Текст книги "Сексуальная жизнь в древнем Китае"
Автор книги: Роберт ван Гулик
Жанр:
Культурология
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)
Проституция среди куртизанок высшего класса была хорошо организована. Владельцы публичных домов являлись членами специальных ассоциаций и платили правительственные налоги. За это они получали такую же защиту со стороны властей, как и торговые предприятия. Если, например, какая-то девушка нарушала свой контракт, власти могли возбудить против нее дело, хотя, как правило, владельцы борделей и их головорезы умели сами успешно улаживать подобные вопросы. В то же время и девушки могли доносить на своих жестоких или несправедливых хозяев, что они обычно делали через посредников какого-то влиятельного поклонника. Хотя среди куртизанок также бывали «дилетантки», наподобие описанной выше Юй Сюань-цзи, которая не числилась официально проституткой и устраивала свои дела самостоятельно, но это было исключением. Власти неодобрительно относились к проституткам-непрофессионалкам, поскольку они не подчинялись их контролю и не платили налогов. Возможно, приговор над Юй Сюань-цзи не был бы столь суровым, если бы она была проституткой, зарегистрированной надлежащим образом.
Куртизанки занимали престижное положение в обществе, их профессия считалась вполне законной и не вызывала никаких отрицательных ассоциаций. В отличие от шлюх низкого пошиба они не подвергались никакой дискриминации. – В гл. 8 мы увидим, как при династии Сун они, помимо прочего, принимали постоянное участие в свадебных церемониях. Разумеется, каждая куртизанка мечтала о том, чтобы в конечном счете ее выкупил мужчина, который ее любит, тем же, кому не удавалось самим найти мужа, его, как правило, подыскивали. Когда по возрасту они уже не могли развлекать гостей, то продолжали оставаться в публичном доме, зарабатывая на жизнь уроками танцев и музыки для более юных.
В веселых кварталах девушек разделяли по их способностям. Те, кто мог рассчитывать исключительно на свои физические достоинства, обычно попадали в самую низшую категорию. Они были вынуждены жить вместе в одной комнате, и за ними осуществлялся строгий контроль. Владеющие навыками музыки и танца и обладающие литературными талантами составляли высшую категорию. У большинства из них имелась собственная спальня и гостиная, и хотя они были вынуждены подчиняться владельцу заведения, но пользовались большей свободой передвижения и могли сами подыскивать и выбирать клиентов. В свою очередь, и владельцы борделей были заинтересованы в том, чтобы снискать благосклонность популярных девушек, поскольку благодаря этому повышалась их репутация и слава, что обеспечивало более высокие доходы в случае их участия на вечеринках. Кроме того, как только куртизанка становилась популярной, возрастали шансы, что ее выкупит богатый покровитель, а это было на руку и ей самой, и ее хозяину.
Выкуп знаменитых куртизанок (даже если оставить в стороне сопутствующие эмоциональные обстоятельства) был делом дорогостоящим, и подобная процедура почти всегда оказывалась разумным вложением капитала со стороны покупателя. Смышленые девушки, которые ничего не пропускали мимо ушей во время вечеринок и умели проявить интерес к проходившим там беседам, обладали богатой неофициальной информацией о делах в чиновничьем и деловом мире. Если выкупивший их человек был им по нраву, они могли всегда помочь ему ценным советом. Тот же, кто выкупал девушку, у которой ранее была связь с каким-то высокопоставленным лицом, нередко вместе с куртизанкой приобретал и благосклонность данного лица. Прежний покровитель обычно проявлял отеческую опеку, защищая интересы девушки, с которой ранее был близок, и охотно оказывал помощь ее новому господину. В таком случае успех приносила и некоторая лесть, когда, например, новый покровитель между прочим говорил, что несмотря на все его усилия угодить девушке, она, похоже, никак не может забыть свою прежнюю привязанность… Подобные ситуации из китайских романов хорошо знакомы и нам.
Разумеется, помимо социальных факторов, удовлетворение плотских желаний также способствовало непрерывному расцвету ремесла куртизанок, но есть серьезные основания полагать, что это обстоятельство было вторичным. Прежде всего, те, кто мог позволить себе общаться с куртизанками, должны были принадлежать по меньшей мере к высшей прослойке среднего класса, а следовательно, у них дома имелось уже несколько женщин. Поскольку, как мы уже видели выше, они были обязаны сполна доставлять женам и наложницам сексуальное удовлетворение, едва ли можно ожидать от нормального человека, чтобы к общению с посторонними женщинами его толкала сексуальная неудовлетворенность. Разумеется, им были присущи стремление к разнообразию и жажда нового опыта, но этим могут объясняться только спорадические выходки, а не почти ежедневное общение с профессиональными куртизанками. Если мы обратимся к литературе по этому вопросу, то увидим, что наряду с необходимостью соблюдения установленных социальных норм, мужчины часто искали общения с куртизанками для того, чтобы освободиться от любви телесной, найти отдохновение от порой невыносимой атмосферы женских покоев, установить с женщинами дружеские отношения, которые не предполагают сексуальных обязательств. Если мужчина уставал от подобных отношений, он мог их порвать с такой же легкостью, с какой заводил. Само собой разумеется, что в этом мире «ветра и цветов» порой также бушевали бурные страсти, которые часто приводили к трагедиям, но подобные треволнения являлись скорее исключениями.
Отстраненность, которую сохраняли многие мужчины в отношениях со знакомыми куртизанками, объясняет нам, почему в жизнеописаниях знаменитых девушек такое внимание уделяется их успехам в обществе. Как правило, прежде всего подчеркивается их умение петь, танцевать и вести шутливую беседу, а уже только во вторую очередь упоминаются их физические достоинства. Многие знаменитые куртизанки даже не были особенно красивыми. В китайской поэзии и прозе с предельной сентиментальностью описываются отношения авторов с куртизанками, создается впечатление, что часто их отношения носили чисто платонический характер.
Отсюда становится понятным продолжительное и усложненное ухаживание, которому были склонны предаваться поклонники куртизанок. Очевидно, их задача состояла не в том, чтобы вступить в половую связь с объектом своего поклонения (обычно неудача в этом отношении не воспринималась поклонником как нечто обескураживающее и не считалась позором в глазах остальных), а в том, чтобы просто развлечься, испытать удовольствие, которое одновременно позволяло обрести репутацию светского человека.
Подтверждением моей точки зрения, что физическая близость играла второстепенную роль во взаимоотношениях мужчин с куртизанками, являются также экономические факторы существования проституток высшего класса. В течение своей карьеры девушка могла дважды получить солидное денежное вознаграждение. Первый раз это происходило после того, как она, поступив в публичный дом и овладев разными искусствами, лишалась девственности. Гость, которому выпадала честь стать ее первым мужчиной, обязан был заплатить круглую сумму и устроить торжественный банкет для всего заведения. Второй раз это происходило, когда ее выкупали. Однако постоянным источником дохода для публичных домов были устраивавшиеся там пирушки (за счет вина и закусок, предлагавшихся на этих банкетах), а также дары, которые получали куртизанки за участие в этих пирах или за пределами заведений. Сумма, выплачивавшаяся за то, чтобы провести ночь с девушкой (она называлась чаныпоу), составляла лишь незначительную часть общего дохода публичного дома. В сущности, для посетителей, заинтересованных только в сексуальном контакте с девушками, не было никаких препятствий. Однако если совокупиться с куртизанкой низкого ранга было несложно, чтобы сделать то же самое с куртизанкой высшего ранга, требовалось немало усилий. Обязательным считалось предварительное ухаживание с вручением подарков, и нужно было получить согласие и хозяев заведения, и самой девушки. При этом придирчивые ухажеры во всех случаях стремились вначале убедиться, нет ли у заинтересовавшей их девушки связи с каким-то влиятельным покровителем: вступивший с нею в контакт не мог быть уверенным, что в один прекрасный момент она обо всем не расскажет своему покровителю, и хотя некоторых можно было ублажить лестью, другие могли посчитать себя оскорбленными. Похоже, что ни хозяева, ни девушки, как правило, не стремились к непосредственному сексуальному контакту, поскольку прибыль от этого была меньше, чем от участия в вечеринках, но существовала опасность, что девушка может заболеть или забеременеть.
О венерических заболеваниях пойдет речь в гл. 10, где говорится, что до XVI в. сифилис в Китае не был известен. Однако в медицинских сочинениях того времени отмечается, что при династии Тан и ранее существовали менее опасные формы венерических заболеваний, в частности разные формы гонореи. Мы располагаем описаниями хронических язв на гениталиях у мужчин и женщин, спазм в уретре и симптомов, напоминающих гоноартрит. Хотя в то время не было известно, что эти болезни передаются путем коитуса, но танские врачи сознавали, что беспорядочные любовные связи способствуют распространению заразных заболеваний.
В случаях беременности куртизанок повитухи чаще всего прибегали к весьма жестоким способам аборта, а если ребенок все же рождался, то обычно о нем заботился хозяин заведения, хотя убийство младенцев также было распространенным явлением.
Все эти факторы, взятые в совокупности, позволяют предположить, в силу каких обстоятельств отношения между куртизанками и гостями были сведены до минимума.
Выше шла речь только о куртизанках высшего класса. Вероятно, при династии Тан и ранее существовали также и дешевые бордели, удовлетворявшие потребности простого населения. Однако поскольку подобные заведения лежали вне сферы интересов литераторов и историков того времени, мы практически не располагаем о них никакой информацией. Как мы увидим в гл. 8, подобные заведения упоминаются только в текстах периодов Сун и Мин, и то весьма редко.
Возможно, такие низкопробные бордели выросли из публичных домов, находившихся под правительственным контролем, или каким-то образом были связаны с ними. В таком случае они пополнялись в основном за счет женщин трех категорий: 1) преступниц, приговоренных к службе в государственных борделях; 2) родственниц преступников, приговор которым включал понятие цзимо (т. е. все близкие родственники становились рабами); 3) женщин, захваченных во время военных действий. Подобные женщины относились к низшему сословию, составляя особую группу, статус которой определялся законом и члены которой были лишены многих гражданских прав, например им было запрещено выходить замуж за человека, не принадлежавшего к их касте. Социальный статус таких проституток был совершенно иным, чем куртизанок, которые были скованы не столько юридическими нормами, сколько коммерческими отношениями и которые после того, как их выкупали или если они выплачивали оставшийся долг прежнему хозяину, снова становились свободными. Проститутки низшего класса предназначались для солдат и матросов, а также для самых низших категорий чиновников правительственных учреждений. Разумеется, участь этих женщин была ужасной. От своей горестной судьбы они могли избавиться только в том случае, если правительство провозглашало всеобщую амнистию или если какой-то высокопоставленный чиновник проявлял к одной из них особый интерес и принимал ее в свою семью. Как мы увидим в гл. 8, при династии Сун чиновники могли покупать или брать в долг подобных женщин от правительства.
Однако создается впечатление, что границы между частной и государственной проституцией не всегда были четко определены и значительно колебались в разные времена и в разных местах. История проституции в Китае пока что мало исследована. В Японии еще в XVIII в. появилось несколько внушительных и хорошо документированных историй японской проституции, а чрезмерная скромность цинских литераторов не позволила им осуществить подобный исторический анализ проституции в Китае. Все их усилия ограничились спорадическими эссе с описаниями жизни знаменитых куртизанок былых и современных им времен. Можно только надеяться, что кто-то из нынешних ученых посвятит этому сложному вопросу специальное исследование.
В подобном исследовании должен найти отражение анализ взаимоотношений между частной и государственной проституцией, а также и принципов отбора женщин для императорского дворца. Как правило, в сохранившихся текстах используется только стандартное выражение бэй сюань жу гун, «после того, как ее выбрали, она вошла во дворец». Может создаться впечатление, что все придворные дамы являлись исключительно девушками, преподнесенными в качестве дани: либо из провинций, либо от чужеземных и зависимых стран; они могли быть дочерями из влиятельных семей, рассчитывавших таким образом снискать благосклонность императора, или женщинами, которых приобретали дворцовые агенты. Эти агенты рыскали по всей империи в поисках красивых и талантливых девушек и, очевидно, забирали тех, кто им нравился, даже из государственных и частных борделей. Когда подобных женщин набиралось достаточно много, евнухи и надзирательницы осуществляли отбор. Лучшие попадали в императорский гарем, хорошо владеющие искусствами – в цзяофан, а остальных направляли во дворец для выполнения разных поручений. Хочу подчеркнуть, что эти соображения отражают только мои личные впечатления, почерпнутые из китайской литературы. В данном случае они приводятся с надеждой, что однажды появится специальное исследование по этому вопросу.
* * *
Образ жизни в это время резко изменился. Благодаря центральноазиатскому влиянию начали широко использоваться складные стулья, хотя сидели и на низких скамейках, выполненных из резного и лакированного дерева. Если в периоды Хань и Лючао подобная мебель была только слегка приподнята над полом, представляя собой нечто вроде положенных на подставку циновок, то теперь это были уже настоящие скамейки или диваны высотой около метра, на которых можно было и сидеть, и возлегать. Кроме того, появились разнообразные низкие столики и деревянные шкафы. Полы покрывали тростниковыми циновками и коврами, а у входа в дом было принято снимать обувь. Дома ходили в носках с толстой подошвой, вероятно напрминающих японские таби. Стены и потолки украшали рисунками, а на передвижных ширмах можно было видеть образцы живописи и каллиграфии.
По живописи и погребальным статуэткам того времени мы можем в общих чертах восстановить, как одевались при династии Тан. И у мужчин, и у женщин верхнее платье было в принципе таким же, как и в предшествующие века: летом простое, а зимой на подкладке. Под ним и мужчины, и женщины носили штаны.
Женские платья сходны с кимоно японских дам, которые, в сущности, были созданы по танскому образцу. [112]112
Кимоно, которое носили японские мужчины, также было создано по китайскому образцу. Главное различие между китайской и японской одеждой заключается в нижнем белье. Если китайские мужчины и женщины надевали штаны прямо на голое тело, то японские мужчины носили фундосм^шш набедренную повязку, а японские женщины – косимаки, кусок тканй'.тсоторйи оборачивался вокруг бедер и свисал до самого полаГтгочти как индонезийский саронг. Некоторые ученые считают эти предметы нижней одежды возможным подтверждением наличия полинезийского элемента в японской раее.
[Закрыть]Помимо этого танские женщины носили еще нечто наподобие передника, подвязываемого к поясу шелковой лентой. Этот передник не получил распространения в Японии, но в Корее и поныне он составляет неотъемлемую часть женского туалета.
Интересен в связи с этим свиток, приписываемый танскому художнику Чжоу Фану (расцвет творчества приходится на период около 800 г.), который особенно прославился своими женскими портретами. На картине представлена дама, сидящая, положив левую ногу на правую, чтобы поддерживать семиструнную лютню (цинь), которую она настраивает. Правой рукой она подкручивает винт на колках, а левой касается струн. Рядом стоит служанка, которая держит поднос. Дама представлена в домашнем одеянии: на ней нечто вроде вышеупомянутого передника, очевидно изготовленного из какого-то грубого материала. Ее волосы уложены в весьма примитивный шиньон. На служанке имеется пояс, несколько раз обернутый вокруг талии и завязанный спереди. Этот пояс является прототипом японского оби. Японские женщины изящно завязывают его на спине, но в старомодных костюмах гейш сохраняется старый стиль, и они завязывают его спереди, как это было принято в танском Китае.
На том же свитке изображены развлекающиеся придворные дамы. Одна из них мухогонкой с длинной рукоятью дразнит собачонку. На даме домашнее платье из расшитого шелка, поверх платья надет передник из простого красного шелка, который крепится к поясу при помощи узкой шелковой ленты. Сквозь ниспадающее верхнее платье из прозрачной коричневой ткани просвечивают голые плечи, а костюм завершает парчовый шарф. У дам в торжественном облачении, какими они предстают на произведениях живописи танского и раннесунского времени в Дуньхуане [113]113
В 1906 г. сэр Аурел Стейн обнаружил в Дуньхуане, оазисе на границе провинции Ганьсу, древний храмовый комплекс с множеством рукописей и настенной живописью, выполненной ок. 1000 г. Вещи, которые он увез, сейчас находятся в Британском музее. На следующий год французский синолог Поль Пельо посетил тот же комплекс и закупил там много предметов для французских музеев. Все оставшееся забрало китайское правительство, но отдельные вещи попали в частные китайские и японские коллекции. Большинство материалов датируется периодом Тан и представляет бесценные сведения для сравнительных изысканий. Так, известная картина Чжоу Фана является если не оригиналом из Дуньхуана, то по крайней мере точной копией, поскольку одежды изображенной на ней дамы абсолютно идентичны дуньхуанским (см.: Harada У.A Study of Clothing as Appearing on Paintings from the Western Regions // Memoires of the Toyц bunko. Vol. 4. Tokyo, 1925. PI. 17. N 1).
[Закрыть]часто мы видим очень длинные шарфы, которые окутывают плечи и нередко свисают до пола. По-видимому, такие длинные шарфы составляли неотъемлемую часть церемониального одеяния придворных дам. Их волосы подобраны в высокий шиньон, сверху скреплены большой заколкой в форме цветка, а спереди украшены свисающими бусами. Заколки очень простые, и даже можно рассмотреть их резные наконечники, торчащие из волос. Отметим также внушительное декольте и широкие, нарисованные кобальтом искусственные брови.
Губы красили помадой, а на щеках, прямо от глаз, рисовали румянами большие яркие пятна. На лбу, подбородке и щеках ставили красные и черные мушки. По свидетельству одного танского автора, первоначально мушки предназначались для того, чтобы скрывать следы ожогов: он утверждает, что жены из ревности или в наказание за какой-то проступок часто клеймили лица наложницам. [114]114
См.: Дуанъ Чэн-ши. Ю ян цза цзи (СБЦК, 8, с. 4Ь).
[Закрыть]Нередко женщины рисовали на лбу tache de beaute в формеполумесяца желтого цвета. Это место называлось хуан син янь, «мушка желтой звезды», или мэйцзянь хуан, «желтое место между бровей». [115]115
Цинский ученый Юй Чжэн-се (1775–1840), один из наиболее ярких феминистов своего времени, подробно рассматривает происхождение и историю этого желтого пятна в своем сочинении «Гуй сы цунь гао» (гл. 4).,
[Закрыть]Этот обычай сохранялся и при династии Мин. У женщин на картинах знаменитого минского художника Тан Иня (1470–1523) почти всегда присутствует это пятно на лбу. Однако, вероятно при династии Цин, этот обычай был предан забвению. В качестве украшений дамы носили серьги, браслеты и перстни.
Рис. 7.
Изображение танцовщицы тайских женщин танского времени, выполненное по погребальной статуэтке
Следует отметить, что шея у женщин оставалась открытой и нередко значительная часть груди была обнажена. В первую очередь это относится к танцовщицам. Судя по погребальным статуэткам, они были облачены только в тонкое платье с декольте. Под грудью оно было перехвачено лентой и дальше ниспадало широкой гофрированной юбкой. Рукава были необычайно длинными, и размахивание ими играло важную роль во время танцев, о чем имеются многочисленные упоминания в прозе и поэзии. На рис. 7 изображена танцовщица с полуобнаженной грудью. Однако, судя по другим погребальным статуэткам, девушки часто танцевали, полностью обнажив грудь. При династии Тан китайцы совершенно спокойно относились к тому, что женщины обнажали шею или грудь. Но начиная с династии Сун грудь и шею стали скрывать складками платья, а потом под высоким, плотно прилегающим воротником нижней куртки. Высокий воротник и по сей день остается отличительной чертой одеяния китайских женщин.
Дома мужчины носили широкие, мешковатые шаровары, а сверху – платье с длинными рукавами. Платье запахивалось справа налево, а в талии завязывалось шелковым поясом. Таким образом, одежды и у мужчин, и у женщин были практически одинаковыми. Выходя из дому, мужчины надевали верхнее платье несколько меньших размеров, в результате чего были видны воротник нижнего платья и концы его рукавов. Нередко нижние рукава выполняли роль широких манжет. Длинные волосы, уложенные на макушке в узел и скрепленные шпилькой, нередко обвязывали полоской жесткой черной парчи, и крепили ее на затылке таким образом, чтобы длинные концы ткани свисали вниз, либо они были настолько накрахмаленными, что торчали, как крылышки. Кроме того, мужчины носили черные шапочки из парчи, но разной формы и размера. Головные уборы в помещении не снимали, и даже в спальне шапочки откладывали в сторону только после того, как возлегали на ложе. На некоторых эротических картинках можно видеть мужчин в шапочках в момент совокупления, хотя это может быть и просто шутливым элементом.
Рис. 8.
Судья танского времени верхом на коне
По торжественным случаям мужчины носили поверх верхнего платья накидку из атласа или расшитого шелка с широким воротником, доходящим до самого подбородка, и кожаный пояс, инкрустированный пластинами из яшмы или рога. Форма шапки, узор на платье и украшения на поясе, равно как и разнообразные свисающие с него бляхи являлись обозначениями ранга. У высокопоставленных чиновников шапки были расшитыми и украшенными (японская копия сочинения «Фу шо ши ван цзин») золотом, а надо лбом в них был вставлен кусочек яшмы или драгоценный камень [116]116
Украшения на шапке, расположенные прямо над точкой между бровями, имели мистические ассоциации. Любопытно отметить, что кусочек яшмы, инкрустированный в «фениксовый лоб» семиструнной лютни и называемый цинь бао,«сокровище лютни», считался наиболее важным местом данного инструмента, который – о чем свидетельствуют названия его составных частей – рассматривался как аналог человеческого тела (см. мою книгу: The Lore of the Chinese Lute. Tokyo, 1940. P. 98 f.). Как это ни странно, я обнаружил на личном опыте, когда пытался техническими средствами усилить звучание циня, что лучшее место для присоединения к нему микрофона именно цинь бао;видимо, оно и в самом деле является важным средоточием вибраций.
[Закрыть].
На рис. 8, японской копии танского свитка, изображающего десять царей Ада, мы видим судью верхом на коне в сопровождении двух помощников. На голове у него судейская шапка с жесткими крыльями. Верхнее платье плотно запахнуто, но на шее можно видеть и выглядывающее из-под него нижнее платье более светлого цвета. Судя по изображениям чиновников в Дуньхуане, более светлое нижнее платье всегда проглядывает сквозь разрез верхнего официального платья. Особо отметим широкие шаровары, свисающие над стременами. Помощники судьи одеты в более короткие куртки и обуты в соломенные сандалии. Один из них держит скипетр, а другой – меч судьи.
Знатные мужчины и женщины носили туфли с загнутыми вверх носками. В ту пору обычая бинтовать ноги женщинам еще не существовало. Дополнительные сведения о женской и мужской одежде в конце периода Тан читатель может найти дальше, на с. 259 и след., где приводится описание костюма начала эпохи Сун, который в основном оставался таким же, как и в последние годы существования династии Тан.
Относительно же идеалов мужской и женской красоты того времени можно отметить, что мужчины предпочитали выглядеть мужественными, даже воинственными. Они обожали носить густые бороды, бакенбарды и длинные усы и восхищались телесной силой. И гражданские, и военные чиновники совершенствовались в стрельбе из лука, верховой езде, фехтовании на мечах и в кулачных боях, причем владение этими искусствами высоко ценилось. По картинам того времени, например по работам Чжоу Фана, мы можем предположить, что таким мужчинам нравились хорошо сложенные женщины с круглыми, пухлыми лицами, пышной грудью, с тонкими талиями, но с тяжелыми бедрами. Похожими были вкусы и в древней Японии – на свитках эпохи Хэйан изображены почти такие же пышнотелые женщины, как на картинах периода Тан. Однако очень скоро этот идеал кардинально изменился. Уже при династии Северная Сун предпочтение начали отдавать хрупким женщинам. Великий поэт Су Ши (более известный под именем Су Дун-по), увидев картины работы Чжоу Фана, написал:
В гл. 10 мы увидим, как к концу династии Мин идеалы мужской и женской красоты сменились на прямо противоположные, каковыми и оставались на протяжении всего последующего периода Цин. Воплощением красоты стали считаться тонкие и хрупкие женщины с точеными овальными лицами. И снова японцы в эпоху Токугава переняли эту моду, о чем свидетельствуют хрупкие женщины на поздних гравюрах укиёэ.
Образ жизни при танском императорском дворе отличался беспрецедентным великолепием. Придворный ритуал предписывал нескончаемую череду празднеств и банкетов с музыкой и танцами, во время которых поглощались в огромном количестве алкогольные напитки. Для подготовки бесчисленных танцовщиц, музыкантов, актеров и акробатов, необходимых, для подобных торжеств, при дворце имелись особые покои. Эта часть дворца называлась цзяофан («место для обучения»), помимо китайских актеров там проживали сотни центральноазиатских, индийских, корейских и индокитайских певиц и танцовщиц.
Иногда правители покровительствовали даосизму, в других случаях буддизму, но религиозные празднества всегда отмечались с особой помпезностью и обстоятельностью. Конфуцианские классические книги были признаны правительством в качестве основы для государственных экзаменов на чиновную должность, и конфуцианские ученые пользовались большим авторитетом при решении государственных вопросов, но в повседневной жизни двора и простого народа их учение почти не принималось во внимание.
Сексуальные отношения императора стали еще более регламентированными, чем прежде. Из-за все увеличивавшегося числа женщин в гареме потребовалось вести скрупулезный учет: тщательно отмечали дату и час каждого удачного сексуального союза, дни менструаций у каждой из женщин и появление первых признаков беременности. Такие меры были необходимы, чтобы избежать позднейших осложнений при определении будущего статуса младенца. В «Чжуан лоу цзи» («Записки из туалетной комнаты») Чжан Би (ок. 940) говорится, что в начале эры Кайюань (713–741) каждой женщине, с которой совокупился император, ставили на руке печать со следующим текстом: «Ветер и луна (т. е. сексуальные забавы) вечно остаются новыми». Эту печать натирали благовонием из корицы, после чего удалить ее было невозможно (сер. «Лун вэй цуншу», с. 7а). Ни одна из сотен дворцовых дам без предъявления этой печати не могла претендовать на то, что она удостоилась благосклонности императора. В том же сочинении приводятся многие красочные выражения для обозначения менструации, например «красная кровь» (хун чао), «жидкость персикового цветка» (тао хуа гуй шуй) или «вступление в месячный период» (жу юэ). Сексуальные нравы при дворе отличались полной непринужденностью: император любил купаться со своими дамами в дворцовых прудах нагишом.
Поскольку во время забав с женщинами император подвергался особой опасности нападения с целью покушения на его жизнь, принимались строжайшие меры предосторожности. Все двери, через которые можно было бы попасть во внутренние покои, запирали на засовы и тщательно охраняли. Чтобы ни одна из женщин не могла совершить нападения на своего августейшего партнера, по старинному дворцовому обычаю ту, которой предстояло разделить ложе с императором, раздевали догола, заворачивали в плед, после чего евнух на спине доставлял ее в императорские покои. Таким образом, она не могла пронести с собой никакого оружия. Подобная практика существовала в эпохи Мин и Цин, хотя, вероятно, восходит к более раннему времени [118]118
См.: «Цинчао еши дагуань». Шанхай, 1921. Т. 1. С. 112.
[Закрыть].
Как и в прежние времена, женские покои представляли собой людской муравейник, где каждая женщина прилагала все усилия, чтобы привлечь к себе внимание императора. Двум женщинам удалось подняться на вершину власти благодаря своей красоте и силе характера, и их имена навсегда остались в китайской истории.
Первая, госпожа У Чжао, еще будучи наложницей императора Тай-цзуна, вступила в сексуальную связь с его сыном, наследным принцем. Уже когда У Чжао была фавориткой Гао-цзуна, она умертвила своего ребенка и обвинила императрицу и еще одну из фавориток императора в том, что это дело их рук. Поэтому император заключил обеих женщин в тюрьму, а в 655 г. провозгласил У Чжао императрицей. Но поскольку он еще продолжал проявлять интерес к двум впавшим в немилость женщинам, У Чжао велела доставить их из темницы, выпороть, отрезать руки и ноги и утопить в чане с вином. Вскоре после кончины императора императрица У взяла всю власть в свои руки и начала железной рукой управлять Поднебесной. Ее частная жизнь отличалась предельной распущенностью. Пока император был еще жив, она уговорила его разместить большие зеркала вокруг ложа, на котором средь бела дня предавалась с ним любовным утехам. Однажды, когда император пребывал там один, к нему явился с докладом знаменитый военачальник Лю Жэнь-гуй (601–685). Он был ошарашен, увидев императора сидящим в окружении зеркал, и сказал: «На небе не может быть двух солнц, а на земле двух правителей. А сейчас ваш покорный слуга видит многочисленные отражения Сына Неба. Разве это не зловещее предзнаменование?» Тогда император приказал убрать зеркала, но после его смерти, когда императрица У пустилась в свои многочисленные любовные забавы, она велела вернуть зеркала на прежнее место. Очевидно, она обладала исключительной жизненной силой, поскольку даже накануне своей семидесятилетней годовщины продолжала развлекаться там с Чжан Чан-цзуном, молодым человеком, который оставался ее любовником на протяжении восьми лет и который разгуливал по дворцу с напудренным и напомаженным лицом. Ян Лянь-фу написал сатирическое стихотворение о похотливой императрице:
В чистом источнике, в Зеркальном зале играют во многие тайные игры.
Отражения нефритоподобных тел в зеркалах
в точности повторяют каждое их движение.
Опьяненный победой господин Шестерка
улыбается, глядя в сияющую пустоту.
Пара уток-мандаринок забавляется среди зеленых волн.
Под «господином Шестеркой» имеется в виду Чжан Чан-цзун, а «сияющая пустота», как бы указывающая на поверхность зеркал, на самом деле относится к императрице У, поскольку иероглифы «сияющая» (мин) и «пустота» (кун), помещенные один над другим, составляют ее имя Чжао, написанное необычным образом, как это нравилось императрице [119]119
См.: Ху Ин-линь,та же глава (см. примеч. на с. 207). Похожая цитата из минского источника приводится в ЕСР, р. 169.
[Закрыть]. Во всяком случае, она была удивительной женщиной, которая, несмотря на всю ее похотливость и жестокость, умела в целом хорошо управлять империей.
Другой удачливой наложницей была Ян-гуйфэй («Августейшая Супруга Ян»). Ее настоящее имя Юй-хуан («Яшмовое Кольцо»), и она являлась наложницей сына императора Мин-хуана (на троне 712–755), прославленного покровителя искусств и учености. Судя по описаниям, Ян-гуйфэй была необычайной красавицей с белоснежной кожей, но довольно полной, как и требовала мода того времени. Ее забрал к себе сам пожилой император, который был от нее без ума, и в 745 г. возвел в ранг гуйфэй. Император ни в чем ей не отказывал. Три ее сестры были приняты в гарем, а двоюродный брат назначен государственным министром. Император обожал созерцать ее голое тело во время купания и построил для нее среди горячих источников в провинции Шэньси дворец Хуацин, куда ежегодно отправлялся вместе с ней. Однако ее успешная карьера внезапно оборвалась, когда вспыхнул мятеж Ань Лу-шаня. Войска мятежников в 756 г. приблизились к столице, и императору пришлось бежать вместе со всеми дворцовыми дамами.
В дороге дворцовая стража потребовала казнить Ян-гуйфэй, усматривая в ней основную причину бедствий, обрушившихся на императора. Императору пришлось удовлетворить их требование, и ее вместе с сестрами убили. После того как верные правительству войска нанесли поражение Ань Лy-шаню, император вернулся в столицу, но так и не смог никогда позабыть Ян-гуйфэй, о которой скорбел до конца своих дней. Эту трагедию красочно воспел Бо Цзюй-и в знаменитой поэме «Чан хэнь гэ» («Песня о неизбывной тоске»), а цинский драматург Хун Шэн (1645–1704) создал на этот сюжет великую пьесу «Чан шэн дянь» («Дворец вечной молодости»), которая и по сей день популярна на китайской сцене. [120]120
«Чан хэнь гэ» несколько раз переводилась на английский язык, например в книге: Fletcher W. J. В.More Gems of Chinese Poetry. Shanghai, 1933. P. 122–130. Также см. заметки в TPL, 2, p. 120. Существует английский перевод пьесы «Чан шэн дянь» под заглавием «The Palace of Eternal Youth» (Peking, 1955).
[Закрыть].
