Текст книги "Пояс Богородицы"

Автор книги: Роберт Святополк-Мирский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

За несколько дней до ожидаемого возвращения по-сланного за выкупом гонца Генрих помрачнел, загру-стил и совсем сник.

Гонец вернулся и доложил Филиппу, что в указан-ном месте никакого княжеского замка не обнаружено, но попутно выяснилось, что у народа ливов вообще никогда не было никаких князей, что это маленький народ. рыбаков и земледельцев, который всегда тяже-лым трудом зарабатывал хлеб свой насущный и боль-ше чем простым слугой у разного рода завоевателей, часто сменявшихся на этой земле, ни один лив нико-гда не был, а уж тем более смешно говорить о каком-либо богатстве.

Разъяренный Филипп направился в свой шатер, за-сучил рукава и, демонстрируя Генриху огромные кула-чищи; спросил его, что все это значит.

Генрих побелел, как снег, и, упав на колени, взмо-лился на чистейшем русском языке, обещая рассказать всю правду взамен сохранения здоровья.

А правда оказалась такой; лив Генрих Второй, так же как и его покойный батюшка Генрих Первый, ока-зались самыми обыкновенными мародерами.

До начала войны они оба служили простыми коню-хами на огромной конюшне замка Густава фон Шли-мана, знаменитого ливонского рыцаря, личного друга самого великого магистра Бернгарда фон дер Борха, где жили как у Бога за пазухой, воруя в огромных ко-личествах хозяйский овес и выгодно продавая его за полцены окрестным ливам – землепашцам. Дело процветало, и вскоре отец с сыном уже. приближались к накоплению той заветной суммы, которой им хва-тило бы на покупку собственного домика и куска зем-ли, на которой они намеревались осесть, как вдруг на-чалась война и генерал Шлиман немедля выступил в поход, захватив с собой, естественно, большинство

CJI~.

Обоим ливам Генрихам, привыкшим к вольготной жизни на теплой конюшне, война очень не понрави-лась. Но и в ней можно было найти хорошие стороны, и предприимчивый Генрих Первый вскоре их нашел. Будучи человеком наблюдательным, он заметил, что в конце каждой битвы, когда одна сторона начинает от; ступать, а другая ее преследовать, поле сражения на несколько десятков минут остается совершенно пус-тым, и вот тогда-то можно беспрепятственно обшари-вать убитых, прежде чем это сделают победители; вер-нувшись после погони за неприятелем.

Теперь бывшие конюхи, одетые, как простые пешие ливонские воины, перед началом каждого– сражения находили себе укромное убежище, где выжидали до тех пор, пока одна из сторон не одержит победу. За-тем они быстро выбегали на поле боя и обирали уби-тых до тех пор, пока вдали не покажутся победители, спешащие к полю с той же целью.

Это дело оказалось во много раз прибыльнее овса, и Генрих Первый, весело потирая руки, молил Господа о продлении войны, в то время как его сын умолял от-ца отказаться от пагубной привычки не делиться до-бычей. Дело в том, что, кроме такой вполне похваль-ной черты, как наблюдательность, в сложном и проти-воречивом характере Генриха Первого присутствова-ла и даже доминировала такая мало похвальная черта, как скупость. Мало того, что он давал сыну лишь жал-кие крохи, как от продажи овса, так потом и от маро-дерской добычи, так он еще втайне закапывал все деньги и ценности в местах, известных только ему, и ни за что не соглашался указать эти места сыну, ссы-лаясь на то, что тот еще слишком молод и непременно растранжирит накопленное

Генриху сразу повезло – он наткнулся на какого-то, должно быть, очень знатного и богатого ливонца и тут же напялил на себя все его латы, прихватив заодно дорогого коня прекрасной породы (а уж в лошадях и ценах на них он разбирался как никто другой!), смут-но, однако, заподозрив, что за таким неожиданным ве-зением судьба, должно быть, скрывает какой-нибудь подвох.

Он не ошибся – через несколько минут появился Филипп…

И вот, стоя на коленях, Генрих теперь умолял не выгонять его, клятвенно заверяя, что за этот месяц привязался к Филиппу, как к брату, что полюбил его, как родного, что теперь на всем белом свете у него больше никого нет, но зато есть много талантов, кото-рые он охотно применит на службе такому знамени-тому воину и замечательному человеку, что он не только умеет играть на лютне и сочинять песни по любому случаю, но еще свободно владеет пятью евро-пейскими языками, умеет вести дом и хозяйство, а уж за лошадьми смотреть – лучшего мастера в мире нет!

Эти аргументы повлияли на решение Филиппа, по-тому что в последнее время, столь внезапно обогатив-шись и готовясь– к ведению большого дома с дюжиной детей, крупным хозяйством и непременно с огромной конюшней, он не раз подумывал о необходимости найти подходящего, достаточно грамотного и разум-ного человека для ведения этого дела.

Филипп сменил гнев на милость и принял Генриха на службу, положив ему щедрой и теперь уже богатой рукой жалованье, о котором тот даже не мечтал, а по-тому, залившись слезами умиления и горячо целуя ру-ку нового патрона, Генрих поклялся ему в пожизнен-ной преданности и готовности немедля положить го-лову за Филиппа, его семью и его дом.

В последующие несколько месяцев Филипп все больше привязывался к новому слуге, которого скоро и вовсе полюбил за веселый нрав, ловкость, живой, быстрый ум и умение мгновенно находить выход из

любой трудной ситуации. Данилка вначале с ревно-стью недолюбливал новичка, но потом привык и тоже полюбил его, потому что Генрих умел очень точно вести себя с каждым, так что вскоре и дворянину Фи-липпу Бартеневу, и его дворовому холопу Данилке, стоящим на неизмеримо далеких общественных уров-нях, он стал одинаково близким другом, умея в то же время соблюдать с каждым нужную дистанцию.

После нового поручения великого князя Филипп мысленно поздравил себя с правильным решением, потому что теперь, когда через неделю ему снова при-дется уехать, а затеяно столько дел, Бартеневке будет очень нужен человек, способный под руководством Настеньки выполнить все необходимые работы.

Вот почему, громко сказав всем; Представляю вам моего бывшего пленника, а ныне доброго друга: лив Генрих Второй!», Филипп негромко сказал Настеньке:

– Он будет твоей правой рукой и управляющим Бартеневкой, которая под его руководством скоро превратится в самое богатое, укрепленное и процве-тающее имение!

Настенька побледнела.

– Постой-постой… Что значит моей правой рукой? А твоей, что – нет? Я жду тебя полгода, я вся истоско-валась, меня тут без тебя снова похитили и чуть не убили, а ты… ты что?… ты опять собираешься меня покинуть?

– Ну что ты, любовь моя, – горячо зашептал Фи-липп. – Я здесь, я вернулся, я – с тобой и с нашими малютками! Я страшно по тебе соскучился!

И хрупкая Настенька, не успев расплакаться, утону-ла в объятиях своего великана-мужа…

…Конечно, нелегко трем мужчинам, почти полгода отсутствовавшим дома, сообщать своим женам, что че-рез неделю они снова отбывают на неизвестный срок, но степень трудности у каждого оказалась другой.

Легче всего было Картымазову, который всегда дер-жал семью в строгости.

С Настенькой он поздоровался еще в Медведевке, коротко сказав: «Молодец, хорошо выглядишь!», глянув на спящих младенцев-двойняшек, подкрутив ус, ух-мыльнулся: «Вижу нашу породу в меня пойдут!»– и, снова сев в седло, поехал в Картымазовку. Там его, как всегда, первыми встретили любимые псы, и он ло-бызался с ними до тех пор, пока вокруг не собрались домочадцы и слуги. Лишь тогда он снизошел до того, чтобы увидеть жену и сына.

– Ну здравствуй, Василиса! – сказал он так, будто расстался с ней вчера, и даже не обнял жену, потому что на людях он никогда этого не делал ввиду своего небольшого роста – Василиса Петровна была выше на полголовы.

Зато сына, который был выше его уже на целую го-лову, он взял за плечи:

Здорово, Петруша, – ишь, какой вымахал! Краса-вец ты у меня!

Потом повернулся к своим дворовым людям:

– Ну что же, народ, – поклон вам мой и благодар-ность за верную службу вижу, что дом и семья це-лы и на том спасибо! – он низко поклонился, а по-том, выпрямившись, строго оглядел собравшихся; А вы, собственно, чего тут столпились? Работы нет, что ли? Ну-ка все за дело! Быстро!

И, грозно щелкнув нагайкой, Картымазов быстро отвернулся, чтобы никто не заметил его подобревших глаз.

Потом сказал жене и сыну:

Живите дальше, как жили, потому что я сюда лишь на неделю – меня сам великий князь ждет с по-ручением!

И, отказавшись от услуг конюха, пошел самолично расседлывать коня.

…Медведев на людях трижды поцеловал Анницу в щечки, но зато позже, когда Картымазов уехал, Филипп со своим обозом направился следом за ним к броду, Са-фат деликатно отпросился погостить день-другой у Ле-ваша, купец Манин и его люди были расселены, и супру-ги наконец остались лишь со своими людьми. Василий подозвал Клима Неверова и негромко сказал ему:

– Все новости расскажут вам Алеша да Ивашко. Ты готовься к свадьбе сына, да не забывай поглядывать вокруг! Однако что бы ни случилось – справляйтесь сами – нас тут нет!

Он обнял Анницу за плечо. Нежно друг другу улы-баясь и о чем-то перешептываясь, они вошли в дом и вышли оттуда ровно через трое суток.

…Труднее всех пришлось Филиппу.

Настенька, прожившая всю жизнь тихо и скромно в семье небольшого достатка, никак не могла привык-нуть ко всему тому, что так неожиданно обрушилось на ее голову…

Ей очень трудно было понять, как на войне за такое короткое время можно настолько разбогатеть…

Разумеется, Филипп ни словом не обмолвился о мешках, наполненных перстнями, кольцами и окро-вавленными медальонами, которые ему после каждой битвы приносил десятник Олешка Бирюков, – он лишь сказал, что по милости великого князя ему пла-тили в войске очень высокое жалованье за его добле-стные подвиги.

На самом деле по пути домой он, по совету того же Бирюкова, заехал в Новгород, где при помощи купца Манина очень выгодно продал всю свою воинскую до-бычу или, точнее, выменял ее на чистые, ничем не за-пятнанные новгородские рубли и гривны, которых оказалось так много, что у Филиппа возникла мысль о серьезном укреплении и перестройке всего имения Бартеневка, в чем его горячо поддержал новый полудруг-полуслуга лив Генрих, пообещав взять на себя все

заботы как о самом строительстве, так и о дальней-шем ведении нового двора.

Попутно выяснилось, что раненый Ивашко уже по-правился, но Любаша, единственная и горячо люби-мая дочь вдовца Манина, настолько хорошо заботи-лась о юноше, что ему это очень понравилось и он захотел, чтобы она продолжала заботиться не только о нем, но и об их будущих детях всю дальнейшую жизнь. Любаша охотно согласилась, отец непременно хотел познакомиться с условиями, в которых будет жить его дочь, и вот они все двинулись на Угру, за-ехав по дороге в Москву, куда Филипп был пригашен прибыть шестого июля на прием к великому князю, где, к своей огромной радости, встретил Медведева, Картымазова и Сафата.

Наконец Настенька хоть и с трудом, но все же по-верила в огромное жалованье, которое платил ее мужу великий московский князь, однако ее пугало огромное количество новых, незнакомых людей, которые, не ус-пев приехать, начали повсюду расхаживать, что-то из-мерять, деловито советуясь о том, какие старые дома надо снести и какие новые построить.

Ее смущало, что Филипп купил огромное количест-во строительного материала, в том числе очень доро-гих больших железных гвоздей, скоб и не менее доро-гого камня, так, будто тут должна быть построена це-лая крепость, заплатив нанятым в Медыни и Боровске строителям все деньги вперед и почти ничего не оста-вив наличными на непредвиденные расходы.

Филипп только смеялся в ответ и обещал через па-ру месяцев привезти вдвое больше из поездки, в кото-рую он сейчас отправится, но о которой не может ей ничего рассказать, потому что это тайное государево дело.

В оправдание своего решения укрепить имение он приводил донесения о том, что хан Ахмат движет-ся в эти края и что, хотя, по всем сведениям, он при-дет с войском гораздо восточнее – на Оку, но не ис-ключено, что некоторые отряды доберутся и сюда,

вот почему московское имение, находящееся по ли-товскую сторону Угры, будет подвергаться большой опасности.

Настенька резонно возражала, что она и так не на-мерена оставаться тут с двумя грудными младенцами, а будет жить на той стороне, в более укрепленной Медведевке, и спрашивала, не лучше ли было истра-тить эти деньги на еще большее укрепление имения Василия и Анницы, где в случае опасности могли бы укрыться все три родственные семьи вместе со всеми своими людьми.

– Я, конечно, очень люблю Василия, – отвечал ей на это Филипп, – он мне друг и все такое, но, На-стенька, не забывай – ни он, ни его дом не смогли уберечь тебя от похищения татарами! Я не хочу, что-бы это повторилось! Я выстрою здесь такую крепость, какая Василию даже не снилась! И ты будешь в ней в полной безопасности!

– Даже не думай об этом! Я не останусь здесь одна без тебя!

– С тобой будет Генрих!

– К черту Генриха! Он мне чужой – я его не знаю! Я люблю тебя и хочу быть с тобой!

– Не выводи меня из себя, Настя! – повысил голос Филипп. – Я – воин и мужчина! Я должен выполнять свой долг перед государем! Это превыше всего! Меня нарочно из Ливонии вызвали, потому что там теперь князь Оболенский уже и без меня может справиться! А я понадобился самому государю! Ты это понимаешь? Он лично дал мне важнейшее задание державной важ-ности! Вот! А твое женское дело – сидеть дома, ждать меня и рожать побольше детей, ясно?!

Настенька вдруг заметила, что Филипп сильно пе-ременился за то время, пока они были в разлуке,– что-то новое, незнакомое и чужое появилось в нем.

Она горько заплакала, и тогда Филиппу стало стыдно.

Он приласкал и утешил ее, стал обнимать и цело-вать, а за окном вдруг запел необыкновенно приятным голосом красивую, не слыханную никогда в этих краях песню лив Генрих Второй, и Настенька постепенно успокоилась и, вздохнув в душе тяжко, сказала себе, что, наверно, такова уж ее судьба и надо научиться терпеливо нести этот крест.

Единственное, что ее радовало, – это невероятная любовь Филиппа к деткам. Казалось, он не мог рас-статься с ними ни на минуту, и Настенька даже испы-тала странный укол ревности – с ней он столько вре-мени не проводил.

Она попыталась утешить себя тем, что, если с ней что-нибудь случится, с таким хорошим и заботливым отцом дети не пропадут.

Но эта мысль ее почему-то не утешала…

…Купец Манин не имел ничего против жениха сво-ей Любаши, даже несмотря на то, что Ивашко был не то что беден, а просто нищ. Ивашко служил Медведеву, человеку, которому сам великий князь лично дает по-ручения, и это много значило, потому что Медведева он запомнил еще с позапрошлого года, когда тот пова-дился несколько раз провожать совсем еще юную Лю-башу, после того как заступился за нее у замерзшего колодца. Тогда Манин очень скептически смотрел на это дело и просто-напросто запер дочь в доме и не выпускал ее на улицу, пока этот московский забияка не перестал ходить под их дом. Он справедливо посчи-тал, что Медведев ей не пара, сразу заподозрив. в нем птицу куда более высокого полета, и был, конечно, как всегда, прав, а вот теперь все получилось очень даже хорошо.

Манину надоели эти постоянные московские наезды на Новгород, надоел вечный страх за дочь, за жизнь, за дом, за имущество, и когда он стал замечать, что между Ивашкой и Любашей завязывается нечто большее, чем простая симпатия раненого к заботливой сиделке, он не стал этому противиться, а, напротив, шагнул на-встречу неизбежному будущему и очень серьезно заду-мался о радикальной перемене жизни.

Когда Ивашко выздоровел и, смущаясь, пришел к нему с просьбой отдать ему дочь в жены, у Манина уже был готов целый план.

Ивашко, как он и предполагал, конечно же хотел увезти жену к себе на Угру в Медведевку, и Манин на это согласился, но при условии, что он тоже поедет с ними, осмотрится в округе – кто, где, чем и как там торгует – и потом переведет все свое дело в те края. Во-первых, он так любит дочь, что не мыслит жизни вдали от нее – ему хоть бы раз в месяц ее видеть и внучков понянчить, а во-вторых, раз Новгород стал ча-стью Московского княжества – ему все равно где жить, он даже предполагает, что с богатым новгородским опытом на новом месте купеческое дело его пойдет еще лучше.

Но он поставил Ивашку перед тяжелой проблемой.

Купец Манин, которому недавно исполнилось со-рок пять, не намеревался более жениться и иметь дру-гих детей, а потому хотел, чтобы впоследствии Иваш-ко стал прямым его наследником и продолжателем ку-печеского дела.

Для Ивашки это было совершенно неожиданным и странным предложением„потому что он свою буду-щую жизнь представлял себе совершенно иначе.

Купец Манин хорошо понимал это и потому не на-стаивал на принятии решения прямо сейчас, но на-стаивал только на одном – на согласии Ивашки, не оставляя своей службы у Медведева, пройти у Манина курс обучения купеческому делу, а уж потом, когда Ма-нин станет старым и захочет отойти от дел, Ивашко примет такое решение, какое ему подскажет совесть и жизнь.

Хитрый был этот купец Манин – он так и пред-ставлял себе сорокалетнего Ивашку с десятком детей и растолстевшей Любашей, уже вкусившего сладость домашнего очага и поставленного перед выбором – либо принять предложение тестя и зажить пусть не спокойной, но, по крайней мере, богатой и сытой купеческой жизнью, или продолжать мерзнуть в засадах и походах, уклоняться от стрел, сабель, и топоров, -а с возрастом это ведь становится все труднее… Вот тогда-то и посмотрим…

Но и юному Ивашке казалось, что он тоже хитер.

Очень уж желая заполучить в жены так очаровав-шую его с первого взгляда Любашу, он готов был со-глашаться на все ради нее, думая про себя о том, что до старости Манину еще далеко – лет двадцать как-нибудь пройдут, купеческому делу, конечно, тем вре-менем научиться можно ради тестя – отчего ж нет, -это ведь всегда в жизни может пригодиться, а вот ста-новится купчишкой до конца дней своих, меняя пре-красную, заманчивую, полную приключений жизнь рядом с Медведевым на скучное ведение книг, счетов, товаров, – ну уж нетушки – ни за что! Ладно, пусть старик пока что тешит себя надеждами, да и вообще двадцать лет еще прожить надо… Вот тогда-то и по-смотрим…

Тем временем все шло своим чередом и, таким об-разом, уже третья свадьба шумела и гуляла на берегах Угры.

Грубо сколоченные столы тянулись прямо по алле-ям меж березками на свежем воздухе, гостей было множество – жители Бартеневки, Картымазовки, Си-него Лога, да еще монахи тайком бегали из Преобра-женского монастыря, едва ли не все по очереди.

Весело было всем, кроме трех женщин, которые не могли забыть о предстоящей вскоре разлуке.

Ровно неделю спустя после приезда все снова со-брались в Медведевке, и после торжественной службы, проведенной отцом Мефодием, наступила минута рас-ставания.

Друзья прощались с женами и друг с другом, они разъезжались по разным сторонам света, и на этот раз не только Сафат, но и трое остальных отправлялись в одиночку, не беря с собой ни одного человека из слуг или дворовых.

Сафат отправился на юг.

Филипп поплыл на лодке по Угре на восток.

Картымазов двинулся на север – в Москву.

Медведев – на запад.

Стотысячное войско хана Ахмата находилось в трех-стах верстах и неумолимо приближалось.

До Великого Стояния на Угре оставалось три ме-сяца…

Глава четвертая
КАЖДОМУ – СВОЕ…

Тайнописью

От Симона Черного

16 июля 1480

Двор господаря Стефана

Бухарест

Княжество Валахия.

Елизару Быку

Рославль.

Дорогой друг!

С удовлетворением сообщаю тебе, что моя миссия здесь приходит к завершению. Принцесса Елена Во-лошская оправдала все мои лучшие ожидания. Она умна, красива и уже достаточно образованна, хотя, разумеется, необходима некоторая шлифовка.

Дальше с принцессой будут работать сестра Ма-рья и брат Неждан. Сестра Марья произвела на меня исключительно хорошее впечатление – она истин-ная дочь своего отца и, как мне кажется, глубоко предана нашему делу. Е уверен, что ее ждет великое будущее в наших рядах,

На днях мы проведем тайную церемонию вступлен-ия в братство принцессы Елены, которой будет присвоена степень сестры Первой заповеди, после че-го я смело могу оставить дальнейший ход здешних дел под наблюдением Марьи, поскольку она сестра Второй заповеди – стало быть, старшая (Неждан, как ты помнишь, тоже брат второй).

Я уже писал тебе о московском дьяке Федоре Кури-цыне, который довольно долго гостил при дворе гос-подаря Стефана в качестве посла великого москов-ского князя. Это весьма образованный и способный человек, любитель древних легенд и преданий. В меру моих скромных способностей я помог ему собрать кое-какие истории, которые он собирается вклю-чить в свою книгу об одном из самых жестоких лю-дей на свете – мунтьянском воеводе Дракуле.

Так вот, месяц назад Федор Курицын отбыл в Мо-скву, срочно отозванныйвеликим князем видимо в связи со слухами о скорой войне московитов с ханом Ахматом. Благодаря моим усилием – а мы с Федором весьма подружились здесь – он проведет в Кремле не-обходимую работу, для того чтобы описать в наи-лучшим свете принцессу Еленуи порекомендовать ее вниманию великого князя в качестве возможной не-весты для все ещенеженатого наследника московско-го престола Иванов Однако я опасаюсь, что в связи с предполагаемым татарским нашествием, о котором даже здесь много говорят, Ивану Васильевичу будет пока не до женитьбы сына. Тем не менее нашим лю-дям в Москве необходимо готовить почву к тому, чтобы этот брак в будущем состоялся.

Кстати, о Москве. Я только что получил донесе-ние брата Саввы, которое вновь напомнило мне об одной нашей старой неудаче.

Я начинаю думать, что в некоторых делах нас преследуете злой рок.

Вспомни, сколько усилий потратили мы еще 14 лет назад в поисках известного тебе весьма для нас секретного документа, и после долгих поисков пришли к выводу, что он должен быть укрыт среди

_________________________________________________________________

' Федор Васильевич Курицын (умер около )б02 г.), дьяк Великого кня-зяМосковского Ивана Васильевича, автор первого в историипроизведения о столь известном впоследствии персонаже. Это произве-дение – СКАЗАНИЕ О ДРАКУЛЕ ВОЕВОДЕ – известно споследней четвертиXIIвека и вошло во многие русские летописи.

Мунтьянский —так автор СКАЗАНИЯ именует Валашское княжество. Мунтения (горная стран) – область в Румынии, восточная часть Валахии.

___________________________________________________________________________________________

вещей покойной супруги Ивана княгини Марии Тверской. Потом нас отвлекли другие, более важные про-блемы, но я никогда не забирал об этом деле и очень надеялся, что теперь, когда в Кремле находятся сразу трое наших людей, мы, наконец, найдем способ не то-ропясь перебрать все вещи,оставшиесяот покойной великой княгини, и отыскать этот документ, содер-жащийстольценную для нас истину. И вдруг – на тебе! – приезжая иностранка из Венеции путает все на-ши планы и передает имущество Марьи своей нищей племяннице в качестве приданого! Надеюсь, эта пле-мянница не укатит со своим супругом в Италию -там нам до них не дотянуться. Прошу тебя подумать о том, как внедрить в окружение удалого князя Василия Верейского и его будущей жены нашего человека,чтобы впоследствии тщательно осмотреть весь сун-дук с вещами, оставшимися от покойной великой княгини.-гиниг

Очень жаль также, чтоСавве не удалось выяснить, что за тайные дела у княжна Софьи с Аристотелем. Меня насторожило упоминание о книгах.

Дело в том, что во время переезда принцессы Зои из Юрьева в Псков в октябре 1472 года (тогда она была еще невестой великого князя и направлялась в Москву к будущему супругу) я, оказавшись в тех мес-тахтах по делам нашего братства, своими глазами ви-дел это незабываемое шествие. Кроме папского лега-та и огромной свиты из греков, итальянцев и моско-витов, которые сопровождали греческую принцессу, позади основного обоза с личными вещами Зои двига-лась под сильной охраной целая вереница телег с оди-наковыми, тщательно упакованными сундуками. Те-лег было не менее семидесяти, на каждой по несколь-ку сундуков, и впоследствии я узнал, что тамнаходились книги, которыедостались Софье по на-следству через отца из самого Константинополя. Нам непременно следует выяснить, где они хранятся сейчас. Многие из них могут представлять не только для нашего братства, но идля всей нашей веры неиз-менимую ценность.

И в заключение о некоторых твоих сообщениях, относительно– которых ты спрашиваешь моего совета:

1. Наш хваленый Степан Полуехтов-Ярый оказал-ся на деле вовсе не таким уж ловкими как о нем твер-дили. Поэтому я буду против присвоения ему степени брата Первой заповеди, до тех пор пока он не про-явит себя как надлежит. Первое задание он прова-лил – мальчишка Селивановых остался жив! Ему уже пятнадцать лет, и он наверняка знает слишкоммного о наших делах

2. Трофим с Черного озера, который приютил маль-чишку, проявил недопустимую слабость, сохранив ему жизнь. Ты пишешь, будто он уверял, что сам Господь Единый и Вездесущий повелел ему это сделать. Он клянется, что воспитает приемыша в нашей вере и тот станет достойным членом братства. Но нельзя забывать о том, что парень наверняка знает, что именно искали по нашему поручению в непроходимых болотах Татьего леса его родители, когда были в ла-гере Антипа, делая вид, что ищут своих пропавших детей! Он не может этого не знать, поскольку него никогда не было младших братьев и сестер! Прошу тебя помнить, что это та тайна, которая извест-на только нам с тобой, и больше ни одна живая ду-ша не должна узнать о ней! Ведь именно обладание этой тайной, как ты помнишь, и было главной при-чиной устранения Селивановых, а вовсе не официаль-ная версия об их измене, секретах изготовления от-равленных колец и всего прочего, что мы с тобой для оправдания этой жестокой необходимости приду-мали/

Трофим – уважаемый и заслуженный член нашего братства. Очень не хотелось бы, чтобы у него, и так одинокого человека, появилась горечь разочарования в нашей вере!

Трофим не должен ничего знать, но и мы не мо-жем себе позволить,чтобы хоть один Селиванов ос-тался в живых.

Надо хорошенько обдумать эту проблему и найти ее решение.

До скорой встречи! Надеюсь отправиться к тебе в теплый и уютный Рославль сразу по завершении ини-циации принцессы Елены.

Во славу Господа Единого и Вездесущего

Симон Черный

…– Его величество король Казимир весьма озабочен состоянием дел в Московском княжестве, – задумчиво сказал маршалок дворный Великого княжества Литов-ского Иван Ходкевич, расхаживая вдоль огромного гол-ландского гобелена с охотничьими сценами, украшавшего стену зала для официальных приемов в его замке на Жверинасе в предместьях Вильно.

Князь Андрей Святополк-Мирский, стоя посреди за-лы со шляпой в согнутой правой руке и слегка опира-ясь на рукоять сабли левой, внимательно слушал.

– В окружении короля находится немало придвор-ных, – продолжал маршалок, – постоянно твердящих о том, что необходимо, воспользовавшись временным ослаблением Москвы, поддержать хана Ахмата войска-ми, как только он выйдет к Оке или Угре, да и среди магнатов, входящих в Верховную Раду Великого кня-жества, также есть много сторонников этой идеи. Од-нако король смотрит на события шире, рассматривая их в долгосрочной перспективе. Его величество пола-гает, что сторонники войны с Москвой недооценива-ют могущество противника и исторические последст-вия подобного шага. Разве вторжение татарских войск в наши южные украинские земли не является доста-точным предупреждением об опасности? А если тата-ры верного московского друга крымского хана Менг-ли-Гирея дойдут до самого Киева и – хуже того – двинутся вглубь, прямо сюда, – как мы тогда будем вести войну на два фронта – там поддерживая одного хана, а на своей земле сражаясь с другим? И нужно ли нам сейчас это, когда мы едва успели справиться с на-шим многовековым заклятым врагом – крестоносцами и нам необходима передышка! После твоего воз-вращения из Витебска, князь, я подробно доложил его величеству о настроениях и мыслях живущих там со своими детьми и придворными жен младших братьев великого московского князя Андрея Большого и Бори-са Волоцкого, не преминув передать их глубокую при-знательность королю за приют и заботу.

– Благодарю, господин маршалок, – склонил голо-ву Андрей, – княгини Углицкая и Волоцкая очень просили меня об этом. Выполняя ваше поручение, или, точнее, поручение его величества, я удостоверил-ся, что витебская городская управа сделала все воз-можное, чтобы достойно принять высоких особ вме-сте с их детьми и придворными.

– Да-да, я доложил обо всем королю. Княгини всем довольны и уверены в успехе дела своих супругов. Но одно дело – мнение жен, и совсем другое – их му-жей. Нам не ясны до конца истинные намерения Анд-рея и Бориса. Насколько они тверды в своем решении? Говорят ли правду, утверждая, что претендуют не на московский престол, а лишь на возвращение им своей доли завоеванного и наследственного имущества? Или все же лукавят и лишь ждут момента ослабления Ива-на, чтобы сесть на его место? Как они поступят, когда через несколько месяцев хан Ахмат со своим войском выйдет к московским рубежам? Помирятся со стар-шим братом и бросят свои войска ему на помощь? Или, напротив, воспользовавшись трудным положени-ем великого князя, приставят ему нож к горлу и даже, быть может, попытаются свергнуть? Его величество хочет как можно скорее получить точные и достовер-ные ответы на все эти вопросы. От этого будет зави-сеть формирование нашей восточной политики. И я уверен, что именно ты лучше всех справишься с этой задачей. Вот королевская грамота, по которой ты, как официальный гонец, уполномочен от имени его вели-чества отправиться в Великие Луки и передать князь-ям Андрею и Борису, что их жены и дети находятся в полной безопасности, а король гарантирует им самим убежище и достойную жизнь в Литве, если они потер-

пят поражение и подвергнутся преследованиям со стороны старшего брата. О неофициальной цели по-сещения мятежных князей я уже говорил. Она тебе по-нятна?

– Да, господин маршалок, конечно. Я готов вы-ехать сегодня же и постараюсь получить ответы на все интересующие его величество вопросы.

– И это правильное решение. Ступай с Богом! Ко-роль ждет твоих донесений!

Князь Андрей принял королевскую грамоту, пробе-жал ее глазами, свернул в трубку, спрятал в рукав, по-клонился и вышел.

…Июльская жара заставила умолкнуть птиц, душный ароматный воздух, наполненный жужжанием мух, пчел и шмелей, сменился наконец прохладой, когда Андрей въехал в тень старинных дубов, росших вдоль дороги – -той самой дороги, бегущей мимо красных кирпичных стен и высокой железной ограды женского монастыря, по которой он всякий раз возвращался в Вильно после встречи с маршалком.