Текст книги "Книга мертвого гения (сборник)"

Автор книги: Роберт Ричардсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 41 страниц)

Роберт Ричардсон

Милосердие Латимера

Глава 1

– Ребекка, дорогая, – сказал Огастас Мальтрейверс, – такой ребенок, как ты заставляет поразмыслить над прелестями безбрачия.

Понравившийся ему афоризм, который он обдумывал несколько минут, был проигнорирован трехлетней племянницей, с удовольствием разбиравшей его шариковую ручку. Это занятие, сочетающее обучение с развлечением, привлекало ее гораздо больше, чем разбросанная повсюду, отвергнутая коллекция замысловатых игрушек.

Послышался слабый звук: к великому удовольствию девочки выскочила пружина и непонятно почему на ее руке появилась полоска чернил. Оказывается, пружина привела в действие самовыбрасывающийся механизм, и ручка развалилась на части.

Мелисса, мать Ребекки, вернулась в кухню, сразу оценила ситуацию и предприняла соответствующие действия. Привычным материнским движением подхватила Ребекку одной рукой, посадила в центре разрушенной накануне желтой пластиковой конструкции, а сама ловко прошла между разбросанными деталями к раковине.

– Не давай ей таких вещей, как ручки, Гас, – сказала она. – В этом возрасте дети все суют в рот.

Мальтрейверс собрал все, как казалось ему, что осталось от ручки, и начал решать грандиозную задачу по ее восстановлению. Его жена, с которой он очень скоро разошелся, потому что она устраивала его только в постели, однажды заметила, что ему доступен лишь принцип действия молотка, и еще он способен заменить электрическую лампочку, а к более сложным вещам приближается с величайшей осторожностью, чувствуя их враждебность.

– Разве не пора идти встречать Диану? – спросила Мелисса, и по ее нетерпеливому тону он понял: никогда ему не стать няней, так же как мастером по сбору ручек.

– У нас есть еще почти час, – возразил он осторожно.

По едва уловимым, но весьма красноречивым движениям плеч Мелиссы он понял: это был не тот ответ, который от него хотели услышать, а требование Ребекки сводить ее в туалет подтвердило, что ему лучше поскорее смотаться отсюда. Как и все бездетные люди, он считал естественные отправления организма чем-то ужасным.

– Пойду поброжу вокруг собора, – сказал он.

– Отличная идея. Кроме того, может быть, пока будешь гулять, купишь несколько авокадо к ленчу?

Получив указания, как выбирать авокадо, Мальтрейверс вышел на улицу. Его шурин, Майкл, священник, жил в симпатичном доме времен эпохи одного из английских королей Георгов, на территории Пунт-Ярда, прилегающей к собору, в самом центре города, очень удобном месте, но постоянно осаждаемом машинами туристов и покупателей.

В четверти мили от города и собора, в долине, текла сонная мелководная речка Верта, и раньше она была единственной связью с внешним миром. С развитием железных дорог в Викторианскую эпоху, когда стало возможным ездить на работу в Лондон, началось заселение пригородов.

То, что Мальтрейверс непочтительно, к легкому раздражению отца Майкла, назвал личной и драгоценной собственностью Бога, возникло слева, почти против него, едва он вышел из парадных ворот собора Богоматери.

Веркастерский собор своим существованием был обязан саксонской девочке-крестьянке, своей славой – овцам, табак же помог ему выжить.

Эзельдреда, ничем не примечательный ребенок, однажды, стоя на холме, где теперь собор, впала в состояние странного возбуждения: кричала, что ей видится множество ангелов и слышится звон колоколов. Вскоре после этого она умерла – в том же состоянии экстаза. А ее влиятельные современники, желая сохранить свои души бессмертными, заложили первую церковь там, где ей привиделись ангелы.

Нормандцы развили строительство, но их работа успешно была приостановлена в четырнадцатом веке, когда фламандские иммигранты, сочетая ткацкое дело с обильными поставками шерсти, создали материальное благосостояние и одновременно возвышенный стиль в архитектуре. В результате возник шедевр из камня и цветного стекла – устремленный к небесам человек, прославляющий Бога. Неправдоподобно красивые, изысканной работы ажурные каскады тончайшего каменного кружева поднимались к куполу, собирались в треугольники, которые, искусно сплетаясь, замирали над восемью искрящимися витражами из разноцветного стекла.

После того, как стремительно были изгнаны бенидиктинские монахи (а сделано это было для того, чтобы обеспечить Генриха VIII некоторой суммой денег), здание без заботы начало разрушаться и находилось в плачевном состоянии до начата девятнадцатого века, до того момента, когда некто Томас Рид, уроженец города, сбивший свое состояние на плантациях Вирджинии, заплатил за полную и творческую реставрацию его и тем самым спас от сомнительного внимания викторианцев.

Башня на правом крыле, возвышающаяся на сто сорок футов, казалась нарушением ансамбля, но в 1620 году она была поднята еще выше для того, чтобы ее видели из всех уголков епархии. Дополнительный вес вызвал необходимость срочно установить опору у основания. Предприятие это оказалось неудачным на старте, так как старый епископ, целиком посвятивший себя строительным работам, умер, попытавшись однажды преодолеть бесчисленные ступеньки, чтобы добраться до высшей точки. Он был вознагражден после смерти – башню назвали его именем. И с тех пор даже в отдаленных землях епархии стишок:

 
Когда башня Талбота видна утром,
К вечеру будет дождь… —
 

стал предвестником погоды, а другой:

 
Когда башня Талбота не видна,
Значит, льет, как из ведра! —
 

явился подтверждением правильности метеорологических прогнозов.

Мальтрейверс свернул налево от главной дороги Пунт-Ярда и последовал за своей тенью по направлению к южному нефу.

Это был высокий угловатый человек, чуть скованный в движениях из-за некоторой неуклюжести. В ореоле растрепанных волос длинное загорелое лицо казалось очень живым и молодым в его тридцать четыре года; то, что в нем раздражало десять лет назад, с годами переменилось в лучшую сторону. Он прибыл в Веркастер на городской фестиваль Искусств.

Первый фестиваль был проведен в честь королевы Виктории, в день ее юбилея, но в тридцатые годы нынешнего века эта традиция стала постепенно угасать и совсем умерла, когда старики, питавшие особую страсть к пасторальным танцам, охладели к ним. Традицию эту возродили вновь в день празднования четырехсотлетней годовщины визита Елизаветы I в город – день, когда она даровала городу хартию. Дорого стоило первому графу Верты содержание свиты Елизаветы, но, к счастью для семьи, его правнук после Реставрации 1660 года восполнил все потери, пристроив свою сестру в любовницы к Чарльзу II.

Уже в подготовке к фестивалю угадывался его будущий успех: в нем собирались принять участие очень уважаемый струнный квартет, симфонический оркестр, композитор, создающий музыку для джаза, – о нем слышал даже епископ; знаменитый поэт готовился бросить вызов своему сопернику, некоему Ларкину, и сочинял к случаю стихи; любительское общество драматических актеров Веркастера обновило и подкорректировало старую городскую мистерию, находившуюся в спячке более века. И другие, самые различные таланты в течение двух недель были задействованы в подготовке к празднику. «Гвоздем» праздника должна была стать средневековая благотворительная ярмарка – на зеленом склоне, спускающемся от собора к реке, а также таинственные пьесы и грандиозные фейерверки.

Мальтрейверс получил приглашение принять участие в фестивале от своей сестры, которая входила в состав организационного комитета. Около года назад он написал цикл, состоящий из трех пьес, под названием «Город успеха»; был снят фильм и показан по четвертому каналу; в нем главную роль сыграла никому тогда не известная актриса Диана Портер. Захваленный критикой фильм, однако, не представил особого интереса для публики, больше радующейся болтовне о жизни в Северной Англии и Южном Техасе, и потому Диана с удовольствием приняла предложение сыграть женскую роль в одной из пьес на фестивале в Веркастере. Но последующие события приняли неожиданный оборот, когда она в роли Гедды Габлер, бунтующей против традиционных верований, появилась на сцене абсолютно голая (чего Ибсен явно предусмотреть не мог). Может быть, этот театральный эксперимент и прошел бы незамеченным, если бы не столь значительная, дорого продающаяся газета на Флит-стрит: она заполучила фотографию и напечатала голую Диану в полный рост, что, естественно, вызвало у церковных властей отрицательные эмоции.

Миллионы читателей, доселе не имевшие никакого представления о том, кто такие миссис Габлер, мистер Ибсен, и даже, быть может, ничего не слышавшие о Норвегии, сильно оживились, а Диана стала законной мишенью для фельетонистов и редакторов новостей, давно искавших новую жертву для сенсации. Актриса отнеслась к пышной рекламе с циничной радостью и использовала ее в своих интересах, ибо полностью могла положиться на свой талант, чтобы выйти победительницей из этой глупой ситуации.

«Веркастер таймс», заняв позицию сдержанную, как и подобает местной газете в благовоспитанном кафедральном городе, не опубликовала печально известную фотографию, но все же обратила внимание публики на предполагаемое участие Дианы в фестивале и этим вызвала недовольство в гражданских и официальных кругах. Однако нашумевшее дело разом утихло, когда Диана выступила по телевидению в воскресной религиозной программе и безупречно, с чувством, проникновенно, демонстрируя полное понимание духовного смысла, прочла отрывки из произведений Юлия Норвича; при этом она была в скромном платье, похожем на то, которое надевала в торжественных случаях жена епископа. А чуть позже выступила в традиционной старовикторианской (примерно 1936 года) постановке «Макбета», и ее игра вызвала одобрение критиков малотиражных, но серьезных газет, и газеты эти стали появляться в домах священников. Решив, что подобный инцидент с постановкой «Габлер» больше не повторится, пресса перестала вмешиваться в дело подготовки к фестивалю, зато фестиваль извлек пользу из звонкой рекламы. Мелисса, вначале потрясенная случившимся, успокоилась, даже обрадовалась шуму, привлекшему внимание людей к фестивалю, и на радостях «присудила награду» Мальтрейверсу, произведя его в рыцари домашнего очага с помощью своего знаменитого печенья.

Когда Мальтрейверс подошел к южному нефу, он увидел новое дополнение к пейзажу в виде полицейского, стоящего перед входом. Присутствие констебля или регулировщика уличного движения не было чем-то необычным в Пунт-Ярде, где к знаку, ограничивающему парковку, относятся с большим уважением, чем к Богу, но ясно, здесь этот представитель закона и порядка исполнял свой долг.

– Доброе утро, – сказал весело Мальтрейверс, подходя к нему.

– Доброе утро, сэр. Если вы пришли в собор по делу, боюсь, что вы не сможете войти туда.

Мальтрейверс поднял бровь.

– Мое дело может заключаться лишь в том, чтобы помолиться.

Чувствуя себя неуверенным во владениях священных, полицейский не знал, как вести себя в подобной ситуации.

– Да, сэр. Но… боюсь, есть небольшая проблема, – пробормотал он.

– Проблема? Какого рода проблема? Жертвоприношение? Темные силы у главного алтаря? Не голые же там монахини?!

Полицейский понял, что над ним смеются.

– Мне очень жаль, но я не могу позволить вам войти, – сказал он холодно, намеренно выбросив из своей фразы слово «сэр».

– Но у меня здесь назначена важнейшая встреча со священником Кованом, – сказал Мальтрейверс, – связанная с фестивалем.

Это была чистейшая ложь, но пробудилось его любопытство, и во что бы то ни стало он решил войти.

«Интересно, только эта дверь охраняется? Вряд ли у всех входов в собор стоят стражи», – предположил он.

– Священник Кован сейчас разговаривает со следователем, сержантом Джексоном, – сказал полицейский, абсолютно уверенный в том, что в качестве аргумента выставляет непробиваемый козырь.

– Тем более он ждет встречи со мной. Я его адвокат. – Начав лгать, Мальтрейверс не видел причин прекратить делать это, он решил лгать до тех пор, пока это будет необходимо.

– Я не думаю, что дело, которое… – начал полицейский, но Мальтрейверс прервал его безапелляционно властным тоном.

– Я должен быть судьей в их споре, – резко бросил он, двинулся вокруг собора и вошел в дверь, противоположную главному входу, представив себе, каким хорошим уроком на будущее будет для молодого полицейского тот факт, что его перехитрили.

Чуть не бегом одолев пространство трансепта [1]1
  Трансепт – поперечный неф (продольная часть храма), пересекающий под прямым углом основные нефы.


[Закрыть], он промчался мимо магазина для туристов и книжного ларька, не имея ни малейшего представления о том, где могут быть священник и сержант, но тут же увидел их – у северной стены нефа, перед стоящим около органа небольшим шкафом, со стеклянным верхом.

Следователь, широкоплечий мужчина, с густыми каштановыми усами, что-то писал в своем блокноте, когда Мальтрейверс подошел к ним.

– Каково точное название? – спросил мужчина.

– «Милосердие Латимера», – ответил отец Майкл и взглянул на пустой шкаф.

– «Милосердие Латимера»? – эхом откликнулся Джексон. – Что же с ним случилось?

– Его украли.

– Обидно, – посочувствовал Мальтрейверс.

– Мы называем это преступлением, сэр, – сказал следователь. – Простите, я не знаю, кто этот джентльмен.

– О, это мой шурин, мистер Мальтрейверс, – объяснил отец Майкл. – Он – писатель. Приехал на фестиваль.

– Понятно, – сказал Джексон. – Итак, сэр, вы говорили, что это – «Милосердие Латимера»? Что вы под этим подразумеваете?

– Ну это… вы, должно быть, недавно в Веркастере?

– Я приехал сюда из Линкольншира месяц назад, – мягко сказал Джексон. – Естественно, если бы я жил здесь подольше, я знал бы все о «Милосердии Латимера».

– Библия «Милосердие Латимера» – бесценное сокровище собора. Как вам объяснить? Слышали вы о «Радостной Библии»?

– Нет, сэр. Это еще что-то такое, с чем я должен был бы познакомиться в Веркастере?

– Если бы… – Отец Майкл, который был великолепен в своих проповедях, сейчас беспомощно путался в вопросах и ответах. – Огастас, может быть, ты объяснишь?

– «Радостная Библия» – не совсем точная ее версия 1546 года, – живо пришел на выручку шурину Мальтрейверс. – Была отпечатана в Веркастере, но большинство копий уничтожили, когда обнаружили ошибку в псалме 25, стих 10: «Все пути Господни веселы и есть правда к тому, кто хранит соглашение Его и свидетельства Его». Честно говоря, я думаю, какая-то польза из ошибки извлечена.

– Итак, тут хранилась «Радостная Библия»? – спросил Джексон, указывая на пустой шкаф.

– Да, но довольно своеобразная. В этой редакции слово «радостная» было заменено на «милосердная», а на полях, вдоль всей страницы, красовались инициалы «X. Л.». Существует легенда, что поправку сделал епископ Хаф Латимер, отсюда и пошло название «Милосердие Латимера».

– Когда это было сделано? – спросил Джексон.

– Трудно сказать, – пожал плечами священник. – Вероятно, прошлой ночью, и кража была…

– Нет, я не кражу имею в виду. Когда было сделано исправление?

Отец Майкл растерялся и из-за сути вопроса, удивившего его, и из-за того факта, что он не знал ответа.

– Не думаю, что кто-то мог бы ответить вам, – сказал он. – Может быть, ты, Огастас?

– Не могу даже предположить, – Мальтрейверс пристально посмотрел на Джексона. – Но мне интересно, почему вы спрашиваете?

– Потому, что Латимер проповедовал в моем родном городе Стамфорде в 1550 году, в ноябре. Вероятно, он мог в это время побывать и здесь. – Джексон лукаво улыбнулся Мальтрейверсу, прежде чем обратился к отцу Майклу. – Представляю, сколько всего я еще узнаю о Веркастере, когда поживу здесь подольше!

Отец Майкл, уловивший критическую, хотя и едва заметную нотку, почувствовал раздражение, а Мальтрейверс в ответ на улыбку Джексона усмехнулся с чувством восхищения.

– Сержант, – сказал он. – Ваша теория очень интересна. Однако для собора это крайне неприятный случай.

– Конечно, – ответил Джексон, понимая, что ему лучше разговаривать с Мальтрейверсом. – Сколько могла бы стоить эта Библия?

Лицо Мальтрейверса вытянулось.

– Я не большой знаток, – пожал он плечами. – Но любое издание Библии примерно до 1580 года, стоило бы приличную сумму. Библия Ковердейла от 1535 года, например, – не менее тридцати тысяч долларов в Нью-Йорке пару лет назад, хотя в том же году Библия Мэтьюса от 1537 года – стоила лишь шесть тысяч. «Милосердие Латимера» было переиздано в прошлом веке, и это значительно снизило его стоимость.

– А какие последствия могла бы повлечь за собой эта опечатка? – поинтересовался Джексон.

– Ничего серьезного, – сказал Мальтрейверс. – Люди думали, что с появлением Библии Брича ее изымут из обращения, но ее продолжали издавать раз в год, а иногда и чаще, и издают вот уже в течение тридцати лет. С другой стороны, поправка, сделанная Латимером, уникальна.

Джексон кивнул. Затем приподнял крышку коробки, стоящей в шкафу, которую, как мог видеть Мальтрейверс, явно открывали отверткой или каким-нибудь другим, подобным инструментом.

– Вы недостаточно хорошо хранили ее, – заметил он.

Отец Майкл выглядел растерянным.

– Настоятель утверждает, что охранять церковь не нужно, – объяснил он. – А раз он так считает, то, по-видимому, и не считает нужным запирать ее ни днем, ни ночью.

– Думаю, вы понимаете, мы не можем одобрить подобной позиции. Настоящий преступник не оставляет следов на месте преступления. – Джексон опустил крышку коробки. – Смотрите, судя по тому, как вскрыт шкаф, мы можем предположить, что преступник – личность довольно своеобразная. Когда вы обнаружили пропажу?

– Около десяти часов утра сегодня. Заметила одна женщина, работающая в магазине для туристов.

– А собор был закрыт всю ночь?

– Конечно, – сказал отец Майкл, ясно давая понять, что он не разделяет точки зрения настоятеля.

– Никаких признаков вторжения в церковь?

– Насколько я осведомлен, никаких.

– Это сделал кто-то из своих! – Мальтрейверс придал голосу излишне драматический оттенок.

Джексон улыбнулся, оставаясь при этом серьезным.

– Возможно, – сказал он тоном профессионала, терпящего мнение дилетанта. – Когда собор запирается на ночь?

– В это время года в восемь.

Джексон принялся размышлять вслух:

– Итак, поздно вечером… никто не мог бы специально проверить? Нет… или сегодня утром после открытия собора… или ночью. – Он замолчал на мгновение, обдумывая варианты. – Ладно. Нам нужно будет поговорить с каждым, у кого есть ключ от какой-либо двери собора.

Отец Майкл выглядел очень напуганным.

– Но кое-кто из тех, у кого есть ключ, является представителем высшего духовенства! – запротестовал он. – Вы же не можете предположить…

– Говорить будем со всеми, у кого есть ключи, – повторил Джексон невозмутимо. – Вполне возможно, что украл один из тех, у кого они есть, – добавил он, чтобы как-то успокоить отца Майкла. – Мы также побеседуем со всеми, кто работает в соборе. Может быть, они заметили что-нибудь подозрительное? У вас есть гиды?

– Внутри собора экскурсий почти не проводится, только для групп, получивших специальное разрешение, – пояснил отец Майкл. – Но у нас есть несколько человек, проводящих их вокруг собора.

– Этих людей попросили держаться подальше от собора во избежание неприятностей?

– Официально нет, но, я уверен, они сами всё понимают.

– Хорошо! – Джексон закрыл свой блокнот и сунул его в карман. – У вас есть расписание дежурств сотрудников? Я хотел бы знать, кто дежурил вчера вечером и сегодня утром?

– Да, – сказал священник. – Оно в магазине. Я покажу его вам.

Все трое направились к южному трансепту.

– Конечно, это важно, – сказал Мальтрейверс. – Любая деталь могла бы здорово помочь.

– Да, сэр, – согласился Джексон. – Не имея никаких фактов, мы можем только строить гипотезы. Между тем, нам придется проводить расследование обычным путем.

Джексон подозвал полицейского, охраняющего дверь, и попросил его переписать расписание дежурств в соборе.

Невысокий шаровидный человечек, с небольшой коробкой под мышкой, подошел к ним.

– Доброе утро, – сказал он. – Хигсон. Отпечатки. Где? – Длинные предложения явно были не в его привычке.

– Прямо за углом, – сказал Джексон, указывая, куда идти. – Деревянный шкаф слева. Не можешь не увидеть его.

Хигсон без лишних слов живо пошел вперед.

– Мне хотелось бы думать, что на крышке коробки остались отпечатки пальцев, – попытался ободрить Джексона Мальтрейверс. – У людей привычка все хватать руками.

– Процедура, – коротко резюмировал Джексон. – Нам нужно будет также и ваше заявление, отец Кован. Могли бы вы сегодня попозже зайти в управление?

– Хорошо, да, конечно, хотя не знаю, чем помогу…

– И, конечно, тот, кто первый обнаружил пропажу… – перебил его Джексон. – Эта женщина еще здесь?

– Нет. Она была сильно расстроена случившимся, и я отправил ее домой.

– Хорошо. Не нужно ее беспокоить прямо сейчас, но, может быть, попозже вы приведете ее?

– Да, конечно, – согласился отец Майкл, наконец пришедший в себя. – После ленча?

– Спасибо, сэр. Это будет прекрасно. Позовите меня, когда придете. Мое почтение, мистер Мальтрейверс, – коротко кивнул Джексон и удалился.

– Я должен пойти к настоятелю и рассказать, что произошло, – сказал отец Майкл Мальтрейверсу. – Ты-то зачем пришел? Чего хотел? – спросил.

– Да ничего, просто коротал время, – честно признался Мальтрейверс. – Диана и Тэсс должны приехать примерно через час и я собираюсь встретить их.

– Да, конечно. – Казалось, неминуемый приезд давно ожидаемых гостей расстроил отца Майкла точно так же, как и воровство, обрушившееся на святую землю. – Встретимся за ленчем, – сказал он и ушел.

А Мальтрейверс отправился туда, где неразговорчивый Хигсон демонстрировал тайны своего искусства у пустого шкафа, и принялся внимательно наблюдать за его действиями. Мгновенная реакция чувствовать свою вину за других действовала безотказно. Несмотря на то, что он сомневался в существовании Бога, тем не менее уважал все идущее из глуби веков и любил находить религиозные традиции в языке, архитектуре, церемониях, поведении людей, их увлечениях. Библия «Милосердие Латимера» была издана в последние годы жизни Генриха VIII, а исправлена, если интересная теория Джексона верна, до того, как родились Спенсер, Марлоу или Шекспир, и, возможно, исправлена человеком, чьи звенящие уверенные слова, как пламя, поглотившее его тело пятью годами позже, явились призывом к торжествующей вере, которую Мальтрейверс не мог разделить, но уважал. Библия принадлежала не кому-то одному, она принадлежала всем, и потеря ее ввергла Огастаса в смятение. Пусть она содержала в себе идеи, которых он не разделял, это была – Книга, а для Мальтрейверса книга – святыня. Но почему, гадал он, ее взяли? Предчувствие подсказывало, что мотив был недобрый.

Та же самая идея, но лишь как одна из-возможных, вертелась и в голове Дэвида Джексона, пока он ехал в главное полицейское управление Веркастера. Мысли крутились и вокруг того, что произошло, и того, что он должен сделать. Прежде всего надо выяснить в окружном управлении, является ли данное похищение одной из разновидностей банальных преступлений, порасспросить об этом опытных полицейских. Но и так ясно: кража довольно специфична. Весьма вероятно, задумана заранее. Все авиа– и морские порты должны быть предупреждены. Необходимо поставить в известность и таможню. Вполне возможно, книгу попытаются вывезти из страны, поэтому нужно проинформировать и Интерпол. Всё странно. Мелкие кражи и крупные ограбления банков имеют одинаковые мотивы – удовлетворение явной алчности, что позволяет выработать стереотипы работы полиции с ними. Случаи, выходящие за привычные рамки и имеющие иные побудительные причины, когда преступник ведет себя неординарно, труднее расследовать.

Огромное достоинство Джексона как следователя заключалось в том, что проводя расследование, он не придерживался никаких догм и стереотипов: главной причиной его успеха были четкие теории, которые он возводил. Необычные преступления, рассуждал он, совершаются или необычными людьми в экстремальных обстоятельствах, или теми, у кого имеются на то особые мотивы. Данное преступление – необычно и очень лично, но пока невозможно представить себе, в чем заключается его необычность. В неведении может таиться и ложь.