было возвращаться в Вильно.

Но, разумеется, не обошлось без встречи с любимыми друзьями, которые во всех подробностях, теперь уже с юмором и самоиронией, рассказали о своей поездке вслед за детьми–заговорщиками, и передали Медведеву горячий привет от князя Федора.

Конечно, Василий узнал обо всем, что произошло еще раньше, в первый же вечер своего приезда от старшего сына.

– Отец мне нужно серьезно поговорить с тобой, – сказал ему Иван и рассказал, открыто честно и подробно, обо всем что произошло. Он не назвал только имени и фамилии Гусева, который принимал у него и других угорских ребят присягу на верность сыну Софьи Василию, и Медведев, оценив это, не стал у него спрашивать.

Выслушав рассказ Ивана, Василий сказал:

– Отец может передать сыну знания, умения и навыки. Но ни один человек не в состоянии передать другому свой жизненный опыт. Это то, что каждый приобретает сам. Человек учится на своих ошибках, неудачах, поражениях, бедах и несчастьях. У каждого только одна жизнь – его собственная, единственная и неповторимая. И каждый проживает ее так, как он хочет или может. Я не чувствую себя вправе ни хвалить, ни осуждать тебя за то, как ты поступил. По–видимому, так тебе подсказало сердце, а будущее покажет, был ли ты прав. Но именно так, именно в таких решениях, приобретается опыт, или теряется жизнь. Иди своей дорогой, а мне остается лишь молиться, чтобы она привела тебя к успеху.

Иван взял руку Медведева и поцеловал.

– Спасибо, отец. Я запомнил твои слова, и если Бог даст мне детей, и я доживу до того, как они вырастут, я скажу им точно так же, как ты мне сегодня.

Через два дня Василий Медведев покинул Великое Московское княжество.

…. Молитвы Софьи были услышаны.

Несмотря на самые изощренные и жестокие пытки никто из молодых заговорщиков не выдал ни Полуехтова, ни Софьи.

Они упорно твердили, что мысль о заговоре пришла им в голову, без всяких подсказок с чьей либо стороны, что ни великая княгиня, ни ее сын Василий ничего об этом не знали, а что они, заговорщики, намеревались сообщить им об этом лишь после захвата части казны и взятия под свой контроль какого либо города.

Возможно именно из–за того, что они так упорствовали и, приняв все смертные муки, никого не выдали, казнь им была назначена особо жестокая, и подробное описание этой казни, состоявшейся 27 декабря 1497 года занесенное в летописи, дошло до наших дней.

Шестерых заговорщиков казнили на Москве–реке прилюдно следующим образом: Яропкину отсекли сперва руки, потом ноги, потом голову; Пояркову – руки и голову, остальным – дьякам Гусеву и Стромилову, а также князю Палецкому и Щевье – Стравину – милостиво – только голову.

Самый тяжкий удел выпал на долю Владимира Гусева – он был последним. Он пережил гибель своих товарищей, страшные вопли Яропкина, когда ему отрубали руки и ноги, он слышал радостное улюлюканье толпы в моменты, когда осужденных вели на плаху, смертельную тишину ожидания, затем резкий удар топора, и общее «А–а–а-х!» вырывающееся из груди толпы, когда голова падала в корзину.

Когда, наконец, пришла его очередь, он положил голову на теплую от крови его друзей шершавую колоду и вдруг увидел на той стороне реки стоящий отдельно на холме свой собственный дом.

Ярко–синие наличники весело сверкали на морозном солнце и выглядели очень нарядно. «Интересно, научаться ли у нас когда–нибудь делать такую краску?» – с любопытством подумал он, и это была последняя мысль в его жизни…

Публичная казнь стала лишь внешней, видимой всему народу демонстрацией силы и непреклонности державы, менее заметными были многочисленные аресты и пожизненное заключение сотен молодых детей боярских и дворянских, которые, как и угорская молодежь, участвовали в заговоре, но которым повезло меньше.

И уж совсем незначительным пустяком на этом фоне выглядело традиционное утопление баграми подо льдом Москвы–реки нескольких женщин–ворожей, обвиненных в том, что ходили–де они к великой княгине Софье, да злой умысел погубить князя великого держали.

Сама же Софья и ее сын по–прежнему находились под домашним арестом «за приставами», но все же в Кремле….

Жестоко разделавшись с заговорщиками, великий князь на следующую же неделю назначил торжественное празднество, которого до сей поры никогда еще не бывало в московском княжестве – публичную коронацию шапкой Мономаховой великокняжеского внука Дмитрия на московский престол. Этим подчеркивалась необратимость старой традиции – трон наследуют дети и внуки от первого брака.

В лагере Елены Волошанки царило ликование.

Служители тайной веры с замиранием сердца ожидали дня коронации.

Но не знали они, не гадали, что именно в этот час их величайшего триумфа, где–то далеко отсюда происходили маленькие незаметные события, которые стали началом конца этого громадного, безумного, но едва не осуществившегося чудовищного замысла…

Ничего в жизни не бывает случайно…

Маленький рангом человек, выполняя задание апостолов своей веры, допустил ошибку, и письмо с тайнописью попало в чужие руки; он никому не сказал об этом, считая, что письмо вернулось к нему, и он сам его уничтожил. Но другой невысокий рангом человек сделал копию этого письма и передал тому, кто его послал. Тот, кто его послал, посредством того, кого братство лишило родителей и кому искалечило жизнь, передал это письмо лицу, стоящему на страже господствующей церкви, а уж тот немедля переправил его человеку очень высокого ранга – тому, кто много лет было самым страшным и

серьезным врагом тайной веры и кому суждено было уничтожить ее.

Иосифу недоставало доказательств.

Теперь он получил их.

Лучшие умы церкви трудились над разгадкой тайнописи еретиков.

Если она будет раскрыта, то….

Однако пройдет еще много времени, прежде чем вспыхнут на Руси костры, и ветер развеет пепел еретиков…