Текст книги "Моя жизнь и прекрасная игра"

Автор книги: Роберт Ллойд Фиш

Соавторы: Эдсон Арантес ду Насименто
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Дондиньо вернулся домой раньше меня. Он потребовал, чтобы я рассказал ему, что произошло. Судя по всему, отец уже был в курсе дела, так что врать не было никакого смысла. Дондиньо сурово покачал головой.

"Ты без драк уже не можешь. Пора с этим кончать, – сказал он. – Если ты всерьез думаешь стать футболистом, тебе надо научиться владеть собой. Китайцы говорят: "Если человек сжимает кулаки, значит, он исчерпал свои аргументы".

Мне показалось, что отец впервые заговорил со мной как со взрослым. Я почувствовал, что он всерьез допускает мысль о моей футбольной карьере.

"Но он обзывал тебя!"

Эти слова, видимо, не произвели на Дондиньо никакого впечатления.

"Учти, на поле играют две команды, у каждой из них свои болельщики. Что одних радует, других злит. Кто-нибудь из числа одних или других все равно будет обзывать тебя. К этому надо привыкнуть. И если не хочешь запомнить китайскую пословицу, заруби себе на носу, на футбольном поле нельзя терять самообладания, иначе ты не сможешь хорошо играть. Кроме того, тебя могут удалить, отчего пострадаешь не только ты, но и команда. И еще, – добавил Дондиньо, – игрок теряет контроль над собой потому, что он злится на самого себя, зная, что не прав. Поэтому пойди на улицу и ущипни себя. И впредь не затевай никаких драк".

После той драки на стадионе Дондиньо стал уделять еще больше внимания мне и моим футбольным увлечениям. Хотя работа в больнице и выступления за "БАК" отнимали у него массу времени, он иногда выкраивал часок, чтобы посмотреть игру "босоногих". Когда после матча мы возвращались вместе домой, он нередко говорил: "Сегодня ты слишком увлекался индивидуальной игрой, а ведь футбол – игра коллективная. Если бы ты отдал мяч Зе Порто, тот наверняка забил бы гол. Ведь он стоял совсем открытым. Так и просил дать ему мяч".

Или:

"Помнишь, как сложилась игра сразу после перерыва? Зачем ты отдал мяч Луизиньо? Он же был закрыт. Ты мог бы сам пройти вперед и ударить по воротам. Почему ты этого не сделал?"

Смущенный, я бормотал что-то невнятное в свое оправдание.

"Скажи откровенно, почему ты отпасовал мяч? Надо было хорошенько подумать. На футбольном поле ты не имеешь права действовать безответственно. Учись принимать решения мгновенно, старайся все предвидеть. А еще надо учиться играть интуитивно, но в зависимости от обстановки. Без этого классный футболист не получится".

Хоть я не очень жаловал авторитеты, однако к его советам относился со всей серьезностью. Я считал и до сих пор считаю, что Дондиньо был одним из лучших футболистов Бразилии, и только полученная травма не позволила ему добиться высших спортивных достижений. Я дорожил советами Дондиньо еще и потому, что твердо знал: он любит меня и искренне старается мне помочь. Ведь отец был отменным воспитателем.

Вспоминается, как он умел воздействовать на меня своим примером. Ни разу я не видел его с сигаретой или за выпивкой. Он постоянно следил за собой, за своей спортивной формой, считая, что это послужит мне и Зоке наглядным примером для подражания.

Однажды я сидел с ребятами из нашей компании под деревом довольно далеко от дома. Кто-то предложил мне покурить. Это была не настоящая сигарета, а так называемая "хихи" – абсолютно безвкусный бразильский фрукт, который мальчишки закручивают в бумагу и курят. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что ни доны Селесте, ни доны Амброзины поблизости нет, я лихо закурил. Завязался оживленный разговор – сейчас уж и не помню о чем, скорее всего о девчонках, а может, о футболе – в результате я совсем потерял бдительность. Подняв глаза, я увидел проходившего мимо отца. Он помахал нам рукой и, не сказав ни слова, пошел дальше.

Я вскочил, как ошпаренный, и втоптал окурок в землю. В тот момент лицо у меня, наверное, перекосилось от страха.

"Ну и будет же мне теперь!"

Один из мальчишек насмешливо заметил:

"Ничего тебе не будет! Он ведь не видел, как ты курил".

"Если бы он увидел, – сказал другой, – тебе бы не поздоровилось. Он прямо за уши притащил бы тебя домой!"

Эти доводы показались мне логичными, и я решил, что все обойдется. Но как только я пришел домой, мне стало ясно, что серьезного разговора не избежать. Дондиньо подозвал меня к себе. Голос его был абсолютно спокоен – наверное, хочет поговорить со мной о последнем матче.

"Я видел, как ты курил".

Я молчал. Мне и впрямь нечего было возразить. Я так и стоял перед ним, пытаясь смотреть куда угодно, только не ему в глаза. Дондиньо терпеливо ждал.

"Так что ж? Может, я ошибаюсь?"

"Да не-е-т".

"И давно ты куришь?"

В его голосе опять не было ни одной повышенной нотки. Точно так же он мог бы поинтересоваться, давно ли я работаю чистильщиком обуви или давно ли хожу в школу. А может, это затишье перед бурей?

"Я… только несколько раз. Несколько дней".

"Ну и тебе нравится этот запах? Расскажи мне. Ведь я-то сам не знаю, потому что никогда в жизни не курил".

Я так и не признался ему, что никогда не брал в рот настоящей сигареты, что пробовал лишь "хихи". Просто я считал, что для него это не имеет никакого значения.

"Не знаю. Думаю, не очень".

Откровенно говоря, я ожидал получить оплеуху, но случилось обратное. Дондиньо мягко притянул меня к себе, обнял за плечи и проникновенно заговорил:

"У тебя талант, Дико, со временем ты сможешь стать классным футболистом. Но из тебя ничего не получится, если ты будешь курить и пить. Тебя не хватит, чтобы играть в полную силу все девяносто минут. Поэтому ты должен сделать выбор".

Потом Дондиньо сунул руку в карман и достал бумажник, потертый и тощий. Он вытащил несколько смятых банкнот.

"Если же тебе, несмотря ни на что, захочется курить, лучше покупай сигареты на свои деньги. Мерзкая привычка – занимать у других. Сколько тебе надо на сигареты?"

Я готов был сквозь землю провалиться от стыда. То, что за сигареты я не платил, не имело значения. Я видел, как мой отец каждую неделю выходил, прихрамывая, на футбольное поле с распухшим от травмы коленом. Я видел, как он безропотно мыл горшки и мел полы в больнице, чтобы прокормить семью.

Дондиньо задержал на мне свой спокойный взгляд.

"Помни о своем добром имени и престиже нашей семьи, старайся впредь ни у кого не занимать, а если тебе понадобятся деньги на сигареты, обратись ко мне, я дам".

Он действительно никогда не скупился.

Я не раз вспоминал этот разговор. Могу с определенностью сказать, если бы тогда я получил от Дондиньо серьезный нагоняй, то наверняка взбунтовался бы и остался на всю жизнь заядлым курильщиком. Правда, обожая футбол и твердо зная, что курение действительно может иметь пагубные последствия для профессионального спортсмена, я, наверное, так и не пристрастился бы к нему. С тех пор я ни разу не прикоснулся к сигарете.

Я никогда не брал в рот ни капельки алкоголя – следствие мучительного, но весьма поучительного опыта.

Один из наших соседей, итальянец, занимался виноделием. Разлив вино в бутылки, он закапывал их, чтобы напиток набирал возраст и крепость. Как-то его сын Антонио, парень из нашей компании, проговорился, что отец никогда не считает бутылки. Значит, не заметит пропажи? Идея продегустировать вино показалась заманчивой. Я видел на вокзале людей, которые пили крепкие ликеры и закусывали в баре. Мне всегда хотелось знать, что они при этом ощущают. Теперь представился случай во всем разобраться самому. Я просто не задумывался о том, что, в сущности, это кража. Ведь винные запасы принадлежали отцу нашего товарища, а следовательно, и его сыну.

Дождавшись, когда итальянец уйдет на работу, мы с Антонио вышли на задний двор и извлекли из земли одну из бутылок. Затем тщательно заровняли разрытое место, дабы не осталось следов от налета, и отправились на поле в конце улицы, чтобы спокойно распробовать трофей. Устроились в траве в дальнем углу поля. Отряхнув грязь с бутылки, с трудом раскупорили ее. Это было игристое красное вино приятного цвета. Полюбовавшись им, мы стали по очереди дегустировать. Мне оно показалось горьковатым. Но мой приятель пил с таким удовольствием, что мне стало стыдно за себя и за свой жалкий опыт в этой области.

Я осушил с полбутылки. Вино ударило в голову: выступил холодный пот, все вокруг закружилось и завертелось. Я испугался, что могу умереть. Мне было очень плохо. К моему удивлению, на приятеля вино нисколько не подействовало: в их семье его постоянно пили все, включая детей. Он смотрел на меня с презрением, наверное, потому, что по моей милости бездарно пропало полбутылки доброго вина.,

Домой я пришел после Дондиньо. От меня разило как из бочки. Я хотел проскользнуть в свою комнату, лечь там на пол и молить бога, чтобы он облегчил мои страдания. Но Дондиньо схватил меня за руку.

"Где ты был?"

"Мне плохо…"

"Ты пил вино! Ты пьян!"

"Я плохо себя чувствую".

Я рассказал ему все начистоту. Я просто не мог ему лгать.

Отец задал мне крепкую взбучку. Однако не эта взбучка заставила меня в тот памятный день навсегда отказаться от спиртного. На меня подействовало пережитое мною состояние головокружения, тошноты, а также утраты самообладания. Став уже взрослым и много поездив по свету, я долго не мог видеть, как кто-нибудь наливает себе в бокал вино – каждый раз чувствовал дурноту.

Примерно в то же время, переезжая со своей семьей в другой город, Зе Порто «завещал» мне щенка по кличке Рекс. Из невообразимого смешения разных пород получился этот трогательно нежный щенок с мягкой бежевой шерсткой, коричневыми пятнами, укороченным хвостом и подрезанными ушами. Видимо, тот, кто подрезал ему уши, был человеком невнимательным, потому что одно ухо оказалось длиннее другого. Щенок напоминал старую рекламу фирмы «Виктор», на которой собака, повернув голову, вслушивается в звуки, доносящиеся из граммофона. Я с первого взгляда влюбился в него. Щенок был первой вещью в моей жизни, которой я обладал единолично, ибо все прочее до этого я делил с кем-нибудь еще.

Вместе с Рексом, который преданно крутился у моих ног, я пришел домой. Мать бросила на меня многозначительный взгляд.

"Это что еще за новости?"

"Это собака. Моя собака. Мне дал ее Зе Порто".

"Так вот, сейчас же марш обратно. Немедленно верни ему пса. Чем его кормить прикажешь, если людям есть нечего?"

"Не могу я его вернуть, – произнес я в отчаянии. – Они переезжают, поэтому вынуждены оставить собаку здесь".

"Ну, а я тут при чем?"

"Ну, пожалуйста, мама, – чуть не заплакал я. – Обещаю делиться с ним своей едой. От этого никто не пострадает. Я обещаю!"

Видимо, мои слова прозвучали достаточно искренне. Я уверен, что дона Селесте хорошо представляла себе мое душевное состояние. На мгновение она нахмурила брови.

"Щенок уже приучен жить в доме?"

Это была победа!

"Я приучу его, мама! Ты только не волнуйся! Честное слово!"

"Хорошо, – сказала дона Селесте, – но под твою ответственность, ты понимаешь, Дико? У меня и без того хватает забот, чтобы готовить еще для собаки, мыть ее и чистить".

Меня это вполне устраивало. Я не хотел, чтобы кто-нибудь еще заботился о Рексе, даже дотрагивался до него. Когда Зока начинал ласкать и гладить щенка, во мне поднималась волна безотчетной ревности. Собака была моя! Казалось, Рекс понимал это и отвечал взаимностью. Он следовал за мной, куда бы я ни шел, цеплялся за каблуки моих ботинок, ожидал меня у школы, пока не кончатся уроки. Когда мы охотились, Рекс обожал носиться по кустам, обнаруживая великолепные качества поисковой собаки – он всегда находил и притаскивал подстреленную птицу, стараясь при этом не повредить ее. Когда мы рыбачили, Рекс стоял на берегу и, тяжело дыша, рвался участвовать вместе со всеми, однако воды он побаивался.

Но, пожалуй, с особым блеском способности Рекса проявились на футбольном поле. Если надо было воткнуть в землю две палки для боковых стоек ворот, мне достаточно было указать пальцем место и скомандовать: "Копать!" Рекс начинал так яростно раскапывать лапами землю, будто там были зарыты все кости мира. А когда мы выходили на поле, он демонстрировал удивительную для животного смышленость. Рекс, видимо, понимал, что собакам нельзя находиться на поле среди играющих. Поэтому он спокойно сидел за воротами, дожидаясь окончания первого тайма. Как только наступал перерыв, пес подбегал к скамейке и усаживался около моих ног. Чуть повернув голову, он неотрывно смотрел на меня, словно жаждал услышать какие-то слова. В общем, Рекс был моим преданным другом, моей отрадой в суровые годы детства.

Уехав из Бауру в Сантус, где мне предложили играть в клубе "Сантос", я расстался с Рексом. Когда я впервые приехал навестить родных, мне сказали, что Рекс исчез вскоре после моего отъезда и с тех пор никто ни разу не видел его. Я очень переживал, думая о том, что кто-то другой кормит Рекса, а может быть, обижает его. Надеюсь, что новый хозяин был добрым человеком и псу не пришлось страдать от жестокого обращения. Не сомневаюсь, Рекс переживал ничуть не меньше, чем переживал бы я сам, если бы однажды обнаружил, что безо всякого повода он бросил меня и бесследно исчез.

Случилось так, что команду имени Седьмого сентября переименовали в «Америкину». Это было связано с тем, что мэр Бауру Никола Авалоне-младший выступил с инициативой провести футбольный турнир среди различных дворовых команд города. Но тут была одна загвоздка. Участвовать в турнире могли лишь команды в соответствующей экипировке. Поэтому к соревнованию нас, как, впрочем, и большинство других «босоногих» не допустили. У наших родителей не хватало денег на хлеб, что уж тут говорить о футбольных бутсах!

Мы долго ломали голову, как выйти из положения, но так и не смогли ничего придумать. После трагедии с земляными орехами никто больше не решался воровать, а найти денег честным путем, чтобы купить одиннадцать пар настоящих бутс, было выше наших сил. Запасным игрокам обуви, конечно, не требовалось, ведь при замене любой из нас отдал бы свои бутсы товарищу. У бразильцев есть пословица: у бедняка безразмерные ноги, то есть он носит что придется. Мы уже решили отказаться от участия в турнире, как вдруг появился Зе Лейте, коммерсант, друг нашей семьи и многих ребят из нашей команды.

"Вы получите бутсы, – сказал он, – но тренировать вас буду я. Вам придется выполнять все мои указания. Дисциплина должна быть как в настоящем футбольном клубе. Тогда сможете выиграть турнир".

"Грандиозно! – ответили мы в один голос. – Но где вы возьмете бутсы?"

"Это моя забота".

Появление взрослого в команде было для нас большим событием. Я, конечно, предпочел бы, чтобы нашим тренером стал Дондиньо. Но у него не было времени, к тому же он никогда не сумел бы купить нам бутсы. Зе Лейте оказался подходящей фигурой на роль тренера. У него были и личные мотивы, чтобы оказать помощь нашей команде. Ведь в ней играли трое его сыновей – Зе Роберто, Зе Мария и Зе Луис.

"Только надо изменить название команды", – предупредил Зе Лейте.

Мы недоумевали.

"Зачем это?"

"Потому что вашу команду имени Седьмого сентября знают в городе как "босоногих". Теперь вы получите бутсы, значит, придется изменить название. Мы будем называться "Америкина".

По-португальски это означает "малая Америка", но Зе Лейте мог окрестить нас как угодно. Если мы получим бутсы для участия в турнире, нам будет все равно, как нас назовут. Зе Лейте сдержал свое обещание. Он отправился в клуб "Нороэсте", встретился с его руководителями и, судя по всему, поведал им такую душещипательную историю, от которой прослезился бы самый черствый человек. В итоге он притащил целую кучу изношенных бутс. Не выбросили их скорее всего по чисто сентиментальным мотивам. Он свалил бутсы в кучу и улыбнулся.:

"Вот вам. Выбирайте".

Это надо было видеть! Мы жадно кинулись примерять. Надевали, снимали, менялись друг с другом, причем каждый норовил выхватить наименее изношенные, не обращая внимания на размер.

Меня удивило, что многие бутсы были нам малы, а не велики. Видимо, когда всю жизнь ходишь босым, подошвы становятся толще, даже если страдаешь от недоедания. Подобрав себе более или менее подходящую обувку, мы были готовы к участию в турнире.

Начались тренировки. Зе Лейте и здесь сдержал свое обещание. Тренировал он напряженно, даже к своим сыновьям не проявлял ни малейшего снисхождения. Нам требовалось время, чтобы привыкнуть к игре в бутсах. Не сразу мы привыкли и к травяному полю, которое Зе Лейте нашел специально для нас. Это было заброшенное футбольное поле клуба "Норо-эсте", где из-за пыли, поднимавшейся во время игры, порой было трудно разглядеть соперника. Кроме того, мы беспрестанно обменивались бутсами в надежде найти ту самую пару, которая была бы впору. Наконец, нам удалось выбросить из головы мысли о бутсах и сконцентрироваться только на игре.

Мы достаточно хорошо знали остальные команды, поскольку неоднократно встречались с ними еще в "босоногую" пору. У нас было преимущество в сыгранности: мы играли вместе дольше любого соперника. Каждый из нас четко знал свои слабые и сильные стороны. Мы даже могли предвидеть, кто как сыграет, но главная наша сила была в коллективизме. Раньше мы играли прямо на избитой рытвинами улице или на поле, которое тоже никогда не было ровным, гоняя босиком тряпичный мяч. (Играть в настоящей футбольной форме и на травяном поле было для нас пределом мечтаний.) В этих условиях вырос уровень нашей игры. Мы показывали футбол, который вызывал одобрение зрителей, причем не только из-за непрерывных побед. Поговаривали, что класс нашей игры куда выше обычной детской команды.

Зрителей на матчах с нашим участием становилось все больше. Мэр города Никола Авалоне, по инициативе которого проводился этот турнир, был владельцем нашей местной газеты "Бауру дэйли", поэтому реклама турниру была обеспечена.

Мы вовсю тренировались. Каждый день накануне официальных матчей независимо от любых других занятий, школьных уроков, работы чистильщиком сапог или обязательств вносить посильный вклад в семейный бюджет – никто их с нас не снимал! – мы проводили на футбольном поле. Мы отрабатывали ведение и отбор мяча, удары головой, били одиннадцатиметровые, свободные, штрафные удары с любой точки поля. И так час за часом – то левой, то правой ногой. Наши тренировки продолжались, как правило, дотемна.

Когда настал день финальной игры, после которой победителю будет вручен кубок Николы Авалоне, я впервые в своей жизни ощутил нервное возбуждение на футбольном поле. Стадион почти на пять тысяч мест был заполнен до отказа. А ведь мы были еще детьми. Мне, на пример, исполнилось всего двенадцать лет, а старшему в нашей команде Зе Роберто – четырнадцать. Ну чем мы могли удивить эту толпу?

И вот мы, группа мальчишек, вышли на поле под оглушительные крики болельщиков, словно играть должна была команда взрослых. Это было непривычное ощущение…

Как только началась игра, мое возбуждение сняло как рукой. Я внушил себе, что это не финальный матч, а очередная игра, похожая на все предыдущие, в которых я участвовал. Я забыл о зрителях на трибунах и весь сосредоточился на победе. Я даже не отдавал себе отчета в том, что за моей игрой наблюдает Дондиньо. Самым главным теперь было забить мяч!

Мы выиграли. Но не просто выиграли, а с большим перевесом. И я в этой игре был лучшим бомбардиром. Мы победители! Кубок Николы Авалоне был нашим самым первым спортивным трофеем. Мы получили его из рук мэра. Потом на манер заправских чемпионов мы совершили круг почета, держа в вытянутых руках завоеванный трофей. Зрители, поднявшись со своих мест, бурно приветствовали нас. По утвердившейся традиции на поле летели монеты. Из моря впечатлений мне особенно запомнилось, как толпа скандировала: "Пеле! Пеле!" С этого момента я перестал ненавидеть свое имя, оно даже стало мне нравиться.

После игры отец слегка прижал меня к себе:

"Ты сыграл великолепно, Дико! Я сам не смог бы сыграть лучше!"

Мы пришли домой. Дондиньо торжественно объявил о нашей победе. Я впервые заметил улыбку на лице матери при обсуждении футбольной темы. Она крепко обняла меня и поздравила.

Мать ни разу не видела, как я играю – ни с трибуны стадиона, ни по телевизору. К тому же дона Селесте ни разу не слушала репортаж по радио о матче с моим участием. Она утверждает, что очень нервничает, как бы я не получил травму, как Дондиньо. И еще она постоянно думает об ответственности команды и каждого ее игрока перед клубом и болельщиками. Она смотрела на экране телевизионные повторы некоторых матчей, но лишь по окончании игры, когда уже известен результат и она знает, что я не был травмирован, а если и был, то полученная травма не вызывает опасений. К счастью, в футбольных состязаниях мне удавалось избегать травм, которые серьезно сказались бы на моей спортивной карьере.

Я не думаю, что моя мать вообще игнорирует футбол. С отцом она познакомилась именно на футбольном матче. Вместе с тем футбол как раз причинил ей немало страданий! Независимо от моих успехов она не может забыть прошлого и избавиться от волнений о будущем.

В полдень того самого дня, когда "Америкина" выиграла первенство города Бауру, я был словно заведенный. От чрезмерного возбуждения я никак не мог прийти в себя и, наверное, порядком всем надоел.

"Мама, если бы ты видела, как зрители приветствовали меня. Они громко скандировали: "Пеле! Пеле!" Значит, я им понравился. А сидевшие в ближних рядах бросали на поле деньги. Ребята отдали их мне, потому что я был лучшим бомбардиром. Целых тридцать шесть крузейро! Мама, я был звездой в этом матче. Спроси папу. Если бы ты была на матче! Тридцать шесть крузейро, мама!"

Тридцать шесть крузейро по нашей тогдашней жизни были солидной суммой. На них можно было купить три килограмма бобов, пару килограммов кофе и еще осталось бы на сахар. Но моя мать, несмотря на ее сугубо индивидуальное отношение к футболу, слишком долго прожила в доме, где эта игра была темой номер один, чтобы не знать и не уважать соответствующий протокол.

"Не ты один заслужил эти деньги, – сказала она. – После ужина пойдешь и разделишь их с товарищами по команде".

Хотя дона Селесте и не произнесла вслух, но мне кажется, она подумала: если эти тридцать шесть крузейро привяжут тебя к футболу, то я совершила опрометчивый шаг.

Я ответил просто: "Спасибо, мама", – в этот момент еще больше полюбив ее за сказанные слова.

Мой брат Зока, который весь матч просидел на скамейке запасных, возбужденно кричал:

"Дико, послушай, Дико! Ты помнишь, когда…"

И мы снова во всех деталях "проигрывали" матч.

После ужина мы с Зокой отправились к ребятам, чтобы поделиться с ними тем фантастическим богатством, которое собрали на поле. Представляю себе, как были рады дона Селесте, дона Амброзина и даже Дондиньо, когда мы ушли. Ведь в доме наконец-то наступила тишина.

Выступления нашей «Америкины» проходили, как у нас принято выражаться, при попутном ветре. Мы играли со многими командами наших сверстников, а также с коллективами, сформированными из более старших, опытных ребят, и ни одного матча не проиграли. Мы так были избалованы победами, что даже ничья доставляла нам огорчение. Но неожиданно Зе Лейте переехал в Сан-Паулу; мы одновременно лишились и тренера, и трех лучших игроков: Зе Роберто, Зе Марии и Зе Луиса. За короткий срок мы превратились в самую заурядную команду, в которой каждый рвался давать указания и в которой было одиннадцать тренеров, пятнадцать воспитателей и двадцать два игрока, действовавших по принципу кто в лес, кто по дрова. В общем, такая команда полностью лишалась всяких шансов на успех. Нас стали преследовать неудачи, и вскоре «Америкина» вообще перестала существовать.

Мне тогда исполнилось тринадцать лет, и перешел я в четвертый класс. Поскольку я плохо учился и пропускал уроки, в третьем классе мне пришлось просидеть два года. Я нисколько не сомневался, что и в четвертом останусь на второй год. Это меня очень удручало. Я разочаровался в системе образования и в методах обучения. Но дона Селесте была непреклонна. Она с большой неохотой примирилась с тем, что мне не суждено стать врачом или адвокатом. Тем не менее я продолжал учиться, по крайней мере для того, чтобы окончить начальную школу, а не то! В страхе перед этим "а не то" я старался не пропускать уроков.

Примерно в то же время, когда стала распадаться наша "Америкина", клуб "Бауру Атлетик" решил создать юношескую команду, назвав ее "Бакино" (малый "БАК"). Многих из "Америкины", в том числе и меня, пригласили в эту команду.

День, когда меня пригласили в "Бакино", стал одним из самых волнующих в моей жизни. Я буду играть в юношеской команде, затем стану взрослым и надену уже футболку профессионала с магическими буквами "БАК" на левой стороне груди. Кто знает, может быть, мне удастся сыграть на поле рядом с самим Дондиньо!

Мы тренировались напряженно, до изнурения, стараясь привыкнуть друг к другу, чтобы почувствовать себя единым и сплоченным коллективом. Хотя костяк команды составили игроки бывшей "Америкины", в "Бакино" было много других ребят, с которыми мы познакомились только сейчас. А какое это удовольствие играть в такой команде, где, если не подходил размер бутс, можно было в любой момент получить другие – только попроси, – причем самые новенькие! И вот однажды нам сказали, что у нас будет новый тренер – Валдемар ду Бриту. Мы изумились.

Валдемар ду Бриту?! Может, кто-то решил над нами подшутить? Валдемар ду Бриту – одно из самых громких имен в истории бразильского футбола, суперзвезда, игрок известнейших клубов, нападающий бразильской сборной на чемпионате мира 1934 года! И он будет тренировать нашу заурядную команду?

Лишь некоторое время спустя я понял, почему Валдемар ду Бриту взялся тренировать нашу команду. Все было до удивления просто: он любил молодежь и ему доставляло радость с ней работать.

Сегодня я сознаю это значительно глубже, чем тогда, потому что сам в таком же положении. Дело в том, что молодежь еще можно чему-то научить, она свободна от укоренившихся привычек, свойственных профессионалам. Ведь не так-то просто объяснить взрослому футболисту, который отыграл не один год в лучших клубах страны и за которого клуб заплатил уйму денег, что он не прав и мог бы делать что-то по-другому. В результате наживешь только врага. Футболисты в таком возрасте и с таким игровым опытом не могут или не желают перестраиваться. А вот молодежь и может, и желает.

Мы почувствовали это очень быстро. Нам казалось, что мы уже постигли тайны футбольной игры, но скоро поняли, что совершенству нет предела. Кроме того, мы с первого же дня убедились в том, что Валдемар ду Бриту не собирается нас обманывать. Он разговаривал с нами, как со взрослыми, в расчете на то, что и прислушиваться к его указаниям, и поступать мы будем тоже, как взрослые. Он решительно пресекал ругань, раздражение игроков, не допускал споров на поле, требовал от нас безоговорочного подчинения. Он в первый же день предупредил, что если мы хотим тренироваться, нам надо прежде всего научиться соблюдать дисциплину. И мы быстро научились этому. Наш тренер был суров, но справедлив.

"Пока я ваш тренер, – заявил он, – вы будете подчиняться моим указаниям. Являться на тренировки вовремя, тренироваться столько, сколько я скажу! Воздерживаться от курения и спиртного! Вовремя ложиться спать! Если будете уставать от тренировок, не пугайтесь. Необходимо лишь хорошенько выспаться!"

После небольшой паузы он продолжал:

"Сказанное относится ко всем игрокам без исключения. Примадонн у нас не будет. Кто не способен соблюдать дисциплину, тому, видимо, не стоит терять время. Но тех, кто готов к этому, я научу всему, что сам знаю о футболе".

В следующий раз он изложил нам еще одну свою заповедь:

"Я хочу, чтобы вы не читали больше спортивный раздел "Бауру дейли". Там печатаются статьи о некоторых из вас, ваши фотографии. У вас начнет кружиться голова, и вам покажется, что вы заслуживаете такой чести. Послушайте, что я вам скажу! Когда игрока начинает сосать червь тщеславия, он воспринимает только свои достоинства и утрачивает способность видеть свои ошибки. Это не сулит ничего хорошего. А для футболиста вообще гибельно".

(Нас, естественно, распирало от тщеславия в связи с тем, что Валдемар ду Бриту предпочел тренировать именно нашу команду, в то время как он мог бы запросто получить любой другой профессиональный клуб.)

Дома Дондиньо сказал мне:

"Раскрой пошире глаза и уши, лови каждое его слово. Это счастье для вас. Опыт Валдемара бесценен. Он великий футболист и выдающийся воспитатель. Смотри не упусти свой шанс".

Случалось, кто-то пропускал тренировку или не выполнял хоть одну из многочисленных заповедей Валдемара. Тогда следовала строгая беседа тренера с нарушителем. Затем Валдемар ехал к его родителям просить их повлиять на свое чадо. Если этот визит не приносил результатов, нарушитель немедленно отчислялся из команды без всякой надежды на возвращение.

Валдемар был таким же темнокожим, как и Дондиньо, обладал такой же комплекцией. Он так следил за своей спортивной формой, что сохранил тот же вес, что был у него, когда он выступал за сборную, то есть двадцать лет назад.

Наш тренер старался уделять одинаковое внимание каждому игроку, но я всегда чувствовал, что ко мне он проявляет особый интерес. Возможно, потому, что я был сыном Дондиньо, а Валдемара и Дондиньо связывала старая дружба: когда проводился чемпионат штата, Валдемар тренировал команду, в которой играл Дондиньо. А может быть, и потому, что я был нападающим, а нападающие – это основные игроки, от которых зависит успех коллектива. Во всяком случае, он многому научил и меня, и моих товарищей по команде.

Метод его тренировки казался нам неповторимым. Например, он ставил нас в круг на расстоянии примерно пяти ярдов [4]4
  Один ярд равен 0,9144 м.


[Закрыть]друг от друга. Один из игроков старался отобрать у нас мяч, а мы перепасовывали его головой или ногами. Такое упражнение развивало остроту реакции. Очень скоро мы освоили быстрый прием мяча с мгновенной передачей его партнеру. А вот как отрабатывались удары по летящему мячу. Подвешивались три мяча. Для того чтобы дотянуться до них, приходилось разбегаться и высоко подпрыгивать. До первого мяча надо было коснуться левой ногой, до второго – правой, а до третьего – обеими. После нескольких недель таких тренировок мы больше не задумывались, какая нога выносится вперед при выполнении прыжка в направлении мяча. Поскольку я был одним из самых низкорослых в команде, а мячи закреплялись на изрядной высоте, мне, чтобы дотянуться до них, приходилось прыгать выше остальных. Я думаю, именно эти упражнения больше всего помогли мне выработать особую прыгучесть и сохранить ее на долгие годы.