Текст книги "Сексуальная жизнь в древнем Китае"

Автор книги: Роберт ван Гулик

К мастурбации у женщин относились терпимо, поскольку считалось, что количество пневмы инь у женщины неограниченно. Однако медицинские трактаты предостерегают против злоупотребления искусственными приспособлениями (например, олисбосами), которые могут повредить «покрытие чрева». По той же причине очень терпимым было отношение к лесбиянству. Хорошо известно, что когда несколько женщин вынуждены продолжительное время жить в тесной близости, случаев лесбиянства навряд ли можно избежать.

О мужском гомосексуализме в «пособиях по сексу» вообще не упоминается, поскольку в них рассматриваются исключительно супружеские отношения. В литературных источниках отношение к нему обычно нейтральное, если речь идет о двух взрослых мужчинах: считалось, что близость между двумя ян не может привести к полной потере жизненной силы ни одного из них. В таких случаях осуждалось, когда один из партнеров использовал эмоциональную связь для получения чрезмерной материальной выгоды либо для принуждения своего партнера к неправедным или преступным деяниям (что, согласно китайским историческим источникам, нередко случалось в придворных кругах). Гомосексуальные отношения высоко ценились, если они побуждали к великим художественным творениям. Можно добавить, что если женский гомосексуализм был широко распространен, то педерастия до эпохи Хань упоминается редко. С этого периода она иногда входила в моду и, по-видимому, особенно процветала в начале эпохи Лючао, а потом снова – при Северной Сун (960–1127). С той поры и до конца династии Мин случаи педерастии были не более частыми, чем в большинстве известных западных цивилизаций [37]37
  Хотя в данной работе мы не касаемся династии Цин (1644–1912) и позднейшего периода, позволю себе добавить, что мне трудно поверить утверждениям некоторых европейских наблюдателей, что в XIX в. и в начале XX в. мужской гомосексуализм процветал в Китае. Я склонен скорее считать, что такое неверное представление сложилось в результате того, что гомосексуальные отношения привлекали особое внимание иностранцев, поскольку в то время реакция общественности на публичные проявления подобных отношений была весьма терпимой (например, мужчины, идущие по улице, взявшись за руки, присутствие катамитов на театральных представлениях и т. п.), в то время как гетеросексуальные отношения строго ограничивались частной сферой жизни. Более того, многие иностранные исследователи делали свои выводы на основании наблюдений за китайскими иммигрантами в общинах за пределами Китая, где ощущалась нехватка китайских женщин, что, разумеется, способствовало аномальным гомосексуальным отношениям.


[Закрыть].

Что же касается непосредственно самого полового акта, то как обязательные описываются прелюдия и возбуждающие игры, и в пособиях по сексу мужчине даются подробные наставления по данному вопросу. Это считалось необходимым, чтобы надлежащим образом подготовить женщину к сексуальному союзу, а также возбудить и стимулировать ее пневму инь. Важное место среди предварительных ласк уделялось поцелуям, в том числе соприкосновениям губами и языками. [38]38
  Поскольку для китайцев поцелуй в любой форме ассоциировался с половым актом, считалось, что он допустим только в спальных покоях. Любопытно, что путешественники в Китае в XVIII и XIX вв., никогда не наблюдавшие подобных сцен, пришли к выводу, что китайцы вообще не целуются. Напротив, когда китайцы видели, как европейский мужчина публично целует женщину, то ошибочно считали таких женщин проститутками, причем самой низшей категории, поскольку уважающие себя китайские проститутки согласились бы целовать мужчину только в интимной обстановке.


[Закрыть]В «пособиях по сексу» во всех подробностях описываются различные позы, которые могут принимать партнеры во время полового акта. Следует подчеркнуть, что целью подобных описаний было не позабавить читателя – «сексуальные пособия» содержали исключительно серьезные наставления и не предполагали развлечения, – а предложить различные варианты, чтобы мужчина не утратил интереса к исполнению своих супружеских обязанностей, что нередко могло случаться из-за ограничений, налагаемых на достижение им оргазма. Фелляция допускалась, но только в качестве предварительной или дополнительной меры к непосредственному соитию; она никогда не должна была завершаться полным семяизвержением. Считалось, что возникающая при этом легкая утрата семени и выделений желез компенсируется пневмой инь, которую мужчина получает через слюну женщины. Сношение с женщиной через задницу также допускалось в силу тех же причин. Отношение к куннилингусу было одобрительным, поскольку таким образом женщина подготавливается к половому акту и одновременно наделяет мужчину пневмой инь – об этом способе упоминается часто, особенно в текстах с даосской окраской.

Общение с проститутками рассматривалось как неотъемлемая часть развлечений за стенами дома, и этим занимались и холостые, и женатые мужчины. Поскольку в этом случае соитие не было направлено на получение потомства, оно считалось принципиально иным и никак не связанным с супружеским совокуплением мужчины с женами и наложницами, а потому в «пособиях по сексу» данный вопрос не рассматривается. По той же самой причине все запреты, касающиеся супружеских половых отношений, применительно к проституткам перестают действовать. Особо отмечу категорический запрет жениться на женщине или брать себе наложницу, которая носит ту же самую фамилию, о чем уже упоминалось в гл. 1. Но мужчины даже не спрашивали, какова фамилия профессиональных девушек, с которыми вступали в случайные связи. Как правило, они знали их только под новыми именами, которые те получили после того, как стали проститутками. Клиент пытался установить фамилию проститутки только в том случае, если намеревался сделать случайную связь постоянной и взять ее к себе в дом в качестве наложницы.

Некоторые авторы утверждали, что совокупление с проститутками не приводит к напрасной утрате семени мужчиной, потому что у подобных женщин вследствие частых соитий с мужчинами вырабатывается исключительно сильная и обильная пневма инь, а потому они дают своему клиенту больше, чем он теряет. Однако отношение к подобным теориям изменилось после того, как китайская медицина связала некоторые болезни с половым актом, и когда около 1500 г. стал известен сифилис, все серьезные медицинские трактаты начали предостерегать против опасности совокупления с проститутками.

Посещение проституток было вполне нормальным времяпрепровождением для мужчин, а к самим проституткам не относились с презрением, поскольку их профессия считалась законной и занимала определенное место в общественной системе. Напротив, добровольное уклонение от совокуплений, а также неженатые мужчины и незамужние женщины воспринимались с презрением и крайним подозрением. И что какой-то мужчина может намеренно обидеть предков, позволив своей линии прерваться, что он может безрассудно пренебречь обязанностями перед обществом, было выше уровня понимания среднего китайца. Добровольное безбрачие у женщин также резко осуждалось. Существовали подозрения, что такие женщины могут являться вампирами или лелеять гнусные замыслы, за что и власти, и население часто их преследовали. Отметим, кстати, что буддисты, а позднее и католические миссионеры обнаружили в этом китайском представлении серьезное препятствие для распространения своей веры.

И наконец, первостепенное значение придавалось получению здорового потомства. В древних «сексуальных пособиях» и медицинских трактатах меры по сохранению плода, включая вопросы диеты, обсуждаются в мельчайших подробностях, большое внимание уделяется уходу за женщиной после родов. Уже в конце периода Чжоу считалось правилом, что муж не может даже касаться своей жены или ласкать ее в течение трех месяцев до и после родов.

Все вопросы, затронутые в нашем кратком обзоре, будут более тщательно рассмотрены и проиллюстрированы на последующих страницах. Здесь же мне хотелось бы подчеркнуть только одно обстоятельство: поскольку для китайцев половой акт был частью природного миропорядка, а его исполнение – священным долгом для каждого мужчины и женщины, он никогда не ассоциировался с чувством греха или моральной вины. Хотя половой акт должен был происходить в интимной семейной среде и был обставлен позднейшими конфуцианскими правилами, регламентирующими обстановку и нормы поведения, причина заключалась не в том, что он считался чем-то постыдным, чем-то, что следует скрывать. Напротив, сам акт полагали священным, а следовательно, как и во всех прочих ритуальных действах (жертвоприношения предкам, молитвы), посторонние не должны были быть к нему причастными и говорить перед ними об этом тоже не полагалось.

Вероятно, именно такое ментальное отношение, наряду с почти полным отсутствием каких-либо ограничений, делали сексуальную жизнь древних китайцев в целом здоровой, на удивление лишенной патологических извращений и отклонений, столь распространенных в самых разных великих древних культурах.

ЧАСТЬ II
Расширение границ Империи
Эпохи Цинь, Хань и Лючао (221 г, до н. э. – 589 г. до н. э)
Секс и три религии: конфуцианство, даосизм и буддизм

III в. до н. э., когда уездные правители в ходе непрекращающихся войн за свою гегемонию истощили военные и экономические ресурсы, на западной окраине империи, на территории современных провинций Шэньси и Ганьсу, возвысилось новое государство, называвшееся Цинь. Во главе его встал человек способный и решительный, приверженный принципам авторитарного учения легистов [39]39
  Философы школы легистов (фа цзя) отстаивали диктаторскую форму правления, государство, управляемое абсолютным монархом и строгими непреложными законами, где моральные ценности и интересы населения были бы безоговорочно подчинены интересам государства.


[Закрыть]ему удалось создать безупречно организованное и отвечающее его целям государство. Цинь свергла Нань-вана, последнего и совершенно беспомощного правителя Чжоу, и подчинила все прочие государства, как древние, так и недавно образовавшиеся. В 221 г. до н. э. правитель заново объединенного и увеличившегося в размерах Китая провозгласил себя первым императором династии Цинь – Цинь Ши-хуан-ди.

Он провел ряд радикальных политических и экономических реформ: на место феодальной иерархии пришла бюрократия, контролируемая государством; земля была перераспределена между крестьянами; государство разделено на административные единицы. Ему хотелось одним ударом сокрушить все, что хоть чем-то могло напомнить народу о былом порядке вещей, и потому – чтобы «люди не обращались к прошлому для критики настоящего» – Цинь Ши-хуан-ди приказал уничтожить все книги предыдущей династии, сделав исключение только для книг по гаданию, медицине и сельскому хозяйству.

Большинство из проведенных реформ благотворно сказались на состоянии общества, хотя преобразования были излишне радикальными. Более того, ниспровергнув старые влиятельные семейства, Цинь Ши-хуан-ди открыл дорогу новым людям, выходцам из простого народа, которые не могли поддерживать его авторитарный режим. Именно они взбунтовались против слабоумного наследника первого императора, которого и свергли в 207 г. до н. э. После недолгой, но кровопролитной войны один из влиятельных военачальников низкого происхождения по имени Лю Бан провозгласил основание династии Хань, которая, с кратким перерывом, правила Китаем более четырехсот лет – с 206 г. до н. э. по 220 г. н. э.

В целом этот период был одним из самых блистательных в китайской истории. Он явился своеобразным порогом перехода от древности к новому времени. Именно тогда китайское государство обрело свою законченную форму.

Это было время невиданных территориальных экспансий. Новая империя покорила все земли, которые составляют южную часть современного Китая, до самых границ с Индокитаем и Бирмой. На западе удалось раздвинуть границы до Тибета; на севере императорские войска подчинили Маньчжурию и Корею, а на северо-западе – проникли в самое сердце Центральной Азии. Следствием этой экспансии явилось установление активного культурного обмена между Китаем и внешним миром, включая Иран и Римскую империю.

При ханьском дворе преобладал даосский культ, целью которого было повысить престиж императора, считавшегося правителем мира, обеспечить ему сверхчеловеческую магическую власть и долголетие. Правители окружали себя даосскими магами и алхимиками, прибегая к их помощи для поиска эликсира жизни, а также островов бессмертных. Именно в этот период даосский пантеон обогатился новыми божествами, считавшимися защитниками правителя, а также вошли в практику величественные религиозные церемонии. Мужское и женское начала вселенной стали персонифицировать в образах мифической пары Фу-си и Нюй-ва – мужчины и женщины, у которых вместо ног были рыбьи хвосты. По всей видимости, переплетенные рыбьи хвосты подразумевали сексуальный союз. В руках у этой пары были некие измерительные инструменты, которым до сих пор не найдено удовлетворительного мнения.

Для ханьских правителей даосизм был религией для личного пользования; но чтобы придать прочную идеологическую основу огромной империи, требовалась более практичная идеология. Школа легизма, которой столь многим была обязана династия Цинь, упрочившей свои позиции империи представлялась излишне грубой и примитивной. И тогда выбор пал на конфуцианство как на систему, способную обеспечить политическую стабильность и в то же время приспособиться к новой экономической и социальной ситуации. Было решено принять за образец идеализированное государство Чжоу, каким его представлял себе Конфуций.

Пришлось потратить немало усилий, чтобы заново собрать рассеянные по стране или уничтоженные по приказу императора Цинь чжоуские тексты. Ученые приступили к работе над текстами, стараясь приспособить их к идеалам конфуцианской школы. Эти переписанные заново чжоуские тексты продолжали считаться классическими сочинениями конфуцианства (см. с. 28, примеч. 1) и почитались таковыми до середины XIX в. Только тогда некоторые здравомыслящие китайские ученые впервые усомнились в их подлинности. С той поры одна из основных задач синологии, как западной, так и восточной, состояла в критическом анализе этих текстов.

Особенно тщательно ханьским конфуцианцам пришлось толковать те места в древних текстах, которые касались взаимоотношений между полами. Чтобы привести чжоуские тексты в соответствие с нормами конфуцианской морали, им пришлось прибегать ко всевозможным ухищрениям. Возмущение вызывали брачные обычаи простолюдинов, какими они предстают в «Книге песен»; потому ханьские интерпретаторы стали утверждать, что если молодые юноши и девушки забавлялись и совокуплялись во время весенних празднеств, то это происходило под наблюдением и по указанию специального чиновника, именовавшегося мэйши («посредник»). В обязанности этого чиновника входило регистрировать имена и возраст всех юношей и девушек и следить за тем, чтобы юноши вступали в брак не ранее тридцати, а девушки – не ранее двадцати лет. Ежегодно весной мэйши собирал всех мужчин и женщин брачного возраста своей округи и велел им выбрать подругу или друга и совокупиться до вступления в брак. Те же, кто не выбирал себе партнера, подвергались наказаниям [40]40
  См.: «Чжоу ли», кн. XIII, 43–46. В этом классическом сочинении содержится обильная информация, но к ней надо подходить осторожно, учитывая, что ханьские конфуцианцы намеренно изменяли текст. Существует французский перевод: Biot£ Lе Tcheou-li ou Rites de Tcheou. Paris, 1815. Vol. 1–3; repr.: Peking, 1939.


[Закрыть]Все это представляется маловероятным: чиновника мэйши следует считать изобретением ханьских ученых, желавших придать сексуальным нравам простого народа хотя бы слегка официальный характер. Однако после того как конфуцианство стало государственной идеологией, даже эта смягченная версия династии Хань показалась комментаторам слишком либеральной – ее снабдили сомнительным примечанием, что текст был изменен во времена узурпатора Ван Мана: он оказался удачным козлом отпущения! [41]41
  Правление Ван Мана продолжалось всего несколько лет; см. ниже, на с. 103–104.


[Закрыть].

Хотя сами правители Хань более благоволили к даосизму, они всячески поощряли конфуцианское учение. Оно не только обеспечивало империи прочную идеологическую основу, но и отвечало запросам утвердившейся феодальной системы. Беспрецедентная территориальная экспансия увеличила потребность в чиновном персонале. Династия Хань сохранила циньскую систему деления государства на отдельные административные единицы: «владения» (цзюнь), каждое из которых управлялось верховным начальником, и «уделы» (го), выдаваемые членам императорской семьи и заслуженным государственным деятелям. Каждая из этих единиц подразделялась на «уезды» (сянъ), во главе которых стоял «управляющий» (лин). У всех этих чиновников имелся достаточно разветвленный штат подчиненных. Для обеспечения функционирования этой новой усложненной бюрократической машины требовалось множество людей, умеющих читать и писать, а также разбирающихся в законах и предписаниях. И конфуцианские ученые оказались единственным сословием, откуда можно было вербовать компетентных чиновников. Именно с этого времени ученые-чиновники начали играть ведущую роль в китайской гражданской и военной бюрократии.

Китайские ученые демонстрировали безупречное умение претворять в жизнь систему, разработанную учениками Конфуция. Они подтверждали, что основу государства составляет семья, что в ней мужчина является господином, а женщина, хотя биологически она и незаменима в деле продолжения рода, играет лишь второстепенную роль.

Эти принципы отчетливо сформулированы в «Ли цзи» («Книге ритуалов»), обширном собрании разнородных текстов, которые сильно разнятся по времени их создания, но все посвящены ритуалам и нормам поведения. По поводу брака в этом сочинении Конфуцию приписываются следующие слова:

Если бы Небо и Земля никогда не соединились, то мириады вещей никогда бы не родились. Только благодаря великому ритуалу брака человечество существует уже многие поколения. («Ли цзи», гл. 50, разд. «Ай гун вэнь»).

Благодаря этой весьма возвышенной концепции брака, любая женщина, будь она даже бедной, глупой или уродливой, могла претендовать на то, чтобы обрести супруга. В высших слоях общества глава семьи был обязан обеспечить мужа для всех женщин, находившихся у него в услужении. В среде низших сословий и крестьянства обязанность подыскать пару всякой девушке или женщине ложилась на плечи всей общины. Как мы уже видели на примере мэйши, власти следили за выполнением этой обязанности.

Когда в моральной распущенности стали видеть страшную угрозу устойчивой семейной жизни и успешному продолжению рода, конфуцианцы начали придавать большое значение старинному принципу изолированности полов. В «Ли цзи» мы находим следующее разъяснение:

В основе ритуалов лежат правильные отношения между мужчиной и женщиной. В доме, где они проживают, их сферы строго ограничены: мужчины живут во внешних покоях, а женщины – во внутренних. Последние пребывают в задней части дома, двери в них запираются на ключ и охраняются евнухами. [Без уважительной причины] мужчины туда не заходят, а женщины оттуда не выходят.

Мужчина и женщина не пользуются одними и теми же вешалками. Жена не должна вешать свои одежды на подставку мужа; она не может положить их и в один ящик с ним. Муж и жена никогда не моются вместе. Если муж отсутствует, жена кладет его подушку в ящик, помещает его циновки в чехлы и убирает их. Молодые люди должны служить старшим так, как жена служит своему мужу. Правила, которые предписывают отношения между женой и мужем, сохраняются в силе только до достижения ими семидесятилетия, после чего ничто не мешает им выполнять личные дела вместе. («Ли цзи», разд «Нэй цзы», II, 13 и далее).

Мужчины не обсуждают проблемы женских покоев, женщины не говорят о делах своих мужчин. За исключением тех случаев, когда они принимают участие в жертвоприношениях или погребальных церемониях, мужчина и женщина не передают ничего из рук в руки. Если мужчина что-то подает женщине, она должна принимать это на бамбуковом подносе, если же такового не оказывается под рукой, то мужчина и женщина приседают, мужчина кладет предмет на пол, после чего женщина его забирает. Мужчины и женщины не ходят к одним и тем же колодцам или в одно и то же место для омовения. [Муж и жена] не делят одну и ту же спальную циновку и не заимствуют друг у друга вещи, предметы, включая и одежду. То, о чем говорится во внутренних женских покоях, не должно становиться известным во внешних покоях. То, о чем мужчины говорят снаружи, не должно достигать женских ушей. Когда мужчина входит в покои своих женщин, он не должен напевать или делать какие-то знаки рукой. Когда он выходит оттуда вечером, у него должен иметься при себе фонарь, если же фонаря у него нет, он остается в доме. Когда женщина выходит, она закрывает лицо; если она выходит вечером, у нее должен быть при себе фонарь, если же у нее нет фонаря, она остается в доме. Когда они идут по улице, мужчины придерживаются правой стороны, а женщины – левой.

(«Ли цзи», разд. «Нэй цзы», I, 12)

Физический контакт между женой и мужем, по общепринятым правилам, должен был ограничиваться исключительно супружеской постелью. Как только они вставали с ложа, то должны были всячески избегать прямого или косвенного контакта, следить за тем, чтобы не коснуться руками, передавая какую-то вещь, не воспользоваться одной и той же чашкой или тарелкой во время еды или питья. Следует заметить, что постель у них была значительно больше, чем требовалось для сна: это было весьма просторное ложе, в сущности, маленькая комната с четырьмя колоннами, соединенными решеткой, а изнутри закрытая занавесками. В комнате помещались полочка с зеркалом и туалетными принадлежностями, вешалка для одежд и т. п. Даже в постельном интиме муж и жена не должны были называть друг друга по имени. Эти правила распространялись не только на поведение мужа и его главной жены, но и на всех его жен и наложниц.

И все же из всех этих правил вовсе не следует, что конфуцианцы считали половой акт греховным, а женщину – источником этого греха, как то было свойственно средневековой христианской церкви, твердившей о «мерзостях плоти». Если конфуцианцы и испытывали ужас перед сексуальным разгулом, то прежде всего из боязни, что распущенность нравов может разрушить сакральный порядок в жизни семьи и в конечном счете положить конец процессу продолжения рода. По их представлениям, в половом акте присутствует момент вечного и самопроизвольного обновления вселенной, момент возвышенного процесса, который не следует оскорблять никчемными любовными играми. Для конфуцианцев ставить женщину ниже мужчины было столь же естественным, сколь считать Землю ниже Неба, но это вовсе не означает, что они испытывали к женщине хоть малейшую неприязнь или презрение.

Более того, у женщин были и свои собственные права, и среди прочих – право на удовлетворение их сексуальных потребностей. Хотя физический контакт ограничивался исключительно супружеской постелью, там муж был обязан одарять каждую из своих женщин вниманием, от чего он был избавлен сразу после того, как покидал это ложе. Если он в сексуальном отношении игнорировал какую-то из своих женщин, это считалось, по «Ли цзи», серьезным прегрешением: ни возраст, ни внешность не принимались в расчет и не позволяли мужу избежать строго предписанного протокола, предусматривавшего очередность и частотность половых отношений с женами и наложницами. Приведу один пример:

Даже если наложница состарится, но при этом еще не достигла пятидесятилетнего возраста, муж обязан совокупляться с ней раз в пять дней. Со своей стороны, она обязана, когда ее приводят к ложу мужа, быть чисто умытой и опрятно одетой; она должна быть как следует причесана и напомажена, одета в длинное платье и обута в надлежащим образом подвязанные домашние туфли.

Существовал ряд второстепенных правил: например, в случае, если главная жена отсутствовала, то наложница не могла оставаться с мужем всю ночь, а должна была покидать спальные покои сразу после завершения полового акта.

Только траур по родителям (в течение трех месяцев и более) мог быть для мужа уважительной причиной воздержания от сексуального союза с женами и наложницами. Полное же прекращение соблюдения супружеских обязанностей разрешалось лишь по достижении семидесятилетнего возраста (в некоторых текстах указывается шестьдесят лет). С этого возраста и предписания об изолированности полов утрачивали свою силу: муж с женой могли касаться друг друга даже за пределами спальни, а также хранить свои вещи в одном и том же ящике.

Строгость, с которой в конфуцианских текстах регламентируются отношения между мужчиной и женщиной, наводит на мысль, что в то время царила некоторая распущенность нравов и что в качестве сдерживающей меры, хотя бы частичной, ханьские ученые настаивали на изолированности полов. Такая распущенность вполне объяснима: прежние понятия о верности распались, шел процесс становления нового класса, во власти которого оказались социальные позиции и богатства, но который не унаследовал ни моральных традиций, ни ограничений феодальной аристократии, новые же учения еще не успели укорениться.

И эта моральная неопределенность отчетливо ощущалась в сексуальной жизни знатных господ. При императорском дворе, благодаря сильной личности первых ханьских императоров и соблюдению правил благопристойности, не возникало никаких эксцессов, но при дворах удельных князей и в их имениях процветали разгул и разврат. При династии Чжоу местных феодалов сдерживали хотя бы старые традиции, ритуалы и церемонии. Жены, которых феодалы брали из княжеских семей в других государствах, были взращены в такой же атмосфере и ощущали себя в новом статусе вполне уверенно. Как мы видели в гл. 2, самым страшным наказанием для жены было принудительное возвращение в родительский дом. Отныне все обстояло иначе: в сущности, любая женщина, обладавшая привлекательностью, рассматривалась как потенциальная супруга для князя и после замужества положение ее, равно как и ее родителей, зависело исключительно от благосклонности мужа. Главным образом это обстоятельство и позволяет объяснить причину неизбежных драм, которые возникали в уединении женских покоев при княжеских дворах.

Но уже родственники императора Сяо-цзуна (156–140 гг. до н. э.) обнаружили признаки одновременно и деградации, и садизма. Они вступали в кровосмесительные отношения с сестрами и другими родственниками, а над своими женами издевались, насколько им позволяла фантазия. Нередко их жены и наложницы сами вели себя не лучше. В гл. 53 династийной «Истории Ранней Хань» в мрачных тонах рисуется сексуальная жизнь при дворе этих князей.

Князь Дуань страдал «ослаблением сексуальной потенции» (инь вэй), и ему становилось плохо всякий раз, когда нужно было приблизиться к женщине. При этом у него имелся юный возлюбленный, которого он убил собственноручно, обнаружив, что тот вступает в запретные сношения с дамами из его гарема.

Князь Цзянь был садистским ублюдком, который развлекался со своими сестрами и ради забавы заставлял топить в озере при своем дворце мальчиков и девочек. Когда дам из гарема уличали в каких-то прегрешениях, он приказывал им весь день оставаться голыми во дворе и отбивать время на барабане, голыми сидеть на деревьях или же велел морить их голодом до смерти. Других же женщин он заставлял раздеваться догола и становиться на четвереньки, чтобы псы или бараны совокуплялись с ними.

У Цюя, правителя Гуанчуани, были две любимые жены, которых звали Ван Чжао-пин и Ван Ди-юй. Когда он заболел, наложница по имени Чжао-синь ухаживала за ним и снискала его благосклонность. Однажды, когда князь вместе с Ди-юй отправился на охоту, он обнаружил в рукаве своей жены кинжал. Под допросами с применением розог Ди-юй призналась, что они с Чжао-пин замыслили из ревности убить Чжао-синь. Цюй допросил Чжао-пин, и та после пыток каленым железом призналась в заговоре. Тогда князь призвал всех трех женщин и собственноручно отрубил Ди-юй голову, после чего велел Чжао-синь убить Чжао-пин. Он объявил Чжао-синь своей главной женой. Чжао-синь взревновала к наложнице Тао Ван-цин и оклеветала ее, заявив, что та предстала обнаженной перед художником, который рисовал ее портрет. Когда же вскоре после этого она обвинила Ван-цин в прелюбодеянии, князь велел выпороть Ван-цин, а других женщин гарема колоть ее раскаленными иглами. Ван-цин бросилась к колодцу, чтобы там утопиться, но Чжао-синь велела ее схватить и сама убила ее, воткнув металлический стержень ей во влагалище.

Затем она отрезала нос, язык и губы у своей жертвы, а труп велела сжечь. Впоследствии князь выказал расположение к другой наложнице, по имени Юн-ай, и Чжао-синь ее тоже оклеветала. Чтобы избежать пыток, Юн-ай бросилась в колодец, но Чжао-синь велела ее оттуда вытащить и пороть, пока та не признается в прелюбодеянии. После этого ее нагую привязали к столбу и жгли раскаленным железом, вырвали глаза и по кусочку срезали мясо с ягодиц, затем Цюй велел залить ей в рот расплавленный свинец. А Чжао-синь приказала убить еще четырнадцать женщин. Еще же Цюй любил устраивать оргии и попойки, во время которых музыканты играли голыми.

Хай-ян, сын Цюя, вел себя не лучше, чем его отец. У него также имелись многочисленные кровосмесительные любовные связи. Он велел изобразить на стенах зала совокупляющихся голых мужчин и женщин и приглашал туда для попоек своих мужских и женских родственников. В позднейших китайских сочинениях – совершенно безосновательно – ему приписывается изобретение эротической живописи.

Часто, когда императорам становилось известно о подобных эксцессах удельных правителей, им приходилось прилагать немало усилий, чтобы утихомирить последних. Император Сяо-цзин разжаловал князя Цюя за вышеупомянутые преступления и приказал публично казнить его фаворитку Чжао-синь. Впрочем, и сами императоры были личностями достаточно противоречивыми, и нет сомнений, что в частной жизни они не слишком строго придерживались тех строгих конфуцианских предписаний, которые официально провозглашали.

Три первых императора – Гао-цзу (так называемый Лю Бан, основатель династии, на троне 206–195 гг. до н. э.), Хуй-ди (на троне 194–188 гг. до н. э.) и Вэнь-ди (на троне 179–157 гг. до н. э.) были несомненно бисексуалами: помимо регулярных сношений с бесчисленными дамами из гарема, у всех троих были связи с молодыми людьми. В правление Хуй-ди таких мальчиков одевали как чиновников, украшая их шапками из золоченых перьев фазана и поясами, усыпанными драгоценными камнями; они накладывали на лицо пудру и румяна и постоянно пребывали в спальных покоях императора. Гомосексуальные наклонности императора Вэнь-ди стимулировались его даосскими увлечениями. Как-то ему приснилось, что некий лодочник перевозит его в обитель бессмертных. Впоследствии он познакомился с молодым и красивым лодочником по имени Дэн Тун, который напомнил ему человека из сна, и тогда он сделал его своим фаворитом, осыпав почестями и одарив богатством. Этот же император усиленно искал эликсир жизни и вместе с другими последователями даосизма предавался разным экспериментам.

У императора У-ди (на троне 140–87 гг. до н. э.) с детских лет был приятель по имени Хань Янь, человек очень способный, который оставался его любовником в течение многих лет, пока его не оклеветали и он не погиб. У того же императора постоянно имелось рядом двое любовников; один из них вступил в незаконную связь с дамами из гарема, и тогда другой его убил. Император пришел в страшную ярость, но когда убийца объяснил ему причину, У-ди заплакал, и с той поры император испытывал к нему еще большую любовь. Другим его любовником был Ли Янь-нянь, актер, которого за какую-то провинность оскопили. В результате этого унижения он приобрел прекрасный голос, чем и снискал симпатии императора. В то же время император был страстно привязан к сестре этого актера, госпоже Ли, после кончины которой оставался безутешным. Тогда он и сложил знаменитое стихотворение:

 
Я больше не слышу шуршания шелка ее рукавов,
Пыль оседает на гладкие ступени ее двора.
Ее пустые комнаты одиноки и холодны,
Желтые листья накапливаются у зарешеченных дверей.
Как же мне не хватает этой восхитительной дамы!
Где же обретет покой мое бесприютное сердце? [42]42
  Большинство западных переводчиков обычно включает это стихотворение в антологии китайской поэзии, и часто создается впечатление, что У-ди был человеком простым и прямолинейным, великим военачальником, единственной любовью которого была госпожа Ли. Вышеприведенные данные свидетельствуют о том, что У-ди был более сложной личностью, чем представляется на первый взгляд. Переводы восточной поэзии следовало бы снабжать информацией о личной судьбе каждого конкретного поэта и обстоятельствах создания его произведений. К сожалению, до самого недавнего времени западные переводчики китайской поэзии не придерживались этого принципа. Они издавали антологии китайской поэзии, выбирая те стихотворения, которые соответствовали западному вкусу, или, что еще хуже, выпускали строки и целые куски оригинального текста, которые им не нравились или которых они не понимали. Такой метод принижает искусство великих китайских поэтов и дает неподготовленному читателю совершенно превратное представление о китайской поэзии в целом. Это привело к возникновению у западных читателей таких заблуждений, как, например, заведомая уверенность, что китайцы не писали любовной лирики, хотя можно заполнить целую библиотеку книгами китайской любовной поэзии, затрагивающей эту тему во всех ее проявлениях, от наиболее возвышенной, духовной любви до чистой порнографии. Разница между китайской и западной поэзией в подходе к вопросу любви заключается в следующем: если для нас произведения великого поэта почти всегда фокусируются на теме любви, то для китайцев любовь являлась лишь одной из многочисленных тем, считавшейся более или менее подходящей, чтобы отражать ее в поэзии. Лучшим способом познакомить западных читателей с китайской поэзией было бы включать поэтические переводы в биографические рассказы о деятелях искусства. Этот метод успешно применил А. Уэйли в своих книгах: Waley A. The Life and Times of Po Chii-i. London, 1949; The Poetry and Career of Li Po. London, 1950; Yiian Mei, Eighteenth Century Chinese Poet. London, 1956. Тот же метод использовал А. Хоффманн в своем великолепном исследовании: Hoffmann A.Die Lieden des Li Yu (937–978). Keln, 1950.


[Закрыть]
 

Император даже поручил одному из своих даосских чародеев по имени Шао-вэн попытаться вызвать ее дух и был уверен, что на короткое мгновение увидел ее изображение на шелковой ширме.