Текст книги "Нить судьбы"

Автор книги: Роберт Святополк-Мирский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Перед отъездом Алеши и Веры Медведев на дорогой бумаге с изображением короны написал Алеше грамоту на вымышленное имя Иозаса Катинаса о том, что хорунжему поручается расследовать дело о пропаже драгоценностей на балу. Вот с этой–то грамотой, превратив цыганскую растительность на лице в щегольские закрученные усы и козлиную бородку, ведя на короткой цепи закованную в наручники и избитую Веру, Алеша явился к королевскому наместнику Горобцу с просьбой помочь ему вернуть похищенные ценности старому другу Горобца князю Семену Бельскому, гостей которого обворовала эта воровка, схваченная им, Катинасом.

– Дальше все пошло как по маслу, – сказал Алеша и подробно рассказал Медведеву все, что ему удалось узнать от Четвертинского и Вишни.

Наконец, он вынул и аккуратно развернул перед Медведевым исписанный лист.

– А вот точная копия этого письма, которое якобы писал жене Вишня, а с этой стороны, – Алеша перевернул лист, – точная копия всех значков, которые мы там обнаружили. Кстати, я не соврал Вишне: Вера и правда, выбравшись за стены лагеря, вымокла, переходя через ров, и вместе с ее юбкой вымокла эта грамота, а когда мы ее высушили – проступили эти значки. Вера видела, что он писал как будто чистой водой, и когда она утащила у него грамоту, этих значков не видно было и если бы не случайное нагревание, мы возможно никогда бы их не обнаружили.

Медведев молчал, нахмурившись и сосредоточенно размышляя.

Алеша ничего не знал о еретиках, которых разыскивал Иосиф, о тайной вере и обо всем том, о чем сообщил Медведеву Ерема Селиванов.

Медведев отдавал себе отчет, что благодаря случайно намокшей цыганской юбке в его руках оказался, быть может, единственный документ, с тайнописью тех самых людей, которых так много лет безуспешно ищет Иосиф. Если это так и тайнопись действительно имеет отношение к еретикам, то…

Об этом надо будет, как следует, подумать на досуге. Сейчас гораздо важнее другое.

– Выходит, они почти готовы двинуться на Антипа?

– Да, – подтвердил Алеша, – по словам Вишни Антип собирается покинуть лагерь с началом нового года – первого сентября. Именно в этот день они планируют на него внезапно напасть. Благодаря тому, что Вишня хорошо знает, где расположены гнезда «кукушек», они их быстро снимут и подберутся к лагерю незамеченными. Антип и его люди к тому времени будут готовиться покинуть лагерь, переодевшись, и поэтому никакой охраны, вероятно, не будет. Вооруженный до зубов отряд Бельского под командованием Степана и Четвертинского застанут их врасплох, – Алеша поднял глаза, наполненные тревогой, и спросил: – Василий Иванович, мы же не дадим этому случиться, мы ведь предупредим Антипа?

– Да, конечно, – сказал Медведев. – Обязательно. И я сделаю это сам. Я выеду завтра же на рассвете и через два дня буду на месте. План лагеря и как до него добраться ты мне нарисуешь.

– Вот он, – подал очередной лист бумаги Алеша, – здесь сельцо Кубличи, его жители поддерживают тесную связь с Антипом, а некоторые даже у него в отряде, а сам лагерь Антипа в глухом лесу в трех верстах от этих Кубличей. Вот здесь идет тропинка от деревни до лагеря.

Медведев рассмотрел план.

– Отлично! Я успею предупредить Антипа за неделю до их нападения и пусть он решает сам: либо срочно уйти раньше, оставив противнику брошенный лагерь, либо, если Антип захочет, можно устроить им очень хорошую ловушку… Леший меня раздери, не будь я на службе у великой литовской княгини, я сам охотно помог бы Антипу разделаться с этими бандитами…

… Ранним утром, простившись с Анницей и детьми, Василий выехал из города, намереваясь предупредить Антипа о грозящей опасности, а затем прямо оттуда двинуться домой – в Медведевку…

Медведев решил поступить с Алешей и Верой так же, как поступила с ним Великая княгиня – он предоставил им отпуск на месяц. Анница пошла еще дальше и пригласила супругов Кудриных вместе с тремя их детьми – 12-летним Ванюшей и 9-летними близнецами–девочками Катей и Машей поехать вместе с ней и ее детьми в Краков и Варшаву.

Василий обрадовался этому решению – под присмотром Алеши и Веры Анница и дети были в большей безопасности, однако ему пришлось потратиться и нанять две большие повозки для этого путешествия.

Золотые, полученные от Великой княгини Олены, он передал жене на дорогу и покупки за рубежом.

Заглянув к Аннице, чтобы проститься перед ее отъездом, Варежка застала там всех в суете и беготне.

Двери и окна, как хозяйского дома, так и домика Кудриных, стоящего во дворе, были распахнуты, Алеша и Вера сновали туда сюда – вынося и упаковывая вещи, восемь детей – пятеро медведевских и трое кудринских помогали и мешали одновременно – одним словом сборы в завтрашнюю дорогу шли полным ходом.

Варежка почувствовала себя лишней, посидела немного, да и попрощалась, расцеловав Анницу и детей. Чуть дальше у ворот она тепло простилась с Алешей и Верой – с ними неразрывно были связаны ее далекие детские воспоминания. Давным–давно где–то там, в Татьем лесу они так часто играли вместе и устраивали смешные представления, на которых Алеша, как настоящий скоморох, мастерски представлял и Антипа и Софрона Кривого, и даже маленького карлика в рясе Илейку…

Варежка вышла за ворота и уже направилась к своему экипажу, как вдруг вспомнила, что, прощаясь с Алешей и Верой, оставила на подоконнике их дома золотую сережку.

Сережка оторвалась, когда она прощалась с Анницей, и Варежка держала ее в руке, а троекратно целуясь на прощание с Верой и Алешей возле их дома, машинально положила эту сережку на подоконник, а потом забыла взять.

Сережки подарил ей Андрей, и Варежка решила вернуться.

Дежурный стражник у ворот, разумеется, свободно пропустил Варежку, обратно, хорошо ее зная, и она быстро направилась к окну домика Алеши и Веры. В комнате должно быть горели несколько свеч, и распахнутое окно ярко светилось в густых вечерних сумерках.

Подоконник был высоко – на уровне глаз Варежки и она сразу увидела лежащую на нем и сверкающую от света из комнаты сережку.

Она взяла ее и собралась двинуться обратно к воротам, но тут отчетливо услышала голоса Веры и Алеши, а то, что они говорили, буквально пригвоздило Варежку к земле.

– Ты подробно рассказал Василию Ивановичу, как найти Антипа? – спрашивала Вера.

– Конечно, – отвечал Алеша. – Я нарисовал ему план со слов этого Вишни. Да там несложно – сельцо Кубличи, и за большим дубом на опушке тропинка в лес – прямо в лагерь Антипа. Ну, там конечно, как обычно, «кукушка» караулит, чтоб никто посторонний не прошел…

– Ой, я так беспокоюсь, чтоб Василий Иванович успел…

– Да отчего ж ему не успеть–то? – успокаивал жену Алеша. – Он за два дня туда доедет и предупредит Антипа! И у них еще неделя в запасе остается! Старый князь Четвертинский и Вишня в один голос говорили, что напасть на Антипа планируют 1 сентября.

Варежка стояла под окном потрясенная, не в силах пошевелиться.

Что это!? Батюшке грозит опасность, Четвертинский собирается на него напасть! Медведев поехал его предупредить…. А мне ничего не сказали??!! Никто!! Ни он сам, ни Анница, ни эти – «друзья детства»… Почему? Как они могли?!

– Ну, мало ли что, – продолжала беспокоиться Вера. – А вдруг с ним в дороге что случится и он задержится на неделю – что тогда?

– Да ты что такое говоришь, Вера? – изумился Алеша. – Видно ты и вправду, переутомилась. Если Медведев что–то решил сделать – он это сделает и ничего ему не помешает! Разве хоть раз было иначе?

– Ну да, это так, – сказала Вера, – только у меня все равно как–то тревожно на сердце. Не знаю, почему…

Дальше Варежка не стала слушать.

Она стремглав выбежала за ворота вскочила в свой летний экипаж и велела кучеру мчать домой изо всех сил.

Дома она заперлась в своей спальне и напряженно размышляла, играя по привычке подарком Макса – вынимая из ножен и пряча туда снова красивый тонкий и длинный испанский кинжал, тайно переданный когда–то в монастырь ее названым братом…

… Они хотели позаботиться обо мне, это понятно… Андрея нет, я одна… Дети…. Но это же МОЙ ОТЕЦ!! Мой любимый, мой единственный отец!! Ну почему это случается сейчас, именно тогда, когда он решил покончить с прошлым и вернуться ко мне, к внукам…. И снова этот мерзкий Четвертинский… Мало было несчастий из–за его подлого сына, из–за него самого, когда он хотел обвинить во всем Андрея! Ну почему они все обманули меня, не сказав ни слова! И это люди, которым я доверяла, как никому на свете!!! Которых так любила!! Алешка, Верка…. Так вот где они пропадали два месяца…. Так вот почему Медведев внезапно уехал сегодня на рассвете, а ведь должен был отправиться в Московию только после отъезда Анницы с детьми…. Нет, я не права, я кощунствую…. Медведев, должно быть, узнал о какой–то опасности и послал Алешу с Верой все разведать…. Теперь он едет предупредить батюшку…. Нет, конечно, он молодец, он прекрасный друг и батюшка ведь сказал мне когда–то – если что–то случится – обратись к Медведеву…. Да, но вдруг Вера права и что–то случится с самим Медведевым? Ну, мало ли что – молния поразит его в чистом поле, не приведи Господь! И кто тогда предупредит батюшку?? Кто???

Живая, энергичная, импульсивная по натуре, Варежка внезапно приняла решение.

А приняв какое–либо решение, она никогда не колебалась. И не меняла его.

Она его выполняла.

Так было, когда десятилетней девочкой она решила убежать из лагеря отца, чтобы оправдаться перед князем Андреем, и тут же сделала это, явившись к Медведеву,

Так было когда, пятнадцатилетней барышней она решила убежать из монастыря и тут же исполнила это, несмотря на лютую зимнюю ночь.

Так случилось и сейчас.

Она быстро оделась в боевой наряд для верховой езды, взяла с собой все свое любимое оружие и приказала оседлать лучшего коня.

Затем поднялась в детскую, поцеловала спящих детей и разбудила Агату.

– Я должна срочно уехать на несколько дней, – сказала она ей деловито и спокойно. – Все слуги в твоем распоряжении. Вот деньги на расходы. Береги детей!

Через час она уже мчалась в сторону Полоцка.

Дурное предчувствие терзало ее душу.

… Порой женщины необъяснимым и таинственным образом видят внутренним взором надвигающуюся опасность.

Не случайно было тревожно на сердце у Веры, не случайно дурное предчувствие терзало Варежку.

Хотя они не знали, и знать не могли того, что случилось в Белой, после отъезда хорунжего Катинаса, увезшего с собой цыганку Розу.

А случилось вот что.

Утром следующего дня Степан Ярый (нынче отставной сотник Гуляев) пришел в шатер князя Бельского и озабоченно сказал:

– Не понравился мне этот хорунжий, хоть и помог нашим вернуть украденное…. А что у него за бумаги верительные были – говорил тебе Горобец?

– Как же, говорил, – ответил князь, – он вроде из дворцовой охраны….

– Дворцовой охраны? – насторожился Степан. – Постой, постой…. А ты знаешь, кто служит начальником дворцовой охраны Великой княгини Олены?

– Нет, а кто?

– Василий Медведев.

Замок Горваль, ужин с Медведевым, проигранное пари с ним – мгновенно всплыли в памяти Семена, и вдруг он закричал, как раненый зверь, так, что сбежалась вся охрана, и сам Степан испугался.

– А–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а!!!!

Потом, внезапно успокоившись, рассмеялся тем самым смехом, от которого у его подданных мурашки бегали по коже.

– Вон все отсюда! – приказал он и добавил шепотом. – А ты Степа, погоди.

Когда они остались одни, князь Семен Бельский сказал.

– Я вспомнил, где я его видел. Он сидел на козлах кареты, в которой Медведев приехал в Горваль, чтобы обмануть меня.

Степан тихо присвистнул.

– Та–а–а-ак, – сказал он. – И что будем делать?

– Опередим их! Сколько времени нам надо на сборы и выход в дорогу?

Степан прикинул.

– Три дня.

– Тогда немедля прикажи от моего имени – выступаем через три дня….

…. Таким образом, когда Медведев и Варежка разными дорогами двигались к полоцким лесам, отряд из двухсот очень хорошо вооруженных и подготовленных людей выступил в том же направлении.

Но в отличие от Медведева и Варежки они были на шесть часов пути ближе к цели…

Нить судьбы Антипа Русинова сплелась с нитями судеб его людей в один плотный клубок, висящий на тоненьком волоске…

Глава седьмая
ГНЕВ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ

Август 1497 г.

– Государь, – вкрадчиво посапывая, сказал Патрикеев, – смею доложить, что твой приказ выполнен. Гусев и вся его компания соберутся вместе в его доме сегодня. Дом уже тайно окружен. Как только все соберутся – тут же и будут схвачены…

Великий князь некоторое время смотрел на Патрикеева, потом вздохнул.

– Никудышный ты стал совсем, братец, – сказал он. – Ты что такое говоришь? Выполнен – это значит выполнен! Я тебе три дня назад велел их схватить, а сегодня ты мне докладываешь, что мой приказ выполнен, хотя заговорщики все еще на свободе и лишь сегодня вечером, возможно, будут схвачены…

– Рассуди сам, государь, – оправдывался, астматически дыша, Патрикеев, – конечно, оно можно было всех по одному сразу начать хватать, но ведь всегда есть риск, что какой–то слуга, когда его хозяина возьмут, тут же побежит к приятелю хозяина, а тот, узнав, что друга схватили, скроется из Москвы и ищи его тогда по всему княжеству! А так я дождался, когда они все вместе будут в одном доме – кстати, в доме Гусева – а мы их там разом всех и возьмем…

И тут великий князь заметил, что на руках Патрикеева толстые кожаные рукавицы.

– Иван, – обеспокоено спросил он, – ты в своем ли уме? На улице лето, а ты…. Ты что – занемог? У тебя руки болят?

– Еще нет, государь, – со вздохом облегчения (он так ждал этого вопроса!) ответил Патрикеев. – Но могли бы заболеть. И не только руки.

– Что за бред ты несешь, – начал раздражаться Иван Васильевич. – Что все это значит?

– Не хотел тебя огорчать, государь мой, да разве от твоего проницательного взора можно что–нибудь утаить…

– Короче. Говори прямо – в чем дело?

– Дозволь государь войти сюда твоему медику.

– Зачем?

– Ну, дозволь – сам все узнаешь.

– Пусть войдет.

Патрикеев отворил дверь палаты, и вошел придворный итальянский лекарь, найденный некогда взамен зарезанного немецкого доктора Антона. Лекарь нес впереди себя на вытянутых руках широкий плоский ларец. Иван Васильевич сразу заметил на руках медика тонкие кожаные перчатки.

– Что все это значит? – удивился Иван Васильевич.

– Ну, давай, Павел, – обратился Патрикеев к лекарю, – расскажи государю, что ты там нашел…

Медик поклонился, поставил ларец на стол, поднял крышку и заговорил с характерным итальянским акцентом.

– Князь Патрикеев поручил мне обследовать этот предмет туалета – ночную сорочку для сна. Я обнаружил, что рубашка пропитана очень сильным ядом и тот, кто оденет ее на тело и поносит хотя бы один час, умрет вскоре в страшных муках, поскольку тело его покроется многими волдырями, поднимется сильный жар и очень скоро наступит конец.

Иван Васильевич заворожено смотрел на белоснежную ночную сорочку, аккуратно сложенную в ларце.

– Чья это? – спросил он.

– Выйди, Павел, – сказал Патрикеев.

Медик поклонился и вышел.

– Внука твоего Дмитрия сорочка, – сказал Патрикеев.

Иван Васильевич побледнел.

– Он надевал ее?

– К счастью, нет, государь. Придворная Елены Марья Любич пострадала за него. Она разгладила сорочку руками, приготовив ее для Дмитрия на следующий день. Ночью ее руки покрылись волдырями, и она едва не умерла. Но руки у нее будут обезображены на всю жизнь.

– Откуда взялась эта сорочка? – стиснув зубы, спросил Великий князь.

– Ее принесла прачка. Она много лет стирает наследнику.

– Это она сделала? Ее подкупили? Кто?

– Нет, это не она, – тяжело вздохнул Патрикеев.

– Кто же тогда?

– Государь, может не надо тебе в это вмешиваться? Какая разница кто? Виновата прачка, она схвачена, пытана, равно как и ее мать, ворожея и ведьма. Они будут наказаны, как это у нас принято. Сам, государь ведаешь: Москва–река широка да глубока….

– Я хочу знать, кто это сделал, – грозно спросил Иван Васильевич.

Многоопытный Патрикеев сразу понял, что сейчас государь взорвется одним из тех приступов свирепого и страшного гнева, которые время от времени у него случались. Особенно в последнее время, когда он стал выпивать больше прежнего.

Наивысший воевода московский постарался говорить как можно спокойнее и почти без выражения.

– Перед тем как отдать сорочки Марье Любич, прачка посетила великую княгиню. Великая княгиня подарила ей свое старое платье. Она хотела, чтобы эта прачка стирала для нее. А пока прачка примеряла наряд, ее корзина с выстиранным бельем оставалась без присмотра. Но я не думаю, что великая княгиня могла это сделать. Я умоляю государь не обращать на нее своего гнева, возможно, она тут совершенно не при чем…

– Не при чем?? – воскликнул великий князь. – Нет – она при чем! Еще как при чем!!! Ты что – ослеп? Гусев, казна, отравленная сорочка…

– Я не вижу связи, – лукаво опустил глаза Патрикеев.

– А я вижу. И очень опасную!

Иван Васильевич подошел к своему столу, налил полную чашу водки, выпил залпом, отер губы рукавом, и тихо сказал:

– Немедленно вызови дополнительную дворцовую охрану. Повелеваю: покои сына моего и Софьи – Василия взять под стражу. Покои великой княгини тоже! С этой минуты – и он, и она – под арестом! Никого к ним не пускать, никаких посланий не принимать и не передавать. Их дальнейшую судьбу я решу позже. С ней же самой я сейчас переговорю.

Резким движением он сорвал с Патрикеева рукавицы, натянул их, взял ларец и, держа его, как держал лекарь, обеими руками впереди себя, ногой распахнул дверь с такой силой, что разлетелись по сторонам стражники с протазанами[13]13
  Протазан – рогатина, широкое копье пешего войска; алебарда, бердыш.


[Закрыть].

Патрикеев бросился вслед за ним, но не в палаты великой княгини, а вызывать дополнительную охрану. Его старое сердце бешено колотилось.

Неужто, свершилось? Неужто, грекине и ее отпрыску конец настанет? «Под стражу обоих!» – такого еще никогда не было! Может, наконец, и вправду, восторжествует испокон веков царивший порядок – не бывать на престоле детям от второго брака, пока живы внуки от первого!

…Иван Васильевич в состоянии крайнего гнева шагал по кремлевским коридорам, галереям и переходам, сжимая ларец руками в рукавицах как священную реликвию.

Когда он подходил к покоям супруги, оттуда как раз выходила Береника. Она не успела даже поклониться, как Иван Васильевич плечом оттолкнул ее так сильно, что она отлетела в сторону и упала.

Великий князь ворвался в покои супруги, распахнув ногой дверь.

Софья стояла посреди палаты и удивленно повернулась, услышав испуганный возглас Береники за открывшейся дверью.

Иван Васильевич приблизился к супруге и с силой швырнул ларец к ее ногам на каменный пол.

Ларец разлетелся вдребезги, а белоснежная сорочка, вывалившись из него, едва не коснулась ног Софьи.

Софья вскрикнула и отступила.

– Боишься? – с насмешкой, но грозно спросил Великий князь. – А чего боишься? Это всего лишь ночная сорочка. Внука моего, Дмитрия. Ну–ка подними ее своими ручками, да разгляди, как следует, нет ли на ней чего интересного? Поднимай!

Софья сразу поняла, что случилось и, призвав все свое мужество, взяла себя в руки.

– Я – византийская царевна и Великая княгиня московская, а не служанка твоему внуку, чтобы возится с его сорочками! – гордо подняв голову, отчеканила она.

– Царевна? Княгиня? – яростно переспросил Иван Васильевич. – Нет! Ты уже никто. Ни–кто!! Поняла??

Он вернулся к двери и широко распахнул ее. Схватив испуганную Беренику за руку, он буквально зашвырнул ее в палату своей супруги.

В этот момент к палате приблизился отряд стражи, следом за которым семенил запыхавшийся Патрикеев.

– Все выполнено государь, – сказал он. – Княжич Василий в своей палате под стражей. – Он поднялся на цыпочки и прошептал на ухо Ивану Васильевичу, – Только что сообщили – Гусева взяли….

– А ты громко, громко, вслух доложи, – оттолкнул его Великий князь. – Тут все свои!

– Я говорю…. это… – слегка смутившись, начал Патрикеев, но вдруг его лицо налилось кровью, и он громко и отчетливо доложил, глядя, однако, не на Ивана Васильевича, а на Софью.

– Согласно твоей воле государь и воле Господа нашего, только что схвачен изменник Владимир Гусев со всеми его товарищами, такими же заговорщиками!

– Ты слышала эту новость Софья? – язвительно спросил Великий князь. – А я тебе еще одну скажу, которой ты не знаешь. В городке Вологде убиты восемь молодых заговорщиков, пытавшихся захватить мою казну и с ее помощью свергнуть меня с престола! Но – не получилось! Слышишь Софья – НЕ ПОЛУЧИЛОСЬ! Ты поняла???

Тут великий князь внезапно схватил Софью, за плечи, будто хотел поцеловать, а на самом деле, прильнув губами к ее уху, зашептал:

– Сжить со свету Дмитрия–внука хотела? А потом и меня, чтоб самой править? Ну, погоди – вот начнем сейчас пытать этого Гусева и всех, кто с ним был, и берегись Софья! Пусть хоть один покажет, что от тебя ниточка шла – тут же в монастырь пойдешь до конца дней своих, пока не сгниешь там – вот тебе на то мое слово!

Он резко оттолкнул Софью и, выходя, распорядился, указывая на Беренику.

– Только она одна может входить сюда и выходить отсюда – но каждый раз обыскивайте ее – чтоб ничего кроме еды и ночных горшков не переносила!

Он вышел, громко хлопнув массивной дверью.

Только сейчас Софья испугалась.

Она рухнула на колени перед иконостасом и стала молиться за то, чтоб у Гусева и других хватило сил выдержать все пытки и не выдать ее…

Никогда еще нить судьбы Софьи не была так тонка, как сейчас…

… Когда в дом Владимира Гусева одновременно со всех сторон ворвались стражники, князь Иван Палецкий находился в погребе.

Он спустился туда ровно минуту назад, по просьбе хозяина, чтобы принести несколько бутылок французского вина, которое Гусев покупал за большие деньги у впервые приезжающих в Москву иноземцев. Соблазнившись высокой ценой, они охотно уступали пару бутылок привезенных из Европы для личного пользования …

Князь Иван как раз потянулся к полке, чтобы взять одну из лежащих там рядами бутылок, как вдруг услышал наверху в доме какую–то возню, крики и звон оружия.

Палецкий, похолодев и забыв о бутылке, на цыпочках вернулся к лестнице, поднялся и осторожно приоткрыл крышку погреба. В подклети где находилась лестница в погреб, никого не было, но из комнаты доносились громкие команды, которые не оставляли сомнений в том, что там происходит.

– Хватай изменника!

– Вяжи того, что у двери, да покрепче, чтоб не сбежал!

– Гусев, брось саблю, сопротивление бесполезно нас тут три десятка и посланы мы по личному приказу великого князя…

Дальше Палецкий не стал слушать. Он выбрался из погреба и осторожно выглянул через приоткрытую дверь на улицу. Прямо у двери спиной к нему стояли двое вооруженных воинов охраны. Палецкий на цыпочках отступил, прошел в другой конец подклети и выглянул в окошко, выходящее на задний двор. Даже там находились двое стражников, но тут счастье улыбнулось князю Ивану Палецкому.

– Эй, вы идите сюда, помогите вязать изменников, – позвал их кто–то, высунувшись из окна сверху.

Стражники скрылись за углом дома, и путь на задний двор оказался свободным. Князь Палецкий вылез через окошко, бегом пересек двор и, выскользнув через калитку, оказался почти на самом берегу Москвы–реки.

Но дом был окружен стражниками со всех сторон, и князь увидел двух воинов оцепления, каждый из которых стоял в десяти шагах от Палецкого по разные стороны калитки. Палецкий выхватил саблю и бросился к ближайшему. Тот едва успел отразить удар сабли протазаном, но ему пришлось отступить и тут князю Палецкому повезло второй раз. Чья–то оседланная лошадь мирно щипала травку на берегу – князь Иван с разбегу вскочил в седло, схватил поводья и помчался во весь дух. Он слышал позади крики и не сомневался, что за ним пустятся в погоню.

Он не сомневался и в том, что его догонят, но ему необходимы были всего лишь пять минут для того, чтобы убить предателя.

Князь Иван Палецкий обладал живым и быстрым умом. Еще находясь в погребе, он сразу понял, что происходит наверху, и сразу вспомнил…

Вспомнил он доброго батюшку Аркадия Дорошина, которому исповедовался во всех грехах. Выходило, что никто кроме него не мог их выдать. И виноват во всем был он сам – Иван Палецкий.

Князь вспомнил, как он расхваливал своего домашнего священника друзьям, и смешанные чувства гнева, ярости, отчаяния и вины охватили его. Он не сомневался в том, что будет пойман и казнен вместе с друзьями, но надеялся хотя бы в самой малой степени искупить вину.

Подъехав к воротам своего большого московского дома, князь оставил ненужного теперь коня и бросился к маленькой домашней церкви, стоящей на заднем дворе.

Рядом с церковью стоял домик, где жил отец Аркадий. Князь Палецкий с обнаженной саблей ворвался в дом, однако там никого не было. Легкий запах дыма и гари стал расплываться в воздухе, князь выбежал во двор и увидел, что из–под купола маленькой церквушки выбивается наружу густой белый дым, какой бывает, когда жгут солому.

Князь Иван, крепко сжимая в руке саблю, осторожно подкрался к приоткрытой двери церквушки. Тяжелый засов был открыт, а большой навесной замок[14]14
  Изобретением навесного замка с пружинным механизмом человечество обязано мастерам Древнего Рима и такие замки не просто защелкивались, а открывались поворотом ключа. Замок с поворотным ключом стал прародителем всех современных замков. Эта идея в бесчисленном множестве вариантов была повторена на протяжении веков в различных замочных изделиях.


[Закрыть] с торчащим в нем ключом висел на дужке. Заглянув внутрь, князь увидел необыкновенное зрелище: иконостас горел, и на глазах пламя усиливалось. Еще минута и загорятся стены. В центре храма на полу лежали несколько связок соломы. Отец Аркадий Дорошин деловито хватал эти связки и швырял их в огонь. Бросив последнюю, он отряхнул руки и направился к выходу. Там стоял князь Иван Палецкий и улыбался.

– Ах ты, подлый продажный пес, – сказал князь, – всех продал как Иуда, а теперь хочешь сделать вид, будто сгорел в этом храме…. Сам же пойдешь творить дальше свои черные дела? Но на этот раз не выйдет. Твой замысел исполнится, только все будет на самом деле так, как ты хотел представить.

Аркадий Дорошин, брат восьмой заповеди, закричал и яростно бросился на князя, но ему предстояло пробежать десять шагов, а князю Ивану Палецкому хватило одного – он отступил на паперть, захлопнул дверь, задвинул тяжелый засов и для верности навесил и закрыл ключом замок.

Затем с чувством выполненного долга сел на скамью между папертью и воротами. Еще несколько минут из церкви доносились ужасные крики горящего живьем человека, потом крики стихли, пламя вдруг вырвалось наружу высоким столбом, охватило купол, и церквушка превратилась в один огромный пылающий факел.

Когда вооруженные до зубов стражники ворвались во двор князя Палецкого, он сидел на скамье и, глядя на свою горящую церковь, хохотал как безумец.

Даже когда его схватили и повели к карете, он продолжал хохотать так, будто более веселого зрелища никогда в жизни не видел…

… Тайнопись Z

От Симона Черного

Москва

25 августа 1497

Елизару Быку

в Вильно

Дорогой друг!

Спешу сообщить тебе две важные новости. Одна – печальная, другая – весьма радостная.

Начну с печальной.

Мы потеряли одного из наших лучших братьев – Аркадий Дорошин погиб в пламени, которое сам и разжег, а ведь я предупреждал его после Новгорода и корил: не повторяй дважды одни и те же трюки, чтобы имитировать свою смерть. То, что удалось один раз вовсе не обязательно удастся в следующий.

Но он меня не послушал и хотел сделать вид, будто сгорел в домашней церквушке князя Палецкого. А тут, откуда ни возьмись, появился и сам князь. Он чудом выскользнул из дома Гусева, когда люди Патрикеева пришли туда схватить заговорщиков и, будучи человеком сообразительным, сразу догадался, кто их предал. Не затей Аркадий этой мнимой гибели в церкви, он, я уверен, в поединке на саблях убил бы этого мальчишку. А вышло так, что церковь он поджег, но выйти не успел – князь Палецкий просто–напросто закрыл тяжелую дверь на засов и, прежде чем его догнала и схватила стража, наш Аркадий уже сгорел живьем на самом деле.

Говорят, что князь Палецкий рехнулся после того, как наслушался предсмертных воплей сгорающего в церквушке Аркадия.

Ту горстку пепла, которая от нашего брата осталась, я собственноручно развеял по ветру за столичными стенами на высоком берегу Москвы–реки.

Теперь о хорошем.

Нам удалось на ближайшее время полностью обезвредить Софью и ее сыночка, которого она хотела посадить на московский престол вместо нашего Дмитрия.

Я уже писал тебе в прошлом письме о том, как Софья хитроумно подбросила отравленную рубашку и как пострадала наша сестра Марья. Она все еще ходит, обмотав руки тряпками, и испытывает очень сильные боли. Но она оказала братству столько неоценимых услуг, что, быть может, мы дождемся, когда первая женщина станет членом нашей высшей рады…

Нет худа без добра: мы подбросили эту рубашку через Патрикеева великому князю и результат не замедлил сказаться.

Иван Васильевич впал в ярость и фактически взял свою жену и ее сына под домашний арест.

Через наших людей, которые общаются с Патрикеевым, мне удалось узнать, что Иван Васильевич пригрозил супруге, будто отправит ее в монастырь пожизненно, если Гусев или кто–то из его компании выдадут ее под пытками.

От всей души надеюсь, что выдадут.

И вот, наконец, самая главная хорошая новость: вчера Иван Васильевич, находясь в гостях у своей невестки в присутствии Дмитрия, нескольких дьяков, моего сына и его жены, заявил официально, что он намерен в ближайшее время торжественно и прилюдно короновать Дмитрия шапкой Мономаховой, как единственного и законного своего наследника.

Будь мы христианами, нам следовало бы день и ночь молиться за его здравие.

Кстати, нам понадобятся деньги. Надо обустроить празднество коронации Дмитрия с максимальным размахом. С нетерпением жду твоего сообщения о том, как окончилась операция по изъятию денег у Антипа и его разбойников.

Надеюсь, что успешно, а также думаю, что ты найдешь способ быстро доставить эти деньги мне.

Я же в свою очередь постараюсь предпринять все возможное, чтобы коронация Дмитрия состоялась как можно скорее.

Во имя Господа Единого и Вездесущего

Симон