Текст книги "Дорога смерти (Обретение волшебства - 2)"

Автор книги: Роберт Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Мантикора подняла тяжелую лапу и сделала еще один шаг на поляну. Ее желтые глаза были устремлены на пруд. Похоже, она пока не заметила людей. Как-то почувствовав это, все замерли и, перестав даже дышать, наблюдали за страшной гостьей.

Ноздри чудовищного черного носа расширились, когда она опустила косматую голову к брошенной возле пруда еде. Видимо, тварь только сейчас поняла, что рядом находится кто-то живой. Сделав еще шаг на поляну, мантикора перевела взгляд своих миндалевидных глаз на людей и лошадей и грозно зарычала.

Казалось, звук вырвался из глоток тысячи разгневанных львов. К тому же возникало ощущение, будто голоса некоторых животных были низкими и рокочущими, а других – высокими и пронзительными, как вопли банши духа-плакальщика. Кэллом Пелл мог поклясться, что волосы у него на голове встали дыбом от ветра, поднятого этим рыком, но, возможно, в этом был виноват Одноглазый, шарахнувшийся назад. Другая лошадь давно бы ускакала в ужасе, но скакуны из Нью-Пелла отступили перед яростью мантикоры всего на несколько шагов.

Пелл, успокоив Одноглазого, снова перенес свое внимание на чудовище и обнаружил, что мантикора уже стоит на поляне у пруда. Все было так, как он ожидал, но вот только атаки до сих пор не последовало. Чудовищный рык служил естественным оружием, он должен был деморализовать противника, рассеять его внимание, чтобы тварь могла совершить смертоносный прыжок. Однако мантикора сохраняла дистанцию, переводя тусклые желтые глаза с одного человека на другого, словно прикидывала силы противника.

Кэллом Пелл тоже использовал это время, чтобы изучить животное. Теперь, когда мантикора стояла на маленькой поляне, она выглядела еще громадней, чем раньше. Тело животного уже не заслоняли ветки и листья, и Пелл заметил несколько странных особенностей. Рыжевато-коричневая шерсть, покрывавшая монстра, была вовсе не такой густой, как казалось на первый взгляд. Кое-где золотистый оттенок уступил место болезненно-серому, а многие участки целиком обнажила парша. В крыльях твари осталось так мало перьев, и были они скорее серыми, чем белыми, что становилось ясно: прошло много лет, возможно десятилетий, с тех пор как мантикора последний раз поднималась в воздух.

Внезапно Кэллом Пелл будто прозрел – эта мантикора умирала.

Существо сделало еще один осторожный шаг по поляне к самому берегу пруда, не сводя глаз с топора Пелла, острое лезвие которого вспыхивало в редких лучах пробившегося сквозь листву света. Долгое время мантикора и люди смотрели друг на друга, не двигаясь. Огромная грудь твари поднималась и опускалась, слышалось лишь журчание ручья и неровное дыхание чудовища.

Животное медленно опустило массивную голову к ручью и, высунув розово-коричневый язык, стало лакать воду. Оно пило несколько минут, не сводя загнанного взгляда с людей.

"Не все существа Улторна, – подумал Кэллом Пелл, – так хорошо сохранились за прошедшие века, как Друзем". И тут он понял, почему им удалось проехать так далеко, так быстро и без серьезных происшествий. Пелл относил их успех за счет своих навыков лесника и равно за счет удачи. Да, оба этих фактора, безусловно, нельзя было сбрасывать со счетов. Но существовал еще и третий, столь же существенный.

Мантикора закончила пить и попятилась от пруда. Она взглянула на людей, застывших на спинах коней, потом на лесную тропу, по которой пришла к водопою. Затем тварь поспешно перевела взгляд на людей и замерла на месте.

– Она боится поворачиваться к нам спиной, – с изумлением прошептал Пелл. Теперь, когда она напилась, мантикора хотела уйти, но опасалась людей за спиной. Таким образом, все оказались в тупике.

Медленно Кэллом Пелл заставил Одноглазого попятиться к Косе Красотки, делая знак товарищам, чтобы они последовали его примеру. Когда все они выбрались на тропу, Пелл развернул Одноглазого и галопом пустил коня на запад. Всего через несколько минут мантикора осталась далеко позади.

Но забыть о ней было трудно. Вновь устремившись в погоню за Мадхом, Кэллом Пелл думал об умирающем животном. Он не знал, как долго оно пребывало в подобном состоянии. И сколько ему еще оставалось жить – это тоже загадка. Теперь, как следует подумав, он припомнил, что один из Пеллов видел в лесу мантикору (и записал это) три века назад. Судя по всему, тогда тварь была здорова. Это было последнее упоминание о мантикорах, и Пелл считал, что данному факту существует единственное объяснение. По всей видимости, никому не удавалось пережить эту встречу. Но, возможно, мантикоры просто вымирали, а оставшиеся в живых избегали столкновений с человеком.

Мантикоры были осколками мира магии, мира до Принятия Обета, когда тварь весом в пять тонн могла летать по воздуху и охотиться на людей с той же легкостью, что и на оленя. После Принятия Обета некоторые из этих животных впали в спячку, как Друзем, сохраняя при этом свои силы в ожидании пробуждения. Другие, подобно мантикорам, явно вырождались. А значит, недалек уже тот день, когда мечта Хаппара осуществится, и жители Нью-Пелла поселятся на берегах реки Лесная Кровь как новые хозяева Улторна.

Но это будет Улторн без мантикор, без десятков странных тварей, которых его предки так старательно изучали. Этот лес уже не будет Улторном.

Как ни странно, Кэллом Пелл ощутил печаль при этой мысли.

Затем он вспомнил об исчезновении Каррельяна и Имбресс. Пока еще этот лес отнюдь нельзя было назвать безопасным и укрощенным. Потом Кэллом Пелл вспомнил, что некий человек по имени Мадх направляется в Индор, унося Фразы, которые могут разрушить Принятие Обета. Тогда и мантикоры, и Друзем, и все остальные смогут опять пировать вволю. Пелл на мгновение представил себе, чем могла обернуться сегодняшняя встреча, будь эта мантикора здорова и выйди она на поляну в поисках добычи.

Скрытые бородой губы лесника сжались в прямую линию, и он погнал коня вперед.

19

Карн равнодушно смотрел на гору папок, аккуратно сложенных у него на столе. Хотя после визита Эстона мысли о дешийских копях тяжким грузом легли ему на душу, Карн не знал, зачем ему понадобилось прочитать все эти документы. Как партнер с ограниченной ответственностью во всех предприятиях Брента, Карн имел некоторое представление о том, что содержится в этих папках: копия контракта, согласно которому Брент приобрел обширный участок земли у влиятельного дешийского племени, отчеты о добыче руды за последние десять лет, оценки будущей продуктивности шахт, а также трудовые договоры с вывезенными туда чалдианскими шахтерами. Даже согласись дикие дешийцы работать на кого-либо, кроме вождя племени, они никогда не стали бы трудиться под землей. Кроме того, в папках содержались чертежи литейной, которую они построили в тридцати милях к северо-востоку от Прандиса, где ценную дешийскую руду очищали от шлаков, затем отправляли в плавильные печи, и в конечном итоге она превращалась в части дорогостоящих Брентовых генераторов. Этот завод находился на территории Чалдиса и подлежал закону об отчуждении собственности. Лучше всего, решил Карн, с этого момента перевозить руду на завод только в необходимых количествах...

У него заболело сердце от одной только мысли об этом.

Карн откатил кресло от стола, развернул его и поехал к двери.

– Паксон! – крикнул он.

В дверях немедленно возник аккуратно одетый человек. Это Паксон принес отчеты для Карна, Паксон, который непрерывно (как и многие другие) трудился над сохранением и приумножением состояния Каррельяна. И состояния Элиандо, кстати сказать. Карн довольно легко забыл о том, что в процентном соотношении он владеет немалой частью всех предприятий Брента, вернее всеми ста процентами, если верить бумагам, которые Брент оставил у юриста. Однако Карн намеревался аннулировать это распоряжение, как только Брент вернется. Тридцать процентов или сто – деньги уже много лет назад потеряли для него какое-либо значение, с тех пор как их стало слишком много, чтобы поместиться в карманах. Накопительство было страстью Брента, а не его.

– Господин Элиандо? – обратился к хозяину Паксон.

– Вы можете убрать эти папки. Я просмотрел их.

"И не имею ни малейшего желания, – подумал Карн, – вчитываться в их содержимое".

Он никак не отреагировал на удивленное выражение лица Паксона.

Может, болезненные толчки в голове – это пульсирующая опухоль? Он захотел было собраться и вернуться к Масии, но было еще слишком рано.

Сегодня женщина затеяла стирку, и он только помешает ей. Или еще хуже, она примется уверять, будто знает, что с ним не так и почему он вернулся раньше времени. Если он остается в своем кабинете – или хотя бы в особняке на весь день, то сохраняется иллюзия, будто все в порядке. Карн криво улыбнулся. Конечно, Масия заметила, что в последние дни его захлестнула волна черной депрессии, хотя она и не понимала ее причин. А ему не давала покоя мысль о визите этого проклятого отставного министра.

– Я некоторое время побуду у себя в комнате. У меня болит голова. Проследите, чтобы меня не беспокоили.

Паксон не просто кивнул, он низко поклонился, даже слегка изогнувшись в поясе. Почему с тех пор, как Брент уехал, все слуги и даже работники предприятий стали гораздо щедрее на изъявления почтительности?

– Разумеется, господин Элиандо.

Карн распорядился, чтобы по всему дому из коридоров убрали ковры. Они мешали передвижению его кресла. Теперь он легко катил вдоль балюстрады второго этажа, глядя на огромный холл внизу. Захоти он спуститься на его мраморный пол, ему бы пришлось позвать двух слуг, чтобы они снесли его беспомощное тело по пологим закругленным ступеням. Третий слуга следовал бы за ними с креслом. Трое слуг, чтобы один человек мог спуститься или подняться на один пролет лестницы. Просто смехотворно. Если бы такая судьба постигла его раньше, в те дни, когда он зарабатывал себе на жизнь на улицах Белфара, а затем Прандиса, он был бы уже мертв. Карн подумал, что деньги обращают вспять законы природы. И он не был уверен, а так ли уж это правильно.

Ему пришлось слегка напрячься, чтобы вкатить кресло на толстый ковер в своей комнате. Карн приказал слугам не раздвигать занавески, он обнаружил, что яркий свет действует ему на нервы. Когда дверь закрылась и комната погрузилась в полумрак, ему сразу стало легче дышать.

На мгновение он задумался, не лечь ли в постель, может быть, даже подремать. Но ему мешала спать боязнь увидеть сны. Собственно говоря, Карна мучили не столько мысли о визите Бэрра Эстона, сколько о бывшем премьер-министре Андусе Райвенвуде. На следующий день после посещения Эстона Карн поехал в город и присутствовал при казни бывшего главы правительства. Собралась огромная толпа, жители Прандиса заполнили площадь, окружив помост, на котором находилась плаха палача. Был теплый весенний день, и запах, исходивший от плотно сбившихся людей, напоминал, скорее, об изголодавшейся стае доведенных до бешенства диких животных.

Он так и не смог восстановить в памяти, что именно сказал Амет Пейл, хотя и помнил, как его речь без конца прерывалась возгласами одобрения. Со своего наблюдательного пункта – на верхних ступенях особняка, заблаговременно занятых его слугами, чтобы Карн в своем кресле на колесах мог наблюдать происходящее поверх голов собравшихся, – ему не удалось толком разглядеть выражение лица Райвенвуда. Карну хотелось думать, что оно до последней минуты оставалось бесстрастным, хотя он опасался обратного, чему мог стать свидетелем, находись он поближе, достаточно близко, чтобы расслышать, как топор палача вонзился в деревянную плаху, отрубив голову премьер-министра. На расстоянии происходящее напоминало странное, безмолвное представление в театре марионеток. Лучше всего было бы тут же уехать, но Карн настоял на том, чтобы увидеть лицо Райвенвуда, – что-то вроде наказания, наложенного им на себя самого. Он должен был увидеть то, чему стал невольной причиной. Поэтому выждав изрядное время, после того как разошлась толпа, они направились к Башне Совета. Однако Амет Пейл не насадил голову Райвенвуда на пику. Оказалось, генерал знал, что кровь, стекающая на землю, обязательно привлечет к мертвой плоти муравьев. А мстительному Пейлу хотелось, чтобы голова бывшего премьера как можно дольше оставалась в узнаваемом состоянии, словно зловещее напоминание – вот человек, который был премьер-министром и умер, потому что пытался сопротивляться мне. Он вывесил голову высоко над входом в Башню Совета, где до нее не смогли бы добраться ни люди, ни муравьи, в очень тонкой сетке, защищавшей зловещие останки от птиц. Глаза премьер-министра были открыты...

Хорошо бы все-таки прилечь, пусть даже не удастся заснуть. Хорошо бы выбраться из кресла, но Карн не хотел звать слугу. Он уже знал, что может подкатить кресло к краю кровати и с помощью рук переместиться на постель. Этот процесс напоминал переползание, и одеяла с простынями всегда сбивались. Но что еще хуже, совершенно невозможно было самому перебраться из постели обратно в кресло, и в конечном итоге все равно приходилось звать слугу.

Поэтому он просто откинулся на спинку кресла, прислонился головой к полированному дереву и поднял глаза к потолку, терявшемуся в темноте. Тихий вздох раздался в неподвижном воздухе комнаты.

Но вздохнул не Карн.

Он резко вскинул голову, силясь проникнуть взглядом сквозь мрак, сгустившийся в углах спальни. Никого не было, нет, возле окна он увидел бледный силуэт на фоне тяжелых занавесей из шелка. Там стоял высокий, стройный мужчина, но больше ничего Карн разглядеть не смог.

Быстро повернув голову, он задом откатил кресло к стене. Рука начала шарить по драпировке, пока не наткнулась на маленький выключатель, Карн судорожно вздохнул и нажал на него.

Он ожидал обычного потока яркого безжалостного света, но вместо этого лампы в абажурах, укрепленных на стенах, попытались разогнать тьму слабым желтоватым свечением. Они сердито зажужжали, словно в них заключались не тоненькие проволочки, а разъяренные пчелы.

– Прошу прощения, -промолвил негромкий голос. – Боюсь, мое присутствие воздействует на ваши лампы.

В мягком, приглушенном свете Карн попытался рассмотреть непрошеного гостя. Это был мужчина более шести футов ростом, но по-женски утонченный и грациозный. Его лысая голова имела удлиненную форму, черты лица удивляли своей мягкостью. Белое одеяние незнакомца ниспадало почти до пола, оставляя открытыми длинные ступни в сандалиях.

– Кто вы? – спросил Карн, и его голос прозвучал более хрипло и резко, чем ему хотелось. В ожидании ответа он быстро скользнул рукой от выключателя к ручке двери.

Мужчина несмело улыбнулся, но его темные глаза остались печальными.

– Я – Атахр Вин.

Голос был глубоким и музыкальным, с каким-то странным акцентом, как будто он говорил на чужом языке.

Рука Карна замерла возле самой дверной ручки. Атахр Вин – это место, а не человек.

Длинные тонкие пальцы незнакомца медленно вытянулись, выражая нечто, как решил Карн, сродни пожатью плечами. Он подумал, что грация этого человека чем-то раздражает. Смотришь на него и вспоминаешь о собственной неуклюжести, и дело тут вовсе не в том, что ты калека.

– Когда ученые впервые пришли в мой дом, – пояснил непрошеный гость, и его голос зазвучал почти как песня, – и перевели руны у моей двери, они решили, что это название места. Но у крайн все по-другому, там было начертано мое имя.

Ошеломленный Карн секунду молчал. Неизвестный хотел сказать, что он и не человек вовсе, а крайн! И не какой-нибудь крайн, а владелец странного подземного жилища, в котором Карн стал калекой. Сама идея казалась нелепой, но этот невозможный человек стоял здесь, его щеки были гладкими, как фарфор, а темные глаза глубокими, как колодец, в который Карн спустился в поисках Бэрра Эстона. Мурашки побежали по всему его телу, остановившись у ног, там, где пропадала чувствительность.

– Я думал... – Слова никак не хотели срываться с его губ, Карн откашлялся и предпринял еще одну попытку, но вряд ли его голос стал менее хриплым. – Я думал, что крайн мертвы.

– По большей части это так и есть, – ответил Атахр Вин, но в словах, несмотря на их печальный смысл, не было сожаления. – Умерли совсем или умерли для всего остального мира. В течение многих веков разница была невелика. Те из нас, кто пережил Опустошение и Принятие Обета, удалились в свои дома, чтобы, предавшись скорби, погрузиться в сон на многие века, бежать с лица земли, которой мы нанесли такой ужасный вред. Время от времени я пробуждался и, невидимый, бродил среди людей, глядя на то, что вы сделали с миром, который мы вам завещали. Я полагаю, некоторые из моих соплеменников делали то же самое, хотя я никого не встречал во время своих коротких и нечастых путешествий. Неудивительно, что люди считают нас мертвыми. И я бы мог по-прежнему спать в своем холодном, пустом дворце, если бы ко мне не вторглись.

Пальцы Карна ухватились за дверную ручку. "Он пришел убить меня, подумал Карн, – за то, что я нарушил святость его проклятого дома".

Но Атахр Вин не сделал попытки выйти из угла, где слабый желтоватый свет отбрасывал изменчивые блики на его лицо.

– Я наблюдал за вами из своих покоев, – продолжил представитель древней расы, – как я наблюдаю за каждым, кто посещает мой дом. Незадолго до вас пришел человек, который мне очень понравился, еще когда он был мальчиком, и я почувствовал, что он бежит, спасая свою жизнь. Опасность, нависшая над ним, опечалила меня, но я решил не вмешиваться. Я подумал, что его жизнь уже почти завершена, и было бы глупо открыться, выдать так давно хранимый секрет ради его спасения. Затем пришли вы, а за вами пришло зло.

Атахр Вин снова вздохнул и на секунду прикрыл глаза, как будто вспоминая нечто, недоступное пониманию Карна.

– Я чувствовал, что в вас нет зла, и один мой жест мог бы отвести в сторону статую, которая сломала ваш позвоночник. Но вмешательство крайн в дела людей привело к Опустошению, и мы удалились в наши одинокие дома именно для того, чтобы в дальнейшем избежать подобных трагедий. И я ничего не сделал, только наблюдал, как человек, воплощавший зло, пытками вырвал секрет у того, кого я знал еще мальчиком, а затем я наблюдал и дальнейшее, когда появился ваш друг и спас ваши жизни. Он сбит с толку, этот человек, он подобен озеру, взбаламученному штормом, его поверхность так и бурлит, и поэтому он не может узреть свои собственные глубины. Но он любит вас, и он прогнал зло, так что я обрадовался его приходу.

Атахр Вин умолк, изучая Карна своим глубоким непроницаемым взглядом.

"Если это существо сумело так много увидеть в Бренте за несколько минут, что же оно знает обо мне?"

От этой мысли у Карна задрожали руки, хотя он крепко вцепился в подлокотники кресла.

– Почему вы пришли? – спросил Карн еле слышно.

Атахр Вин печально улыбнулся и провел пальцем по мягкой ткани занавеси.

– При всем нашем могуществе мы склонны заблуждаться. Такой урок мы вынесли из Опустошения. Теперь, после Принятия Обета, наши силы существенно уменьшились, но мы по-прежнему склонны заблуждаться. Моя вера в то, что наше отрешение от мира сделает его лучше, была одним из таких заблуждений. Я ушел от мира, а это оказалось просто трусостью. Много раз в течение этих веков я мог вернуться и оказать большую помощь человечеству, и все-таки я этого не сделал. А однажды, не так давно, я мог освободить мир от очень злого человека, который оказался достаточно глуп, чтобы находиться там, где я мог легко достать его. И все равно я позволил ему сотворить зло и уйти. Я вижу, насколько я заблуждался. Я вижу боль, которую причинил вам. И я пришел, чтобы исправить свою ошибку.

"Исправить свою ошибку". При этих словах все прочие мысли покинули Карна. Крайн пришел, чтобы исцелить его.

– Мои ноги, – выдохнул он, стремительно выдвигая кресло на середину комнаты.

Но Атахр Вин покачал головой.

– Простите, мой друг. Я не могу исцелить вас, если вы подумали об этом. Ваши ноги теперь мертвы, и даже до Принятия Обета крайн не умели делать мертвое живым. Ваши ноги останутся такими, какие есть.

Слова крайн придавили Карна так же бесповоротно, как обрушившаяся статуя, и его руки безвольно повисли, упав с подлокотников кресла.

– Больше ничего, – прошептал он. Печально улыбнувшись, крайн вновь покачал головой.

– Есть две вещи, которые я могу вам дать. Первую я почти стыжусь предлагать. Это не заменит того, что вы потеряли, но это древний знак уважения, который мы – крайн – иногда дарим близкому другу из расы людей. Это кольцо. Большинство из них было уничтожено вместе с их владельцами во времена Опустошения.

И затем внезапно Карн ощутил что-то холодное в руке. Он посмотрел вниз и увидел в своей ладони простое каменное кольцо – похоже, оно было сделано из той же скалы, в которой Атахр Вин создал свой дом. Как и большинство вещей крайн, его ничего не украшало.

– Это всего лишь безделица, – объяснил смущенно Атахр Вин. – Но эта безделица любит истину.

Крайн снова вздохнул. Когда он опять заговорил, его голос звучал тихо и устало, так может устать камень от вековых бурь и штормов.

– Я не могу предложить вам ничего, кроме нескольких слов, господин Элиандо. На долгие века, в течение которых следовало творить добро, я погрузился в скорбь. Вы человек, господин Элиандо. У вас нет веков, которые можно было бы растратить на скорбь. Молю вас, не последуйте моему более чем неудачному примеру.

И Атахр Вин исчез, оставив после себя лишь легкий ветерок да кольцо, которое все еще лежало на ладони Карна. Лампы немедленно вспыхнули, залив комнату ярким светом.

– Не уходи, – прохрипел Карн, но тут же понял, что в комнате, кроме него, никого нет. Абсолютно измотанный, он неизвестно сколько времени просидел в своем кресле, не замечая ненавистного света, пока его мысли пребывали в полнейшем беспорядке. Затем Карн заметил книгу в кожаном переплете, лежавшую у него на кровати. Он точно помнил, что ничего не оставлял там. Карн прочел заглавие и недоуменно прищурился.

Это был тот том, который он бросил в огонь только на прошлой неделе.

Карн медленно положил руки на обтянутые плюшем подлокотники кресла и резко выпрямился.

– Паксон! – закричал он. – Кэтам! Где вы шляетесь, бездельники, когда впереди столько работы?

20

Возвращение к действительности происходило весьма небыстро и как будто неохотно, каким-то темным и причудливым способом. Смутное покалывание почти на границе восприятия в кончиках пальцев рук. Дыхание ветра на лбу, холодное, словно камень. Легкая дрожь, прокатившаяся по внутренней стороне бедра. И очень медленно, постепенно Елена Имбресс снова осознала, что она жива, что Улторну опять не удалось погубить ее.

Однако что-то все-таки пленило ее, поскольку она лежала на боку посреди необъятной темноты, темноты столь глубокой, что Елена не могла сказать, на каком расстоянии от ее рук находятся стены – в дюйме или в нескольких милях. Не чувствуя своего тела, она поднесла руку к лицу, но ничего не увидела, и когда пальцы наткнулись на щеку, они показались ей чужими.

Елена с трудом села, ощущая под ладонью холодный, прекрасно отполированный камень. Она была взаперти, уж это-то представлялось несомненным. Она прислушалась к своему дыханию, звук, отразившись от стен, возвращался к ней после небольшой паузы и был пустым и свистящим, посему она пришла к выводу, что находится в очень большом помещении.

Словно изголодавшись по какому-нибудь зрелищу, ее память услужливо восстановила хаотичные образы, последними отложившиеся в мозгу. Похожие на скелеты фигуры, словно раскрашенные черно-белыми, сплетавшимися в безумный орнамент полосами, поднялись прямо из воды. Плот опрокинулся. Каррельян выхватил меч. По лицу проехалась рука, вцепилась в волосы и утащила под воду.

Странно, но одежда вовсе не была мокрой. Интересно, сколько времени она находилась без сознания.

– Каррельян? – прошептала Елена, понимая, что в кои-то веки была бы рада его обществу.

Ответом на ее вопрос послужил смех, в котором слышалось не больше тепла, чем в открытом гробу.

– Беспокоишься о своем мужчине?

В скрежещущем голосе прозвучала понимающая ухмылка. Этот голос наполнил сердце Имбресс ужасом. Она смутно чувствовала, что в нем содержались огромные запасы вековой жестокости, измерять глубины которой у нее не было ни малейшего желания.

И все-таки Елена не хотела так легко сдаваться.

– Он вовсе не мой мужчина, – произнесла она, стараясь вложить в свой ответ полную меру презрения, которую вызвал бы подобный вопрос в обычной ситуации.

Опять раздался сухой безрадостный смешок. Елена пожалела, что не может определить, откуда он доносится. Казалось, голос наполнял все помещение, отдаваясь эхом от невидимых стен.

Она ощущала боль и непомерную тяжесть во всем теле, словно каждая его часть весила вдвое больше обычного, но Елена заставила себя подняться на ноги. Почему-то она решила, что это очень важно – стоять во весь рост.

В ту же секунду женщина ощутила сильный удар по лицу тыльной стороной костлявой ладони, и снова упала на холодный пол. Во рту появился теплый, солоноватый привкус крови.

– Я не просил тебя вставать, – пояснил голос, в котором не прозвучало ни капли гнева, лишь жестокое развлечение.

Елена решила, что незнакомец, должно быть, стоял прямо над ней, хотя она ничего не слышала – ни дыхания, ни малейшего намека на движение. Она не ощущала даже его запаха. Как будто это существо проявлялось только там и тогда, где и когда хотело.

Внезапно стало светло, у непонятно откуда появившегося мягкого света не было какого-то конкретного источника, он просто залил всю комнату. Елена не ошиблась в своих догадках, помещение было большим, площадью не менее тридцати футов, выбитое, казалось, прямо в черной скале и не имевшее ни дверей, ни окон. Но женщину интересовала не комната, а существо, возвышавшееся над ней.

Незнакомец спокойно стоял, широко расставив ноги, и бесстрастно разглядывал женщину пугающе бесцветными глазами. Ростом в шесть футов, худой, как скелет, он вряд ли весил больше ста фунтов. Его одежда состояла только из черных кожаных лент шириной в дюйм, которые беспорядочно обматывали тело, покрывая большую его часть, но оставляя обнаженными сотни крошечных участков белоснежной кожи. Черные полосы так туго прилегали к коже, что под ними четко обозначались каждое ребро, каждая мышца. Возникало ощущение, будто кожаные повязки стали частью тела, словно над ней стоял и ухмылялся обнаженный, жуткий, черно-белый упырь. Кожаные полосы скрещивались под слабыми, фиолетово-черными губами, затем поднимались по диагонали через щеку и лоб, закрывая часть безволосой головы.

Прямо над собой Елена видела туго забинтованную выпуклость его гениталий, и именно туда нацелила удар – достаточно сильный, чтобы парализовать... если бы он не встретил пустоту. С неестественной грацией тюремщик Елены сделал что-то вроде пируэта над ее ногой, ловко описав полный круг, в завершение которого резко ударил ее пяткой в подбородок. Голова женщины мотнулась влево, изо рта вылетел фонтан кровавой слюны. Комната накренилась, и только через секунду пленница осознала, что существо схватило ее за плечи и оторвало от земли. "Это просто нелепо", – подумала она, изо всех сил стараясь, чтобы голова не болталась беспомощно из стороны в сторону. Она, должно быть, весит фунтов на двадцать больше, чем это жуткое пугало, и тем не менее он тащит ее так, что ноги не касаются пола, словно она ничего не весит.

Острые ногти монстра вонзились в руку пленницы, и разодранный рукав потемнел от крови. Его бледные глаза уставились на пятно, ноздри расширились от возбуждения. Внезапно он ткнулся в рыжую массу ее волос, ледяные лиловые губы коснулись мочки ее уха.

– Да, – прошептал он тошнотворно интимным тоном. – Мы от души насладимся тобой, прежде чем ты погибнешь. Твой страх так соблазнителен, и твоя смерть станет величайшим восторгом. Увы, мы должны ждать молодой луны.

Елена содрогнулась и принялась отчаянно вырываться, страстно желая опять очутиться в Улторне. Но с вызывающей головокружение уверенностью она сознавала, что бегство из этой темницы, расположенной посреди реки, невозможно. Ей суждено погибнуть здесь. А самое ужасное, Мадх свободно продолжит свой путь.

Тюремщик приблизил лицо к ее щеке, так что она даже почувствовала линии, отделявшие черную кожу лент от мертвенно-холодной плоти мерзкого умертвия.

– Что это? – прошипел он с интересом. – В лесу индорец?

Елена ахнула. Каким-то образом он извлек из ее мыслей образ Мадха.

– И остальные, – продолжал он, явно довольный. – Улторн последнее время просто полон гостей. Тем удачнее получится пир. Эмон Гёт будет доволен.

И внезапно Елену отпустили, вернее, швырнули на пол так, что ей показалось, будто каждая косточка в ее теле размягчилась и превратилась в жидкость. В тот же миг исчез и свет... по всей видимости, тюремщик Елены отправился сообщать свои новости этому самому Эмону Гёту.

Однако прошло немало времени, прежде чем Елена решилась пошевелиться.

Имбресс уснула, но вспышка света подействовала на нее, подобно звуку трубы. Свет шел откуда-то из-за спины. Узкий луч проникал из-за полу открытой двери, на фоне которой виднелись только неясные силуэты. Затем опять полная тьма. Но теперь в комнате кто-то был, она слышала дыхание. Елена начала тихо отползать к стене, пока не сообразила, что раз она слышит дыхание, значит, вновь прибывший – живой человек, а не это жуткое, мерзко шепчущее существо, коим был ее тюремщик.

К тому же голос неизвестного нельзя было назвать шепотом.

– Проклятье!

Звонкое ругательство сопровождалось вполне характерными звуками кто-то пытался подняться с пола.

– Каррельян? – неуверенно спросила Елена. – Я думала, они вас убили.

– Извините, что разочаровал, – рассмеялся Брент.

– Я вовсе не это имела в виду, – отмахнулась она. – Просто, когда я видела вас в последний раз, вы вытаскивали меч...

Она поняла, что Брент встает и отряхивается.

– А с мечом получилось довольно забавно. Им чрезвычайно трудно воспользоваться под водой. Так что сражался я недолго. Однако успел получить хороший удар по голове, настолько хороший, что сперва решил, будто ослеп.

– Похоже, они не слишком любят окна, – сменила тему Елена. – У вас есть какое-нибудь представление о том, кто они или что они такое? Брент немного помедлил.

– Возможно, есть. Вы обратили внимание на архитектуру этой постройки?

Елена покачала головой, но потом вспомнила, что Брент ее не видит.

– Нет, но какое отношение ко всему этому имеет архитектура?

Брент рассмеялся.

– Ну, она весьма характерна. Нет окон, все каменное, нигде не видно никаких швов, как будто помещение выдолблено в большой скале. Высокие потолки, простые квадратные комнаты. Все это очень напоминает мне Атахр Вин.